скачать книгу бесплатно
– А-а, – понимающе протянул и тепло улыбнулся, – ну, тогда скоро будешь отцом.
Сашок бросил папку в шуфлятку, со стуком задвинул ее и, подумав, что надо бы ехать к Мариам, отпроситься с работы, хмуро продолжил:
– А что, если с ней… Вдруг ей там плохо?
– Глупости. Не терзай…
Окончание фразы Саша не услышал, он кинулся на звонок к аппарату.
– Да! Алло!?
– Это Александр Скифовский? – громко спросил незнакомый женский голос.
– Да, я слушаю…
– Из роддома. Ваша жена попросила позвонить…
«Роддом!… Мариам!» – отмечало внимание, а волнение вновь вырвалось из рамок самообладания: ладони похолодели и трубка стала влажной.
Чувствуя, что противная мелкая дрожь в ногах не проходит, сел, упал в кресло.
– О-о, – протянул, – да-да… Давайте, давайте, – говорил, чтобы хоть чем-то заполнить пугающую пустоту паузы; говорил, не контролируя себя; говорил, а сердце – удары его отдавались во всем теле, голове: «ввух! ввух!» – стучит в висках, груди, ногах; стучит громко, оглушающе громко.
– …поздравляем…
Он не расслышал: громко, слишком громко сердце стучит.
Кричит в трубку:
– Повторите! – кричит и задерживает дыхание, чтобы не пропустить, чтобы услышать снова то, что разобрал уже, но во что не поверил.
– Радуйтесь, – повторил женский голос, смягченный невидимой улыбкой, и продолжал, – у вас сын, четыре двести.
– Ой-ё-ёй! – вырвалось у Санька ликование, не находя подходящих слов.
Он, словно марафонец, разрывающий финишную ленту, вскинул кверху руки, тут же, резко опустив, бросил трубку на аппарат. В комнату на крики забегали товарищи. Обвел всех радостно горящим взором и, закрыв лицо ладонями, откинулся на спинку кресла.
– Сын! Сын! – шептал. Затем вскочил: – Ребята!!!
Все стояли и, улыбаясь, смотрели на него.
Сашок будто споткнулся; вспомнил, что даже не поблагодарил ту, которая звонила, но тут же, успокоив себя: «Поймет!», закончил:
– У меня – сын!
– О-о, загудели кругом, – не бракодел…, – все задвигались, – поздравляем…, – начали подходить к нему, – с тебя причитается.
Улыбки, улыбки, улыбки вокруг.
Саша полез в карман за портмоне:
– Чего хотите? Угощаю всех!
Спокойный бас дяди Миши перекрыл разрастающийся гвалт:
– Будет разумнее, если отложим: поработаем, помоемся и – в кафе…
Только перед обедом Саньку удалось вырваться из кафе.
Явились они сюда сразу после ночной.
Шумная компания со смехом и шутками завела Сашу в помещение и сразу, после первого же слова «Сын!», здесь все задвигалось, завертелось.
Смеялись, улыбались, подначивали и, пригубив шампанское, стали по-родному близкими незнакомые работницы кафе. Сразу же были сдвинуты, накрыты столы. Вперемешку с анекдотами и серьезными пожеланиями звучали тосты.
На веселье и шум заглянул постовой, понимающе расплылся в улыбке, и Санёк, возбужденно, с радостным блеском в глазах, сам не помня, который раз за последние часы, рассказывал принимаемый всеми с сочувствием, удивлением непредвиденный поворот в событиях.
– «Все, все говорили – будет дочь. Врачи уверяли, утверждали. Мы уже и коляску – розовую, и одеяло, и пеленки – все на дочь купили, а тут – сын. Сын – понимаешь?!»
Говорил, делясь сюрпризом, который превратил, преобразил этот день, обычный майский день – в праздник.
Его слушали, перебивали, говорили сами, опять слушали и все праздновали.
Мужественно преодолевая сильную качку, держась за стол, долгий напутственный тост с грузинским перчиком, заикаясь, произнес вовремя пришедший, уважаемый всеми председатель общества трезвости «Алкеист». Завладев всеобщим вниманием, он поднял до краев наполненный стакан над головой, опустил и, жадно опустошив его, убедительно заверил Санька в крепком здоровье малыша: из опрокинутой двухсотграммовой емкости не капало.
Товарищи по работе, сочетая приятное с полезным, обменивали через продавщицу кафе вынесенный с завода опоек – выделанную кожу – не на остограммление, а на неотразимо действующее успокоительное для жен – продукты.
Сашок, захмелевший от ликования, опьяненный счастьем, зараженный общим весельем, дружеским окружением, как и подобает виновнику торжества, проглотив под громогласные требования содержимое первой рюмки, не принимая, не поддерживая и не замечая последующих приглашений, с соучастием непьющего, потчевал, угощал, расплачивался. Взахлеб говорил, рассказывал широко, пел громко и смеялся заразительно, но в то же время порывался уйти к Мариам. Желал кинуться в поток действий, чтобы разделить поскорее долгожданную весть с близкими: тещей, родственниками. Ловил себя на этом желании и, внутренне чувствуя единение с Мариам, словно купаясь в сказочном море сопереживания, шептал про себя тихо, восхищенно: «Мило-милая моя! Ты – молодец у меня! Сейчас, скоро приду», – шептал и будто дивная мелодия, украшенная плавным свечением цветограммы, вселялась в него.
Ночью он рвался к роддому, но его удержали, успокоили, объяснили: «Не пустят сейчас. Да и мать, ведь, отдохнуть должна…»
«Скорее, скорее всем своим сообщить!» – желание, убыстряя движения, словно подталкивало даже сейчас, когда он, выйдя из кафе, сопровождаемый прощальными, дружескими хлопками ладоней по плечам, спине, забрался, наконец, в такси.
«Сын», – повторял это слово, как бы примеряя его к действительности, пробуя на вкус, а сам, улыбаясь, вспомнил, как они с Мариам в неведении гадали: кто же будет?
Она мечтала о дочери, а он хотел сына, пояснил, что первым должен быть мальчик: сестра будет защищена братом. Загадывали. Он говорил, а сам представлял, как рядом с ним топает, переставляя ножки, рассуждает, щебеча, подобие его и это было существеннее всяких доводов и даже тех, что шли к нему из далекого, забытого детства, из того дня, когда отец повез мать в больницу.
Он, с двумя старшими брательниками растапливал печку и вдруг, широко распахнув дверь, с улицы в дом шагнул отец, весь в клубках мороза, в расстегнутом тулупе, сильный и большой:
– Ну, детки, кого хотите, чтобы мама с папой купили в магазине? Братика? Сестричку?
Санёк зыркнул на братьев.
Губы у них растягиваются в какие-то непонятные, таинственные улыбки. Смотрят на Сашку и он, спешно, чтобы не опередили, звонко крикнул:
– Сестренку!
Отец подходит – глаза искрятся весельем – подхватывает Санька на руки, подкидывает к самому потолку, ловит, обнимает и, сев на скамью, устроив на коленях, разворачивает лицом себе:
– Ну, тогда так! Сыновей у меня хватает. Купим сестренку! А ты, сынок, как вырастешь, обязательно купи сына.
– Почему?
– Сын – правая рука, защита…
Мариам ничего не доказывала, не объясняла, она только улыбалась и шептала о дочери, а Саша, с каждым часом все явственнее, видя, чувствуя, воспринимая ее как хрупкое составляющее одного целого, имя которой Любовь, начал уступать.
После осмотров, заверений врачей он уже вместе с Мариам искренне радовался, что скоро у них будет крошка: маленькая Мариам – красивая, нежная, веселая… И на тебе, – сын!
«Как она там? Что с сыном? – всплывали в сознании пропитанные беспокойством вопросы: «Какой он? Похож?»
Санёк порывисто наклоняется к таксисту и заставляет развернуть машину, мчать к роддому.
Подъехали, остановились. Выскочил…
Из вестибюля Сашу решительно выпроводили и он, покружив у стен корпуса, вернулся в такси: «Домой. Сказали завтра, приеду завтра – главное, что у них все в норме. У них! Да, нас уже трое!»
Оббегал вдоль и поперек рынок. Набил спортивную сумку соками, фруктами. Пуская в ход красноречие, полное обещаниями переплаты, купил сервилат и другую необходимую всячину. Позвонил в Саратов теще. Отбил в Вентспилс телеграммы братьям и сестре, которые после смерти родителей регулярно напоминали о себе только праздничными открытками. Заскочил с коробкой конфет и «Моккой» к соседке и, наконец-то, зайдя в свою комнату в коммунальной квартире, Саша почувствовал, что ноги стали непривычно тяжелыми и будто гудят. Оставив сумку у дверей, направился в ванную. Выслушав характерное урчание труб, что напомнило об обычном времени появлении воды – ночью – через минуту вернулся. Вскипятив чайник, поднял тонус чашкой кофе и принялся за дела.
Половину ночи, непрерывно меняя кассеты на магнитофоне – «Иррапшн», Высоцкий – «АВВА» – «Машина времени»… – он то и дело улыбаясь, целуя мысленно любимую свою, словно пронизаемый тихо звучащей музыкой, писал, передавая-выражая чувства, писал письмо Мариам. Сопереживание и ощущение разлученности после восторга и благодарности заставило его спросить о состоянии, о боли, лишний раз успокоить, что все организует как надо. Закончил просьбой ответить сразу короткой запиской, а письмо подготовить к следующему посещению.
В пятом часу, после теплого душа, довольный забрался в постель: «Все приготовил, даже отдохнуть успею!» – закрыл глаза и моментально заснул.
Выходной день – как по заказу: чистая синь неба и яркое, теплое солнце.
Услышав объявление: «Следующая – «Детский мир», Саша заставил себя «встряхнуться» и открыть глаза.
Он опять стоя, крепко держась за поручень, заснул в троллейбусе, что в последние месяцы повторялось часто.
Вгоняя в тело бодрость проверенным на практике допингом – удалым прошептыванием «Движение – это жизнь», поднял с полу сумку и дружески улыбнулся рядом стоящей женщине. Та, так и не поняв, почему Санёк без видимого повода хватался за ее платье, провожала его наполненным подозрительностью взглядом. Саша сожалел, что нет возможности пояснить ей свои порывы, ведь, чувствуя сквозь сон, что падаешь, поневоле ухватишься. Сожалея и лавируя в тесноте, он пробрался к передним дверям. Вышел на красочную по-летнему улицу, вышел, не зная еще о том, что прошлое через сегодня переходит в завтра и ведет его к событиям, от которых ему никак не уйти.
Солнце, словно подтверждая свое участие в создании праздничного настроения, ласковым теплом лучей коснулось лица. Легкий ветерок, гладя приятной прохладой, забрался под рубашку. Ряд деревьев вдоль обочины будто приветствует его светло-зеленым танцем листьев на ветках, приветствует шелестом, утопающим в шуме суетливого бега дня. Натужно пыхтя открытыми дверями, удаляется троллейбус. Фырча моторами и блестя лакировкой салонов, проносятся машины. Переклик голосов, отрывки разговоров, шум и мелодии ансамблей из приемников, кассетников.
Солнце, ветерок, листик каждый; все, кто навстречу, рядом идут, знают, куда он спешит, с готовностью отвечают на свечение улыбки его и вместе с ним радуются, что с каждым шагом он ближе и ближе к Мариам, к сыну.
Улыбается милиционер, довольный от предвкушения получить премию за квартал. Он передает опыт двум дюжим молодцам с красными повязками на руках, которые с осознанием добросовестно выполняемого долга сопровождают в отделение извлекшую нетрудовые доходы, торгующую полевыми цветами старушку.
Улыбается дородная мать семейства, в руках у которой две объемистые сумки, а шею натирает бечевка с рулонами дефицитной туалетной бумаги.
Улыбается, заполучив долгожданный ордер, новосел: из озорного принципа не нанимает левака и тащит на себе трехдверный шкаф.
Даже очередь, изредка спрашивающая у прохожих монетку для телефона, что растянулась под вывеской «Напитки», в ожидании начала дебатов по теме «А меня уважаешь?», улыбается ему.
Все улыбается Сане и только здания стоят в недвижности.
Дома, словно ощущая на себе тяжесть пыли веков, плотно прильнув друг к другу, удерживали в каменных берегах сегодняшний поток Жизни и молчаливой отстранностью тенью-эхом вклинили в мелодию торжественной симфонии, что все громче пели чувства Саши, далекий вскрик Скифа о боли.
Санёк не слышал Эха, не видел тени. Он шел по солнечной стороне улицы и всеохватывающее чувство любви, чувство зарождающегося отцовства участием в движении Жизни будто грели его изнутри и окрашивали в сказочный праздник то, что вокруг, где все ликовало, принимая и отражая настроение его.
«Имя какое дадим мы ему? – из мыслей вопрос уходит в улыбку, – Вместе, вместе решим».
Приближается к перекрестку. Непрерывно катят машины по проезжей части. «Вот, и больница видна…»
В скором шаге он уже на обочине. Вглядывается в расположенный за площадью, на той стороне улицы, поблескивающий окнами роддом. Ступает на дорогу и тут же назад!
Визг тормозов. Натужный рев моторов машин, что резко рванулись мимо светофора. За первой – вторая и следующая: колесо в колесо. Они, будто пытаясь поглубже вдавить в мягкий асфальт растрепанные ветром волосы, катят через голову, пересекают грудь его.
Сумка, туго набитая сумка исчезла под капотом «Жигулей», исчезла, но тут же ее отбрасывает на бок салона.
Тело изгибается, причудливо ломается скоростным перемещением, а он стоит и с интересом наблюдает, как тень его, словно живая, мечется: то ложится на дорогу, то скользит по салонам проезжающих машин.
Саша быстро пересек улицу и, сдерживая себя, борясь с желанием сменить ходьбу на бег, идет, спешит к Мариам.
Глава 2. Мольберт
– Итак, в шесть вечера, – пожимая руку, закончил Николай череду прибауток напоминанием.
– Давай, до встречи, – коротко попрощался Санёк и они, разойдясь в разные стороны, расстались.
«Хороший парень», – по-прежнему находясь во власти праздничного настроения, на ходу отметил про себя Саша, подумав о Николае, кто, как и Санёк, работал наладчиком, но только в «Ладедоте», также как и он заочно учился, но не в университете, а в техникуме легкой промышленности. «Только на выпивку слабоват», – определил, всматриваясь в витрины магазинов, и улыбнулся, вспомнив, как они познакомились.
В вестибюле роддома сестричка вручила ему записку от Мариам.
Развернув сложенную вчетверо бумагу, он пробежал глазами текст и опешил.
Не своим почерком Мариам писала ему как ребенку: просила экономить деньги, спрашивала, много ли пьет – но ведь он не пьет вообще! – и заклинала не гулять, не пускать в квартиру Свету.
«Что за Света?» – Санёк в недоумении перевернул листок и увидел фамилию адресата: Николаю Решетову.
Поняв, что сестричка перепутала послания, он обратился к читающим записки от жен и так познакомился с Николаем, его одногодкой, у которого, также, как и у него, вчера родился сын.
Забрав у Николая записку и развернув ее, он с первых же слов, будто слыша ласково звучащий голос, сопровождаемый тихим смехом Мариам, как бы наяву ощутил ласку любимой. Даже намного позже, разговаривая с Николаем, отвечая на вопросы его и сам спрашивая, Санёк чувствовал мысленное единение с Мариам и видел перед собой строчки, выведенные родной рукой.
Мариам сообщала, как ее привезли, сколько ждала, как плохо и больно ей было. Поместили в операционную и роды прошли быстро, без осложнений; писала, что опять у них не так, как у всех: «… представляешь, любимый. Врач говорит, что разное слышала. Даже бабушек зовут, а я звала тебя, тебя и все время только тебя. Такого, чтобы звали мужа, у них еще не было, вот…
Сынок – весь ты, но немножко взял и от меня…»
Сердце Саши сладко сжалось, но увидев очередную витрину, он вспомнил, зачем оказался здесь и остановился.
Оглядел изобилие выставленных товаров и, по вывеске узнав, что магазин только для иностранцев, прошел дальше, зашел в пустующий гастроном.
«Опять ничего, – окинув взглядом полки, заставленные водкой, винами, ликерами, сигаретами, подумал Саня и, посмотрев на просторные стеллажи, где расположились рыбные консервы, в бледных фантиках конфеты, разочарованно вздохнул, – и здесь нет».
В дверях, ведущих в служебные помещения, откуда доносилась песня:
«В кабаках зеленый штоф, белые салфетки
Рай для нищих и шутов,
