скачать книгу бесплатно
Сожжение
Мегха Маджумдар
Loft. Современный роман
Захватывающий дебютный роман о трех героях, живущих в современной Индии, которые преследуют разные цели: подняться до среднего класса, примкнуть к политической власти, добиться славы в кино – и обнаруживают, что их жизни напрямую зависят от недавнего происшествия.
Дживан, мусульманская школьница из трущоб, из-за неосторожного комментария в социальной сети обвиняется в совершении теракта в поезде. Физрук из ее школы может выступить свидетелем на суде и спасти девочку от гибели, но перед ним встает сложный выбор: собственная карьера на политическом поприще или оправдание невиновного. Хиджра Лавли, представительница касты неприкасаемых, обучалась у Дживан английскому языку, и у нее есть для нее алиби, которое поставит точку в этом деле. Но тогда Лавли должна поставить на кон все, чего успела добиться.
Мегха Маджумдар
Сожжение
Моим отцу и матери, которые сделали все возможное.
Megha Majumdar
A BURNING
Copyright © 2020 by Megha Majumdar
© Левин М., перевод на русский язык, 2022
© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2022
· Дживан ·
– От тебя пахнет дымом, – сказала мне мать.
И я стала тереть себе волосы овальным бруском мыла и вылила на себя целое ведро воды, пока сосед не пожаловался, что я трачу утренний привоз.
В тот день был комендантский час. По главной улице каждые полчаса медленно проезжал полицейский джип. Поденщики, вынужденные идти на работу, возвращались домой с поднятыми руками, показывая, что у них нет оружия.
В кровати, разметав мокрые волосы по подушке, я взяла свой новый телефон – купленный на собственные деньги, еще защитную пленку с экрана не сняла.
В соцсети обсуждали только одну тему.
Эти террористы напали не на тот район
#НападениеНаПоездКолабаган #Непобедимые
Друзья, если у кого есть пятьдесят рупий, обойдитесь сегодня без самосы и пожертвуйте их…
Чем дальше я листала ленту, тем больше рассказывалось.
В новостном ролике, снятом специально для 24-часового шоу, показывают как… Бдение при свечах в…
Накануне вечером я была на станции, туда от моего дома не больше пятнадцати минут пешком. Я должна была видеть людей, которые заглядывали в открытые окна и бросали в остановившийся поезд горящие факелы, но видела я только вагоны – они горели, двери у них были заперты снаружи, горячие – не дотронуться. Огонь перекинулся на домишки рядом со станцией, их обитателей стал душить дым. Погибло более ста человек. Правительство обещало семьям погибших компенсации – восемьдесят тысяч рупий! – которые… ну, правительство много чего обещает. На видеозаписи премьер-министр – ему в подбородок уткнулось не меньше дюжины микрофонов – говорил: «Пусть соответствующие органы проведут расследование». Кто-то вставил в это видео перебивку: полицейские чешут в затылке. Получилось смешно.
Меня восхищали эти незнакомцы в сотсети, которые что хотят, то и говорят. И не боятся шутить. Хоть полиция, хоть министры, они над всеми смеются, и разве не это называется свободой? Я надеялась, что после еще нескольких зарплатных чеков, когда я дослужусь до старшего продавца в «Панталунз», я тоже буду в этом смысле свободна.
Ниже на той же странице – видеоклип. На переднем плане женщина: волосы растрепаны, черная струйка из носа стекает на губы, глаза налиты кровью. Она стоит на наклонной платформе нашей маленькой станции и кричит в микрофон: «Там стоял полный джип полицейских; спросите их, чего они стояли и смотрели, когда мой муж горел. Он пытался открыть дверь, спасти нашу дочь, пытался, пытался…»
Этим видео я поделилась и добавила заголовок: «Оплачиваемые правительством полицейские смотрели и ничего не делали, а эта женщина потеряла все».
Так я написала.
Потом я положила телефон рядом с собой и задремала, от жары слипались глаза. А когда проснулась и проверила телефон – там было всего два лайка. Посмотрела через полчаса – те же два лайка.
А потом какая-то женщина, я ее не знаю, откомментила: «Откуда ты знаешь, что она не врет? Может, внимания хочет!»
Тут я села. Я что, с этой теткой во френдах? На фото в профиле она позировала в ванной.
«Ты вообще смотрела видео?» – ответила я.
Слова этой бессердечной женщины не шли из головы. Да, они вызвали у меня раздражение, но и еще как-то зацепили, вывели из равновесия, завели. Но не так, как заводишься, когда нет воды в муниципальной колонке или вырубают свет в самую жаркую ночь. Может быть, это все из-за праздности, душевное волнение от безделья?
Для меня этот день был в конце концов выходным. Мать приготовила рыбную мелочь – мы ели ее с костями и хвостами. Отец грелся на солнышке, боль в спине у него на время отступила.
Я листала ленту и видела, как посты о нападении на поезд зарабатывают пятьдесят, сто, триста лайков. А мой не лайкал никто.
И тогда я на маленьком светящемся экранчике написала глупость. Написала опасную вещь – те слова, которые даже думать нельзя, не то что писать.
Прости, мам.
Если полиция не помогает простым людям вроде вас и меня, если полиция смотрит, как они гибнут, не значит ли это, – написала я в соцсети — что само правительство – тоже террорист?
На улице медленно крутил педали велорикша. Единственным пассажиром была его маленькая дочка, и клаксон радостно бибикал, приводя ее в восторг.
· Лавли ·
Воскресное утро! Пора на урок актерского мастерства. Покачивая бедрами так и этак, прохожу мимо продавца гуавы.
– Брат! – окликаю я его. – Сколько времени?
– Половина девятого, – бурчит он. Ему неохота делиться со мной показаниями своих наручных часов. Бог с ним. Оставив свою стильную походку, припускаю лошадиной рысью к железнодорожной станции. И уже в поезде, когда я прикасаюсь к груди и ко лбу, произнося молитву за тех бедняг, что недавно погибли на этой самой станции…
– Кто там толкается? – кричит какая-то тетка. – Прекратите!
– Этой хиджре [1 - Хиджра – в Индии, Пакистане и Бангладеш одна из каст неприкасаемых, в которую входят кастраты, трансгендеры и гомосексуалисты (Здесь и далее – прим. ред.).] обязательно в нашем вагоне чухаться? – шипит продавец арахиса, будто у меня ушей нет.
Для таких, как я, все непросто, даже какой-то час в поезде. Мои груди – из тряпок. Ну и что? Найдите во всем городе хоть одну женщину, чтобы была настолько женщиной, как я.
Сквозь толпу пробирается безногий нищий на доске с колесами, едет прямо по ногам.
– Подайте монетку, – ноет он. На него орут:
– Куда прешь?
– Слепой, что ли?
– Куда мне встать, тебе на голову?
Наконец он огрызается:
– Давай я тебе ноги отрежу, посмотрим, как ты запрыгаешь!
Все это вызывает у меня совершенно неудержимый смех. Вот за что я люблю местные поезда. Можно сжечь целый поезд, но нам все равно надо добираться до работы, до учебы, до семьи – если таковая имеется. Каждый местный поезд – он как кино. В вагоне я смотрю на лица, жесты, слушаю голоса, перебранки. Благодаря им учатся такие, как я. Когда поезд раскачивается, набирая скорость, ветер треплет мне волосы, я хватаюсь пальцами за потолок, выпрямляюсь и делаю растяжку, чтобы подготовиться к занятиям у мистера Дебната.
* * *
Мистер Дебнат сидит в кресле, пьет чай из блюдца. Так чай остывает быстрее, и не приходится на него дуть.
Мне рассказывали о преподавателях актерского мастерства, которые своих учеников используют. Но мистер Дебнат не такой. У него принципы. В юные годы у него был шанс самому снять фильм, но шанс этот был в Бомбее. Пришлось бы туда ехать на полгода как минимум, а у него в это время старуха-мать лежала в больнице. Это ж кем надо быть, чтобы в погоне за мечтой бросить мать? Он пожертвовал мечтой и остался с матерью. Рассказывая нам эту грустную историю, он плакал – единственный раз я такое видела.
У ног мистера Дебната сидят шестеро других учеников. Бриджеш, он работает электриком, Румели – продает волшебную мазь от сыпи, Пеонджи – клерк в страховой компании, Радха – учится на медсестру, и Джоита, счетовод отцовской лавочки по перезарядке фломастеров. Чем занимается Кумар, никто точно не знает, потому что он только смеется в ответ на все вопросы.
Все мы экономим, экономим и сдаем на каждом занятии по пятьдесят рупий.
Сегодня в гостиной – это наша сцена – мы сдвигаем в сторону обеденный стол и разыгрываем этюд: муж подозревает свою жену. После нескольких, скажем так, не самых блестящих выступлений настает моя очередь. Я пристраиваю на полу телефон – записать себя, чтобы было потом, что разбирать, – выхожу на середину комнаты и поворачиваю голову слева направо и справа налево. Покойные родители мистера Дебната, вечная им память, строго смотрят на меня со стен. Мне становится жарко, хотя вентилятор работает на полную мощность.
Пора выступать! На сей раз мой партнер – Бриджеш, электрик. Согласно сценарию, который нам дает мистер Дебнат, Бриджеш – точнее, подозрительный муж – должен схватить меня за плечи сильно и злобно. Но он едва прикасается ко мне. Приходится выйти из роли:
– Не так! – говорю я. – Ты меня держишь, будто я нежный цветочек, какие уж тут сильные чувства? Я должна их ощутить – твой гнев, бешенство! Давай!
Мистер Дебнат такое одобряет. Если ты сам этого не чувствуешь, всегда говорит он, как это почувствует твой зритель?
Так что я бью Бриджеша по плечу, слегка бью, чтобы хоть немного разозлился, чтоб вел себя со мной по-мужски. Он что-то бормочет себе под нос, и я говорю:
– Не поняла! Вслух скажи!
Бриджеш продолжает что-то мямлить, а потом выдает:
– Уфф… Лавли, не заставляй меня это говорить. Не могу я изображать семейную сцену с человеком, который наполовину мужчина.
Тут часы бьют одиннадцать раз, и мы все их молча слушаем. У меня щеки горят. Нет, я давно к такому привыкла – на дороге, в поезде, в магазине. Но на занятиях по мастерству? От Бриджеша?
Так что я просто отбрасываю его оскорбление в сторону. Как мусор.
– Слушай, Бриджеш, – говорю я ему. – Ты мне как брат. Если я могу играть с тобой романтику, то и ты со мной можешь!
– Вот да, – подтверждает мистер Дебнат. – Если относишься к фильму серьезно, то надо погружаться в роль целиком…
Мистер Дебнат читает Бриджешу целую лекцию. Когда он делает паузы, слышно, как тикают часы на стене.
И наконец Бриджеш по предложению мистера Дебната складывает ладони, прося у меня прощения, а у меня уже тоже слезы стоят в глазах. Румели сморкается в дупатту [2 - Дупатта – длинный шарф, часть традиционного индийского женского костюма.]. Мистер Дебнат хлопает в ладоши и говорит:
– Вложите эти свои эмоции в этюд!
Момент очень напряженный. Все откладывают мобильники, а я рычу:
– Ты посмел ударить мать!
Я чувствую гнев персонажа у себя в груди. Эта гостиная с креслом и задвинутым в угол столом, с ящиком, полным пыльных плюшевых игрушек, на самом деле – сцена в Бомбее. Лампочка светит ярко, как направленный на меня прожектор. По улице идет набивщик подушек, играя на своем рабочем инструменте, как на арфе. От безликой уличной массы меня отделяют лишь тонкие шторы на окнах.
И я, сдерживая эмоции, понизив голос, даю следующую реплику:
– Разве не из чрева матери ты вышел?
Бриджеш: Ха! Можно подумать, ты достойна считаться матерью! Думаешь, я ничего не знаю?
Я: Клянусь, это не то что ты думаешь. Позволь мне объяснить. Прошу тебя, дай я все объясню.
Бриджеш (с каменным лицом смотрит в воображаемое окно).
Я: Не хотела тебе рассказывать о своем прошлом, но ты меня вынуждаешь, и я раскрою свою тайну. Это не я была с тем человеком. Это моя сестра-близнец.
Боже, что за диалог! Конец этюда.
У меня ладони в холодном поту, но сердце взмывает, как воздушный змей. В комнате – громоподобное молчание. И даже уборщица стоит в дверях, застыв с веником и совком в руках, отвесив челюсть. При виде ее меня так и подмывает улыбнуться. Наконец я схожу со сцены и возвращаюсь в комнату.
У мистера Дебната слегка безумный вид.
– Вот как это делается! – шепчет он, и глаза у него раскрыты шире обычного. Мистер Дебнат пытается надеть сандалии и встать с кресла, но одна сандалия все время отодвигается, когда он в нее всовывает ногу. Тем не менее вид у него очень серьезен.
– Дети мои, заметили, как она голосом работает? – говорит он. – Заметили, как она это чувствует и как это чувство передается вам?
У него изо рта фонтаном брызжет слюна, капельки оседают на головах слушателей.
Радха, сидящая прямо под ним, отрывает уголок лежащей на полу газеты и вытирает себе волосы.
Почти год назад я впервые пришла к мистеру Дебнату. Он предложил провести собеседование на улице. Потому что – так он объяснил – дом сейчас красят, так что сесть негде.
Чушь, конечно. Где ж были все эти маляры, кисти, ведра, лестницы?
Правда заключалась в том, что миссис Дебнат не желала видеть в своем доме хиджру.
Так что я стояла на улице, то и дело уклоняясь от рикш – чтоб не въехали мне в зад. А мистер Дебнат спрашивал:
– Почему вы так зациклены на актерском ремесле? Это же очень трудное дело!
У меня размазалась тушь, а помада осталась на какой-то чайной чашке. От подмышек воняло, волосы нагревались на солнце так, что болела голова. Но на такой вопрос я всегда могла ответить.
– Я играю всю жизнь. Я играла в поездах и на дорогах, я играла радость и восторг, я играла божественное откровение. – А сейчас, – сказала я мистеру Дебнату, – дайте поработать на камеру.
И вот сегодня я стою, складывая ладони. Кланяюсь. А что еще делать, когда тебе так хлопают? Хлопают и хлопают, поклонники мои. Поклонник-счетовод, поклонник – продавец мази, поклонник – страховой агент. И даже когда я машу рукой, улыбаясь чересчур широко, и говорю «перестаньте», они все хлопают и хлопают.
· Дживан ·
Через несколько дней раздался стук в дверь. Было поздно, часа два-три ночи, когда от любого звука сердце к горлу подпрыгивает.
