скачать книгу бесплатно
Это всё, что он мог сказать, потому что нормальных слов у него не было, а материться язык не поворачивался. Не позволяла то ли обстановка, то ли какая-то высшая сила. А так хотелось перейти на добрый, русский мат. Нимб над головой Ангела подмигнул ему, словно издеваясь. А крылья стали яркими, что смотреть на них было невозможно. Всё закончилось через мгновение, и когда Толян снова смог видеть лицо Ангела, тот довольно улыбался.
– Да это же дёшево, Толян. Вот, например, откупиться от ада – верхние этажи, – мы так то место называем, оно самое щадящее – от пятидесяти до трёхсот миллиардов. А от нижних этажей, от шестисот миллиардов до одного триллиона. Ну сам понимаешь, грехи так просто не отмыть. Это тебе не у людей воровать. Тем более в аду черти, они свои дела ведут по крупному. Ну или купить себе новую, другую жизнь. Например, не ту, что написана, а другую. Или же изменить некоторые нюансы новой жизни. Это тоже можно. Правда нужно подождать немного, лет сорок-пятьдесят. За простой, конечно же, тоже платить придётся, но если тебе, например, захочется в своей новой жизни крутой мотоцикл, а на деле его не должно быть, тогда жди. И плати, естественно. Или вот, например, место в раю…
– Стоп, там же дети.
– Да, дети. Но есть небольшой участок и для взрослых. Ну, Толян, выживаем. Выживаем. Сейчас тяжело стало жить везде и нам тоже. Кислород перекрывают со всех сторон. А крылья чистить надо. Чтобы перья сверкали. Смотри. Ты думаешь это прикол такой? – и крылья замигали. – Нет, Толян. Это энергия у нимба и крыльев заканчивается. А если всё перегорит, нахрен, то потом знаешь сколько надо денег, чтобы от гари отмыть? А крылья у ангела должны быть белоснежными. Чистыми. Яркими. Красивыми. И нимб тоже, – в этот момент Ангел поправил нимб над головой, и тот мигнул издевательски и погас. – Он должен сверкать, чтобы аж глаза у вас, людишек, болели. Вот отсюда, Толян, кредиты, ипотека…
– Какие к чёрту кредиты?! Какие ипотеки?! – не удержался Толян и закричал.
– Большие, – сказал Ангел и руками показал какие. Всё это было таким наигранным, притворным, что Толян заскрипел зубами. Ангелу было смешно, а Толяну нет. Толян хотел плакать.
– Какая гниль, – произнёс он.
– Ну перестань. Не говори так. Чувствую себя после этого паршиво, – и изобразил такое страдающее лицо, что Толян опешил ещё сильнее. – В общем, такие вот пироги. Поэтому, Толян, надо было не на стройке жизнь свою прожигать, а в олигархи подаваться. Или в депутаты. Ты же хорошо начинал. Сначала у матери деньги украл, на аборт своей пассии, потом у соседки утюг. Всё же шло отлично, чего вдруг правильным заделался? Запомни, Толян, для следующей жизни, сюда без денег ходить нельзя.
– Пошёл ты к чёрту, – только и сказал Толян.
– Не хочу, – улыбнулся Ангел и наклонил голову набок. Затем посмотрел на будильник и в этот момент тот громко зазвонил.
– О, как раз вовремя. Ну что, Толян, будем прощаться. Ты там сильно не тоскуй без меня. Скоро увидимся. Впрочем, какой будет следующая у тебя жизнь, мне пока не ведомо. Может там ты будешь принцем и похоронят тебя в гробнице с кучей золота и драгоценных камней. Тогда ты придёшь не ко мне. И тогда сможешь купить себе место в раю или даже ту жизнь, какую захочешь.
– Спасибо, – выдавил из себя Толян, ухмыляясь и чувствуя при этом презрение к высшему существу, что сидело за столом и делало вид, будто оно невинно, как слеза младенца.
– Всего хорошего, Толян, – махнул рукой Ангел. Толян хотел ещё что-то сказать, но в этот момент в полу перед ним появился люк, открылся. И громко тарахтя, при этом медленно, с явным намёком на то, что он сейчас сломается, стал подниматься лифт. Лифт из брежневских пятиэтажек.
Он остановился перед Толяном. Двери со скрипом открылись и, стоявший в них человек, похожий на того статиста, что слюнями приклеивал к его документам фотографию, предложил войти. Толян встал с табурета и вошёл внутрь кабины. Не стал сопротивляться, впрочем мыслей у него сбежать или же отказаться не было.
Зайдя в душную коробку, он на мгновение откинулся на стену, глядя на то, как мигают кнопки этажей. На доли секунды ему показалось, что лифт сейчас откроется, и он выйдет на своём пятом этаже, пройдёт к пятьдесят девятой квартире, откроет два замка – нижний и верхний – потянет на себя дверь и переступит порог уютного, холостяцкого жилья.
– Выходите, – сказал человек. Толян моргнул, глянул на него. Уже приехали? Переведя взгляд с парня на панель, Толян отметил, что кнопка пять подсвечивалась красным светом. Посмотрев на выход, он заметил, что за дверьми было огромное пространство, заполненное облаками.
2. Собиратель облаков
Толян шагнул из лифта. Первая мысль была – если ступит на облака, то обязательно провалится. Однако, всё равно пошёл вперёд. Без страха сделал шаг и остался стоять в мягкой вате белоснежно-кучерявых, словно шерсть овец, облаках. Почувствовав под ногами опору, он осмотрелся. Бездонная даль. Вокруг только облака. Белые. Ни серые, ни жёлтые, ни розовые, а белые. Сверху тоже облака. И тоже белые. Пространство вокруг не просматривалось, но он был уверен, что и там есть облака. Лифта уже не было. И на какой-то миг он подумал о том, что и он облако. Воздушное, похожее на сладкую вату из далёкого детства – ту самую колючую сладкую вату – белое облако.
Толян мотнул головой. Ударил себя ладонью по лбу, отогнал глупые мысли. Потёр глаза. Затем с силой потёр ладонями лицо. Похрустел суставами, разминая шею. И когда вновь решил посмотреть вдаль, увидел людей. Они ходили, как показалось Толяну, бесцельно туда-сюда, толкали перед собой простые тачки на двух колёсиках. Толян прищурился, затем вздрогнул. Мимо него прошёл похожий на призрака человек. Он шёл медленно, устало, сгорбив спину. Перед собой так же, как другие, толкал тачку, заполненную облаками. Каждый шаг давался ему с большим трудом, но он всё равно шёл вперёд, туда, куда ему надо было идти. Но куда, лично Толян не понимал. Он не видел того места, куда человек должен был доставить облака.
– О, привет, – сказал кто-то справа, и Толян обернулся, оставив без внимания того человека, что был словно призрак. – Чего стоишь? Кого ждёшь? – спросил его другой человек. Молодой мужчина, лет тридцати. Он шёл мимо него и, не останавливаясь, говорил, глядя ему в глаза. Этот мужчина выглядел намного бодрее и лучше первого. Толяну показалось, что даже улыбался. – Тележку бери и вперёд и с песней, – крикнул парень, уже отдалившись от Толяна и будто бы исчезая за призрачными облаками.
Толян сморгнул, снова мотнул головой, будто это могло помочь избавиться от увиденного, и наткнулся на стоявшую перед ним тачку. Она была пустая. Металлическая, с двумя колёсиками, с дугообразной ручкой. Чистая, блестящая, будто только сошла с конвейера. Такие тележки продавались в магазинах с бирками «Made in China». Толян невесело подумал о том, что мир между живым и мёртвым, или как там называется то место, где проживал Ангел, и правда обнищал. Уже и тележки у них китайские. Дешёвые. К такой тачке и прикасаться не хотелось. Правда возникла мысль наполнить её чем-то. Например, дерьмом. Ну или облаками, на худой конец.
Толян вновь нахмурился и потёр лоб. Дерьмом было бы лучше. И отвезти его под задницу Ангелу, пусть радуется. Но нельзя, да и выхода отсюда нет. Только после того, как отработаешь положенный срок. Сто лет. Ни больше, ни меньше.
«А если Ангел соврал?» – вдруг подумал Толян. Взял и обманул его. Толян допускал такую возможность, вот только внутри что-то щёлкнуло и стрелки часов сдвинулись с мёртвой точки. Толян не знал сколько прошло времени, но он ощущал эти часы. Ощущал, как стрелки медленно, но неумолимо двигались по кругу и где-то там, чёрт знает где, в какой стороне и в каком мире, на большом табло, среди многочисленных имён и фамилий, в строчке с его именем и фамилией, в выделенном красным прямоугольнике начался отсчёт. Цифры с характерным щелчком сменяли друг друга, показывая минуты, часы, дни, недели, месяцы и годы. За всем этим следили сутулые люди в длинных серых робах, неустанно глядя на табло.
Толян в который раз хлопнул себя по лбу, потом моргнул, потёр лицо руками. Что-то какие-то странности ему видятся и кажутся. Такое ощущение, будто он очутился в волшебной стране. Впрочем, он же умер. Пусть это не волшебная страна, но мир со своими причудами. И вроде, как добрым его не назовёшь. Хотя бы потому, что тележка была китайская, а мимо проходящая женщина, что смотрела на него большими глазами, в которых ничего не читалось, ни любопытства, ни злобы, ни добра, ни каких-либо других эмоций и чувств, не была похожа на добрую фею. Её тачка была пустой, и смотрела она на Толяна по непонятной причине. Может голова у неё всегда повёрнута в эту сторону? И Толян, глядя ей в след, до тех пор, пока она не остановилась, чтобы собрать облака, осознал, что в своих догадках был прав. Она смотрела в сторону и словно не живая забирала в ладони пушистую вату и складывала её в кузовок.
Толян снова вздрогнул. Посмотрел влево, а потом вниз. Ещё один то ли призрак, то ли человек, присев на корточки, загребал ладонями рядом с ним облака, будто снег. Он вытягивал их у Толяна из-под ног молча, ничего ему не говоря. Затем тяжело поднимался, клал в тележку и снова приседал, чтобы набрать в ладони ещё облака. Толян сделал шаг в сторону, дабы не мешать ему и попытался заглянуть человеку в лицо. Оно было бледным, ничего не выражающим. Глаза пустые, некогда имевшие цвет, теперь стали потускневшими, блеклыми. Толян попытался понять, каким же цветом были у человека глаза, но не преуспел в этом. Мысль всё время ускользала, и он вроде бы хватался за неё, но она всё равно испарялась.
– С дороги! – крикнул кто-то, и Толян отпрыгнул. Мимо него пролетела девушка, толкая перед собой тележку, наполненную облаками. Она бежала быстро и совсем скоро исчезла в облачном мареве, как если бы была призраком.
Отвернувшись от того места, где только что была девушка, Толян вновь посмотрел на бледного человека. Тот продолжал собирать облака, и делал он это медленно, складывалось такое ощущение, что небесная вата была тяжелее пуда соли. Он с трудом поднимал небольшую кучку и переносил её в кузовок. Но складывал осторожно, словно это настоящее сокровище. Опуская их друг на друга, возвращался к тем, что были у него под ногами.
Толян вдруг задумался. Облака. Это ведь пар, атмосферный конденсат, его собирать в ладони просто нереально. Держать вот так, складывать вот так, ходить по нему вот так… Невозможно! Однако, Толян умер и оказался совершенно в другом мире, в котором свои правила. И, наверное, здесь возможно всё. И облака в загробщине именно такие, какими они ему видятся.
Внимательно следя за человеком, Толян неожиданно для себя решил ему помочь. Присев на корточки, он сгрёб в кучу облака, поднял их, ощутив насколько те были лёгкими, и опустил их в тележку. Затем ещё и ещё. Работа не была пыльной, не была тяжёлой. Работая на стройке, Толян таскал настоящие тяжести, а здесь ничего особенного. Облака собирались хорошо. Ощущалась мягкость, будто это был синтетический утеплитель. С ними не возникало проблем. Они не переполняли ладони, кучковались и спокойно сидели пучками, прилипая к друг другу, и просто опускались в тележку. И Толяну начало казаться, что облака и правда вата. Сладкая вата.
Когда тачка наполнилась, Толян поднялся и, взяв за ручку, толкнул её вперёд, но сразу же остановился. Стоп. Кажется он что-то забыл. Да, забыл! Совершенно забыл. Но что? А то, что он помогал бледному человеку и то, что это не его тележка. Но как же не его? Его. Это точно его тележка. Она не подписанная, но он знал, что принадлежит она ему. А тачка того человека? Толян оглянулся и увидел, как бледный продолжал собирать облака всё так же медленно и тяжело, и в тележке у него было их всё ещё мало. И Толян снова подумал о том, что надо бы помочь, но вместо того, чтобы вернуться к соседу, толкнул свою тележку и пошёл вперёд. А про человека и про то, чтобы помочь ему забыл уже через несколько шагов, но вспомнил об этом тогда, когда судорожно пытался понять, что с ним происходит, и куда он идёт?
Да, куда?
Эта мысль крутилась в голове, как уж на горячей сковородке. Крутилась, вспыхивала ярким огнём и затухала. Толян шёл дальше и даже если останавливался, через некоторое время продолжал идти снова. Не находя ответ на свой вопрос, который его волновал, Толян вспомнил бледного человека, но в который раз забыл о нём. С другой стороны, к чему ему думать о нём? Что за глупости? Ему надо думать о себе. Вернее понять, куда и зачем он идёт? Куда он везёт наполненную с горкой тележку облаков? Куда ему надо скинуть их, а потом куда пойти, чтобы наполнить кузовок снова?
– Бред! – вдруг крикнул Толян и остановился. Сжав ладонями голову, попытался привести свои мысли в порядок. Бильярдные шары, что метались в черепной коробке и создавали хаос, не хотели останавливаться. Такое ощущение, что Толян закинул треугольник в дальний, тёмный угол, а сейчас не мог найти его, чтобы собрать шары и тем самым привести свои мысли в порядок. Он сам виноват. Виноват. Но в чём?!
– Я умер, – ответил на вопрос Толян. Впрочем, такой ли ответы был ему нужен? И правильный ли это ответ? Толян нахмурился. Не важно. Важно сейчас собрать цепочку из того, что было. Что было до того, как он пришёл сюда.
– А что было? – вопросил сам себя Толян.
А было то, что он когда-то жил. Жил!
Родился Толян в простой семье. Отец был шофёром, мать телефонисткой. Ребёнком Толян был долгожданным и любимым. Родители любили его. Мама лелеяла, а отец имел тяжёлую руку, и Толян иногда получал по жопе ремнём или же стоял в углу за большие провинности. Дед порой охаживал эту жопу розгиной, но Толян, хоть и был сорванцом, хоть и купался в родительской ласке, однако мальчишкой был не плохим. Даже добрым. И то, что Алинка залетела от какого-то козла, а Толян уговорил её сделать аборт и стащил ради этого преступления у матери деньги и пошёл с Алинкой к доктору, потому что она боялась идти одна, и боялась, что мать узнает о её ошибке… даже это казалось Толяну тогда хорошим поступком. Он спас Алинку. Так он думал. Так думала она. А оказалось всё наоборот.
Алинку он не видел после окончания школы больше никогда. Она уехала в другой город, поступила в университет. Разбила ему сердце. Первая любовь, к которой Толян боялся подступиться. Ну как можно? Это же первая красавица в школе. А он драчун, оболтус и шалопай. Баловень судьбы. Всё для него. Но только не Алинка. Так вот, у Алинки была впереди вся жизнь. Жизнь была, а счастья, как оказалось, не было. Или было? Ведь счастье не только в детях. Или только в них? Возможно из-за того, что Алинка не могла их иметь, у неё не сложилась жизнь с мужем. Её мать говорила, что Алинка развелась с тем, за кого успела выскочить ещё в университете.
Чёрт его знает?! Если бы знать, где упасть, так солому бы подстелил.
И тот утюг. Дурак-Толян стащил его на спор. С пацанами играл в карты и продул. А толкнули утюг, потому что хотелось пива попить и корюшкой закусить. Попили и закусили. Это же оправдание. Или нет? Тётя Аня потом купила себе новый. Она подумала, что бабушка, с которой она тогда жила и которая страдала слабоумием, куда-то его дела или даже выкинула, и не подумала на Толяна, который иногда ей помогал: то полку прибьёт, то бабку с пятого на первый спустит или с перового на пятый затащит, то мусор выбросит, то тяжелые сумки до квартиры донесёт. Толяну было жутко стыдно за свой гнилой поступок, он потом признался соседки в своём преступлении. Признался, когда отец умер. Напился и с горя признался! Тётя Аня сказала, что он дурак и заплакала. А утюг ей жалко не было, просто стоило прийти и сказать, она бы так отдала и денег бы дала, на пиво и корюшку.
Толян вдохнул и выдохнул, будто релаксируя, а потом заметил, что идёт и толкает перед собой гружённую облаками тачку. Вспоминая прошлое, вспоминая свою дурацкую скучную жизнь, он шёл к своей цели. Из точки «А» в точку «Б».
Остановившись, он вывалил облака на облака, затем развернулся и пошёл, как ему казалось, обратно. Вокруг была всё та же даль, всё те же облака, кое-где пустующее бледно-голубое пространство – всё то же. Мимо проходили люди. Некоторые с ним здоровались и он отвечал им. У кого-то спросил, как дела, ему не ответили. Попавший навстречу старик часто заморгал, пытаясь что-то осознать, потом коротко пожал плечами, показав безразличие к происходящему, и пошёл своей дорогой. Толян видел и бледных людей. В лица двоих всмотрелся, думал, может встретит того, которому хотел помочь. Но в какой-то момент осознал, что не может вспомнить лица. Пусть оно и было бледным, пусть оно и было осунувшимся, худым и измождённым, однако оно было. Вот только вспомнить его черты, какие-то особые приметы Толян так и не смог.
А ещё он подумал, что это не важно и поторопился. Нужно было собрать облака. И отвезти их туда, куда он отвёз прежние. В точку «Б». Там не было ямы, там не было специального домика или другой тележки, побольше той, что он толкал перед собой, там ничего не было, только облака. Они раскинулись таким же полотном, как и везде. Но Толян должен взять облака оттуда, где он брал до этого и отвезти их туда, куда отвёз предыдущие. Ничего сложно. Простая, детсадовская математика.
Когда Толян добрался до своего места, заметил, что бледный человек до сих пор собирал облака. Тачка была уже полная, но не совсем. Нужно было нагрузить ещё горку, чтобы был эффект воздушной массы. Так смотрится красивее. А больше или меньше ты отвезёшь, не важно. Важна лишь красота.
Толян присел рядом с бледным. Повернулся, чтобы посмотреть на него, но решил, что ему это не надо. Лучше собирать облака. Пушистые, мягкие, воздушные, сладкие, как сахарная вата. Как та вата, которую он ел в далёком детстве. Когда он с родителями ходил на карусели, то они покупали ему сладость, конечно же, только после того, как Толик прокатится на всех каруселях, что там были, лопнет пару воздушных шариков, которые папа надует ещё дома, получит от папы по заднице, за то, что не послушался маму и тыкал палкой в Юленьку, с которой ходил в один детский сад и которая привлекала маленького Толю своими большими алыми бантиками. Только потом, усевшись на простые качели, обязательно между папой и мамой, Толик с огромным наслаждением вкушал колючую вату, отрывая от неё длинную воздушную ленту и крепко сжимая в маленьких ладошках, чтобы скомканный сахарный кусок сунуть себе в рот и тут же откусить от большой ватной булавы ещё немного и испачкаться. А после долго сопротивляться и дуть губы на маму за то, что, не слушая его, вытирала грязные, сладкие щёчки платком, приговаривая, какой Толик грязнуля.
Толян судорожно вдохнул, посмотрел на большую кучу облаков, что держал в руках. Сжал ладони. Облака не стали комком, не исчезли, не превратились в маленькую воздушную массу, не испарились, они остались прежними. Но Толян точно знал, он сжал кулаки.
К чему ему эти облака?! Какого чёрта он тут делает? Нет, он точно помнил, что сказал ему Ангел и чётко помнил самого Ангела. Но почему собирать облака – это так важно? И какого хрена он собирает их здесь, а потом отвозит туда? Это же мартышкин труд! Глупость! Ладно бы в этом был какой-то прок. Если надо заткнуть дырку или же дальше засыпать ими пространство? Но возить их просто так, туда-сюда, это слишком глупо и бестолково! Наказание понятно, но почему оно такое… пустое. Высшие существа издевались. И Толян отчего-то представил, как Ангел сидит за своим столом и смеётся над ним. Над тем, что Толян не может понять для чего именно такое наказание.
…И что случилось с этим человеком, который бледен и измождён?! И который до сих пор собирает в свою тележку облака, когда Толян уже почти нагрузил свою?! Ему осталось немного. Когда успел?! И он снова повезёт её туда. Просто повезёт. Потому что тут так принято.
– Сосредоточься! Твою мать! – ругнулся Толян, осознал, что и здесь материться нельзя. Запрет или что? Совесть не позволяет?! А так хотелось сказать смачный, девятиэтажный, чтобы описать всю степень того, что здесь происходило. А тут происходило чёрт знает что и Толян участвовал в этом идиотизме. И подавался давлению, осознавая, что так положено. Что так и будет. И выхода отсюда нет.
Выхода не было, а сбежать вдруг захотелось!
Толян выдохнул, провёл ладонью по голове, потом осознал, что пока думал, скинул облака на собранную кучу, что лежала уже в тележке. Он не осознанно делает то, что надо делать. Даже когда думает о побеге, собирает в тележку эти грёбаные облака. Как же так? А вот так. Ничего не изменить. Если это наказание и если тут такая программа, то остаётся только подчиниться. Но если подчиняться, тогда что будет с Толяном вообще? Ведь подчинение, это своего рода зомбирование.
Взявшись за изогнутую рукоять, он толкнул тачку. Осознание того, что его отключило от всего происходящего и самое главное, выбросило из волны воспоминаний, которым он совсем недавно подавался, пришло, когда он наполнял кузовок облаками. Странно, буквально минуту назад он вёз их в точку «Б», а сейчас вновь стоит на стартовом месте и складывает их в тележку? Толян нахмурился. Попробовал промотать в голове минувшие события и понял, что с трудом вспомнил лишь Ангела, лифт и того бледного, что никак не мог наполнить тележку. Глянув в сторону, отметил, что бледного заменил совсем истощённый и практически прозрачный человек. Удивлённо глянув на него, Толян продолжил заниматься своим, как ему показалось, очень важным делом. Вычеркнув из своей памяти все лишние события.
Потом Толян пришёл к выводу, что забывает обо всём, что вообще было в его прежней жизни и здесь. У него в голове только облака: собрать, отвезти, выгрузить, приехать на место и снова собрать. И так по кругу. Ни сна, ни отдыха, ни еды, ни воды. Ни душа. Ни каких-то развлечений. Ни телевизора. Ни книги. Впрочем, ничего этого не нужно. Он мёртв. Он умер. А это, междуними. Хрен пойми что! Просто какая-то сточная канава, которую придумали высшие существа, чтобы, скорей всего, издеваться над теми у кого нет денег или кто лох по жизни, как Толян.
Ведь когда-то, будучи подростком, он и правда был другим. Более свободным, более активным, более пробивным. У него была мечта. Он хотел стать инженером. А стал строителем. На стройке работал, копейки получал. Впрочем, ему на жизнь хватало. И пусть она у него была унылая, но он жил. Не имел ни семьи, ни детей, последние пять лет даже любовницы не было. Кстати, ни пил, ни курил, только в юности, пробовал, а в итоге умер от рака поджелудочной железы.
– Гадство, – невесело хмыкнул Толян.
Его жизнь – тоска смертная, а в пятнадцать лет столько было планов, что жопой можно было есть. Куда всё делось? В какие туманы ушло? Почему он забыл про свои мечты? Почему выбросил их на свалку? Что стало с тем Толяном, который мог пробить лбом любую стену. У которого впереди была дорога, наполненная событиями. Как получилось так, что он перестал пробовать? Он чего-то испугался? Нет. Толян не боялся. Он никогда ничего не боялся!
Когда Толян окончил училище, ушёл в армию, а когда вернулся, мама заболела. Об институте можно было сразу забыть. Нужны были дорогие лекарства, и он пошёл работать. Они с отцом работали долгих три года на износ, а потом мама умерла. Её не стало. В один прекрасный момент она ушла. Отмучилась. А через несколько лет ушёл из жизни отец. Толян остался один. Но менять свою жизнь, как ему казалось, было поздно. Сначала потерял интерес к самой жизни, а потом появилась Ладушка – сучка! – которая крутанула хвостом пару раз, забрала больше половины из его сбережений и укатила в ночь. Исчезла из его жизни. Дурак. Не зря тётя Аня говорила, что он дурак.
Через четыре года Толян узнал свой диагноз и ушёл в иной мир, как уходят все: мучительно тихо. В сорок лет.
Его словно накрыло огромным цунами, и это ощущение заставило Толяна шумно и судорожно вдохнуть, а потом так же выдохнуть. Он затряс головой. Резкая боль укрепилась в районе груди. Глаза увлажнились. Толян почувствовал первое за всё то время, что он оказался здесь, сожаление. Грёбаное, сраное сожаление! Он не ощущал его, когда узнал диагноз. Не чувствовал его, когда подыхал в больнице. И плевать хотел на то, где его похоронят, и кто будет это делать! И самое главное, кто будет приходить на могилу. Он столько прошёл ради того, чтобы оказаться в забвении, чтобы исчезнуть навсегда. Он мечтал об этом. Он думал, что так и будет. Потому что Толян не верил во всяких ангелов и другие жизни, не верил в то, что есть рай и ад, хотя порой ему казалось, что ад на Земле. Не верил в богов и в другие миры, он верил в то, что новая жизнь – это всего лишь вымысел людей, которые хотят во что-то верить.
А оказалось всё наоборот. И то, что он с пеной у рта доказывал мужикам на стройке, что нет иной жизни, есть только эта, оказалось не правдой. Чушью! Это он был слепцом, а не они.
Толян присел на корточки и загрёб горсть облаков. Нужно работать. К чёрту мысли. И к чёрту сожаления! Эти ощущения были острее бритвы. Толян чувствовал, как лезвие скользит по коже, вспарывает мягкую ткань, достигает сосудов, заставляет рану сочиться кровью. Затем проходит глубже, пытается достать до сердца.
– К чёрту! – вновь выкрикнул Толян и испугался своего крика. Затем в который раз за всё это время посмотрел на истощённого человека, тот продолжал сгружать в кузовок облака. И Толян подумал: ему так тяжело, как же он будет толкать эту тележку? Ведь ещё пару воздушных пирамидок и она окажется заполненной. А облака в руках истощённого человека такие тяжёлые. Конечно, это не на спине тащить, а толкать, но всё же.
Когда мысль закончилась, Толян тут же забыл о своём соседе и зачерпнул в горсть ещё облаков, чтобы наполнить свою тележку. Хватит отвлекаться. Забыть о сожалении. Забыть о боли. Забыть о том, что было. Забыть обо всём. О плохом и хорошем, о середничковом и хрен знает ещё каком. Забыть о той жизни, потому что она осталась за спиной. Она закончилась. Итог подведён, он не изменится. Как не изменится факт того, что Толян тут, что он собирает облака и что ему осталось… ещё девяносто шесть лет и девять месяцев. Дни и часы можно не считать.
Толян толкнул тележку и покатил её вперёд. К тому месту, где он должен высыпать свои облака. Катил он не долго, ни о чём не думал. Отстранился от мыслей, пусть они продолжали летать в его голове, как бильярдные шары, скоро это закончится. Толян точно знал. Скоро они исчезнут, превратятся в туман и пропадут навсегда. И тогда Толяну будет намного лучше. И тогда Толян сможет спокойно ходить по облакам, собирать их в тачку и отвозить туда, куда надо. А потом снова идти по облакам за облаками.
Толян высыпал свой груз, развернулся и пошёл назад. Когда пришёл на своё место, истощённого человека уже не было. Нагрузив снова тележку, Толян поспешил обратно. Когда подошёл к точке «Б», заметил, что женщина собирает там облака. Толян посмотрел на неё, подумал немного. Не найдя на ускользающий вопрос ответа, выгрузил облака рядом с ней, затем отвернулся и пошёл к точке «А». Когда добрался до цели, истощённого человека всё ещё не было. Впрочем о нём Толян подумал вскользь. Мысль была настолько тонкой и почти неуловимой, что Толян забыл об этом, не успев додумать до конца. И так бывает тоже. Присев, он вновь начал собирать облака, а когда уже почти собрал, рядом с ним кто-то высыпал воздушную мягкую вату и, развернувшись, ушёл прочь.
Толян не стал смотреть на этого кого-то, толкнул тележку и пошёл своей дорогой. Мимо прошла девушка. Кажется он совсем недавно её видел. А, это та, которая бежала. Теперь она не бегала, теперь она шла. Просто шла, так же как Толян. Толкала перед собой тележку. А женщина, у которой голова была повёрнута в сторону, так и смотрела в сторону, но теперь она казалась более осунувшейся и совсем отрешённой. Будто её ничто не волновало. Впрочем, о чём тут волноваться. Тут и волноваться не о чем. Собирай облака в тачку, потом отвози их на место и снова собирай. Здесь главное облака. Остальное, пустая трата времени.
Время. Осталось семьдесят два года и два с половиной месяца. Люди в серых робах смотрели на время на большом табло. Толян мог об этом не волноваться. Опять волноваться? Что это, волноваться? К чему вообще это волноваться? Да и зачем задавать себе глупые вопросы. Собирай облака и всё. Толян за этим здесь и есть. Это его наказание. За грехи. Какие? За то, что Алинку уговорил аборт сделать. Она от какого-то козла залетела. А кто такая Алинка? Алинка – это первая любовь. Красивая девчонка была. Была? Почему была? Потому что уже взрослая. Ей сорок. В октябре исполнилось. И ему в октябре. Только Алинка родилась двадцать шестого, а он четырнадцатого. Точно? Четырнадцатого? Или двадцать второго? Нет, двадцать второго его не стало. В мае. Или в октябре? Нет точно в мае. Тогда ещё птицы чирикали, в окно всё заглядывали, а он лежал на койке и думал, когда же уже конец. Какой конец? Ну тот конец. В кино что ли? В каком кино? И что такое кино? Кино – это…
Он вывалил облака и покатил тачку дальше. Нужно добраться до того места и снова набрать облаков. Это единственное, что он должен был делать. Собирать облака…
– Эй, привет, – сказал кто-то. Он посмотрел на этого человека, не останавливаясь, затем отвернулся. Тут же забыл про него, хотя где-то в глубине сознания мелькнула мысль: это кто и зачем с ним поздоровался? Что-то хотел? Но он от него ничего не хотел. И он его не знал.
Какие тяжёлые. Вот эта кучка, что он держал в руках, была тяжёлой. Не сильно, но тяжёлой. На мгновение ему показалось, что раньше они такими не были, но мысль снова ускользнула из головы. Ему нужно было сложить эту кучку в пустую тележку. Что он и сделал. Затем снова присесть, зачерпнуть горсть белоснежных, ватных облаков, поднять и опустить в тележку. Тяжело, но надо. За этим он здесь. Чтобы их собирать. Если он не будет их собирать и отвозить в то место, то кто будет? Это его обязанность. Это его работа.
– О, привет. Я встретил тебя снова, – сказал кто-то, и он посмотрел на мужчину. – Я тоже тут собираю облака. Что-то ты какой-то странный. И глаза у тебя такие, будто тебе на всё насрать. Блин, ты реально жутковатый. Тебя, кстати, как звать?
И человек отвернулся, чтобы набрать в руки облаков и скинуть их в тележку. Так легко и просто. Кажется он так делал тоже. Раньше.
– Ты что глухой? Говорю, как звать?
Звать? Как звать? То есть имя? А что, у него есть имя? И что такое имя? И зачем ему надо знать своё имя? Даже если оно есть, к чему оно ему?
– Да тут все такие. Блин, дурдом какой-то. Ты не знаешь, может тут есть какой выход? Ну, другой, чем этот стрёмный лифт.
Он опустил облака в тачку и замер на миг. Лифт? Выход? О чём говорит этот мужчина? Отсюда нет выхода, да и зачем он им. Тут хорошо. И работа есть. И ему надо тут оставаться до конца. Это же так хорошо. И пусть ватные шарики тяжёлые, но это лучше, чем… Чем что?
– Короче, жесть, – сказал человек и толкнул тачку перед собой. Гружённая облаками, она легко покатилась по облакам, а мужчина шёл следом, осматриваясь. Он что-то искал? Может облака?
Он снова присел и подумал: ну что же такое имя? Имя? Странно. У него оно было, но кажется он его забыл. Забыл тогда. Когда? Ну тогда. Когда тогда? Вот тогда, когда… Когда… Да это не важно!
Важно!!! Важно помнить своё имя, потому что это то, что у тебя останется даже после смерти. Может в другой жизни оно изменится, но пока ты здесь, вот в этом междуними, оно должно быть! Его нельзя забывать!
– Меня кстати Толяном зовут! – крикнул мужчина и что-то острое разрезало грудь, хлынув в него огненным потоком.
…Блевотная больница. Чёртов доктор. Грёбаная стройка. Вечно недовольный прораб и вечно гогочущий Плутнёв, – чтоб ему пусто было! Однокомнатная квартира – купленная когда-то родителями. Двухкомнатная квартира – их семейный очаг. Они там жили втроём, а летом, когда Толян подрос, мама и папа переезжали в дом к деду, садили огород и там жили. Тётя Аня, доброй души человек. Школа. Алинка. Серёга, придурок. Васян со своим сенбернаром. Бандит на заднем дворе школы – огромный кот с большими яйцами. Юленька в детском саду. Вечные розовые бантики, больше чем голова Юленьки. Сладкая вата и карусели. А ещё манная каша, которую он терпеть не мог и компот из сухофруктов, который он обожал. Мама часто его варила и пирожки пекла. Пирожки с яйцом и луком, с капустой и картошкой. Он любил с картошкой. А ещё любил с яблоками. А ещё сильно любил маму и папу, несмотря на то, что иногда папа ставил его в угол и бил по голой жопе ремнём.
Его зовут Толян! Толян!!!
И он здесь собирает облака!!!
Толян схватился за голову, боль в груди росла и становилась всё сильнее. И голова болела так, что хотелось оторвать её. Раскалывалась на куски. Унять эту боль можно было только одним способом, забыть своё имя. Забыть всё, что было. Но Толян не хотел забывать. Может он и вычеркнул бы из своих воспоминаний некоторые болезненные и просто никчёмные моменты, но своё имя забывать не хотел. Это имя ему дали родители. С этим именем он прожил долгие сорок лет. Это его имя! Его!
Толян замычал, ударил себя кулаком в грудь, но боль от этого не унялась. Он упал на колени и зачерпнул горсть облаков, потом умылся ими. Они мягкие и воздушные. Они ни тёплые, ни холодные. Они никакие. Но оттого, как мягко они соприкасаются с кожей, становилось легче. Толян чувствовал, как боль, что раскалывала голову на куски, отступала. Притуплялась. И огонь, что сжигал всё внутри, успокаивался тоже. И чувства, что Толян испытывал при этом, тоже ускользали. И мысли. И воспоминания. И его имя становилось вновь ничем, истаивало, как лёгкий туман по утру. Ещё немного и боль прекратится совсем. Ещё немного и он забудет обо всём, что было. Ещё чуть-чуть и его имя превратится в пустоту. Он вернётся к своим облакам.
Толян отнял облака от лица и с силой запихнул их в тележку. Встрепенулся, попытался разозлиться. Получилось лишь на миг. Когда боль острой иглой пронзила сердце, Толян схватился за грудь и согнулся пополам. Чувства под запретом. Воспоминания под запретом. Имя под запретом! Осталось шестьдесят четыре года и семь месяцев. Почти половину наказания он отбыл. Ещё немного. Время тут летит по-другому. Его совсем не замечаешь. Если продолжит жить, забыв обо всём, то вскоре выйдет из этого места и вновь родится. Кого-то осчастливит. Будут у него новая мама и новый папа. И новый дед.
«Не хочу! – со всей яростью подумал Толян. – Не хочу! Не хочу жить снова!»
«Надо, Толя, надо», – перед глазами всплыло лицо Ангела, и Толян ударил кулаком в тележку. Та с места не сдвинулась, а Толяну стало ещё больнее. На короткий миг он подумал, что может всё же отказаться от воспоминаний и чувств, забыть своё имя, чтобы не чувствовать эту боль, всё равно облака победят. Они уже в голове. Они в нём. Они везде. Он сам облако! И люди, что тут, возможно, – облака тоже. Они рано или поздно все станут облаками! А потом будут возить друг друга с места на место, потому, что ангелы так захотели и потому что они думают, что это всего лишь облака!
Нет, нельзя забывать своё имя! Потому что забыть своё имя, это своего рода предательство! Это забыть всех и всё. А пока Толян ещё не переродился, он должен его помнить. И помнить то, что было!
Толян сжал кулаки, а в них облака. Ощущение того, что на миг стало легче, заставило его сделать вдох и слегка расслабиться. Вот этого нельзя было делать, но боль рвала его тело на куски. Лекарства от неё были только облака и полное погружение в своего рода забвение, только не в то, которого хотел Толян. Такое забвение ему было ни к чему. Хотя с другой стороны, чем оно хуже того, про которое рассказывал Ангел. Ах, Ангел! Ублюдок!
Толян заскрипел зубами от злости и тут же выдохнул. Резко, будто кто ударил поддых. Некоторое время он хмурился, пытаясь разглядеть что-то, что блестело в облаках, а потом отпустив воздушную массу, потянулся к этому нечто. Смахнув снежную вату, Толян с удивлением уставился на косу. Она была обычная, такая же, которую держала старуха-смерть в руках. Правда древко было чуть короче, но изогнутое. Лезвие – серп месяца, казалось острым и ржавым. Протянув руку, он крепко схватился за косовище и, подняв инструмент, что лежал в облаках – его кто-то здесь спрятал? – взмахнул им.
Что случилось потом, Толян не понял. Но воздушный мир разрезала чёрная линия, встряхнула пространство и исчезла. А Толян провалился в облака и стал падать в густую пустоту, пытаясь осознать произошедшее.
3. Семейные ценности
У Толяна складывалось ощущение, что он не падал, а летел. Правда, не раскинув руки, как птица крылья, а стремительно приближаясь к асфальту. Вот только тут не было асфальта. Да и дома тоже не было. Тут ничего не было. Темнота. Пустота. На мгновение Толяну показалось, что он завис, однако это ощущение тут же исчезло. Он точно знал, что ПАДАЛ!
Не понимая, что делать и как быть, Толян ждал. Когда-нибудь его падение ведь закончится? Однако, и через несколько ударов сердца ничего не произошло. И ещё позже. Тьма не имела дна, а пустота оказалась бесконечной. И понимая это, Толян взмахнул косой, вскользь подумав о том, что ускользнул он из облачного места благодаря ей, тогда и должен куда-то попасть тоже благодаря ей. Главное не назад, к облакам, иначе вновь придётся их собирать.
И – о, чудо! – коса и правда помогла! Она разрезала густую темноту чёрной линией – Толян удивился тому, что увидел эту полоску, – будто вспоров брюхо большой рыбы. Толян чуть не распластался на жёстком полу, но вовремя успел сгруппироваться и приземлился на ноги, пошатнулся, но устоял. Упершись рукой о шершавую стену, он сразу же почувствовал, как под байковую, клетчатую рубаху, в которую он был одет, проникает холод. Ощущения показались гадкими, Толян поёжился, выдохнул облако пара, покривился. В голове всплыла невесёлая картина. Каким-то образом Толян провёл линию между этим холодом и холодом могил. Он не мог сказать, верно ли такое сравнение, но ему подумалось, что именно таким и должен быть могильный холод.
Опустив руку, он глянул на стену. Бетонная. Серая. С мелкими выбоинами, дырочками, негладкой поверхностью, с игольчатыми пиками. Толян присмотрелся к ней внимательно, будто хотел что-то или кого-то увидеть. Но стена так и оставалась стеной, и ничего подозрительного, вроде частей тела или костей, на ней не появилось. Глупости, подумалось ему. Изуродованное американскими блокбастерами, да книжками про маньяков и прочую нечисть сознание выдавало сплошную ерунду. Это просто стена. Вот только для чего она здесь? Серая, унылая, бетонная, уродливая.
Толян прошёл чуть вперёд, неустанно глядя на стену. Ничего. Она всё та же, правда в некоторых местах то уродливее, то более дырявее, то игольчатых пик больше. Вот здесь широкая впадина. Будто бетона на это место не хватило, а тут бугорок. И дальше бугры, а потом снова шершавость, словно вот здесь на застывающий цемент просыпали мелкую гальку.
Фыркнув и выдохнув, Толян поёжился, затем посмотрел вправо, после вперёд. Стена шла из темноты и уходила в темноту, и Толян мог точно сказать, что ни конца, ни края у этой стены нет. Поэтому куда бы он не пошёл, путь его будет один и тот же. В междуними видимо схема такая: всё по кругу, никаких перемен. Есть точка «А», есть точка «Б», а между ними проведена прямая или изогнутая. Но в любом случае выйдя из точки «А» ты придёшь в точку «Б». И обратно.
Еле слышный стук разрезал тишину. Толян сначала нахмурился, может показалось. Но стук повторился. Толян прислушался. Стук напоминал удар чем-то тяжёлым о что-то металлическое. На мгновение почудилось, что где-то работает кузница. Да, именно так: здоровый бородатый мужик поднимает кувалду и опускает её на широкий, двуручный меч. Выбивает сноп искр, затем снова замахивается и опять опускает. К этому звуку сразу же примешивается ещё один, потом ещё. Привычный ритм одного звука разбивается и Толяну сначала кажется, что это эхо, но потом он осознаёт – ударов много, и они похожи на ритмичные удары барабанов. Более того, звуки становятся громче и ярче, и Толян в какой-то момент понимает, что эти удары раздаются у него за спиной.
