скачать книгу бесплатно
Даша снова подскочила к круглому зеркальцу и, наклонившись, попыталась высмотреть у себя на голове симптоматичную косичку, на которой держались нарощенные кудри. Хотя и представляла себе крайне смутно: какому придурку понадобилось расплетать и заплетать заново ее без малого сто кос, чтобы добавить туда лишние тридцать сантиметров?
Не найдя на своей макушке никаких признаков парикмахерского вмешательства, Чуб перескочила к Маше и бесцеремонно ощупала ее перманент.
– Странно, – озадаченно заключила она. – Но возможно, это какие-то новые технологии.
– Но зачем, – огорченно вскрикнула та, – зачем кому-то понадобилось делать все это?
– Вот это вопрос! – кивнула блондинка важно. – Но если мы не знаем на него ответа, это еще не значит, что его нет?
– Логично, – согласилась Ковалева, всегда преклонявшаяся перед логикой.
– Вот и давай рассуждать логично, – оживилась Даша. – Мы ввалились в тот кабинет втроем совершенно случайно. Значит, шоу было рассчитано на кого-то одного. Логично?
– Да, – повторила любимое слово Маша.
– Тогда на кого? Кому ты нужна, Маруся? И что с меня взять, кроме анализов? А та стерва – она ж богатая. «Вольво», шофер, брилики, белье на ней было очень недешевое. И по всему видно: не жена чья-то – сама в бизнесе. Может, кто-то заводик или там магазинчик у нее хочет оттяпать и для этого с ума ее сводит. Ты ж в этом деле не рубишь?
Маша вздохнула.
– Я тоже, – успокоила ее Даша. – Но сто процентов – это не наши, а ее проблемы. Точно! – подтвердила она, похоже, полностью успокоив себя своим аналитическим выводом.
Маша, напротив, готова была разрыдаться от столь реалистичного объяснения событий. Удивительное чудо, приключившееся с ней впервые в жизни, вдруг растаяло без следа…
– Ну-у-у, не расстраивайся, – сюсюкающе протянула добрая Даша, увидав поникшую макушку своей наперсницы по приключениям. – Ты что, и впрямь поверила, что мы ведьмами стали? А почему? Ну расскажи, – беспокойно затеребила она Машу за плечо. – Мне, правда, интересно! В конце концов, – окончательно сдалась она, жалостливо глядя на расстроенный Машин нос, – мы должны рассмотреть все версии.
– Я читала… – безнадежно хлюпнула Маша.
– Что? – подбодрила ее Даша, изо всех сил изображая огромный интерес.
– Читала, что ведьма, умирая, не может унести свою силу с собой и будет корчиться в страшных муках до тех пор, пока не передаст ее ученику. Если это… допустим… так… то все сразу сходится! Ведь когда мы зашли в кабинет, Кылына явно была при смерти. И у нее просто не было другого выхода. Да она и сама сказала: «Мне пришлось отдать свою власть вам!»
– И после этого мы все сразу стали ведьмами? И ты, и я, и эта сука! – уже с неподдельным интересом уточнила Даша Чуб.
Она еще раз оценила свои великолепные ногти и мечтательно выдохнула:
– А круто бы было! Жаль, что так не бывает! Ведьмы – это так, суеверия…
– Все народные суеверия, – покровительственно изрекла суеверная Маша, ободренная вниманием своей небольшой аудитории, – имеют реальную основу. Например, в сказках всех народов мира присутствует так называемый дракон или змей. Так вот, все это отголоски нашей древней памяти о динозаврах!
– Ладно, о’кей, – неожиданно согласилась Чуб, – предположим, что мы – ведьмы. Как узнать, правда это или нет? У ведьм есть какие-то особые приметы? Ты что-то еще про них знаешь?
Маша обрадованно ринулась к своему письменному столу.
– Вот у Чуба… Кстати, – подольстилась она, – не твой родственник?
– Дай-ка сюда! – нежданно разнервничалась Даша, выхватывая из Машиных рук хилую брошюрку, на обложке которой подбоченилась «жвавая» молодуха с щедрым монистом на груди. – Слушай, и впрямь мой, наверно. А. А. – Андрей Андреевич! Он у меня профессором был! Только умер давно. И книжек его в доме нет. Он папин папа, а родители сто лет как разбежались… Ну, привет, деда! Вот и свиделись, – растроганно поприветствовала она предка.
Вежливо почтив память Дашиного деда минутой молчания, Маша экспроприировала у нее издание и открыла на отмеченной закладкой главе.
– Главным признаком ведьмы, – с пафосом прочитала она, – является хвост!
– Че-че?
– Небольшой телесный отросток сзади.
– А-а… – Чуб непроизвольно потрогала себя ниже спины.
И вдруг, встрепенувшись, начала нервозно ощупывать свою попу.
– Машка, будь другом, посмотри, – припадочно заорала она, – что у меня там в трусах телепается? Мама, только не это! Хвост я уже не переживу…
Просветительница неотложно подползла к ней и, конфузливо приспустив Дашины трусы, старательно оглядела розовую, округлую и услужливо выпяченную часть тела.
– Это прыщик, – с облегчением сказала она, покраснев, как Херсонский помидор, от этой непривычной интимной процедуры. – Простудный, наверное. Мы ведь на земле спали…
* * *
Отлипнув от замочной скважины, Машина мать горделиво зашагала по коридору, ни секунды не сомневаясь в том, что она и не думала подглядывать – просто проходила мимо и инстинктивно отреагировала на подозрительно громкий крик.
Влетев в кухню, Анна Николаевна возбужденно затопталась на месте. Муж вернулся с вызова в пять утра и был усталым и хмурым. Он встал десять минут назад, хрипло спросил: «Маша дома?», «Где была?», «С одногруппниками?» и, получив в ответ: «Да», «Говорит, на вечеринке», «Нет», пресек ее дальнейшие излияния о надетой на спор пижаме и без вести пропавшем велосипеде нервным: «Да помолчь ты, Христа ради!» И теперь мрачно и молча смотрел на экран черно-белого телевизора, ожидая выпуска новостей и безучастно прихлебывая свой кофе из персональной чашки с надписью «Володя». Глотал и снова напряженно сжимал зубы, как будто во рту у него лежала какая-то вязкая тяжелая злоба, которую он никак не мог запить.
Мать знала: в таком настроении его лучше не трогать. Но…
– Нет, ты должен меня послушать! – внезапно затарахтела она, с ходу компенсируя себе десять минут унизительного терпения. – Она твоя дочь! А ты знаешь, кого она в дом привела? Проститутки кусок! Патлы, как у папуаски! Серьга в носу! А вместо майки – лифчик! И еще говорит мне: «Я – певица!» – визгливо-противно передразнила она Дашу Чуб. – А Маша с ней заявилась такая, что не узнать. Вся в кудрях и одета черти во что. А на вечеринке той одни девочки были! Я сразу не поняла… А оказывается, вот оно что! – Мать понизила голос до панического шепота. – Машка-то наша – лесбиянка! Ты слышишь, отец? Вот чего у нее мужиков не было. А как сняли венец безбрачия, сразу и поперло… Господи, что ж это делается, а? Может, обратно его надеть?
– Уйди от меня, Аня, – отмахнулся Владимир Сергеич. – Что ты несешь? Слушать противно.
– Я знаю, что говорю! – оскорбленно взвизгнула мать. – Ты знаешь, чем они там, в ее комнате, занимаются? Друг другу под юбки в трусы заглядывают!
– Опять шпионила! – разозлился Сергеич. – Да отстань ты, наконец, от девки! Всю жизнь ее мордуешь. Школу с медалью окончила, в аспирантуру идет, – а тебе все не так.
– Конечно, – заныла мама. – Она твоя любимица. А ты спроси у нее лучше, куда она велосипед дела? Небось, эта прошмандовка ее и подговорила вещи из дома выносить.
– Да замолчишь ты, в конце концов, или нет? – Отец громко хлопнул ладонью по столу и угрожающе поднялся во весь рост. – Веди ее сюда! Я сам с ней поговорю! Все равно надо…
Он не окончил предложения. И Анна Николаевна взыскательно посмотрела на него, пытаясь определить, какой именно из ее аргументов таки возымел на него нужное действие.
– Ты ж только не очень, – неуверенно сказала на всякий случай она. – Ремнем-то не надо.
Владимир Сергеич страдальчески поморщился.
Старший сын Дмитрий и впрямь получал от него порой на орехи, но Машу он за всю свою жизнь не тронул и пальцем. Добрый, послушный, старательный ребенок – такую только к ране прикладывать.
– Оставь нас, – категорически гаркнул он, когда несколько минут спустя жена привела к нему растерянную дочь. Та испуганно моргала: каким бы коротким ни был их хрущевский коридор, по дороге сюда мать успела застращать ее отцовским гневом.
– Послушай, – сделав супруге предостерегающий жест рукой, отец взял Машу за сутулое предплечье и повел на балкон – подальше от вездесущих материнских ушей. – Ты, Мурзик, на мать не сильно реагируй. Знаешь, какая она у нас: сам пью, сам гуляю, сам стелю, сам лягаю. Сама придумает – сама испугается. А ты уже взрослая, тебе нужно и погулять и повеселиться. Я в молодости сам раз на спор с моста на Труханов остров прыгнул… Представляешь? – Владимир Сергеевич говорил об этом быстро и комканно, как о чем-то неважном и несерьезном. И вдруг спросил: – А скажи мне, Мурзик, ты с другими студентами дружишь?
– Нет, – отрицательно покачала головой дочь, дивясь такому детскому вопросу.
– Совсем?
– Нет, ни с кем не дружу, – подтвердила она.
– А эти девочки, с которыми ты вчера, они кто?
– Даша – певица, в ночном клубе поет. А вторая… – Маша припомнила Дашину характеристику красивой брюнетки. – Она бизнесом занимается. И не совсем девочка – ей уже лет тридцать, наверно.
– Ну что, хорошая компания, – одобрил папа, и в его выводе послышалось непонятное облегчение. Он улыбнулся неудачно и неубедительно и заговорил снова, и стало видно, что теперь слова даются ему с огромным трудом: – А ты никогда не слышала, доча, чтобы у вас в группе или в институте кто-то говорил про диггеров? Ну, тех, которые по подземным пещерам лазят.
– Нет, никогда, – тщетно попыталась припомнить та.
– А Маргариту Боец ты знаешь?
– Конечно, она же со мной в одной группе учится. А разве Рита по пещерам? – Исходя из того немногого, что Маша знала о красавице Рите, ту интересовали лишь остроугольные повороты моды, богатые поклонники и ночные клубы. Представить себе, как Маргарита Боец в своих кокетливых, украшенных манерными малиновыми цветами босоножках спускается в какую-то загаженную киевскую пещеру, Маша не могла. – Да вряд ли, – недоверчиво тряхнула она обретенными кудрями.
– А ты с ней близко была знакома, Мурзик?
Отец пронизывающе посмотрел на дочь, как будто не верил ей или не решался сказать нечто важное, не рассчитанное на детей старшего студенческого возраста.
– Нет, мы даже ни разу не разговаривали, – стыдливо призналась Маша. – А что?
– Ладно, Мурзик, ты все равно узнаешь, – безрадостно вздохнул папа. – Сегодня ночью мы нашли твою одногруппницу в Кирилловской церкви. Мертвой. И сумку ее со студенческим билетом нашли, по нему и опознали.
– Как? – вырвалось у Ковалевой. – Риту?
– Убили ее, – мрачно сказал отец. – Эти самые диггеры-сатанисты и убили. У-у, попадутся они мне еще, сволочи! Убью гадов! – Он с ненавистью ударил кулаком по перилам балкона, болезненно вздрогнувшими под его тяжелой рукой. – И запомни, доча, если ты что в институте про них услышишь, сразу мне говори! А если кто, например Красавицкий твой, тебя покличет по подземным ходам разгуливать, – тем более. Поняла?! Никогда, ни за что в Кирилловку ни ногой!
И тут Машино лицо само собой свернулось и заревело.
Она плохо знала Риту, и та никогда не нравилась ей – но она знала ее живой. Смерть до сих пор милосердно обминала Машу – все ее родственники, включая обеих бабушек, были, слава богу, живы и здоровы. И сейчас, издерганная и возбужденная стрессами приятными и не очень, осовевшая от полуночных бдений под черным небом, прибитая Дашиным непререкаемым заявлением «раз хвоста нет, значит, прости, мы не ведьмы», на которое она, спасовав, не нашлась что ответить, – Маша оказалась совершенно беззащитной перед ней. И заплакала в голос, мусоля кулаками глаза и щеки, обо всем том, к чему никак не готовила ее жизнь, предсказуемая, и скучная, и спокойная, как много раз виденный фильм, реплики из которого ты можешь говорить вместо актеров.
Папа попытался погладить ее по голове, но, застеснявшись себя самой, Маша увернулась от его ладони и бросилась прочь, заткнув обеими руками рот, из которого вырывался жалостливый плач.
Владимир Сергеевич вернулся на кухню и, не сдержавшись, люто лягнул ногой невинную табуретку, грязно выматерившись вслух.
– Нет, не надо, Вова, не надо! – завопила мать, вбегая и судорожно хватая его за рукав домашней рубахи. – Она и так уже заливается… Пожалей ее, отец! Пусть лучше Маша будет лесбиянкой, чем старой девой!
Из дневника N
Вы задумывались, способны ли вы убить?
И я знаю, что вы ответили себе на этот вопрос: «Ради защиты собственной жизни, жизни своих детей и родителей…» Но ваше «да» с оговоркой означает одно: вы ничем не отличаетесь от животных. И хищники не убивают без необходимости. Они защищают свою жизнь и жизнь детей. Они просто хотят есть…
И вы разнитесь от них лишь тем, что на ваш основной инстинкт самосохранения наложены тысячи табу. Естественность убийства скована законом, моралью и религией и даже психикой, изнасилованной с самого детства непререкаемым: «Нельзя!»
Но потребность убивать существует в каждом из нас.
«Я убью его!» – бессильно кричим мы в злобе. И десятки нереализованных убийств разъедают нам желудок нервными язвами. И каждое самоубийство – это неудовлетворенное убийство. Потому что мы убиваем себя, не в силах уничтожить другого…
Глава седьмая,
в которой Катя становится очень вежливой
Не сюда ли рвался Гитлер? И зачем в сентябре 1941 г. нас посетил наследник тайных знаний и рыцарских орденов фюрер СС Генрих Гиммлер? …Его визиты всегда преследовали скорее оккультные, чем военные цели.
Д. Вовк, А. Стеклов. «Некоторые киевские тайны»
Держа под мышкой сверток с книгой, Катя, серая и сосредоточенная, со сжатым в нитку ртом, появилась в дверях антикварного салона «Модерн» на Большой Васильковской.
– Екатерина Михайловна, – подскочил директор, уже ожидавший ее у входа на массивном модерновском диване – неизменном и непродажном символе их заведения. – Давненько вас не было! Я после вашего звонка все дела отложил. Вы ж у нас покупательница дорогая и драгоценнейшая…
У директора были седые волосы и моложавые тугие щеки. Он нравился женщинам.
– Я хочу вам кое-что показать, – окаменело сказала ему «дорогая и драгоценнейшая».
– Пожалуйте, пожалуйте, – засуетился тот, вежливо направляя ее в свой кабинет. – Кофе? Чай? Сок изволите?
Старосветские пассажи в его речи, подкупающие нынешнее «купеческое сословие», уже принявшееся рваться в аристократы, были гарантированным способом начислять лишние десять процентов сверх за «чудесную ауру сего заведения». Но «дорогая» ответить ему не «изволила».
Она деловито выложила на директорский стол огромный сверток, хмуро повела в его сторону соболиными бровями и лаконично оповестила седого о цели своего визита.
– Вы, Виктор Арнольдович, профессионал экстра-класса. Что вы можете сказать мне про эту вещь?
Директор понимающе кивнул и начал аккуратно снимать с непредставленной вещи клеенчатый кулечный покров.
– А вы, я вижу, прическу новую сделали, – попытался разрядить атмосферу он. Но клиентка еще больше почернела лицом и промолчала.
Длинные черные пряди были гладко зализаны назад и туго стянуты резинкой: Катя ненавидела, когда волосы мешают и лезут в лицо. Но сейчас у нее были особые основания ненавидеть их вдвойне.
Теперь она понимала, что раздражало ее с того самого мига, как она очнулась возле ступенек музея в паскудном белье и раскромсанных кружевных чулках. И в ее раскаленной голове вдруг завелась слабовольная мысль о жаропонижающем и тихом пуховом одеяле. Она больна, однозначно больна и вымотана до предела! Ей нужно лечь в постель, закрыть глаза, отключить телефон. И все исчезнет…
Но не исчезнет ведь!
Ее волосы – реальность. И ногти, и безумная ночь, и книга, и письмо, и тот, кто прислал его с дрессированной птицей.
Однако стоило ей прочитать само послание, как пугающее ощущение невозможности происходящего исчезло, словно мутная дурь.
«Не бойтесь, Василий не причинит вам зла! Он поможет» – это вполне прагматичное обещание усмирить разгневанного Василия Федоровича в награду за участие в разгульном ночном шабаше моментально привело ее в чувство.
Что ж… Мужчины постоянно влюблялись в Катю, и, появись она на свет во времена инквизиции, ее бы сожгли на костре первой только за то, что, взглянув на нее, они вели себя так, точно облились двадцатью литрами водки и годами не могли протрезветь. И теперь кто-то из них, насмотревшийся американской «Игры»[6 - Триллер с Майклом Дугласом; герой фильма подписывает договор на участие в психологической «Игре», по ходу которой последовательно рушится вся его жизнь.], предлагает ей таким инфернально-шикарным способом свой член и сердце – кто-то, возомнивший себя Богом и дьяволом в одном лице, достаточно сильный и обеспеченный, чтобы прищелкнуть лысого борова одним пальцем и выстроить столь сложную игру на шахматной доске.
А оттого – опасный!
Как и любой безумец, ошалевший от собственной вседозволенности.
«Черт побери, они ведь вкололи мне там какой-то гормональный препарат для роста волос! Наверняка вредный и запрещенный, иначе его бы уже использовали во всех салонах. Он – сумасшедший… И еще не факт, что я его знаю».
По дороге сюда Катя перебрала в уме всех высокопоставленных К. и Д., но не смогла вспомнить никого, подходившего под подобный психологический портрет.
