скачать книгу бесплатно
Прививка для императрицы: Как Екатерина II и Томас Димсдейл спасли Россию от оспы
Люси Уорд
Известная проницательностью и острым умом, Екатерина II живо интересовалась философией, медициной и естественными науками, вела многолетнюю переписку с Дидро и Вольтером и пригласила ко двору немало выдающихся ученых своего времени. Среди них был и опытный английский врач Томас Димсдейл, который в 1768 г. приехал из Лондона, чтобы в обстановке строжайшей тайны привить от оспы великого князя Павла Петровича и (первой из европейских монархов) саму Екатерину. В XVIII в. «пятнистое чудовище», смертоносный вирус оспы, опустошало Европу, и императрица хорошо понимала угрозу, которую эпидемия несла России. Первая массовая кампания по оспопрививанию в России, с успехом проведенная Димсдейлом, заложила основу для современных практик вакцинации. О том, как возник и был реализован тайный план английского врача и русской императрицы, увлекательно и достоверно рассказывается в этой книге.
Люси Уорд
Прививка для императрицы: Как Екатерина II и Томас Димсдейл спасли Россию от оспы
Переводчик: Алексей Капанадзе
Редактор: Нина Юдина
Главный редактор: Сергей Турко
Руководитель проекта: Лидия Разживайкина
Арт-директор: Юрий Буга
Корректоры: Мария Смирнова, Елена Чудинова
Верстка: Кирилл Свищёв
Дизайн обложки: Денис Изотов
Иллюстрации на обложке: Catherine II by J.B. Lampi, Thomas, Baron Dimsdale. Mezzotint by T. Burke
Иллюстрации в книге: Wellcome Collection, The Royal Society, Государственный музей-заповедник «Петергоф», Государственный Эрмитаж, РИА «Новости», Библиотека Гёттингенского университета, Государственная Третьяковская галерея, Библиотека Конгресса
Все права защищены. Данная электронная книга предназначена исключительно для частного использования в личных (некоммерческих) целях. Электронная книга, ее части, фрагменты и элементы, включая текст, изображения и иное, не подлежат копированию и любому другому использованию без разрешения правообладателя. В частности, запрещено такое использование, в результате которого электронная книга, ее часть, фрагмент или элемент станут доступными ограниченному или неопределенному кругу лиц, в том числе посредством сети интернет, независимо от того, будет предоставляться доступ за плату или безвозмездно.
Копирование, воспроизведение и иное использование электронной книги, ее частей, фрагментов и элементов, выходящее за пределы частного использования в личных (некоммерческих) целях, без согласия правообладателя является незаконным и влечет уголовную, административную и гражданскую ответственность.
© Lucy Ward 2022
© Издание на русском языке, перевод, оформление. ООО «Альпина Паблишер», 2024
* * *
Лайаму
Предисловие
Серебряный ланцет
Cобою подала пример.
Надпись на памятной медали, выпущенной в 1772 г. в ознаменование прививки российской императрицы Екатерины II от оспы
В один из промозглых октябрьских вечеров 1768 г. к дому Вольфа (купеческой летней резиденции, превращенной в карантинную больницу), расположенному на окраине Санкт-Петербурга, подкатил срочно вызванный экипаж. После нескольких недель тайных приготовлений из Зимнего дворца наконец поступило известие: императрица Екатерина II с нетерпением ждет своего английского врача – Томаса Димсдейла.
Томас Димсдейл был готов к этому, но все же предстоящее дело вызвало у него некоторое беспокойство. Он быстро забрался в карету вместе с сыном Натаниэлем, студентом-медиком. Натаниэль держал на руках спящего ребенка – шестилетнего Александра, выглядевшего слишком маленьким для своих лет. Мальчика закутали в меха, чтобы уберечь его от осеннего холода и побороть начавшуюся лихорадку.
Отъехав от охраняемых ворот дома Вольфа, карета помчалась по улицам, озаренным светом почти полной луны, на юг, к реке, до которой было совсем недалеко. Серые воды широкой Невы еще не замерзли, и экипаж пересек ее по наплавному мосту, после чего проследовал к задней части Зимнего дворца, подальше от шумной набережной. Как и было условлено, карета остановилась у ворот, расположенных близ величественных фасадов Миллионной. Докторов спешно препроводили внутрь и провели наверх по задней лестнице. Там их ожидал барон Александр Черкасов, президент Медицинской коллегии, получивший образование в Кембридже, – ему предстояло выступить в роли переводчика.
Пока они торопливо шли по богато украшенным коридорам, Томас испытывал трепет, и не без оснований. Да, за прошедшие несколько десятилетий 56-летний врач отточил практику прививки от оспы – целенаправленного заражения пациентов небольшой контролируемой дозой смертоносного вируса с тем, чтобы в дальнейшем они обрели иммунитет к этому ужасному недугу. Программный труд, объясняющий его методы, вышел всего годом ранее, в 1767 г., но в то время печаталось уже четвертое издание. Влияние этого трактата распространилось по всей Европе, подтверждая роль Англии как всемирного центра знаний и опыта по части профилактики оспы.
Несмотря на свою славу безупречного специалиста, успешно сделавшего тысячи прививок самым разным пациентам – от богатых аристократов, плативших за это немалые суммы, до нищих подкидышей, которых он прививал бесплатно, Томас знал, что ставки необычайно высоки. На карту была поставлена не только его собственная репутация, но и репутация медицинской процедуры, которая, он твердо верил, способна противостоять одной из величайших в истории угроз человеческому здоровью. В случае катастрофы (а испытания на русских пациентах, проведенные в доме Вольфа, встревожили Димсдейла противоречивыми результатами) оказалась бы запятнанной сама наука, а в общественном сознании возобладали бы предрассудки и суеверия.
Помимо страха за процедуру Томасу следовало беспокоиться о своей безопасности и о том, как все происходящее скажется на его положении на родине. Из Британии сам король Георг III следил за успехами подготовки к царской прививке, а дипломаты в Лондоне и Санкт-Петербурге встревоженно обменивались новостями. Им явно хотелось побыстрее оставить позади это политически рискованное дело. В английском ярмарочном городке Хартфорде семейство, которое Димсдейл неохотно покинул три месяца назад, молилось о его благополучном возвращении.
Ощущение опасности для Томаса лишь усиливало обещание императрицы: если что-то пойдет не так, у ворот дворца ждет особый экипаж, который тут же домчит его в безопасное место – на яхту, пришвартованную в Финском заливе и готовую отплыть к берегам Англии. Было понятно, что смерть государыни от рук иноземца тут же породит желание отмщения. Димсдейл лично видел и блистательность русского двора, и мрачную жестокость жизни за его пределами. Он не без причины полагал: если в случае неуспеха процедуры ему не удастся немедленно бежать, он поплатится жизнью за свою врачебную ошибку.
Все это занимало мысли Томаса, когда он вошел в небольшой зал, где ее величество императрица Екатерина II в одиночестве ожидала его – с совершенно спокойным видом и, судя по всему, абсолютно уверенная в необходимости процедуры. Дивясь ее решимости, Томас достал серебряный с перламутром футляр размером не больше своей ладони и откинул снабженную петельками крышку. В футляре обнаружились три лезвия с перламутровыми ручками. Вынув одно из них, он опустился на колени возле Александра, пребывавшего в полубессознательном состоянии, и обнажил руку мальчика до плеча, чтобы отыскать место, куда привил его несколькими днями ранее. Извлеченным ланцетом он проткнул образовавшийся волдырь и перенес на лезвие каплю зараженного материала. Императрица подтянула парчовые рукава платья, и врач сделал мельчайшие проколы в бледной коже верхней части ее рук, внеся по капле зараженной жидкости в каждый надрез.
Процедура была завершена почти мгновенно – какому-нибудь игроку едва хватило бы времени, чтобы бросить кости. Самодержице всероссийской согласно ее личному желанию целенаправленно сделали прививку от оспы – страшного древнего заболевания, которое за столетия уничтожило около 60 млн человек, а обезобразило и ослепило неизмеримо больше. Прежде у Томаса не было неудачных прививок, но любой укол лезвием был рискованным.
Екатерина отправилась почивать. Врачи, несущие мальчика, вышли наружу, в холодный петербургский вечер. Оставалось одно – ждать.
Рано утром, после тайного визита врачей в Зимний дворец, Екатерина поехала в карете в Царское Село – изящное поместье, располагавшееся примерно в 20 милях к югу от Петербурга. Там, как следует укутавшись от холода, она прогуливалась по парковым угодьям (они почти не изменились и по сей день), по окаймленным деревьями аллеям, на которые опадали последние листья, тут же уносимые ветром. В тот день ее трапеза была простой: жидкий суп, вареная курица, овощи. Затем она почти час поспала и проснулась свежей и бодрой. Настроение государыни, как отметил ее врач, было «веселым и жизнерадостным», однако в последующую ночь вокруг надрезов на ее руках началась боль, ее суставы заныли, затем появились головокружение и жар. Вирус оспы, один из самых опасных из всех известных человечеству, проник в ее кровеносную систему. Организм Екатерины готовился сопротивляться. Пути назад не было.
Докторский ланцет, XVIII в.
Введение
Пятнистое чудовище
…самое ужасное из всех орудий смерти.
Томас Бабингтон Маколей[1 - Томас Бабингтон Маколей (1800–1859) – британский государственный деятель, историк, поэт и прозаик Викторианской эпохи, автор пятитомной «Истории Англии». – Здесь и далее, за исключением особо оговоренных случаев, прим. пер.]
Перед нами история встречи самого интимного свойства. Но это не история любви – во всяком случае, не в привычном смысле этого слова. Связь между английским врачом Томасом Димсдейлом и российской императрицей Екатериной Великой не принадлежала к разряду романтических, однако она была по-своему физической и более опасной, чем те сексуальные интрижки, которые в нашем сознании слишком часто затмевают наследие Екатерины. Отношения императрицы с этим доктором, продолжавшиеся вплоть до ее смерти в возрасте 67 лет, были более значимыми, чем мимолетные романы с некоторыми из любовников. Они защитили ее собственную жизнь, жизнь ее сына и наследника (а позже – двух ее внуков) и позволили запустить прививочную программу по всей ее огромной империи. При этом и сама императрица, и ее врач рисковали жизнью: она – из-за процедуры (хотя перед этим тщательно взвесила свои шансы), он – в силу тех печальных последствий, которые, скорее всего, наступили бы для него, случись худшее.
Пара обсуждала тайный план. В ходе этих обсуждений врач иногда сидел на изукрашенной кровати пациентки вместе с ее любовником, графом Григорием Орловым. Когда кончилось лето и наступили прохладные осенние дни, между врачом и государыней протянулась нить доверия, которая не рвалась в течение всей жизни императрицы. Врач испытывал тревогу, государыня была полна решимости, но оба придерживались единого мнения по поводу предстоящей процедуры.
Новость о прививке российской императрицы разлетелась по всему миру: о ней сообщали в американских газетах, о ней судачили в лондонских кофейнях, о ней слагали торжественные строки французские и немецкие поэты. К тому времени королевские дома Европы, следуя примеру британских Георгов, уже привили своих отпрысков, но Екатерина II стала единственным правящим монархом, который самолично подвергся этой процедуре – отважное деяние, с тех пор почти забытое. Она приложила все усилия, чтобы сделать свой поступок достоянием общественности. Тому было множество причин, но ее основная задача состояла в том, чтобы на примере собственного тела показать наиболее действенное на тот момент средство, позволяющее побороть главный бич XVIII в. – оспу, бросить вызов предрассудкам и способствовать прославлению достижений науки.
Императрицу и ее врача объединяла общая цель, но сама их связь стала во многих смыслах встречей противоположностей. Екатерина, к 1768 г. правившая Россией уже шесть лет, не только отобрала престол у своего психически неуравновешенного супруга Петра III, но и сохранила корону, после того как мужа через несколько дней убили ее же союзники. Смелая, харизматичная, обладающая острым политическим чутьем 39-летняя Екатерина главенствовала над блистательным, обожающим удовольствия петербургским двором. Ее стиль можно назвать непринужденным, даже в чем-то игривым, однако она отличалась быстротой ума и немалой любознательностью. «Я принадлежу к числу тех, кто любит разбираться в причинах, во всех этих "почему"», – писала она впоследствии барону Фридриху Гримму, журналисту и одному из многочисленных адресатов ее посланий среди европейской интеллектуальной элиты.
Принцесса из малозначительного немецкого рода, с ранней юности запертая в темнице стратегического брака с наследником российского престола, Екатерина быстро поняла дипломатическую важность внешней, показной стороны вещей. Она использовала свой переход в православие и театрализованную коронацию, чтобы выразить любовь к приютившей ее стране, через иконографию официальных портретов демонстрировала уникальную разновидность своей женской власти.
К моменту прибытия Томаса даже необъятная территория России уже не могла сдержать амбиции государыни. Императрица готовилась к захватнической войне с Турцией на южных рубежах, при этом обращаясь на запад, к великим державам Европы эпохи Просвещения, в поисках художественного и культурного вдохновения, а также новейших плодов философской и научной мысли.
Екатерина являлась во всех смыслах общественной деятельницей, а вот Томас Димсдейл, рожденный в семействе квакеров и проживавший в обширном сельском доме у самой окраины английского ярмарочного городка Хартфорда, отец семерых детей, был по природе своей человеком закрытым и нелюдимым. Одевался он довольно просто: темный костюм, туго завитой парик. Потомственный медик, Димсдейл успел послужить хирургом и армейским лекарем, прежде чем обратиться к прививкам от оспы. Медицинская практика в графстве Хартфордшир, в Лондоне и за их пределами давала ему весьма неплохие средства к существованию, но параллельно Томас разработал новейшие и наиболее эффективные методики прививок, опубликовав их в виде трактата, который принес ему международную известность. Несмотря на успех, он не стремился к личной славе. Он проводил кропотливые эксперименты, тщательно записывал и анализировал свои открытия, стараясь не подвергать риску никого из многочисленных пациентов и не подставлять под удар репутацию прививочного дела.
И императрица, и Димсдейл отмечали: запись прививочной процедуры во всех ее физических аспектах играла весьма важную роль в их общей миссии по ее продвижению. Впоследствии об этом забыли. Историю Екатерины подчинили себе другие, предпочтя после ее смерти изображать ее тело как орудие сладострастного желания, а не как символ первопроходческой медицинской практики. Но это событие изгладилось из памяти человечества еще и из-за того, что метод прививок (английское слово inoculation происходит от латинского inoculare, означающего прививание новой почки, побега или глазка от одного растения к другому) и сам почти забылся. Новые открытия затмили «утраченное столетие» в истории иммунизации, хотя его впечатляющие достижения проложили дорогу к самой, быть может, важной медицинской методике, известной человечеству, – к вакцинации.
В основе прививки лежал принцип «клин клином вышибают». Чтобы защитить пациентов от оспы, им целенаправленно вводили крошечную дозу вируса – каплю гноя от человека, заразившегося оспой естественным путем или вследствие прививки. Материал вносили в надрез на коже, тем самым вызывая легко протекающее заболевание, дающее, однако, тот же пожизненный иммунитет к оспе, что и естественное заражение.
Эта процедура и прежде была столетиями известна во многих частях мира как народная практика. В начале XVIII в. она стала проникать в Европу из Турции. Там пожилые женщины хранили инокулят (зараженный прививочный материал) в ореховой скорлупе и вводили его детям нехитрым способом – с помощью тупой иглы. Пионеры этой практики в Британии придали ей западный медицинский лоск и внесли в нее опасные изменения, от которых постепенно отказались, во многом вернув метод к его изначальному виду, однако тут же столкнулись с антипрививочными силами – скептиками и религиозными оппонентами, убежденными, что лишь Господь должен управлять распространением недугов. Сторонники прививок проявили упорство и благодаря беспрецедентным всемирным усилиям сумели выработать безопасный и надежный метод, несущий в себе лишь минимальный риск. В Британии он применялся настолько успешно, что дальновидные доктора (в том числе и наш Томас Димсдейл) надеялись на чудо: быть может, оспу, этот бич, столетиями терзавший человечество, в конце концов удастся полностью искоренить.
Тем не менее прививочный метод имел серьезные недостатки. Живой вирус натуральной оспы – возбудитель этой болезни – остается опасным биологическим оружием, требующим осторожного обращения. Важнее всего то, что пациенты, получившие прививку оспы, на протяжении короткого периода были заразными для окружающих – существовал риск, что они, защищаясь сами, передадут смертельную болезнь другим.
Именно эти опасения побудили глостерширского врача Эдварда Дженнера (он тоже прививал оспу, к тому же в детстве сам страдал от последствий скверно сделанной прививки) проверить достоверность слухов о том, что более мягкие формы вируса оспы, которыми болеют сельскохозяйственные животные, тоже могут создавать иммунитет к человеческой оспе, но без риска заразить пациентов именно человеческой разновидностью болезни. Прививочная технология уже была доступна и проверена, Дженнеру требовалось лишь модифицировать ее, чтобы установить, справедлива ли его теория. В 1796 г. он вытянул гной из оспенных волдырей на руке молочницы, заразившейся коровьей оспой в ходе дойки, и при помощи ланцета перенес этот материал в руку сына своего садовника. Дженнер назвал эту процедуру прививкой коровьей оспой. К тому времени, когда он провел нужные испытания, доказал действенность и опубликовал методику этой адаптированной процедуры, она уже была известна под новым названием – вакцинация, образованным от латинского слова vacca – «корова».
Вакцинация стала революционным шагом в развитии науки. Она задействует иммунный отклик организма на мягкую форму заболевания, чтобы защитить человека от его смертоносной разновидности. Не прошло и десятка лет, как этот метод начал активно применяться по всему миру. Он быстро вытеснил прививки в прежнем значении этого слова. Механизм процедуры оставался тайной вплоть до середины XIX в., когда французский микробиолог Луи Пастер и немецкий врач Роберт Кох доказали справедливость микробной теории распространения болезней. Мир поддержал предложение Пастера, согласно которому слово вакцина должно было стать общим термином применительно к методам лечения, подразумевающим использование бактерий или вирусов для создания иммунитета к тем или иным инфекционным заболеваниям[2 - Терминология прививочного дела сложна и зачастую вызывает путаницу. Именно эта путаница во многом стала причиной широко распространенного неверного понимания истории прививок в додженнеровскую эпоху. В наши дни термин вакцинация используется как универсальный, однако на протяжении почти всего XIX в. он обозначал исключительно использование коровьей оспы для профилактики оспы человеческой. После открытия Дженнера прививку (инокуляцию) старого типа, то есть использование человеческого вируса для борьбы с человеческой же оспой, стали называть общим термином вариоляция (variola – вирус натуральной человеческой оспы), чтобы отличить ее от вакцинации, но в этой книге термин вариоляция не используется, так как его ввели только в XIX в. – Прим. авт.].
Вакцинация изменила мир, но она не появилась бы без прививочного метода старого типа. Столетие иммунологического прогресса, то самое время, в которое вступил Дженнер, проложило дорогу к одному из самых важных медицинских достижений в истории, спасшему миллионы жизней. В течение нескольких десятилетий до выхода фундаментального труда Дженнера врачи испытывали и совершенствовали метод, который он позже адаптировал. Они обменивались знаниями и вырабатывали понимание тех принципов, которые сделали возможным его следующий шаг, имевший огромное значение.
В ходе активнейшего международного сотрудничества с постоянным распространением трактатов и статей в Европе и колониальных владениях в Америке постепенно рос необходимый корпус знаний, расширялся практический опыт. Прививки упоминались в газетах, журналах, церковных проповедях, рекламных объявлениях, письмах, карикатурах, стихах. Во всем этом играли свою роль инокуляторы-любители, матери-аристократки, рабы и рабыни, философы, сироты, узники тюрем, принцессы. Эдварда Дженнера часто называют отцом вакцинации, но у нее имелось множество дедушек и бабушек, которые тоже заслуживают своего места в истории.
Оспа, жуткое «пятнистое чудовище», как называли этот недуг в Англии XVIII в. из-за характерной сыпи в виде плотных бугорков, выступающих на коже больного, была заболеванием ужасным и смертоносным. Лекарства от нее не существовало, более того, его так и не нашли. Сегодня, когда мир столкнулся с новыми кризисами, связанными со здоровьем, мы в какой-то степени утратили память о страшном воздействии этого монстра, хотя его мрачная тень по-прежнему живет в глубинах нашего воображения. Сокрушая империи и резко сокращая население целых стран, оспа тысячелетиями бушевала по миру, убивая и калеча миллионы людей из всех слоев общества и тем самым меняя ход истории.
В пору ее пугающего «расцвета» это было «самое ужасное из всех орудий смерти», как писал в 1848 г. историк Томас Бабингтон Маколей. Он отмечал: «Оспа всегда пребывала где-то рядом, наполняя церковные погосты трупами, терзая постоянным страхом всех, кого она еще не поразила, оставляя на тех, чьи жизни они пощадила, отвратительные следы своей власти»[1 - Macaulay, T. The History of England from the Accession of James the Second, ed. C. H. Firth. London: Macmillan & Co. Limited, 1913–15, vol. 5, pp. 2468–2470.][3 - В квадратных скобках даются ссылки на авторские примечания.]. Кожа, изрытая оспинами, шрамы, как от ожогов, поврежденные конечности, слепота – все это служило постоянным зримым напоминанием о катастрофической силе вируса. Среди уцелевших жертв болезни, которые остались жестоко изуродованными ею, был и Петр, муж Екатерины. Молодой жене казалось, что его покрытое шрамами распухшее лицо «омерзительно»[2 - The Memoirs of Catherine the Great, trans. M. Cruse and H. Hoogenboom. New York: Modern Library, 2006, p. 23*.* Некоторые цитаты из мемуаров Екатерины II приводятся по изданию: Екатерина II. Сочинения / Сост. и примеч. В. К. Былинина и М. П. Одесского. М.: Современник, 1990 (http://az.lib.ru/e/ekaterina_w/text_0380.shtml (http://az.lib.ru/e/ekaterina_w/text_0380.shtml)). Екатерина писала в основном по-французски, но имя переводчика французского текста не указано. Можно предположить, что текст готовился по одному из ранних изданий воспоминаний, вышедшему в те времена, когда было вообще не принято указывать имена переводчиков. Письма Екатерины в основном даются в обратном переводе с английского (большинство ее писем, цитируемых автором книги, в оригинале написаны по-французски).]. Заражение вирусом было практически неизбежным. В те времена существовала поговорка: «От любви да от оспы мало кто убежит».
Мы точно знаем, когда оспе пришел конец: в 1980 г. Всемирная организация здравоохранения заявила, что заболевание искоренено. По сей день это единственная болезнь, которую удалось стереть с лица земли посредством усилий человека[3 - 9 декабря 1979 г. специальная международная комиссия удостоверила, что оспа полностью искоренена на планете. Этот вывод официально подтвердила XXXIII ассамблея Всемирной организации здравоохранения, прошедшая в 1980 г.]. Лишь за первые восемь десятилетий XX в. она уничтожила, по оценкам специалистов, около 300 млн человек[4 - Источник: Всемирная организация здравоохранения.]. Проследить ее древние корни труднее. Никто не знает, где и когда оспа впервые стала поражать людей, хотя она, вероятно, адаптировалась постепенно, быть может возникнув в виде сравнительно безобидных форм вируса оспы одомашненных животных, когда человек впервые начал жить в сельскохозяйственных поселениях, или в результате контакта людей с дикими животными. Как показывают археологические находки, вирус закрепился на территории Восточного Средиземноморья и долины Инда уже 3000 лет назад. Лезии, похожие на оспины, испещряют лица египетских мумий 2000-х гг. до н. э. В дошедших до нас китайских и индийских письменных источниках IV в. наглядно описаны вполне узнаваемые симптомы оспы.
Спустя еще три столетия заболевание проникло в Европу и стало постепенно распространяться вместе с передвижениями купцов, крестоносцев и армий завоевателей. В XVI в. вспышки недуга наблюдались почти на всем континенте. Конкистадоры и работорговцы занесли смертельный вирус в Северную и Южную Америку. Там оспа не встретила иммунитета у жителей и содействовала разрушению империй ацтеков и инков, да и вообще погубила огромное число коренных американцев.
Английская королева Елизавета I в 1562 г. пыталась бороться с болезнью, завернувшись в алую материю: ее врачи верили древнему, но безосновательному представлению, согласно которому красный цвет отвращает этот вирус. Королева впала в кому, но все же выжила, хоть и навсегда осталась покрыта оспинами, которые замазывала свинцовыми белилами.
Столетия спустя оспа стала главным европейским убийцей, обогнав по вирулентности бубонную чуму. Каждый год от нее погибали сотни тысяч людей по всему континенту. Среди заразившихся умирал примерно каждый пятый, причем наиболее часто жертвами становились дети (с огромным отрывом от прочих возрастных групп). Но даже тем, кто избежал вируса в младенчестве, редко удавалось спастись от него впоследствии. В марте 1685 г. писатель Джон Ивлин поведал в дневнике о том, что его дочь Мэри, 19 лет, умерла от оспы, «к нашей несказанной скорби и потрясению. …О милое, сладчайшее и желаннейшее дитя, как мне расстаться со всем этим благом и добродетелью, не испытывая горечь печали и нежелание любящего родителя смириться с утратою?» Не прошло и полугода, как его другая дочь, по имени Элизабет, пала жертвой этого же недуга, отправившись в могилу вслед за сестрой.
Монархи вовсе не были в большей безопасности перед этим бичом народов, не принимавшим в расчет ни общественное положение, ни чины, ни титулы. В Британии королева Мария II скончалась от особенно вирулентной формы оспы в 1694 г., к ужасному горю своего супруга Вильгельма Оранского. Вскоре от этой же болезни умер Уильям, герцог Глостерский, единственный остававшийся в живых сын наследницы царственной четы – королевы Анны. Ему было всего 11 лет. Мальчик являлся последним наследником королевской династии Стюартов, и после кончины Анны британский престол перешел к Ганноверской династии. В который раз оспа изменила течение истории.
Но все эти смертоносные волны и их политические последствия меркнут по сравнению с дальнейшими ужасами, вызванными оспой. В XVIII в. она в полной мере обрушила на Европу свою гибельную мощь. Спрятаться было негде. По континенту прокатывались катастрофические эпидемии, то затухая, то вспыхивая вновь. Они уносили в могилу и младенцев, и тех, кому до этого посчастливилось избежать заражения. В Лондоне и других крупных городах заболевание стало эндемическим, то есть присутствовало постоянно. В эту «эпоху оспы» (как ее стали называть) в одной только Европе недуг, по оценкам ученых, ежегодно уносил жизни примерно 400 000 человек[5 - Behbehani, A. M. The Smallpox Story: Life and Death of an Old Disease. Microbiological Reviews (December 1983): 455–509. См. также: Miller, G. The Adoption of Inoculation for Smallpox in England and France. Philadelphia: University of Philadelphia Press, 1957, p. 26.].
На протяжении этих десятилетий вирус поражал не только организм отдельного человека, но и, по сути, все аспекты жизни общества. Его присутствие в английской культуре было неизбежно: в семейных письмах постоянно звучали такие мотивы, как страх заражения и скорбь о близких, ставших жертвой болезни; в дневниках изливалось личное горе; поэты и романисты использовали драматическую силу этой убивающей и обезображивающей болезни, чтобы создавать эффектные повороты сюжета и усиливать эмоциональное воздействие текста. Даже бесстрастная похоронная статистика, содержащаяся в приходских книгах, дает некоторое представление об истинной цене, которую людям приходилось платить за этот недуг.
Так, приходские книги Литл-Беркхамстеда (местечка неподалеку от Хартфорда – родины Томаса Димсдейла) отмечают прошедшие в январе 1768 г. похороны Джорджа Ходжса, бедного деревенского мальчика «примерно десяти лет от роду». Приходской священник записал: после того как ребенок болел уже несколько дней, отчаявшиеся родители обратились за советом к доктору Димсдейлу, который тем же вечером, пробравшись сквозь снег «футовой глубины», сумел дойти до жалкого жилища семейства. Обнаружив, что Джордж покрыт грязью и язвами, «доктор с присущим ему человеколюбием обмыл больного, устранил все неприятные помехи и попечением своим продлил ему жизнь на несколько дней. Возвратясь в пасторат[4 - Пасторат – дом приходского священника.], он сообщил мне, что это оспа наихудшей разновидности»[6 - Записи, сделанные приходским священником Литл-Беркхамстеда уже после смерти мальчика, содержатся в приходской книге. Hertfordshire Archives and Local Studies (HALS), DP/20/1/2.]. Попечение Томаса, возможно, и облегчило страдания мальчика, но жизнь юного Джорджа уже нельзя было спасти.
Дети бедняков умирали от оспы в неисчислимых количествах, но и европейские дворцы оставались уязвимыми перед этим страшным поветрием. На протяжении XVIII в. оспа погубила пять царствующих монархов, в их числе и российского императора Петра II, 14-летнего внука Петра Великого: он умер в 1730 г., в день собственной свадьбы. В Вене императрица Мария Терезия, принадлежавшая к династии Габсбургов, оправилась от недуга, но он страшной волной пронесся по ее двору, забрав жизни ее сына, двух дочерей и двух невесток в 1767 г.
Немудрено, что российскую императрицу Екатерину II терзал страх перед оспой, явно угрожавшей и ей самой, и ее болезненному 13-летнему сыну – великому князю Павлу. В Санкт-Петербурге годом позже снова разразилась вспышка болезни, и весной Екатерина выехала из столицы. Она стала проводить время в своих дворцах, рассеянных вдоль ветреного побережья Финского залива или укрытых в сельской местности. «Я бегала из дома в дом, целые пять месяцев была изгнана из города, не желая подвергать опасности ни сына, ни себя», – позже напишет она прусскому королю Фридриху Великому[7 - Екатерина Великая – Фридриху Великому, письмо, 5 декабря 1768 г. Catherine the Great: Selected Letters trans. A. Kahn and K. Rubin-Detlev. Oxford: Oxford University Press, 2018, p. 70.].
Но вируса нельзя было избегать вечно. Чтобы защитить себя, своего наследника и свой престол, императрица нуждалась в более надежном методе. С приходом лета она приняла судьбоносное решение: и она, и ее сын должны получить прививку. Так началось осуществление плана, который привел Томаса Димсдейла из маленького английского ярмарочного городка в столицу России. В ходе своего путешествия он преодолел 1700 миль.
Я пишу эту книгу во время пандемии COVID-19, когда вакцинация снова в центре внимания всего мира. Методики, используемые, чтобы защитить нас, не позволить новейшему заболеванию беспрепятственно прокатиться по планете, основаны на передовых технологиях, от применения белковых фрагментов, мимикрирующих под вирус, до генной инженерии для выработки нужных белков и формирования иммунного отклика.
Изощренные методы современной науки, разрабатываемые в лабораториях, кажутся неизмеримо более прогрессивными, чем подход «клин клином вышибают», который применяли врачи, прививавшие оспу в XVIII в., с их иглами, ланцетами и каплями зараженного гноя. Однако то и другое связывает линия преемственности, один принцип – искусственная стимуляция иммунной системы, призванная мобилизовать защитные ресурсы организма и тем самым защитить людей от болезни.
Опыт наших предков, пытавшихся побороть оспу, отражен не только в научных исследованиях COVID-19. Подобно нам, наши прародители старались замедлить распространение вируса при помощи изоляции и карантина; они тоже терпели экономические лишения, закрывали магазины и школы, страдали от усиления давления на систему здравоохранения во время эпидемий. Хозяева богатых домов, нанимая слуг, смотрели, имеются ли у них оспины – это был своего рода иммунный паспорт. Почти 250 лет назад один врач из Честера предложил детальный план изоляции и отслеживания контактов, подкрепленный особыми социальными выплатами, которые позволяли бы всем потенциально зараженным оставаться дома (а на тех, кто откажется соблюдать карантин, следовало налагать штрафы).
Во времена, когда в Британии еще не существовало организованной государственной системы здравоохранения, Томас Димсдейл и другие энтузиасты ратовали за введение общенациональных программ прививок от оспы, чтобы защитить от нее бедняков, а в конечном счете искоренить это заболевание на территории страны. Некоторые продвигали идею обязательных прививок, особенно для детей из бедных семей, однако на протяжении XVIII в. ее так и не взяли на вооружение, если не считать таких учреждений, как лондонская Больница для подкидышей. Вакцинация от оспы стала обязательной лишь в середине XIX в., что спровоцировало народные бунты.
С тех самых пор, как ее начали внедрять в Европе, процедура прививки встречала не только поддержку, но и скептицизм и даже противодействие. Пытаясь убедить сомневающихся, сторонники прививок обращались к фактическим данным, дабы показать эффективность прививки (точно так же, как поступают власти сегодня, опираясь на графики и слайды), при этом приводилось сравнение с заражением натуральной оспой. Подобно своим современным собратьям, пропагандирующим пользу антиковидного укола, специалисты XVIII в. быстро обнаружили, что психология риска – вещь непростая и что бесстрастная статистика и обещания «защищенности в долгосрочной перспективе», как правило, менее весомы для человеческого сознания, чем непосредственная угроза, пусть даже самая незначительная.
Но там, где не помогают цифры, может подействовать сила личного примера. Екатерина Великая, будучи самодержавной правительницей в стране с абсолютной монархией, могла силой навязать прививку своим подданным, но предпочла сама выступить, как мы сегодня выразились бы, ролевой моделью. Она использовала факт своего успешного восстановления после прививки, чтобы убедить других последовать тем же путем. Ее выздоровление прославляли церковные службы, в его честь проводились празднества с фейерверками, были отчеканены специальные медали. В наши дни знаменитости, лидеры мнений и политики постят в соцсетях фотографии, показывающие, как их вакцинируют от ковида, а Букингемский дворец сознательно нарушил традиции не давать комментариев по поводу здоровья монарха и официально объявил, что королеве была сделана прививка.
Вакцинация успешно прошла проверку временем, зарекомендовав себя как одна из самых действенных процедур в сфере общественного здравоохранения на планете. Больше 40 лет назад оспу удалось полностью ликвидировать благодаря согласованным действиям, проводящимся под эгидой Всемирной организации здравоохранения. В 2017 г. количество детей по всему миру, вакцинированных от различных заболеваний, достигло исторического максимума, превысив 116 млн. Глобальная инициатива по искоренению полиомиелита, самая масштабная в истории координируемая международная программа в области общественного здравоохранения, позволила сократить заболеваемость полиомиелитом более чем на 99 % с момента запуска в 1988 г.; не за горами полное избавление человечества от этой болезни[8 - Источник: Poliomyelitis – Key Facts, 22 July 2019, www.who.int/news-room/fact-sheets/detail/poliomyelitis (http://www.who.int/news-room/fact-sheets/detail/poliomyelitis).]. Сейчас, когда я пишу эту книгу, противоковидная вакцинация уже показала себя как мощное оружие борьбы с коронавирусом, хотя крайне неравномерное распределение самих вакцин наглядно свидетельствует о высоком уровне неравенства в современном мире.
Несмотря на все эти важные вехи, вакцинация до сих пор нередко встречает скептическую реакцию, с которой сталкивались еще первые врачи, делавшие прививки. Вакцинная нерешительность (этот термин применяется по отношению к тем, кто откладывает прививку или вовсе отказывается от нее, несмотря на доступность вакцины) и антипрививочные настроения сейчас снова на подъеме. Их подогревают многообразные факторы: и политики-популисты, и застарелая обида на экспертов, и социальные сети – дезинформация через них распространяется по миру практически мгновенно, для этого требуется даже меньше времени, чем для прививания одного ребенка.
При этом недоверие общества к вакцинам и службам здравоохранения, которые занимаются вакцинацией, стремительнее всего растет не в бедных странах, а во вполне обеспеченных государствах Запада: проведенное в 2016 г. глобальное социологическое исследование уровня доверия к вакцинам показало, что скептицизм опрошенных выше всего в Европе, которая опережает по этому показателю все прочие регионы[9 - State of Vaccine Confidence 2016: Global Insights through a 67-Country Survey, September 2016. DOI: 10.1016/j.ebiom.2016.08.042.]. «Тревоги, связанные с вакцинацией, вещь не новая, однако вирусное распространение обеспокоенности, усиливаемое давлением онлайновой дезинформации, нарастает и охватывает весь мир», – пишет автор исследования в медицинском журнале The Lancet[10 - Larson, H. The State of Vaccine Confidence. The Lancet, 392, 10161 (2018), pp. 2244–2246, DOI: 10.1016/S0140-6736(18)32608-4.]. Во время пандемии COVID-19 правительства западных стран начали вмешиваться в этот процесс, стараясь укрепить уверенность общества в новых вакцинах и требуя, чтобы соцсети-гиганты удаляли посты, вводящие пользователей в заблуждение по поводу прививок, и продвигали сообщения, верные с точки зрения науки.
Эксперты ВОЗ еще в 2018 г., через восемь лет после начала объявленного вакцинного десятилетия, предупреждали, что выгоды иммунизации, достигнутые тяжким трудом, можно легко утратить. В 2019 г. ВОЗ заявила, что в Европе будут приняты срочные меры после резкого всплеска заболеваемости корью, и лишила четыре страны (в том числе и Великобританию) официального статуса «государство без кори», поскольку уровень иммунизации там опустился ниже порога, необходимого для того, чтобы от заболевания было защищено все население (иными словами, чтобы был достигнут групповой иммунитет). В том же году ВОЗ включила вакцинную нерешительность в число десяти главных мировых угроз здоровью.
Подобно прививочным дебатам XVIII в., нынешний вакцинный скептицизм показывает, как ярко прививки отражают особенности времени. Мышление эпохи Просвещения с его рациональным взвешиванием большего и меньшего вреда сталкивалось с бытовавшим в обществе нежеланием брать на себя непосредственный риск или бросать вызов Провидению с его конкретными, пусть и неведомыми планами на каждого человека. Экономические факторы тоже играли свою роль: Томас Димсдейл ехидно замечал, что прижимистые английские приходы порой все-таки можно убедить профинансировать прививки для бедных, ибо похороны умерших от оспы обходятся дороже[11 - Dimsdale, T. Thoughts on General and Partial Inoculations. London: William Richards, 1776, p. 63.]. Сегодняшние правительства рассматривают противоковидную вакцинацию не только как общественное благо в сфере здравоохранения, но и как помощь в быстром запуске экономических систем, пробуксовывающих после месяцев локдауна.
В эпоху интернета и прочих массовых инструментов мгновенной, лишенной всяких фильтров коммуникации на фоне растущей подозрительности по отношению к экспертам традиционные власти, авторитеты и даже сама наука, по сути, швырнули вакцинацию в горнило культурных войн. Идея коллективного иммунитета, согласно которой значительное большинство людей должно быть вакцинировано, чтобы сдержать распространение болезни, породила напряженность, вызванную противоречиями между свободой личности и интересами государства, стремящегося к общему благу. Службы общественного здравоохранения могут сколько угодно рассылать напичканные статистикой послания о безопасности вакцин в массовых масштабах, но эти сообщения затеряются на фоне бьющих по эмоциям (и удобных для распространения в Сети) заявлений о мнимом вреде, который кому-то якобы нанесла прививка. Процедура, имеющая истоки в народной медицине, проводившаяся старыми знахарками, которые хранили вирусный материал в ореховой скорлупе, вдруг начала выставляться как некий инструмент подавления и угнетения масс, применяемый злокозненными элитами.
Да, прививки выявляют предубеждения каждой эпохи, но отражают и нашу постоянную особенность – вечные взлеты и падения, свойственные человеческой природе. В поисках новых способов, позволяющих справиться с вакцинным скептицизмом, ВОЗ и другие организации общественного здравоохранения во многом проходят путь, который человечество неоднократно проходило в былые столетия. Прививки, особенно если речь идет о детях, затрагивают наши самые глубинные и неискоренимые эмоции – любовь, страх смерти – и наши самые темные черты: склонность к предрассудкам, эгоизм, иррациональность.
Прививка свела вместе Томаса Димсдейла и его царственную пациентку больше двух с половиной веков назад, но их надежды, опасения и сложные мотивы вполне узнаваемы и сегодня. Екатерина II подавила свой детский страх перед оспой, чтобы подвергнуться процедуре вакцинации ради сына, с которым она никогда не была особенно близка, и ради населения страны, к которому относилась полупрезрительно и которое тем не менее хотела защитить. Ее врач преодолел собственную тревогу и, по сути, поручился своей жизнью за успешность медицинского прорыва, в который страстно верил. Придворные, желавшие подвергнуться новому иноземному лечению не больше, чем прыгнуть в ледяные воды Невы, в одночасье решили, что эта практика – последний крик моды.
Прививку Екатерины окружал вихрь эмоций, но в основе процедуры лежали конкретные факты. Какие бы страхи и амбиции ни мотивировали доктора и его царственную пациентку, они твердо верили в научные основы прививочного метода и в его способность победить недуг, ставший ужасным бичом человечества. Оба старательно документировали прививку и активно распространяли точные сведения о ней, стремясь как можно шире разрекламировать эту практику. Бросая вызов предрассудкам и стараясь внушить другим доверие к фактам и научным доказательствам, и государыня, и ее врач желали, чтобы их история стала широко известна.
Барон Томас Димсдейл. Портрет кисти Карла Людвига Христинека (Логина Захаровича Кристинека), 1769 г.
1. Врач
…джентльмен необычайно искусный в своем ремесле, наделенный несказанной человечностью и щедростью.
Приходская книга Литл-Беркхамстеда. 1768 г.
Рождение Томаса Димсдейла официально зафиксировано в аккуратном рукописном свидетельстве. Младенец появился на свет 29 мая 1712 г., став шестым ребенком – и четвертым сыном – Джона и Сюзанны Димсдейл, проживавших в приходе Тейдон-Гарнон (графство Эссекс, Англия). Документ подписали шесть свидетелей.
Сохранился и второй листок бумаги, на одной стороне которого приведены даты рождения Томаса и некоторых других отпрысков четы Димсдейл. На другой стороне имеется нечто довольно неожиданное – медицинский рецепт. В нем указано, что для излечения от камней в почках необходимо добавить шафран, куркуму, перец и кору бузины в три пинты белого вина и принимать это снадобье утром, едва проснувшись, и вечером, перед сном. В конце отмечено: «Прежде надлежит вызвать у себя рвоту»[12 - Копия свидетельства о рождении Томаса, сделанная его матерью, вместе с другими документами такого рода хранится в частной коллекции семьи Димсдейл, к которой я часто обращалась в ходе работы над книгой.].
В доме Димсдейлов хранилось множество таких рукописных рецептов лекарственных средств. Врачами были и Джон, отец Томаса, и Роберт, отец самого Джона. Если отступить еще на одно поколение назад, мы увидим, что во времена Английской гражданской войны прадед Томаса, активный сторонник парламента, одновременно подвизался и в качестве хозяина постоялого двора в хартфордширской деревне Ходдсдон, и в качестве местного брадобрея-хирурга[13 - По материалам Hertfordshire Archives and Local Studies (HALS), отобранным Робертом Димсдейлом для его неопубликованных и неоконченных семейных мемуаров «Наследство» (декабрь 2018) Dimsdale, R. Inheritance]. В судебном постановлении 1630 г. прадед Томаса, которого также звали Роберт, описывается как «брадобрей». В ту пору рамки этой профессии были весьма широки – у брадобреев было множество занятий, от собственно стрижки и бритья до прокалывания нарывов и вправления вывихов.]. Джон Димсдейл обзавелся практикой в Эппинге – маленьком ярмарочном городке, притулившемся среди пастбищ и широко разбросанных деревушек примерно в 17 милях к северо-востоку от Лондона, у самого кончика длинной полосы древнего леса, который до сих пор носит название Эппингского. Там он лечил не только тех, кто мог себе позволить заплатить за его услуги, – он помогал сотрудникам попечительства о бедных Тейдон-Гарнона, обеспечивая базовое здравоохранение множеству обнищавших семейств, единственным подспорьем для которых было приходское пособие.
Самодельное свидетельство о рождении проливает свет на детали генеалогии Димсдейлов. Семья принадлежала к квакерам – членам религиозного пуританского движения, возникшего столетием раньше, к исходу Английской революции. Отказываясь признавать власть церкви Англии и ее наемного священства, члены Религиозного общества Друзей, как официально именовались квакеры, отвергали приходские книги и вели собственную независимую запись рождений, бракосочетаний и смертей. Согласно представлениям членов общества, Господь пребывает в каждом смертном, и квакерам полагалось трепетать от Его слова.
К моменту рождения Томаса власти Англии уже вполне терпимо относились к квакерству, но опыт преследований был свеж в памяти членов семьи. Роберт Димсдейл, дед нашего героя, родившийся в соседнем графстве Хартфордшир, перешел в эту веру в первые годы существования движения, когда после реставрации монархии в Англии квакеры столкнулись с протестами, конфискацией имущества и преследованиями, связанными с их отказом присягать на верность престолу и платить церковную десятину. «Друзья» придерживались миролюбивой философии, но их считали угрозой общественному порядку. В 1661 г. Роберта даже ненадолго поместили в хартфордскую тюрьму за то, что он не ходил в церковь. Его выпустили, но почти тотчас же снова посадили за решетку (еще на девять лет) за то, что он «занимается врачеванием без надлежащей лицензии». По-видимому, его врачебная работа, пусть он и не имел официальной квалификации, оказалась достаточно успешной, чтобы его соперники-конформисты увидели в ней угрозу для себя.
В конце концов Роберт, очевидно, решил: «С меня хватит». Устав от угнетения на родине, он присоединился к тысячам других диссентеров, искавших подлинную религиозную свободу и «покойную жизнь» в Новом Свете, где ирландец Уильям Пенн и другие квакеры успели приобрести целых три американских колонии. Задержавшись лишь для того, чтобы отхватить 5000 пенсильванских акров как первый покупатель в 1682 г. (в том самом году, когда флот Пенна преодолел бурные воды Атлантики и добрался до новой колонии), Димсдейл эмигрировал в Америку вместе с женой Мэри и юными детьми, но обосновался на другом участке земли, который перед этим купил на территории округа Барлингтон в Западной Джерси.
Провинция Западная Джерси находилась рядом с Пенсильванией – по другую сторону реки Делавэр. Это была уже вполне обустроенная колония, процветавшая благодаря следованию квакерским принципам терпимости, простоты жизни, религиозной и политической свободы в сочетании с трудолюбием, честностью и активной предпринимательской деятельностью. Явившись сюда, европейские поселенцы обнаружили малонаселенные земли, богатые растительностью и живностью и весьма перспективные с точки зрения сельского хозяйства. Они не сомневались в своем праве на колонизацию, но все-таки подписали договоры с индейцами ленни-ленапе, обитавшими в этих краях. Между местными жителями и колонистами сложились мирные отношения, что представляло собой яркий контраст с теми конфликтами, которые бушевали в других поселениях.
Хотя Роберт (возможно, истосковавшись по лугам и лесам Юго-Восточной Англии) вместе с семьей вернулся в родные места в 1689 г., временная эмиграция и разумные инвестиции принесли ему немалое богатство (он и до этого был человеком обеспеченным), высокое общественное положение как члена законодательного органа и окружного суда западноджерсийского Барлингтона и опыт проживания в сообществе, в основе существования которого были положения его, Роберта, веры. Сам Пенн описывал его как «человека хорошего и основательного, изобретального [sic] и самодостаточного». Роберт передал эти принципы своим сыновьям, а затем их унаследовали его внуки. Профессия врача также стала семейной.
Томас, тот самый ребенок, чье рождение было наспех записано на обороте медицинского рецепта, был, как уже упоминалось, отпрыском Джона Димсдейла, старшего сына Роберта. Семья жила на окраине Эппинга, в обширном доме тюдоровской архитектуры, именовавшемся «Кендаллс». Это был один из объектов недвижимости, приобретенных Робертом по возвращении из колоний и завещанных Джону, который унаследовал и врачебную практику отца. Кучку более скромных строений и пристроек, относящихся к тому же дому, занимали жильцы-ремесленники, а прилегающий к нему луг позволял отдохнуть от шума и суеты и стал отличным местом для игр детей[14 - По данным, хранящимся в Essex Record Office и процитированным в: Dimsdale, R. Inheritance.].
В двух шагах от «Кендаллс», чуть севернее, располагался недавно построенный квакерами городка дом собраний – здание из красного кирпича под соломенной крышей. Димсдейлы являлись сюда для нехитрых и по большей части безмолвных богослужений. Джон Димсдейл, следуя традициям Друзей, женился на квакерше – Сюзанне Бауйер. Деньги и связи ее семейства помогли упрочить положение мужа, профессия которого, впрочем, и без того приносила хороший доход. Сообщество квакеров весьма неодобрительно смотрело на брак с «посторонними» (то есть с иноверцами), и на то, чтобы загонять отступников обратно в лоно квакерства, употреблялись немалые усилия.
Томас и семеро его братьев и сестер росли в уюте семьи, для которой были очень важны квакерские ценности. Принципы честности, равенства, ненасилия и справедливости были для них не абстрактными представлениями, а настоящим кодексом жизни. В XVIII в. именно голоса квакеров стали главными в движении за отмену британской работорговли, социальные реформы, пацифизм и общественное здравоохранение – за все это впоследствии выступил и Томас Димсдейл.
В 1751 г. Сюзанна Димсдейл, составляя завещание в пользу Томаса и его брата Джозефа (все остальные их братья и сестры к тому времени уже умерли), по-прежнему настаивала, чтобы ее взрослые сыновья поступали согласно догматам их веры и воспитывали собственных детей в том же духе: «Я желаю, чтобы вы оба жили в истинной любви и привязанности друг к другу, в согласии с тем, что ваше сердце видит правильным, и сторонясь всяческого зла, дабы вы являли собой добрый пример вашим детям». Впечатления квакерской семейной жизни во многом сформировали натуру Томаса Димсдейла. Его приверженность вере отцов и приязнь к ней не покидали его в течение всей жизни, хотя в некоторых отношениях он разошелся с ней. Наличие друзей и знакомых, принадлежащих к квакерству, не единожды сыграло важную роль в его карьере: именно благодаря этим связям его пригласили в Россию, что навсегда переменило его жизнь.
Семья Томаса помимо веры дала ему и определившую его судьбу медицинскую практику. «Я жил вместе с отцом и наблюдал за его работой врачевателя, великолепной и весьма обширной», – написал он позже[15 - Dimsdale, T. A Tribute of Friendship to the Memory of the Late Dr. John Fothergill. Эта короткая статья-некролог – одна из нескольких подобных работ, воздававших дань уважения необыкновенной жизни и необыкновенным трудам доктора Джона Фозергилла, была за свой счет напечатана Томасом в 1783 г. Цит. по: Hingston Fox, R. Dr. John Fothergill and His Friends. London: Macmillan, 1919, pp. 416–417. Оригинал статьи хранится в семейной коллекции Димсдейлов.]. Джон Димсдейл был хирургом, однако ему запрещалось учиться на медицинских факультетах Оксфорда и Кембриджа (ведущих университетов Англии), так как он был квакером. Он оттачивал свои врачебные умения, работая бок о бок с отцом в Западной Джерси и Эссексе. Приход платил ему, чтобы он лечил местных жителей (согласно Елизаветинскому закону о бедных, установившему английскую систему локальной помощи беднякам, организуемой церквями и финансируемой местными налогами на недвижимость и церковной десятиной). Закон требовал, чтобы все приходы поддерживали «увечных, немощных, старых, слепых» и других несчастных, неспособных работать, предоставляя нуждающимся предметы первой необходимости (еду, одежду, топливо и т. п.), а также обеспечивая их медицинским уходом. Тогда еще не существовало централизованной службы здравоохранения или государственной системы социальных пособий. В Эппинге отдельные деревенские жители (среди них личности с прозвищами Старушка Королева и Бетти-Нищенка) неоднократно получали денежные выплаты, тогда как другие обитатели этих мест получали вспомоществование натурой: им выдавали жилеты, чулки, хворост и старые башмаки с новыми подметками[16 - Dimsdale, R. Inheritance.].
