скачать книгу бесплатно
Я по-прежнему был слишком взбудоражен, чтобы смотреть на нее. Стараясь дышать как можно тише сквозь стиснутые зубы и не обращать внимания на жгучую жажду, я всецело сосредоточился на элементарной задаче – вписывании названия фазы в соответствующую графу лабораторной таблицы, а затем занялся сменой прежнего предметного стекла на новое.
О чем она думала в те минуты? Как восприняла прикосновение моей руки? Моя кожа наверняка была холодна как лед – вызывала отвращение. Неудивительно, что она притихла.
Я взглянул на предметное стекло.
– Анафаза, – сказал я себе под нос и записал название в следующую графу.
– Можно? – спросила она.
Подняв глаза, я с удивлением обнаружил, что она замерла в выжидательной позе, протянув руку к микроскопу. Испуганной она не выглядела. Неужели и вправду думала, что я дал неверный ответ?
Невольно улыбнувшись при виде полного надежд выражения ее лица, я придвинул к ней микроскоп.
Она заглянула в окуляр, и ее воодушевление сразу угасло. Уголки губ опустились.
– Третье стекло? – спросила она и протянула руку, не отрываясь от микроскопа. Я уронил следующее предметное стекло ей на ладонь, стараясь на этот раз не коснуться ее. Сидеть рядом с ней было все равно что с инфракрасной лампой. Даже я сам немного потеплел, нагревшись от нее.
И третье стекло она разглядывала недолго.
– Интерфаза, – объявила она небрежным тоном, но, пожалуй, чуточку перестаралась, изображая небрежность, и придвинула микроскоп ко мне. К таблице она не притронулась, ожидая, когда я впишу ответ. Я на всякий случай проверил – она опять определила фазу правильно.
Так мы и закончили работу, время от времени перебрасываясь словом и стараясь не встречаться взглядами. Справились единственные из класса – остальным лаба давалась с трудом. Майку Ньютону, похоже, никак не удавалось сосредоточиться – он все поглядывал на нас с Беллой.
«Там бы лучше и сидел, куда он там умотал», – думал Майк, испепеляя меня взглядом. Любопытно. Не знал, что этот малый питает ко мне какую-то особую неприязнь. И возникла она не так давно – видимо, с появлением новенькой. И что еще примечательнее, к своему удивлению, я обнаружил, что наши с Майком чувства взаимны.
Я снова взглянул на свою соседку, озадаченный масштабами потрясений, произведенных ею в моей жизни, несмотря на ее самую обычную, безобидную внешность.
Не то чтобы я не понимал, отчего завелся Майк. Вообще-то для человека она была довольно симпатичной, на свой необычный лад. Лучше, чем просто красивое, ее лицо выглядело… неожиданно. Не совсем соразмерное – с узким подбородком при широких скулах, резко-контрастное – с сочетанием светлой кожи и темных волос, да еще эти глаза – слишком большие для ее лица, до краев полные невысказанных секретов…
И эти глаза вдруг впились взглядом в мои.
Я уставился на нее в ответ, пытаясь разгадать хотя бы один ее секрет.
– Ты в контактных линзах? – вдруг выпалила она.
Какой странный вопрос.
– Нет. – Я чуть не улыбнулся этой шутке – надо же, с помощью линз улучшить мое зрение!
– А-а… – и она пробормотала: – Просто мне показалось, что у тебя глаза стали другими.
Меня вдруг снова зазнобило: я понял, что сегодня секреты выведываю не только я один.
Я пожал напряженными плечами и устремил взгляд вперед, туда, где расхаживал учитель.
Разумеется, мои глаза изменились с тех пор, как она в прошлый раз смотрела в них. Готовясь к сегодняшнему испытанию, к сегодняшнему искушению, я все выходные охотился, как можно полнее утоляя жажду, и не на шутку перестарался. Я буквально упился кровью животных, хотя это мало что меняло, когда в воздухе вокруг нее распространялся немыслимый аромат. В прошлый раз, когда я смотрел на нее в упор, мои глаза были черными от жажды. А теперь, с заполненным чужой кровью телом, мои глаза приобрели теплый золотистый оттенок светлого янтаря.
Еще один промах. Если бы я сразу понял, в чем смысл ее вопроса, я мог бы без колебаний ответить «да».
В этой школе бок о бок с людьми я просидел уже два года, и она первая принялась изучать меня настолько пристально, что заметила, как мои глаза меняют цвет. Остальные же, восхищаясь красотой всей моей семьи, старались поскорее потупиться, когда мы отвечали им взглядами. Они отстранялись, отгораживались от подробностей нашей внешности в инстинктивном стремлении уберечь себя от понимания. Для человеческого разума незнание было благом.
Почему именно эта девушка оказалась настолько наблюдательной?
Мистер Баннер подошел к нашему столу. Я с благодарностью вдохнул волну свежего, еще не смешанного с ее запахом воздуха, которую он пригнал.
– Эдвард, может, – заговорил он, просмотрев нашу таблицу, – стоило дать Изабелле возможность поработать с микроскопом?
– Белле, – на автомате поправил его я. – Вообще-то она определила три препарата из пяти.
Мысли мистера Баннера приобрели скептический оттенок, он повернулся к девушке.
– Ты уже выполняла эту работу?
Словно зачарованный, я смотрел, как она улыбнулась, судя по ее виду, слегка смутившись.
– Но не с препаратами лукового корня.
– С бластулой сига? – допытывался мистер Баннер.
– Да.
Это его удивило. Сегодняшнюю лабу он позаимствовал из программы старшего класса. Он задумчиво кивнул Белле:
– В Финиксе ты училась по программе повышенной сложности?
– Да.
Значит, обладала достаточно развитым – для человека – интеллектом. Этому я не удивился.
– Ну что же, – мистер Баннер поджал губы, – хорошо, что на лабораторных вы сидите вместе. – Он повернулся и отошел, бормоча себе под нос: «Так у остальных будет шанс хоть чему-то научиться самостоятельно». Вряд ли Белла его слышала. Она вновь принялась рисовать на обложке своей тетради.
Два промаха за каких-нибудь полчаса. Предельно низкий для меня результат. Я не имел ни малейшего представления о том, что думает моя соседка обо мне – насколько ей страшно, что она заподозрила, – однако я понимал, что должен приложить все старания, чтобы вновь поразить ее воображение. И тем самым приглушить ее воспоминания о нашей ужасающей прошлой встрече.
– Обидно получилось со снегом, верно? – произнес я, повторяя треп, который уже слышал от десятка учеников. Нудная, заезженная тема для разговора. Обсуждать погоду всегда можно без опасений.
Девушка уставилась на меня с явным сомнением в глазах – ненормальная реакция на мои совершенно нормальные слова.
– Вообще-то нет.
Я попытался вновь направить разговор по шаблонному пути. Она приехала из таких солнечных и теплых краев – об этом, несмотря на светлый оттенок, свидетельствовала ее кожа, – что в прохладном климате наверняка чувствовала себя неуютно. А от моего ледяного прикосновения и подавно.
– Ты не любишь холод, – догадался я.
– И сырость тоже, – согласилась она.
– Тяжко тебе приходится в Форксе.
Вот и незачем было приезжать сюда, хотелось добавить мне. Вот и надо было остаться там, где тебе самое место.
Но в том, что я действительно этого хочу, я сомневался. Мне предстояло навсегда запомнить запах ее крови – и где гарантия, что рано или поздно я не брошусь по ее следу? И потом, если она уедет, ее мысли останутся для меня загадкой, извечной, неотвязной головоломкой.
– Еще как, – она понизила голос, бросив на меня быстрый взгляд.
Ее ответы всякий раз оказывались для меня неожиданностью. Они вызывали желание задавать новые вопросы.
– Зачем же ты сюда приехала? – потребовал ответа я и мгновенно осознал, насколько укоризненным и недостаточно непринужденным для нашего разговора получился мой тон. Вопрос прозвучал назойливо и грубо.
– Это… сложно объяснить.
Она заморгала, ограничившись кратким ответом, а я чуть не лопнул от любопытства – в ту секунду оно вспыхнуло и обожгло почти так же сильно, как жажда в моем горле. В сущности, я заметил, что дышать стало немного легче; пытка сделалась чуть более терпимой, стоило привыкнуть к ней.
– А ты попробуй, – настаивал я. Возможно, элементарная вежливость побудит ее отвечать на мои вопросы до тех пор, пока мне хватит наглости задавать их.
Она молча уставилась на свои руки. Мной овладело нетерпение. Захотелось взять ее за подбородок и заставить поднять голову, чтобы читать мысли по ее глазам. Но я, конечно, не смог бы вновь коснуться ее кожи.
Она вдруг подняла глаза. Каким облегчением было увидеть в них отражение чувств. Она выпалила скороговоркой:
– Моя мама снова вышла замуж.
А, это так по-людски, понять нетрудно. Грусть скользнула по ее лицу, вызвала появление складочки между бровями.
– Пока что все понятно, – отозвался я, и мой голос прозвучал мягко без каких-либо усилий с моей стороны. Как ни странно, при виде ее подавленности я растерялся, мне захотелось хоть чем-нибудь поднять ей настроение. Странный порыв. – Когда это случилось?
– В прошлом сентябре. – Ее выдох был тяжким, но все-таки не вздохом. Теплое дыхание овеяло мое лицо, и я на миг застыл.
– И ты его недолюбливаешь, – предположил я после краткой паузы, продолжая выуживать информацию.
– Нет, Фил хороший, – поправила мое предположение она. Теперь возле уголков ее полных губ возник намек на улыбку. – Может, слишком молодой, но славный.
Это обстоятельство не вписывалось в сценарий, который уже складывался у меня в голове.
– Почему же ты не осталась с ними?
Вопрос прозвучал слишком азартно, будто я лез не в свое дело. Чем я, собственно говоря, и занимался.
– Фил постоянно в разъездах. Он зарабатывает на жизнь бейсболом. – Легкая улыбка стала чуть шире: выбранная им карьера забавляла ее.
Я тоже улыбнулся, но не по своему выбору. И не для того, чтобы развеять ее напряжение. Просто при виде ее улыбки захотелось улыбнуться и мне, будто нас объединял общий секрет.
– Я мог слышать о нем? – Мысленно я пробежался по списку профессиональных бейсболистов, гадая, который из Филов ее отчим.
– Вряд ли. Фил играет так себе. – Еще улыбка. – Всего лишь в низшей лиге. И постоянно ездит куда-нибудь.
Списки в моей голове мгновенно перетасовались, возможные кандидатуры я собрал в них меньше чем за секунду. И за то же время успел придумать новый сценарий.
– И твоя мать отправила тебя сюда, чтобы самой ездить вместе с ним, – подытожил я. Предположениями вытягивать у нее информацию было легче, чем вопросами. Способ опять сработал. Она выпятила подбородок, ее лицо вдруг стало упрямым.
– Никуда она меня не отправляла, – заявила она новым, резким тоном. Мое предположение чем-то обидело ее, но я так и не понял чем. – Я сама.
Я не сумел ни понять, что она имеет в виду, ни догадаться, что ее уязвило. И совсем растерялся.
Раскусить эту девушку было просто невозможно. Она отличалась от других людей. Возможно, тишина ее мыслей и аромат крови – не единственное, что есть в ней необычного.
– Не понимаю, – признался я, нехотя смиряясь с поражением.
Она вздохнула, уставилась мне в глаза и смотрела в них дольше, чем выдерживало большинство обычных людей.
– Сначала мама оставалась со мной, но очень скучала по Филу, – с расстановкой объяснила Белла, и ее голос с каждым словом звучал все тоскливее. – Она была несчастна… вот я и решила, что пора пожить у Чарли.
Крошечная складочка между ее бровями стала глубже.
– И теперь несчастна ты, – пробормотал я, по-прежнему высказывая свои гипотезы вслух в надежде узнать что-нибудь еще, пока она будет опровергать их. Но эта, по-видимому, попала недалеко от истины.
– И что с того? – отозвалась она, как будто это вообще не стоило принимать во внимание.
Я по-прежнему смотрел ей в глаза – с таким чувством, словно наконец-то впервые заглянул ей в душу, хоть и мельком. Различить ее я смог в единственном коротком вопросе, которым она определила собственное место в списке приоритетов. В отличие от большинства людей она выносила свои потребности в самый конец этого списка.
Эгоизма в ней не было.
Как только я понял это, мне слегка приоткрылась личность, которую таили ее спокойный нрав и безмолвствующий разум.
– По-моему, несправедливо, – сказал я. И пожал плечами, стараясь, чтобы этот жест выглядел небрежно.
Она рассмеялась, но совсем не весело.
– А разве ты не знал? В жизни нет справедливости.
Мне захотелось засмеяться ее словам, хотя не до веселья было и мне. О несправедливости жизни я знал не понаслышке.
– Кажется, что-то в этом роде я уже слышал.
Она уставилась на меня и казалась вновь чем-то озадаченной. Ее взгляд метнулся в сторону, потом вновь нацелился в мои глаза.
– Вот, собственно, и все, – сказала она.
Завершить этот разговор я был не готов. Морщинка между ее бровями, напоминание о ее грусти, не давала мне покоя.
– Здорово у тебя получается, – произнес я медленно, все еще продолжая обдумывать очередное предположение. – Но готов поспорить, что ты страдаешь, хотя и не подаешь виду.
Она состроила гримасу – прищурила глаза, угрюмо скривила губы на одну сторону и отвернулась от меня в сторону класса. Правильность моей догадки ей не понравилась. В отличие от типичных мучеников в зрителях для своей боли она не нуждалась.
– Я ошибся?
Она слегка вздрогнула, ничем другим не давая понять, что слышала меня.
От этого я улыбнулся.
– Нет, вряд ли.
