скачать книгу бесплатно
Особенно восхищалась тётка гранёным пузырьком с жасминовым маслом. И бусами «на любовь» из шариков шерсти, пропитанных отжимками розы.
Нюхала, уносила с собой тётка Мария эти дивные запахи и отдаривала потом за них Стешу костяным оберегом, тканым пояском, диким мёдом.
Тайком Стеша показала новоявленной подружке дырочки в мочках своих ушей, пронизанных шёлковой ниткой для сохранения отверстия до венчания, будто девства.
И серебряные серёжки-крючочки с капельками.
Только и было у женщин в голове – свадьба!
Одной свадьба предстояла. Другой – вспоминалась.
– Меня-то, Стешенька, брали по-угорскому обычаю, – слышался в запечье шёпот тётки. – У них ведь жениха не подпускают к невесте, будто врага-душегубца. Мой Габор рвётся к дверям, а ему петлю на шею. Заарканили и к телеге привязали. Вот как у них. И выкуп за него давай! Ладно. Отпустили. А тут ещё, на-ко вам, трубку кожаную жених должен просунуть в дом невесты. В дверную щель. Эка срамота! Габор с этой трубкой ломится, а бабы не пускают. Габор-то нашёлся. Подпрыгнул да в дымник и протолкнул эту трубку охальную. Я поймала – свадьба началась. Ой, девка! А они ведь и сырое мясо едят. Жениху – ешь язык олений. А невесте – сердце. Кусай, рви зубами тёплое мясо. Кровь-то по рукам течёт. Господи! Шаман камлал. В бубен бил. Окурили меня до беспамятства. Это у них так положено, чтобы невеста сознание потеряла. Тогда её заворачивают в шкуры и везут в дом суженого. Там меня отпоили какими-то травами. Очнулась. Но всё равно вся свадьба моя прошла как в дурмане…
24
Три слюдяных оконца в избе, и в каждом свету – по мастеру.
Низко склонилась над шитьём Стеша: бисеринку бы в щель не упустить. Тоже не без излишнего усердия и Енька-мать вышивала сыну красную жениховскую рубаху.
Геласий обложился красками в глиняных плошках. Писал свадебные иконы.
Самого бесстрастного Христа замыслил он для себя. Так и назывался образ по канону – «Спас мокрая борода». В церкви Важского городка рассмотрел Геласий этот лик.
Косицами свисают у Христа и волосы, и борода, и усы. Видать, только что из Иордана. Охолонувший. Взглядом не прожигает, а весь в себе: новизну какую-то в душе почуял – обдумывает.
Похож на богомаза, светлой памяти, дядю Прова.
Мальчишкой видал однажды Геласий, как наставник вот так же выходил из Суланды с мокрой бородой.
Волосик к волосику, будто только что расчесаны. Словно сохой по пашенке нахожено.
И теперь Геласий вторил эту бороду тонкими беличьими кисточкам по левкасу: полоска коричь – полоска чернь.
(Соответствующие пигменты наготовлены были у него из коры можжевельника и сажи.)
Летом бы Геласий развёл пингаму и в яичном желтке. Но среди зимы где найдёшь дикую кладку?
Клёст – один на сто вёрст.[80 - Куры здесь в те времена считались за невидаль. Появляться стали куры в хозяйстве северных крестьян только в XVII веке по мере уменьшения дикой птицы в лесах. Били уток, гусей, тетеревов, ставили силки на куропаток.В неурожайные, голодные годы куры, даже те, что были, переставали нестись, вымирали. На Пасху яичка было не достать. Лепили из глины. Обжигали и раскрашивали.]
25
А для невесты Геласий решил на венчание изобразить Божью Матерь Нечаянную Радость. Высмотрел в той же церкви Важского городка. Там на иконе выписан был вид горницы, посреди которой мужик удивляется нечаянному видению образа Богородицы.
Тут надо добавить, что Геласия-то в Важском городке настигла ещё и своя, личная, нечаянная радость. Это когда он вслед за Мишкой – «не беру лишка» вошёл в его дом, разогнулся за порогом низкой двери и увидел Стешу.
Плат у девушки до бровей. А глаза словно насквозь солнцем сзади просвечены. И оттуда брызжет на мужика его единственным и неповторимым, отнюдь не каноническим, счастьем.
Именно такой, на Степаниду похожей, и выливалась теперь из-под его кисти на донышко осинового ковчежца Богородица Нечаянная Радость.
26
Началось с кузнечного плясового перезвона в избе жениха, а разнеслось по заснеженному Сулгару благовестом с переборами, красным звоном с храмовой колокольни.
Корячились на обледенелых балках звонницы дьякон Пекка-выкрест и старая девка Водла.
Простодушный дьякон лупил чугунным пестиком в било и дергал язык клепала. А снаружи по тевтонцу дзинькала обломком подковы блаженная Водла.
Радость обоих разлеталась в свадебном разгонном звоне. Веселой вестью проникала в избушки древнего поселения.
Нынче свадьба у Геласия Синцова!
И званы многие…
27
Вылетели от церкви с колокольцами.
В санях за кучера тётя Мария – невестина подружка.
На запятках женихов дружка – брат Иван.
Кажется, и у коня праздник.
Боком рысит, с вывертом.
Будто знает про обычай – на свадьбе первую рюмку коню на голову с присловьем:
Вчера ел сено, глядел на солому,
Сегодня – вино пей, ешь пироги!
В дедушку Ивана выдался тёзка-внук.
С рождения тешился ядрёным словцом. Теперь кричал в прибежку за санями:
Наш князь противу неба на земле.
Отсель на третьей версте.
В чистом поле на заборе
… свой точит.
Княгиню учить хочет.
А утром-то ещё этот охальник, войдя в дом Геласия огорошил всех вот как:
Я из города Ростова,
Роду непростого.
Куричкин зятёк,
Петухов браток.
Звать меня Сисой.
Приехал за…
28
Званые собирались на пир.
Из Сулгара гурьбой брели по снегу дьякон Пекка, сын покойного шамана Ерегеба, дурковатый пятидесятилетний мужик в лаптях на босу ногу – крестился восторженно.
Его брат, нищий Гонта, в льняной рубахе на голом теле, подбитой мехом цеплялся к мягкому месту старой девки Водлы, выросшей на церковном прикорме и в приблудстве с отцом Петром.
В Кремлихе пристали к ним сын мытника Андрея Колыбы – Степан с женой Калистой. Оба в опашнях и пимах.
Староста Ошурок, из московских стрельцов, с серьгой в ухе, с двумя статными, драчливыми сыновьями и с непокорной, крикливой дочкой в цветастой кухлянке.
За ними порхал поршнями по снегу бледнолицый литвин Питолинский со своей угорской женой Илкой в долгополой малице.
Ближние соседи Геласия – окно в окно за рекой – Брат Ананий и дядя Габор в высоких грешневиках на головах выбирались из своих нор на звук свадебных криков и свистов. Присоединялись к толпищу.
Всё это воинство, восхищённое солнечным январским деньком, одетое в кожи и шкуры, в лён и веретьё, в мех и бересту, валило к застолью.
Навстречу им обратно в Сулгар за попом пролетел на обалделом от браги Серке дружка жениха брат Иван, орущий:
– Первую чарку погоняле. Вторую – коню! Пади ниц! Запор-рю!..
Конь скалил зубы и словно бы тоже хрипел:
– Загрыз-зу!
29
Невесту ввели за тесовую перегородку. Доски в ней были подструганы, подогнаны женихом так, что ни щёлочки от земляного пола и до потолочин. А дверь за перегородку вела – на кованых петлях, не сравнить с кожаными навесами. Ни скрипу в ней, ни шороху.
Никакого раздражения свекрови.
Принудили там за перегородкой невесту (рукой в перстнях) пробовать на мягкость ложе из льняного обмолота.
Тоже не скрипнуло.
Скалились в нечистых улыбках, любовались смятением молодой. И потом шумно рассаживались.
В красном углу на лавках за прочным столом – избранные.
В продление стола наскоро тёсаные плахи на козлах. На них – середняки, под задами у которых зыбкие жерди.
Остальные толклись вдоль стен, сидели на полу под порогом.
И блюда с кушаньями так же постепенно, починно были расставлены.
Изощрённые – в ярком свете под божницей.
Простые – в тенях припечья.
Скудные – в подпорожней тьме.
Тарель с перепечей (просо с лосиными потрохами) громоздилась перед женихом и невестой. На деревянной лодье лоснилась запечённая лосятина, жареным духом била в нос попу и старшим мужикам.
В ржаной коре остывала щука.
А подпорожному люду был выставлен сундучок. На нём теснились три каравая хлеба и полнёхонек чуманчик соли.
Для голи – до отвала соли – слаще заморского алкана в братине у первых людей.
Хотя они ещё и браги зачерпнут деревянными кружками из лохани.
Да и не раз.
30
Свеча перед молодыми, будто обрубок суковатой палки.
Сам жених не один день фитиль кунал в расплавленный воск и намораживал слой за слоем.
Теперь сияние огня от свечи продлевалось в лучах кики на голове невесты (в хворостинках наподобие веера, обтянутых белым шелком).
Огонь свечи бликовал в бородах, политых вином.
На алых губах баб.
Трещали кости выворачиваемых суставов в мясной туше.
На пол сплёвывались рыбьи хребтины.
Человечьи телеса размягчались в сытости, сливались в одно целое. Общим жаром стало распирать избу.
Словно бы под давлением этой силы распахнулась дверь в сени и оттуда хлынул морозный пар для охлаждения.
Созрела в этом парнике первая песня.
Заворожённо глядя на венчальную свечу, тетя Мария исторгла сипловатым горлом:
Во тереме ясна свеченька горит
Воску ярого.
Утаивает.
У Геласия матушка выспрашивает:
«Где ты был-побыл?»
«Был у тёщеньки, у ласковыя».
«Чем тя тёщенька дарила-отдаривала?»
«Дарила меня тёщенька своим чадом милыим,
Свет Степанидой Михайловной…»
Потом тёте Марии кроме свежего воздуха ещё и свобода потребовалась.
