скачать книгу бесплатно
Послышался резкий щелчок, и пламя, забившееся между его пальцами, осветило нежданного гостя.
Ализэ перестала дышать.
Она не смогла узнать его по силуэту, не сумев разглядеть как следует, – но ведь печально известным дьявола делает не внешность, а голос.
Ализэ знала это как никто другой.
Дьявол редко является в подобии плоти и никогда не говорит внятно или доходчиво. Он не так могущественен, как гласит его наследие, ибо ему запретили говорить так, как разговаривают другие: он навечно обречен изъясняться загадками, и позволено ему лишь подталкивать человека к гибели, но не повелевать им.
Заявлять о знакомстве с дьяволом в обществе не принято, как и говорить о его методах, ибо присутствие такого зла можно только ощутить.
Вот и Ализэ не хотелось быть исключением.
По правде говоря, это дьявол первым поздравил ее с рождением в колыбели, а его непрошеные шифры были так же неотступны для девушки, как сырость после дождя. Родители Ализэ отчаянно старались прогнать чудовище, но оно возвращалось снова и снова, расписывая гобелен ее жизни зловещими предчувствиями и суля беды, которых она, казалось, избежать не могла.
Даже сейчас Ализэ слышала голос дьявола, ощущала его подобно воздуху внутри своего тела, словно зловещее дыхание, пронизывающее до самых костей.
– Жил когда-то человек, – прошептал он.
– Нет, – едва не выкрикнула Ализэ в панике. – Только не очередная головоломка… пожалуйста…
– Жил когда-то человек, – повторил дьявол, – и змей на плечах он носил.
Ализэ зажала уши обеими руками и замотала головой; еще никогда в жизни ей так сильно не хотелось плакать.
– Пожалуйста, – повторяла она, – пожалуйста, нет…
Но он продолжил:
Жил когда-то человек
И змей на плечах он носил.
Пока змеи досыта ели,
Времени ход ему не грозил.
Ализэ крепко зажмурилась и подтянула колени к груди. Дьявол не замолкал, а спрятаться от него она не могла.
– А что они ели, не ведал никто, хотя и шумела молва…
– Пожалуйста, – снова взмолилась Ализэ. – Пожалуйста, я не хочу знать…
А что они ели, не ведал никто,
Хотя и шумела молва:
Кости, мозги, черепа на земле
И детей находили тела.
Ализэ порывисто втянула воздух, и дьявол исчез – испарился, его шепот пропал. Внезапно комната задрожала, тени на стене зашевелились и вытянулись, и в искаженном свете на девушку уставилось странное, размытое лицо. Ализэ прикусила губу – так сильно, что ощутила вкус крови.
Это был юноша, которого она никогда раньше не видела.
В том, что это человек, у Ализэ не было сомнений, но что-то в облике юноши отличало его от других. В тусклом свете он казался не вылепленным из глины, а высеченным из мрамора: лицо его имело жесткие черты, среди которых выделялся мягко очерченный рот. И чем дольше Ализэ смотрела на юношу, тем сильнее билось ее сердце. Неужели, это и есть человек со змеями? Но зачем ей знать о нем? Почему она должна верить хоть одному дьявольскому слову?
А впрочем, ответ на последний вопрос она уже знала.
Разум Ализэ все больше впадал в смятение, «отвернись, – кричал он ей, – это безумие», но…
Вверх по шее поползло тепло.
Ализэ не привыкла смотреть на чье-либо лицо так долго, но это было невероятно красивое лицо: благородные черты, все эти прямые линии и впадины, небольшая спокойная надменность. Склонив голову, юноша разглядывал ее, особенно пристально изучая глаза. Его интерес разжег внутри Ализэ позабытое пламя, взбудоражив уставший разум.
А затем из сгустка тьмы возникла его рука – он скользнул Ализэ пальцем по губам, глядя ей прямо в глаза, и исчез.
И она закричала.
Начало
Предание о дьяволе изрядно поизносилось за долгие годы его пересказывания, а имя – Иблис (его настоящее имя было Иблис!), звучащее словно стук сердца на кончике языка, – было затеряно в катакомбах истории. Его собственный народ лучше других понимал, что чудовище было создано не от света, но из пламени. То были джинны – древняя раса, некогда владевшая землей и возрадовавшаяся вознесению Иблиса на небеса. Они лучше прочих знали, откуда пришел этот юноша, ибо стали свидетелями того, как он был возвращен и как его тело разбилось о землю, а их мир был оставлен гнить из-за его высокомерия.
Когда тело Иблиса рухнуло с неба, острые клювы птиц раздвинулись, а их широкие крылья замерли в воздухе. Падая, он сверкал, плоть его блестела, плавясь, а с кожи скатывались тяжелые капли жидкого огня. Этот огонь, все еще испускающий клубы пара, достиг земли раньше, чем тело Иблиса, неся погибель лягушкам, деревьям и гордости целой цивилизации, что навечно будет обречена кричать его имя звездам.
Ведь когда Иблис пал, пал и его народ.
Не Бог, а обитатели разрастающейся вселенной вскоре отвернулись от джиннов; каждое небесное тело стало свидетелем зарождения дьявола – создания тьмы, доселе неизвестного, неназванного, – и никто не желал, чтобы его сочли сочувствующим врагу Всемогущего.
Первым от джиннов отвернулось солнце. Один блик – и все свершилось; их планета, Земля, погрузилась в вечную ночь, покрылась ледяным панцирем и сошла с орбиты. Следом исчезла луна, столкнув мир с привычной оси и исказив его океаны. Вскоре все оказалось затоплено, a затем сковано льдом; за три дня население мира сократилось вдвое. Тысячи лет истории, искусства, литературы, изобретений – все было уничтожено.
Тем не менее, уцелевшие джинны не теряли надежды.
Постепенно, одна за другой, звезды поглотили сами себя, земная твердь под ногами просела и раскололась, а карты прошлых времен утратили свою значимость. В конце концов джинны перестали находить путь среди вечной тьмы и, безвозвратно потерянные, разбрелись кто куда.
За его грех Иблису была уготована лишь одна судьба – вечно преследовать создания, что вскоре должны были явиться из грязи. Глина – эта грубая, примитивная форма, пред которой Иблис не желал преклонять колени, – и унаследует мир джиннов. Уж в этом они не сомневались. Это было предначертано.
А когда – джинны и сами не знали.
Небеса наблюдали за дьяволом, за той полужизнью, что ему приходилось влачить. Остальные же безмолвно смотрели, как замерзшие моря обрушиваются на берега, а с гневом Иблиса отливы сменяются приливами. Тьма становилась все гуще, все плотнее от зловония смерти.
Не видя небесный свод, оставшиеся джинны не ведали, сколько времени их народ провел, скорчившись от холода и темноты; это могли быть как века, так и дни. Что было временем, когда не было ни лун, чтобы определить час, ни солнц, чтобы обозначить год? Время можно было различить только по рождению детей. То, что их души были сотворены из пламени, стало первой из двух причин, по которым джинны сумели пережить бесконечные зимы; второй стало то, что пищей им служила обыкновенная вода.
В этой воде глина медленно принимала форму, застывая, пока прежняя цивилизация массово вымирала от боли в сердце, от ужаса. Выстоявших вопреки всему джиннов мучила ярость, запертая в их груди, – гнев, сдерживаемый лишь тяжестью непреодолимого стыда.
Ведь когда-то джинны были единственными разумными существами на Земле; созданиями более сильными, быстрыми, правильными и хитрыми, чем глина. И все же большинство из них ослепло в вечной черноте, кожа их стала пепельной, а радужка – белой, лишенной пигмента. В мучительном отсутствии солнца даже эти огненные создания ослабели, и когда глина наконец твердо поднялась на ноги, солнце засияло вновь, вернув планету в исходное состояние и принеся с собой обжигающую боль от тепла.
Оно испепеляло отвыкшие от света глаза джиннов и плавило остатки плоти на их костях. Однако у джиннов, искавших убежище от этого жара, одна надежда все же оставалась: с возвращением солнца засияла и луна, а с луной появились звезды. И в лучах звездного света джинны проложили свой путь к спасению – на вершину земли, в леденящий холод, что стал им домом. В тиши они возвели себе новое скромное королевство, прижавшись своими сверхъестественными телами к поверхности времени и пространства так тесно, что почти испарились.
И было неважно, что джинны сильнее глины – людей, как те себя называли, – которая теперь владела землей и ее небесами; неважно, что джинны обладали большей мощью, силой или скоростью; не имело значения, насколько горячи были их души. Грязь, узнали они, способна погасить пламя. Грязь со временем погребет их всех.
А Иблис…
Иблис всегда был неподалеку.
Вечное, бесславное существование дьявола служило им ярким напоминанием о том, что они потеряли, и о том, что им пришлось пережить, чтобы выжить. Джинны с глубоким сожалением сдали Землю новым властителям – и молились, чтобы их никогда не нашли.
Эта молитва, как и другие, осталась без ответа.
3
С первыми лучами солнца Ализэ выбралась из постели, облачилась в платье, заколола волосы шпильками и натянула туфли. Обычно она уделяла больше внимания туалету, но сегодня проспала, и времени осталось лишь на то, чтобы протереть глаза смоченной в воде тряпкой. Заказанное платье ждали сегодня, а потому Ализэ тщательно завернула его в несколько слоев тюля и перевязала бечевкой. Со свертком в руках девушка на цыпочках спустилась вниз по лестнице, развела огонь в кухонном очаге и толкнула тяжелую деревянную дверь, обнаружив за ней слой выпавшего за ночь снега, до самых колен.
Это жутко расстроило Ализэ. Она зажмурилась и сделала успокаивающий вдох.
Нет, она не вернется в постель. У нее не было зимнего пальто или шапки – не было даже перчаток, – и если прямо сейчас она помчится обратно по лестнице, то, возможно, успеет проспать целый час до того, как ее хватятся, но девушка заставила себя выпрямить спину, прижимая к груди драгоценный сверток. Сегодня она получит свою плату.
Ализэ шагнула на снежное покрывало.
Луна в это утро была столь огромной, что заслоняла собой почти все небо, и ее свет окутывал улицы сказочным сиянием. Солнце же – величиной всего с булавку – едва-едва проглядывалось вдалеке сквозь пышное суфле облаков. Деревья стояли полностью белые, ветви их были усыпаны пудрой. В этот ранний час – в снегу еще даже не успели протоптать дорожки – мир мерцал, такой белый, что казался почти голубым. С голубым снегом, голубым небом и голубой луной. Казалось, даже воздух пахнет синевой, настолько он был холодным.
Слушая, как ветер проносится по улицам, Ализэ плотнее закуталась в свою тонкую кофточку. На улицах, точно на ее зов, вдруг появились рабочие-пахари в красных охотничьих шапочках, синхронно покачивающихся в такт лопатам, что обнажали полосы золотистого булыжника, и Ализэ торопливо свернула на расчищенную дорожку, стряхнула с одежды снег и зашагала уже по сверкающему камню. Она вымокла насквозь до самых бедер, но думать об этом не хотела.
Вместо этого она стала смотреть на город.
День еще не начался, и звуки его пока не зазвучали: уличные торговцы еще не поставили свои киоски, магазинчики еще не открыли витрины. В этот час настороженные владельцы лавок только выглядывали из проемов дверей, тыча метлами в снег, и по усыпанной холодной крупой центральной дорожке ковыляла лишь троица ярко-зеленых уток. На обледеневшем углу развалился огромный белый медведь, на шерсти которого крепким сном спал беспризорный ребенок. Ализэ обошла медведя стороной, не сводя глаз со спирали дыма, уходящей в небо. Это владельцы тележек с уличной едой разжигали огонь, начиная готовить. Девушка вдыхала незнакомые запахи, пытаясь разобраться в них; она обучалась поварскому ремеслу и могла различать блюда на вид, но ей не хватало опыта, чтобы определять еду по аромату.
Джиннам нравилась пища, но они не нуждались в ней – не так, как нуждаются большинство существ, и потому Ализэ уже несколько лет как отказалась от подобной роскоши. Свой заработок она тратила на швейные принадлежности и регулярные омовения в местных хамамах. Ее потребность в поддержании чистоты росла вместе с потребностью в воде. Пусть в груди у Ализэ пылал огонь, но жизнью ее была вода; это было все, что ей требовалось для выживания, – она пила ее, купалась в ней, и Ализэ непременно нужно было находиться вблизи нее. Чистоплотность стала основополагающим принципом жизни девушки, это она усвоила с детства. Раз в несколько месяцев Ализэ отправлялась в лес, чтобы найти дерево мисвак – дерево зубной щетки; с него она снимала щетину, которой пользовалась, чтобы поддерживать свежесть во рту и белизну зубов. Работа нередко заставляла Ализэ пачкаться, и любую свободную минуту девушка проводила, отмывая себя до блеска. Именно стремление к чистоте подтолкнуло ее к мысли о преимуществах работы прислугой.
Ализэ замерла на месте.
Она случайно попала под солнечный луч и теперь грелась в нем, а в это время в памяти ее расцветали воспоминания: ведро с мыльной водой… грубая щетина половой щетки… смеющиеся родители.
Воспоминание было как отпечаток теплой ладони на груди. Мать и отец Ализэ научили ее не только уборке дома, но и основам большинства других ремесел; родители стремились привить дочери понимание важности труда. Но они и не предполагали, что она будет зарабатывать этим на жизнь.
Пока Ализэ проводила юность под руководством учителей и наставников, родители готовили ее к предполагаемому будущему и учили смирению и состраданию.
«Чувствуй, – однажды сказали ей они. – Оковы твоего народа часто не видимы глазу. Чувствуй, – говорили они, – тогда, даже слепая, ты будешь знать, как их сбросить».
Улыбались бы мать и отец Ализэ, увидев ее сейчас?
Плакали бы они?
Ализэ ничего не имела против работы в услужении – тяжкого труда она никогда не избегала, – но родители наверняка разочаровались бы в ней.
Ее улыбка померкла.
Мальчик был очень быстр – а Ализэ отвлеклась, – поэтому ей потребовалась лишняя секунда, чтобы заметить его. И за это время у ее горла оказался нож.
– Человек, сверток, – произнес мальчик, и его дыхание, горячее и кислое, коснулось ее лица.
Он говорил по-фештунски, а значит, был далеко от дома и, вероятно, голоден. Он навис над Ализэ сзади, грубо обхватив свободной рукой за талию. Судя по всему, нападавший был из варваров – и все же девушка чувствовала, что это всего лишь мальчик, просто очень рослый для своего возраста.
– Отпусти меня, – мягко сказала она. – И я даю слово, что не причиню тебе вреда.
Мальчик засмеялся.
– Нез бешоф.
Это значило «глупая женщина».
Сунув сверток под левую руку, Ализэ стиснула запястье нападавшего правой и ощутила, как скользнуло по ее горлу лезвие; мальчик вскрикнул и попятился. Она поймала его прежде, чем он упал, схватила за руку и дернула так, что вывихнула ему плечо, а затем толкнула мальчика в снег. Ализэ выпрямилась над ним, всхлипывающим в сугробе. Прохожие отводили от них глаза, игнорируя обитателей самых нижних ступеней общества. Всегда можно рассчитывать на то, что прислуга и уличный бродяга прикончат друг друга, избавив магистрат от лишней работы.
Эти размышления показались Ализэ мрачными.
Она осторожно подобрала со снега нож мальчика и всмотрелась в его грубую работу. Потом окинула взглядом нападавшего. Его лицо оказалось совсем юным, как Ализэ и предполагала. Сколько ему было? Двенадцать? Тринадцать?
Девушка опустилась рядом с ним на колени, и он замер, всхлипывания ненадолго стихли.
– Нек, нек, лотфи, лотфи… – Нет, нет, пожалуйста, пожалуйста…
Ализэ взяла его нетвердую руку, разжала грязные пальцы и вложила рукоять обратно в его ладонь. Она знала, что бедному мальчишке нож еще понадобится.
Снова.
– Есть и другие способы выжить, – прошептала она на фештунском. – Приходи на кухню поместья Баз Хаус, если тебе нужен хлеб.
Мальчик уставился на Ализэ во все глаза. Она увидела, как он ищет ее взгляд сквозь сноду.
– Шора? – спросил он. Почему?
Ализэ почти улыбнулась.
– Бек мефем, – тихо ответила она. Потому что я понимаю. – Бек бидем. – Потому что я такая же, как ты.
Ализэ не стала дожидаться его ответа; она поднялась и отряхнула юбки. На горле ощущалась влага, поэтому девушка достала из кармана носовой платок и прижала его к порезу. Она все еще стояла там, не шевелясь, когда зазвонил колокол, возвещая о наступлении нового часа и распугивая созвездия скворцов, чье переливчатое оперение искрилось на свету.
Ализэ полной грудью вдохнула ледяной воздух. Она ненавидела холод, но он, по крайней мере, бодрил лучше, чем любой чай. В предыдущую ночь девушка спала всего два часа, но дневные хлопоты это не отменяло. Ей полагалось приступить к работе для госпожи Амины ровно через час, а до этого придется успеть сделать очень многое.
И все же Ализэ медлила.
Нож, приставленный к горлу, вывел ее из равновесия; ее тревожило не нападение – за время, проведенное на улицах, она справлялась и со случаями похуже, чем голодный мальчишка с ножом, – а выбранный момент. В памяти всплыли события прошлой ночи: голос дьявола, мраморное лицо юноши.
Ализэ не забыла их – просто отодвинула в сторону. Беспокойство требовало времени, которым девушка редко располагала, поэтому она часто откладывала тревоги и печали на дальнюю полку, оставляя их пылиться до тех пор, пока не подвернется свободная минута.
Однако Ализэ была совсем не глупа.
Иблис преследовал ее всю жизнь, доводя своими загадками почти до безумия. Ализэ не могла понять его неослабевающего интереса к ней, и хотя она догадывалась, что холод в жилах выделяет ее даже среди собственного народа, это не казалось достаточной причиной, чтобы ее мучить. Сам факт того, что жизнь Ализэ была переплетена с этим шепчущим чудовищем, был ненавистен ей.
Дьявола проклинали все – и джинны, и глина; однако людям потребовались целые тысячелетия, чтобы постичь истину: джинны ненавидели дьявола, пожалуй, больше, чем кто-либо еще. В конце концов, это Иблис был ответственен за гибель их цивилизации, за то беспросветное, унизительное существование, к которому были приговорены предки Ализэ. Из-за его деяний – его высокомерия – джинны тяжко страдали от рук людей, что тысячелетиями считали своим божественным долгом изгнать с земли существ, которых считали потомками дьявола.
Пятно этой ненависти было трудно стереть.
По крайней мере, в одном Ализэ убеждалась снова и снова: появление дьявола было предзнаменованием неминуемой беды. Девушка слышала его голос перед каждой смертью, перед каждым горем, перед каждым воспалившимся суставом, на который опиралась ее страдальческая жизнь. И только когда Ализэ становилась особенно мягкосердечной, в ее душе зарождалось ноющее подозрение: что послания дьявола на самом деле были извращенным проявлением доброты, словно он хотел притупить неизбежную боль предостережением.
