скачать книгу бесплатно
Так вот, в этом путешествии им пришлось столкнуться с так называемым Подземным – монстром, живущим, как, наверное, уже стало понятно, под землёй, но вылезающим на поверхность по ночам. Монстр тот, добравшись до Лютни небесного фавна – так назывались владения этих существ, – приносил множество неприятностей и даже успел кое-кого съесть. Как же все обрадовались, когда маленький воин, Эдвин Гуд, вместе со своим товарищем победил чудовище. Тогда сам король впервые обратил на них своё внимание. Хотя пригласит их к себе и подарит Эдвину волшебный меч он ещё не скоро, а спустя долгие человеческие десять лет.
Мальчику с раннего возраста пришлось привыкнуть к существованию какого-то другого мира. Он до конца не осознавал, сон это наяву, или действительно каждую ночь он отправляется в дальние края и пускается вместе с настоящим фавном в невиданные приключения. Вряд ли на этот вопрос когда-либо сможет появиться вразумительный ответ. Но когда фантазии Эдвина начали оживать в самый первый раз, это его здорово напугало.
Ему тогда было почти шесть лет. В одну из ночей он проснулся от странного звука, похожего на шум переливающейся воды, точно он стоял у ручья. Открыв глаза, он увидел, что обои в его комнате сияют. Синий цвет, цвет моря, разливался по всему потолку, на котором вскоре появились настоящие волны. Почти шестилетний Эдвин Гуд пристально наблюдал за картиной. И вдруг раз! С потолка высунулся раздвоенный рыбий хвост и тут же нырнул обратно. Мальчик громко закричал, затем в его глазах потемнело, и очнулся он от того, что его тряс за плечи отец. Только потом, спустя несколько подобных видений, он увидит самих русалок, зашедших к нему из любопытства. Несмотря на то, что у них зубы и спинной плавник, как у акул, они достаточно симпатичные. Во всяком случае, по мнению Эдвина. Когда же он начал с ними разговаривать, он понял, что они также и крайне интересные собеседники. Долгие ночи напролёт они рассказывали ему сказки своего народа. И вскоре он уже не представлял своей жизни без магического пространства, отчасти вытеснившего реальность.
– Папа, я хочу тебе рассказать секрет.
– Давай.
– Только ты никому не скажешь?
– Не скажу конечно, зачем мне кому-то говорить?
– И ты не будешь меня ругать?
– Ну смотря что ты натворил, – отец недоверчиво покосился на сына.
– Я ничего не творил, честно-честно! Это вообще само произошло, не знаю, как. Оно вдруг появилось и всё.
– Рассказывай.
Эдвин вдохнул поглубже, надеясь и веря, что вместе с воздухом в лёгкие проникает отвага.
– Я видел русалок.
Отец вздохнул.
– Опять ты со своей ерундой. Ты что, девчонка? Какие русалки?
– Нет, правда видел! Своими глазами. Вода появилась на потолке, и оттуда выплыли русалки. Они говорят со мной. Всякие истории рассказывают. Они приходят каждую ночь.
– Довольно ерунды, – одним жестом отец словно отрезал все пути отступления. – Чтобы я больше не слышал подобной чуши. Пора думать о настоящих вещах, а не о своих фантазиях. Реальные люди здесь живут, на земле. А если ты что-то видишь, то я тебя быстро к психиатру отвезу, тебя там таблетками накормят и будешь, как овощ.
Когда отец состроил гримасу и изобразил «овоща», Эдвину Гуду стало совсем жутко. С тех пор он почти никому не решался рассказать о своей особенности, долгое время считая её болезнью и пытаясь бороться с этим. Став взрослее, он пил снотворные, пробовал запрещённые вещества, пытался напиваться, но это лишь усугубляло ситуацию. Он снова и снова оказывался в плену фантазий, однако, если в его крови был алкоголь, то всё перед глазами смешивалось, состояние ухудшалось, а рука не могла поднять и камня, не то что меч. Любые изменения сознания превращались в пытку, агонию, завладевающую телом. Позже Эдвин поступил в медицинский. Но даже теперь, в пятьдесят два года, он разбирался в головах других гораздо лучше, чем в своей.
Маму Эдвин помнил, по большей части, с фотографий. На всех из них она выглядела хорошо, у неё были красивая причёска и чудесные костюмы и платья. Но больше всего Эдвину Гуду хотелось узнать, как пахнут её духи. Ему нравилось слушать ароматы проходящих мимо людей. Он также слышал, как некоторые дети говорили, что у них дома пахнет пирогами, потому что мама любит готовить, или что у мамы дорогие духи, поэтому от неё веет «взрослой красивой леди». Как пахнет его мама, мальчик не мог вспомнить. Он мог лишь попытаться угадать. Судя по своему впечатлению от фотографий, она должна была пахнуть яблоками в солёной карамели. Сладковато-фруктовый аромат. Возможно, он чувствовал его когда-то давно, когда мама рассказывала ему сказки на ночь, поправляя одеяло, чтобы стало уютнее. Или когда они смотрели какой-нибудь мультфильм. Конечно, Эдвин точно не помнил, смотрели ли они мультфильмы, но считал, что наверняка так и было. А потом вместе они запекали яблоки в духовке. Но вместо них в память Эдвина Гуда врезался один лишь едкий одеколон и табачный дым, которые по сей день он выносить не может.
Папа не всегда был строгим и суровым, как могло показаться. Вместе с сыном он часто смеялся, у них были свои шутки, которые понимали только они, а также каждое воскресенье они отправлялись вместе в магазин на старой папиной машине бордового цвета. Эта традиция очень нравилась маленькому Эдвину. Хотя он крайне не любил ранние подъемы, в воскресенье его едва ли приходилось долго и упорно будить – он вскакивал, как ужаленный, и бежал одеваться.
В такие моменты Эдвину казалось, что они с папой очень близки. И что было бы здорово, если бы они много всего друг другу рассказывали. Сам он, конечно, умеет хранить секреты. Так что, в один из дней, когда мальчик играл с динозаврами и бородатым садовым гномом, пожалуй, самой странной своей игрушкой, которую он считал ещё и девочкой (прочитав «Хоббита», он прекрасно знал, что у женщин-гномов тоже есть борода), в нём взыграло любопытство. Наверное, тогда-то и случился его первый поцелуй. Неумелый и совсем невинный, совершенный из детского интереса к тому, зачем взрослые вообще целуются, и можно ли таким образом получить детей. К его счастью, дети у них с девочкой-гномом не получились, но маленький Эдвин был под таким впечатлением, что отважился рассказать отцу о своём поступке. Он даже не боялся, что над ним посмеются, потому что его не пугало выглядеть глупо. Скорее, он хотел бы узнать чуть больше про эти странные взрослые поцелуи. В конце концов, он тоже должен был скоро стать взрослым. А, как говорится, предупреждён – значит вооружён.
– Папа, можно я кое-что расскажу?
– Только не говори, что это опять про твои бредни сивой кобылы.
– Нет-нет, – Эдвин выдавил глупую улыбку, чтобы поддержать папу в его шутке.
– Рассказывай, в чём дело.
– Я просто играл, там, ну, с гномихой. У нас ещё динозавры были, они ходили рядом, и я представлял, что они едят траву и на самом деле просто огромные! – он развёл руками в воздухе, показывая масштабы. Это был его любимый и самый безопасный приём: заговорить зубы или начать издалека, чтобы переключить внимание отца и успокоить его самого.
– Хорошо, – кивнул отец, – и что было дальше?
– Ну а потом, – выдержав паузу и услышав, как гулко колотится сердце, Эдвин Гуд, наконец, выпалил на одном выдохе: – она сама в меня влюбилась и поцеловала, я тут ни при чём!
Отец тоже сделал паузу, осознавая сказанное.
– Кто что сделал? Кто тебя поцеловал?
– Гномиха, – смущённо ответил мальчик.
– Эдвин, скажи, ты что, идиот?
Он опешил, точно его облили несмывающейся краской. Ему казалось, что он не сделал ничего дурного. Казалось, что все дети интересуются чем-то подобным. По крайней мере, все дети из тех, которых он знал лично. Они и не такое рассказывали, а тут обыкновенный поцелуй, от которого даже дети не рождаются. Во всяком случае, не с гномом.
– Нет, я не идиот.
Тут же ему прилетело по губам. Было не очень больно, зато обидно.
– У тех, кто таким занимается, язык отсыхает, ты понял? Это взрослые вещи, ты до них не дорос. Чтобы я больше такого позора не слышал, и уж тем более не смей кому-то другому о таком говорить, иначе так о стенку швырну, что мозги содрогнутся.
Эдвин сначала хотел было спросить, что же такого позорного в поцелуях, но не стал. Он понял, что с папой о таком лучше не говорить. Спустя некоторое время, может быть, через год или даже два он также поймёт, что с папой лучше вообще ни о чём личном не говорить, если не хочешь получить порцию оскорблений.
Чего только за всё детство и подростковый период Эдвин Гуд не наслушался. Что он бестолочь, идиот, тунеядец, безрукий, что лучше бы отец его убил, когда тот был совсем маленьким, чтобы уже мог из тюрьмы выйти и не мучиться. А что же самое обидное? То, что другие дети радовались, когда у них что-то получалось, или когда они гордо несли хорошую оценку домой из школы. Если что-то получалось у Эдвина, то это само собой разумеющееся, и ему повезло, что в этот раз он не получит порцию унижений. Хорошие оценки же он нёс домой с сожалением и нарастающей тревогой внутри, потому что знал, что отцу нужно «отлично». Либо ты лучше всех, либо ты ничтожен. Впрочем, Эдвин Гуд не сказал бы, что в отношении себя папа придерживался такого же принципа, а потому не понимал, чем заслужил всё это. Больше тысячи раз он слышал один и тот же вопрос, который позже начал эхом раздаваться в его собственной голове: «Почему ты не можешь быть таким, как все?». Знал бы кто-нибудь, как Эдвин старался.
Папа умер, когда юноше было двадцать восемь. В сердце не было ни облегчения, ни печали, ни скорби. На месте папы там осталась пустота. Зияющая дыра, в которую невозможно было ничего положить, и из которой нечего уже было взять. Дырка от бублика, что называется. Эдвин Гуд не знал, как себя чувствовать. Тема родителей была для него неоднозначной. Когда он с кем-то делился ей, он мог говорить абсолютно спокойно, без волнения, без слёз, с выражением лица человека, который не держит ни на кого обид. Но, оставаясь наедине с собой, он сражался со своими мыслями, пытаясь отвоевать возможность не думать о том, что было бы, если бы он вырос в нормальной семье.
Только в волшебной стране знали, что на самом деле Эдвину было тяжело. До похорон он не плакал ни единого разу, не проронил ни одну слезинку, но в тот день, когда гроб отца опустили в тёмную яму и засыпали землёй, фавн наблюдал картину нечеловеческой боли, разразившейся в его преданном друге.
Глава 3 – Оставьте ведьму в покое
– Каков план? – неуверенно спросил фавн. Проведя в прекрасных зелёных лесах больше половины своей жизни, слушая трели музыкальных инструментов, ему было совсем не по себе в зловонной мрачной чаще, называющейся Топями. Если бы не зов долга, он бы и близко к этому месту не подошёл.
– Просто пойдем и поговорим с ней, – поправив меч на спине, отозвался Эдвин Гуд.
– С ведьмой?! Ты с ума сошёл?
– Ты сам говорил, что я знаю ее лучше. И я знаю, что она меня выслушает.
– И с чего ты это взял? Может, она тебя вообще не помнит.
– Сам подумай. Она перебралась подальше от всех. Думаешь, если бы она хотела дальше творить злодеяния и колдовать, она бы это сделала? Да сюда в жизни никто не придет.
– Кроме нас, – заметил фавн.
– Кроме нас, – подтвердил его друг.
Так или иначе, они в самом деле отправились на поиски ведьмы, не имея артефакта, защищающего от чар, или запасного плана по спасению собственных шкур.
– Самое подходящее место для ведьмы, – по дороге шептал фавн, то и дело озираясь по сторонам.
– Брось, она не такая уж плохая. Точнее, она, конечно, плохая, какой и должна быть, но она и близко не стоит с чудовищами. Скорее, она как ворчливая бабка.
– Которая может тебе конечности местами поменять.
– Мы будем осторожны, – постарался сказать что-то успокаивающее Эдвин.
Долго им не пришлось блуждать по округе. В чаще живет не так много существ, а заполняют ее могильный холодок и загробная тишина, что делает новоприбывших легкой добычей. И хотя по крайней мере один из них был уверен, что им ничего не грозит, все же опасения второго были не безосновательны. А когда в чаще внезапно раздался жуткий, устрашающий рев, бедные копытца и вовсе задрожали.
– Это что еще за хтонь земная?
– Спокойно, фавн, держись ближе, – Эдвин вытащил меч из ножен и выставил перед собой.
Прямо на них, через деревья и вязкие грязевые лужи пробиралось нечто. Оно было размером с двух человек, не меньше, от чего то и дело слышался хруст несчастных усыхающих веток. Сначала Нечто находилось так далеко, что едва ли возможно было его разглядеть, только услышать. Но позже оно подобралось ближе.
– Это что… – начал фавн и сразу же умолк.
– Да, – кивнул Эдвин Гуд, увидев перед собой огромного, стоящего на двух ногах волка с раскрытой пастью. Слюни текли с нее ручьем, а хищные глаза были наполнены кровью.
Зверь опустился на третью лапу, приблизив морду к лицу Эдвина так, что тот мог без труда почувствовать исходящую из пасти вонь. Затем волчья грудь раздулась, и из нее начал исходить рык, приобретающий форму слов.
– Воды…
– Серый волк, – поприветствовал его Эдвин.
– Надо же так напугать, чёрт тебя дери, – выругался фавн.
– Дайте… Воды.
– Алкоголизм – ужасная болезнь, – констатировал доктор Гуд. – Ты бы поменьше за ягодами гонялся. А воды у нас нет.
– Как же вы, путешественники, без воды обходитесь? – удивился волк.
– Это мир магии, мы не обязаны тебе ничего объяснять, – раздраженно ответил фавн. – Вон, я вижу там огромную лужу. Пойдем.
Вдвоём они довели Серого волка до лужи, которая была похожа на маленькое глубокое озеро, и дали несчастному вдоволь напиться. Когда же зверю полегчало, его расспросили про ведьму, как ее найти, и не захватила ли старая случайно принцессу при переезде.
– Злая ведьма там, дальше живет, – длинным когтем волк указал в сторону, – по тропинке пойдете, потом свернете налево, в чащу, и увидите ее дом. Про принцессу не знаю ничего, не видел. Но с ведьмой совсем худо стало. Раньше это мой лес был, а теперь она тут свои порядки устанавливает.
– Так ты что ж, забыл, как рычать? Или забыл, как на целые войска в одиночку бросался?
– Куда мне, я уже стар. Охотники то и дело рыщут по королевским землям, чтобы меня отыскать. Хорошо, что сюда никто не суется, кроме вас, дураков. Тут последние дни доживаю.
– Печальное зрелище, – высказался фавн, и Эдвин незаметно толкнул его локтем.
– Такова участь чудовищ, злодеев, ведьм. В нас может и есть что хорошее, но по-другому мы не умеем, кроме как сеять несчастья. А потом, когда силы покидают, некуда податься, потому что все помнят, что ты натворил. Нельзя просто так прийти к тому, кого обидел, и ждать, что тебя примут.
Эдвин Гуд поджал губы. Он сочувствовал Серому волку, они знали друг друга, еще будучи молодыми. Однажды они даже сцепились в схватке, из которой, казалось бы, один из них точно не выйдет живым. Волк яростно бросался на меч, кромсал зубами все, что попадало в пасть, и выставлял вперед когти, в любой момент готовые разорвать плоть. В самом деле, в расцвете сил он был ужасен. Но Эдвин не спасовал, он прошел не одну битву и тоже мог себя проявить. Меч был и его клыками, и его когтями, а Изумрудные доспехи, которые он отыскал на дне моря, в царстве Тритона, невозможно было пробить. В конце концов, на место битвы подоспел королевский отряд из самых лучших рыцарей, а вместе с ними пришел и Артос. Так звали колдуна, да не абы какого, а из Восьмого ковена, знаменитого своей магией. Изначально родители Артоса не предполагали, что у них родится мальчик, поскольку до него в их семье на свет появлялись исключительно девочки, целых одиннадцать. Все они тоже стали ведьмами, образовав в итоге свой, Восьмой ковен. Почему он «восьмой»? Название никак не связано с количеством ковенов в королевстве или во всем волшебном мире, более того, оно до сих пор остается загадкой.
Артос много всего умел: говорить с животными, играть на скрипке, варить зелья не хуже своих сестер. Но главным его достижением в магии было то, что он мог, находясь дома, заглянуть в любой уголок мира или даже подглядеть очертания Будущего через большой стеклянный шар. Конечно, мало кто прибегает к предсказаниям, поскольку в Стране Тысячи Солнц всем известно, что Будущее непостоянно. Оно само выбирает, каким быть, а настроение у него до того переменчиво, что все решения меняются слишком часто. Нужно долго сидеть и без перерыва выдавать предсказания, чтобы хоть с каким-нибудь не прогадать.
Эдвин Гуд только здесь, в волшебном мире, узнал, что вообще-то Будущее материально. Оно живет в своем некогда роскошном, но теперь заброшенном, заросшем зеленью замке, в гордом одиночестве. Выглядит оно несколько пугающе, но это никого не смущает. Все норовят то и дело пробраться в его покои и подслушать, вот только Будущее умно, а потому его замок с незапамятных времен окружен рвом, полном воды, а неподалеку оно приютило огненных птиц, которые теперь день и ночь летают по округе и видят все и всех, кто бы ни попытался подойти к замку ближе.
Так или иначе, но против Артоса даже Серый волк бы несдобровал. И хотя сдаваться он был не намерен, Эдвин Гуд настоятельно просил его бежать, пока союзники не подошли совсем близко и не окружили их.
– Мы еще повоюем, но пусть это будет честный бой, – говорил он. – Уходи, волк.
Как не трудно догадаться, зверь послушал. С тех пор, правда, они так ни разу и не бились, а даже стали в некотором роде приятелями. Ну оно, может, и к лучшему.
Тем временем фавн торопил Эдвина в путь.
– У нас нет времени, скоро наступит ночь.
– Ты прав, мой друг. Нам пора.
– Я провожу вас, – вызвался Серый волк. – Мало ли еще кого в Топях встретите. Со мной всяко лучше. Идемте.
Как он и говорил, чтобы дойти до ведьмовского дома, нужно было идти по тропинке, а потом резко свернуть налево. В какой именно момент – никто не знал. Но если кто-либо окажется в том месте, чутье сразу подскажет ему дорогу.
Дом злой ведьмы невозможно перепутать с каким-либо другим. Она постаралась на славу и, вероятно, провела не один день в попытке украсить его. На обветшалом крыльце по обе стороны лежали черепа разных размеров. Скорее всего, они просто были подобраны где-то в лесу. Далее, прямо на двери неприветливо висел венок, собранный из зубов. Если не приглядываться, можно представить, что это просто маленькие белые цветочки. Справа на веранде стояла лавочка, совершенно обычная, из дерева. А на перилах с золотых ниточек свисали странные руны, символы и кристаллы. Признаться, Эдвин Гуд предпочел бы забыть историю о том, как много лет назад они с фавном спасали бедную Златовласку. Операция по спасению прошла успешно, но, видимо, ведьма-таки успела урвать несколько волшебных волосков.
– А это прям… в ее духе, – почесав затылок, произнёс фавн.
– Да-а, – протянул волк. – Она как сбежала от королевского надзора, загуляла на широкую ногу. Раньше не могла себе позволить мрачную лачугу, иначе ее бы за километр было видно. А рыцари они знаете какие, все, что не в их вкусе, сразу кромсают и рвут.
– Что ж, выглядит довольно уютно. Для злобной старухи.
– Не хочу знать историю черепов, – следом высказался Эдвин.
Волк не решился остаться с ними, пока они беседуют со злой ведьмой, поскольку у него шерсть вставала дыбом от ее дома и упрямого характера. В последний раз он ей не угодил, а потому теперь спешил скрыться в Топях, оставив путников одних.
Дверь скрипнула еще до того, как в нее постучали. Такой уж был дом у ведьмы – он слышал и видел все, точно сам был живым. Порой он будто обретал сознание. Стены шептали ночью, переговариваясь друг с другом, половицы скрипели даже тогда, когда по ним никто не ходил. А ночью, в безветрие, ставни могли распахнуться, впуская затхлый воздух внутрь, недовольные тем, что их давно никто хорошенько не мыл.
– Так-так-так, обед пришел ко мне сам, – кряхтела старуха, выходя наружу. Но как только она увидела, кто к ней заявился, её лицо тут же изменилось, глаза увеличились, а руки незаметно зависли в воздухе, ожидая объятий.
– Здравствуй, злая ведьма! К тебе на разговор мы пришли.
– Эдвин, сынок, навестил меня! – ведьма поспешила спуститься с крыльца, и они обнялись.
– И твой козлорогий дружок с тобой, – окинув взглядом фавна, произнесла она.
– Я тебя тоже еще сто лет не видел бы, – тут же отозвался тот.
– Ну проходите, чего вы встали, как неродные?
На самом деле, у Эдвина Гуда и Злой ведьмы тоже есть своя история. Они познакомились давным-давно, когда он, еще будучи мальчишкой, только начал осваиваться в волшебном мире. Он был мал, слаб и толком не понимал, как окружающее его пространство устроено. Более того, ему было страшно, ведь он был совсем один. За душой у него не было ни гроша, и довольно быстро в королевстве его перестали замечать, поскольку он был всего лишь бездомным сиротой, едва ли кому-то нужным.
Спустя некоторое время он нанялся в подмастерья, и день за днем ему приходилось трудиться то в своем, то в здешнем мире. Однако его наставник работу свою выполнял не очень-то добросовестно. Все чаще он пил и все меньше брал заказов. Так, видя, что ему не на что содержать себя, не то что мальчишку, погрузился он в глубокую печаль. Но не мог взглянуть в наивные детские глаза и сказать ребенку, что тому придется вернуться на улицу.
