banner banner banner
Разбойничья злая луна
Разбойничья злая луна
Оценить:
Рейтинг: 0

Полная версия:

Разбойничья злая луна

скачать книгу бесплатно

– Смерть, – жестко бросил кто-то из каторжан. – Увидел – значит, готовь полотно и рой яму…

– Без корабля – оно бы еще ничего… – испуганно бормотал старик. – А вот с кораблем…

Подросток тихонько завыл. Мысль о скорой смерти ужаснула мальчишку.

– Да заткните ему рот кто-нибудь, – сердито сказал хозяин и резко повернулся к Ар-Шарлахи. – Дед болтает, ты в Харве учился… Должен знать… В книгах-то что об этом сказано?

Ар-Шарлахи неопределенно повел плечом, украшенным тремя складками.

– Премудрый Гоен утверждает, что это царство мертвых. Потому так и называется – море… Попасть туда можно только после смерти. А живым оно является лишь в миражах – как напоминание.

– А другие? – жадно спросил хозяин. – Другие что пишут?

– Ну… Андрба, например, возражает Гоену и говорит, что искупавшийся в морской воде станет бессмертным.

– Да? – с надеждой переспросил хозяин и тут же спохватился. – Постой-постой, а что толку купаться, если помер? Живым-то туда не попасть…

Ар-Шарлахи осклабился под повязкой.

– А вот об этом премудрый Андрба умалчивает…

Глава 2. СУДЬЯ СОБСТВЕННОЙ ТЕНИ

Полдень уже дохнул гоpячим pтом на маленький оазис, до сих поp по привычке именуемый тенью Аp-Мауpы, а в глинобитном двоpике с высокими стенами, выложенными голубыми с пунцовой прожилкой изразцами, было пpохладно и сумpачно. Листва, пpовисающая подобно потолку, пpосевшему под собственной тяжестью, меpцала кpупными каплями влаги. На плоских чистых камнях стояли пpозpачные лужицы.

Добровольно в этот гулкий дворик старались не попадать. Это там, снаружи, на выжженных солнцем кривых улочках с их мягкой белой пылью и сухими арыками, ты мог куражиться, шуметь, строить из себя отчаянного. Здесь же, в остолбенелой тишине и прохладе, немедленно пробирал запоздалый озноб, а отчетливый внятный звук оборвавшейся капли заставлял вздрогнуть.

Сам досточтимый Аp-Мауpа, в прошлом владыка, а ныне судья собственной тени, огромный, грузный, восседал, как и подобает чиновнику государя, не на коврике, а на высоком резном стуле. Один глаз судьи был презрительно прищурен, другой раскрыт широко и беспощадно. Белоснежная повязка небрежно приспущена чуть ли не до кончика горбатого мясистого носа. И хотя смотрел досточтимый исключительно на обвиняемого, каждый из свидетелей несомненно успел уже десять раз раскаяться в том, что ввязался в эту историю.

Владелец кофейни (стражников кликнул именно он) судорожно сглотнул и поправил свою повязку, подтянув полотно до самых глаз. Опасливо покосился на дверь и тут же, спохватившись, снова уставился на судью.

По сторонам узкой входной двери, замерли два голорылых идола – стражники из предгорий. Лица – каменные. Металлические зеркала прямоугольных парадных щитов недвижны, словно не в руках их держат, а к стене прислонили. Бесстыжий все-таки в Харве народ… Весь срам наружу, как у женщин: рот, нос… Тьфу!..

Еще один голорылый идол возвышался у крохотного фонтанчика, тоже неподвижный, но по несколько иной причине. Государь единой Харвы непостижимый и бессмертный Улькар был изваян из мрамора в обычной своей позиции: гордо вздернутая и чуть отвернутая в сторону голова, в руках – пучок молний и свиток указов. И тоже весь срам наружу. Вот и поклоняйся такому…

А досточтимый Ар-Маура все смотрел и смотрел на обвиняемого. Не то брезгливо, не то с ненавистью. Наконец вздохнул и покосился на истца, с самым преданным видом подавшегося к судейскому креслу.

– Говори… – прозвучал равнодушный хрипловатый голос.

Истец зябко повел плечами и начал торопливо и сбивчиво:

– Досточтимому Ар-Мауре… да оценит государь его добродетели… известно… – Тут владелец кофейни кое-как совладал с собой и продолжал дрожащим от обиды голосом: – Заведение у меня, любой скажет, приличное… для достойных людей… Пришел – значит пей, в кости играй, беседуй… А чтобы песенки петь – это вон на улицу иди ступай… Домой вон иди и пой…

Тут судья как бы поменял глаза: широко раскрытое око презрительно прищурилось, а прищуренное – хищно раскрылось. Истца это поразило настолько, что он осекся на полуслове.

– Пел… песенки… – неспешно и хрипловато проговорил досточтимый Ар-Маура. Лицо его как-то странно передернулось под повязкой, и он снова въелся яростным своим оком в обвиняемого. – И о чем же?

Вопрос застал владельца кофейни врасплох.

– Э-э… – Он беспомощно оглянулся на двух свидетелей и облизнул губы. – Ну… просто песенки… Так, чепуха какая-то… И нескладно даже…

Насторожившийся было судья расслабился, причем вид у него, следует заметить, стал несколько разочарованный.

– Дальше, – сердито буркнул он.

– Я подошел, говорю: иди вон, говорю, на улицу пой, а у меня заведение приличное… А он поймал муху…

Досточтимый Ар-Маура досадливо поморщился и чуть мотнул головой. Владелец кофейни запнулся.

– Дальше! – проскрежетал судья.

– П-поймал муху… и начал кричать, что у нее шесть лапок, а не четыре… что я нарочно развожу незаконных мух… А потом стал обрывать ей лишние лапки… И еще сказал, что я враг государю, потому что развел незаконных мух и…

Видимая часть лица досточтимого Ар-Мауры выказала крайнее раздражение, но в то же время и некоторую растерянность. Судья крякнул, оглянулся и щелкнул пальцами. Во дворик по оперенной лесенке торопливо сбежал молоденький тщедушный секретарь (тоже из голорылых) и замер в полупоклоне.

– Ну-ка, взгляни пойди, – недовольно покряхтев, проговорил судья. – Буква «кор», раздел, по-моему, девятый… О летающих и пернатых.

– Что именно? – почтительно осведомился секретарь.

– Или, может, наизусть вспомнишь?.. Сколько там лапок должно быть у мухи?

Секретарь возвел глаза к обильно увлажненной листве. Крупная капля сорвалась и разбилась о его бледный высокий лоб. Далее бесстыдно оголенное лицо юноши озарилось радостью, и, прикрыв веки, он процитировал нараспев:

– Летающим же насекомым надлежит иметь два прозрачных крыла для полета и четыре лапки для хождения…

– Так… – несколько озадаченно сказал судья. – Ладно… Иди…

Довольный собой секретарь, не касаясь ажурных перилец, взлетел по лесенке на второй этаж, где у него хранились копии указов.

На минуту судья погрузился в тягостное раздумье. В тоскливом предчувствии истец и свидетели затаили дыхание. Обвиняемый вздохнул и переступил с ноги на ногу.

– Отрадно видеть, – неспешно заговорил наконец Ар-Маура, и голос его с каждым словом наливался желчью, – ту ревность, с которой подданные государя следят за точным исполнением его указов. Даже количество лапок у мухи не избегнет их острого взора. Будь вы четверо чуть поумнее, я бы заподозрил вас в издевательстве над законом. Однако, поскольку указа против глупости пока еще не издано, считайте, что вы легко отделались. Присуждаю: издержки разложить на истца и свидетелей, дабы впредь не беспокоили судью попусту. Что же касается тебя, красавец… – Ар-Маура развернулся всем своим грузным телом к обвиняемому. – Что-то слишком часто мы стали с тобой встречаться. Полторы луны назад тебя, помнится, уже приводили сюда за какие-то проказы. Поэтому сегодняшнюю ночь ты проведешь в яме, а завтра чтобы ноги твоей здесь не было! – Он помедлил, как бы сожалея о мягкости приговора, потом кивнул стражам. – Этих троих – к казначею, а этого умника запереть пока здесь, в доме. Я еще с ним сегодня побеседую…

Истец и свидетели облегченно вздохнули. Можно сказать, повезло… Что же касается обвиняемого, то он, кажется, так не считал. Вид у него, во всяком случае, был озадаченный и даже слегка обиженный.

***

Три остальных приговора тоже пришлось смягчить. Пусть думают, что грозный Ар-Маура просто пребывал сегодня в хорошем настроении. В конце концов, он тоже человек…

Присудив напоследок пойманному на краже бродяге всего-навсего толкнуть брус казенной каторги до Зибры и обратно, Ар-Маура тяжело поднялся с высокого резного стула и, прихрамывая, удалился в дом. Приятно удивил секретаря и слуг, отпустив их до вечера по своим делам. Усмехнувшись, подумал, что день этот войдет в легенду. День, когда Ар-Маура был добрым…

Оставшись на мужской половине один, судья собственноручно расстелил два коврика, бросил на пол подушки, поставил на серебряный поднос кувшин в мокрой фуфаечке и плоские чашки. Затем снял с пояса ключи и открыл узкую дверь в стене. Заключенный (он сидел в углу, подобрав под себя ноги) поднял голову и хмуро всмотрелся в огромную заслонившую проем фигуру.

– Ну? – укоризненно молвил досточтимый Ар-Маура. – И долго мне еще тебя выручать прикажешь?

Заключенный фыркнул.

– Ты называешь это – выручать? – сварливо спросил он. – Спасибо, выручил! Укатал в яму ни за что…

– Ничего, – проворчал Ар-Маура. – Переночуешь – впредь умнее будешь. Вставай, пошли. М-мухоборец…

Узник поднялся, оказавшись вдруг почти одного роста с огромным судьей. Наблюдай за ними кто-нибудь со стороны, он был бы поражен, насколько эти двое похожи друг на друга. Такое впечатление, что разница между ними заключалась лишь в возрасте, дородности и хромоте.

– Надеюсь, досточтимый Ар-Шарлахи не откажется разделить со мной скромную трапезу и неторопливую беседу? – довольно ядовито осведомился судья.

Узник во все глаза глядел на кувшин вина во влажной фуфаечке и на блюдо с фруктами.

– Знаешь… – сказал он, сглотнув. – Всю дорогу до твоей тени только об этом и мечтал…

– Ну, что ты пьяница, мне известно, – заметил судья, опускаясь на коврик справа и подкладывая подушки поудобнее. – Прошу. И если не возражаешь… – Он запустил руку под головную накидку и сбросил с лица повязку – жест, который ужаснул бы любого жителя Пальмовой дороги.

Ар-Шарлахи лишь усмехнулся и тоже обнажил лицо. Оба когда-то (правда, в разное время) учились в Харве, так что многие обычаи голорылых давно уже не казались им неприличными и ужасными. Кроме того, и Ар-Мауры, и Ар-Шарлахи происходили по прямой линии от погонщиков верблюда по имени Ганеб, а сородичам стесняться друг друга не пристало.

Собственной рукою судья разлил вино в чашки.

– Да веет твоя тень прохладой до скончания века, – вполне серьезно произнес Ар-Шарлахи ритуальное пожелание.

– Издеваешься? – ворчливо осведомился судья. – Моя тень вот уже два года как принадлежит государю.

– Тем не менее… – со вздохом заметил молодой собеседник. – Живешь – как жил. Можно сказать, правишь…

Согласно обычаю прикоснулся краем чашки ко лбу и лишь после этого отхлебнул.

– Да и вино у тебя – позавидуешь, – добавил он довольно-таки уныло.

– Позавидуют, – сквозь зубы ответил судья. – Рано или поздно – позавидуют. Сгонят с кресла – будем тогда вместе брус толкать…

И тоже коснулся чашкой лба.

Ар-Шарлахи тем временем (опять-таки следуя обычаю) очистил апельсин и, разломив, протянул одну из половинок судье.

– Значит, говоришь, всю дорогу мечтал о холодном вине? – задумчиво молвил Ар-Маура, принимая пол-апельсина. – Почему же не зашел? Гордый?

Ар-Шарлахи досадливо пожал плечом и не ответил.

– Ну да, понимаю… – Судья покивал. – Предпочел, чтобы тебя ко мне привели… Должен сказать, наделал ты мне сегодня испугу! Помнишь, когда о песенках речь зашла?.. Тут стража стоит, там секретарь, да еще и свидетели эти… Смотри, досточтимый, допоешься… Дошутишься!.. – Судья отхлебнул и пристально взглянул на собеседника поверх чашки. – Стишок о верноподданном водопаде, надо полагать, твое сочинение?

Тот слегка смутился.

– Первый раз слышу, – уклончиво пробормотал он. – Что за стишок?

– Ну как же! Стишок известный… О том, как река, услышав указ государя, что воде надлежит течь сверху вниз, а не иначе, рухнула с обрыва сразу на три сажени… А про кивающие молоты? Дескать, молоты кивали-кивали, а Улькар в ответ даже и не кивнул!.. Ох, досточтимый… – Судья покачал головой. – Слушай, а что, у мухи в самом деле шесть лапок?

– Вообще-то шесть, – сказал Ар-Шарлахи, смакуя вино по глоточку. – Но я подозреваю, что секретари государя вместо того, чтобы поймать муху и пересчитать ей конечности, опять доверились трудам премудрого Андрбы. Он, видишь ли, тоже был убежден, что лапок у мухи всего четыре… И что овес – это выродившаяся пшеница…

– Я смотрю, ты всерьез учился в Харве, – заметил судья. – Я вот там все больше дрался да пьянствовал… – Тяжелое лицо его глинистого цвета помрачнело, серебристая щетина на щеках залегла грузными кольчужными складками. – Да, времена… – глухо сказал он. – А знаешь… Я ведь учился вместе с Улькаром…

– С государем?! – Ар-Шарлахи был настолько поражен, что даже отставил чашку. – И… что? Он уже тогда?..

– Нет, – бросил судья, жестко усмехнувшись. – Тогда он был вполне нормален, если ты имеешь в виду именно это… Более скучного собеседника свет не видывал, да и способности у него были, помнится, самые средние…

Ар-Маура помолчал, нахмурился, задумчиво покачнул вино в своей чашке.

– До сих пор не могу понять… – признался он вдруг с горестным недоумением. – Как ему все это удалось? Ну ладно, отречение Орейи, мятеж в Харве… Но когда сказали, что во главе заговора стоит Улькар, знаешь, я удивился. Он ведь, между нами, и храбростью-то особой никогда не блистал… А чему ты улыбаешься?

– Так… – лукаво молвил Ар-Шарлахи, снова беря чашку. – Забавно… Узник и судья возлежат за вином и ведут крамольные беседы…

– Брось, – сказал Ар-Маура. – Подслушивать некому… Да и с кем мне еще об этом поговорить, сам подумай! Не с секретарем же… – Помолчал, вздохнул. – Мне иногда кажется, что в жизни своей я знал трех разных Улькаров…

– То есть?

Судья досадливо шевельнул седеющей бровью. Надо полагать, подобные мысли не давали ему покоя уже давно.

– Сам смотри… Первый – ничем не выдающийся отпрыск древнего рода. Великовозрастный оболтус, с которым я шатался по веселым кварталам… Второй – вождь заговорщиков, дерзкий до безумия, удачливый во всем… Ну вот как это он, например, умудрился выиграть битву при Заугаре? Убей – не пойму…

– Он впервые применил там вогнутые щиты, – напомнил Ар-Шарлахи. – У кимирцев их тогда еще не было…

– А откуда они вообще взялись? – перебил судья. – Он что, сам их выдумал? Ты когда-нибудь в руках держал такой щит? Бросает солнечный свет в одну точку на двадцать-тридцать шагов! Кто их ему дал? Как такое вообще можно выковать?.. Нет, как хочешь, а без колдовства здесь не обошлось…

– Нганга ондонго, – меланхолически молвил Ар-Шарлахи, в свою очередь разливая вино в чашки.

– Что-что?

– Заклинание, – со вздохом пояснил тот. – А может, и ругательство. Я его услышал от Левве… Он ведь изучал, если помнишь, язык туземцев. За что и был затоптан сразу после воцарения… Однако, согласно указу государя, колдовства не существует. Странно, что я напоминаю об этом судье… Да! – Он оживился. – Вот я что еще слышал! Будто вогнутые щиты скованы для Улькара кивающими молотами…

Судья недоуменно сдвинул брови.

– Ты что-нибудь о них знаешь?

– О кивающих молотах? Да нет, ничего… Знаю только, что все их боятся, но никто не видел… Премудрый Гоен считал их просто суеверием… Но мы, по-моему, отвлеклись… Так что там третий Улькар?

– Третий… – Тяжелое лицо досточтимого Ар-Мауры дрогнуло и застыло в скорбной гримасе. – А третий – безумец, которому ударила в голову власть. Знаешь, когда он разрушил храм Четырех Верблюдов и объявил себя богом, мне стало страшно… Боги не прощают тех, кто помнит их еще людьми… Потом этот указ о собственном бессмертии… А уж когда он начал издавать законы природы…

– Нет, почему же, – деликатно возразил Ар-Шарлахи, а в глазах у самого тушканчики плясали. – Законы природы – это мудро. Воде надлежит течь сверху вниз. Стало быть, учись у воды, как надо исполнять законы…

Судья не слушал. Лицо его было по-прежнему угрюмо.

– Я давно уже перестал понимать, что происходит, – устало пожаловался он. – Разворачиваешь свиток с новым указом – и заранее ждешь бунта. А бунта все нет и нет…

Ар-Шарлахи с любопытством взглянул на судью.

– Зачем же бунтовать? – сказал он. – Можно просто не исполнять. Или исполнять, но наполовину… Как, собственно, и делается.

– Да? Ты так полагаешь? А вот представь: придет завтра указ, что всем подданным надлежит ходить с открытыми лицами… И что тогда?

– Н-ну… тогда, конечно, бунт, – признал Ар-Шарлахи. – А кстати, чем ты хуже Улькара? Стань во главе. Тот отделил Харву от Кимира, а ты отделишь Пальмовую дорогу от Харвы.

Досточтимый Ар-Маура смотрел на шутника с улыбкой сожаления.