скачать книгу бесплатно
– А чем же она питается?
– Подозреваю, что ее основная пища – это энергия стихий и космоса.
Каскад холодных брызг долетает до Рин. Вскрикнув, она отскакивает в сторону. Фроя ворчит на подошедшего Яна:
– Вот же бестолочь! Гостью нашу вымочил.
– Извините. – Парень, явно сконфуженный, не смотрит ни на Фрою, ни на Рин, и направление его взгляда определить невозможно из-за сильного косоглазия. – Я не нарочно.
Еще у него странный голос, слишком высокий для его возраста, и сиплый, будто простуженный, а выражение лица как у умственно отсталого. Рин всегда старалась избегать ненормальных: ей казалось, что в любой момент они могут впасть в ярость и вцепиться в горло первому встречному. Вот и этот Ян не вызвал у нее симпатии.
– Как там Вильма? Не занята? – спрашивает Фроя.
– Нет, она давно вас поджидает, – отвечает Ян. – Сердится от того, что вы кругами ходите.
«Может, он и умственно отсталый, но английским владеет неплохо, – отмечает про себя Рин и вдруг удивляется: – Откуда же Вильме известно, как и где мы ходим?!»
Ян перекидывает длинную ногу через раму фэтбайка, усаживается верхом и налегает на педали. Массивные колеса тяжело подпрыгивают на неровностях. Забираясь все выше в гору, фэтбайк движется рывками, как ретивый скакун. В бардачке под сиденьем звонко бряцают гаечные ключи. Полупустой сплющенный рюкзак нещадно колотит парня по спине, из него доносится дробное постукивание, словно внутри находится куча мелких твердых предметов. Что-то светлое выскальзывает из отверстия в неплотно закрытой застежке-«молнии», падает на каменистую поверхность и скатывается вниз.
– Ян! Постойте! – кричит Рин и спешит подобрать предмет, но не может найти его, хотя отлично помнит место, куда он упал. Там лежит только высохшая птичья косточка. Скорее всего, она здесь уже давно, а предмет, выпавший из рюкзака, провалился в какую-нибудь расщелину.
– Что случилось? – спрашивает Фроя, удивленно глядя на Рин, склонившуюся над землей.
– Ничего. Показалось, будто Ян что-то выронил.
– Вот разиня! Надеюсь, это были не ключи от его дома.
– Нет, другое. Но я ничего не нашла.
– Совсем ничего?
– Здесь только вот это, но вряд ли это оно… – Рин все-таки подбирает кость и показывает Фрое.
– Давайте-ка ее сюда, потом разберемся. – Косточка перекочевывает в карман домработницы, и в последний миг Рин замечает на ней какой-то знак, выцарапанный из нескольких ломаных линий. Она вскидывает вопросительный взгляд на свою спутницу и по выражению ее лица понимает, что не получит ответов.
– Вильма заждалась нас! – Фроя входит в воду. Тугая, янтарно-медовая коса переливается на солнце, покачиваясь между лопаток в такт шагам. Рин недоумевает: где же седина? Вчера Фроя была совсем седая. Хотя… ну что тут удивительного? Покрасила волосы, вот и все. Ничего мистического.
Найденное объяснение не приносит успокоения, Рин интуитивно понимает, что все не так уж просто. Ее гложут сомнения в том, что загадочная Вильма чем-то ей поможет. Здесь явно не любят чужаков, и вряд ли эта знахарка, или кем там она считается, станет исключением. Зачем же Фроя ведет ее к ней на самом деле? Что она задумала? И не станет ли все еще хуже после этого визита?
Рин подходит к дому Вильмы, находясь в полном смятении, и останавливается. Она готова повернуть назад, не перешагивая порога, но Фроя берет ее за руку и тянет за собой внутрь.
Вильма встречает их в темной захламленной прихожей. Это коренастая крепкая старушка с молочно-белыми волосами и пронзительными дымчато-синими глазами на бледном лице. Но, несмотря на бледность, она ничуть не выглядит нездоровой, наоборот, вся так и лучится энергией. Хозяйка подходит очень близко к Рин, а затем долго и пристально смотрит на нее так, как смотрят на человека с нечистыми намерениями. Рин становится неуютно под этим блуждающим взглядом, и возникает странное чувство вины, беспричинное, но тем не менее очень сильное. Ей хочется отвернуться, но почему-то не получается: Вильма словно силой удерживает на себе ее взгляд, не позволяет отвлечься. Но наконец она ее «отпускает» и, обращаясь к Фрое, произносит короткую фразу на совершенно незнакомом языке. Это точно не шведский, и не разновидность местного диалекта. Это вообще не похоже на человеческий язык, скорее на птичий клекот. Фроя сразу расслабляется и расплывается в улыбке: судя по всему, полученная информация пришлась ей по душе. А Рин догадывается, что прошла некую проверку. Но тут выясняется, что это еще не все испытания на сегодня.
Оставив гостей у порога, Вильма скрывается в недрах своего жилища и вскоре возвращается, облачившись в замызганный наряд, отдаленно напоминающий одеяние средневековой ведьмы: на голове ее высится конусообразная шапка из задубевшей кожи, подбитая мехом, пожелтевшим от времени, тело прикрывает полинявший, сизовато-фиолетовых оттенков плащ, весь в пятнах и разводах, а в руке зажат черный остроконечный жезл, похожий на вертел для жарки мяса, с веретенообразным утолщением в середине. В другой руке Вильма держит деревянный сундучок, окованный медью. Жестом пригласив следовать за собой, она идет к выходу. Гроздья длинных белых палочек, притороченных к поясу, дробно постукивают на каждом шагу, и Рин узнает в них птичьи косточки с различными символами.
Потом Рин и Фроя томятся ожиданием, расположившись на валунах за домом, пока Вильма занимается приготовлениями: разжигает костер в расщелине между камней, а когда он как следует разгорается, извлекает из сундука кожаный кошель, стянутый тесьмой, раскрывает его и высыпает на ладонь часть содержимого: это похоже на семена какого-то растения, круглые глянцевые крупинки черного цвета. Размашистым движением Вильма швыряет их в огонь, берет жезл и, постукивая им о каменистую поверхность под ногами, медленно идет вокруг костра, не отрывая взгляда от плюющихся искрами языков пламени. Она воркует что-то по-голубиному, белый полупрозрачный дым окутывает ее, полы плаща вздымаются и трепещут подобно крыльям, а голова в остроконечном колпаке теперь выглядит, как голова птицы с поднятым к небу клювом.
Рин, зачарованная зрелищем, подается вперед. Ей кажется, что плащ Вильмы покрывается перьями, а под ним мелькают когтистые птичьи лапы. Внезапно Вильма взмахивает жезлом и на миг вонзает его острый конец в плечо Рин, проткнув ткань футболки, затем вытирает острие о ладонь, проводит по ладони указательным пальцем и прикладывает этот палец к своим векам – вначале к одному, потом к другому – после чего замирает с закрытыми глазами.
Рин потирает уколотое плечо и, возмущенно вскинув брови, косится на Фрою. Та прикладывает палец к губам и отрицательно качает головой, давая понять, что не стоит прерывать ритуал.
– Хорошо, – едва слышно произносит Рин, смиряясь. – Надеюсь, она не выколет мне глаза.
– Она взяла каплю твоей крови, чтобы узнать, как помочь тебе.
Старушечьи пальцы касаются костяных гроздьев на поясе, перебирают их, срывают одну кость и бросают в костер. Языки пламени взмывают ввысь. Рин поднимает взгляд и замечает, как быстро покраснело небо над горизонтом, словно костер Вильмы окрасил его. Несколько крошечных необитаемых островков вдали кажутся спинами морских чудовищ, поднявшихся из темных глубин и затаившихся в ожидании ночи, когда можно будет начать охотиться. Рин кажется, что они вот-вот заметят ее. Она оглядывается на дом и понимает, что его ветхие стены не способны послужить убежищем. И едва ли на всем Тролльхоле найдется безопасное место, где можно будет укрыться от здешних монстров.
Рин ужасается своим мыслям, недоумевая, откуда те взялись, пытается вытеснить их из головы, представить их глупой выдумкой, но тщетно: ей чудится, что эти страхи рождены не разыгравшимся воображением, а обострившейся интуицией. Глубокое древнее чувство вселяет уверенность, что все вокруг кишит каменными монстрами, которые оживают по ночам. А ночь наступит уже совсем скоро.
К огромному облегчению Рин, Вильма завершает ритуал раньше, чем на небе зажигаются первые звезды. Она тушит костер, выплеснув на него несколько пригоршней воды из бочки, стоящей у стены дома, а затем, присев на корточки, сгребает пальцами мокрую золу и, захватывая ее щепотью, насыпает в свою ладонь, сложенную лодочкой. Когда в ней скапливается приличная горка, Вильма выпрямляется, подходит к Рин и вываливает пригоршню золы ей на голову. Колючие крупинки попадают под воротник, катятся по спине и застревают под одеждой. Рин стойко переносит это испытание и молча терпит даже тогда, когда вёльва принимается вычерчивать зажатым в пальцах влажным угольком какие-то знаки у нее на лбу, состоящие в основном из круговых линий. При этом старуха так сильно закатывает глаза, что между веками остаются одни белки – нездоровые, налитые кровью. Ее белые брови взлетают вверх и трепещут, будто их обладательница потрясена зрелищем, увиденным внутри собственной черепной коробки.
К концу процедуры от уголька ничего не остается. Вильма вытирает свои пальцы о губы Рин и, выкатив глаза обратно, что-то говорит на странном «птичьем» языке.
– Теперь ты в безопасности, – шепчет Фроя.
Рин не смотрит на нее. Она вглядывается в линию горизонта, заметив, что острова-«чудовища» зашевелились. Одновременно с ними зашевелились и скалы Тролльхола, нависающие над «пяткой тролля», и сама «пятка» как будто обрела подвижность: ее поверхность то вздымается под ногами, то опадает, словно от дыхания, отчего кажется, что остров Вильмы раскачивается подобно шлюпке на волнах. Рин хватается за плечо Фрои, чтобы не упасть, и зажмуривается, чтобы не видеть, как оживает каменная твердь, а потом… потом каким-то чудом она оказывается перед домом Юхана, прямо перед ярко-освещенной стеклянной стеной гостиной. Ни Фрои, ни Вильмы рядом нет, а Юхан сидит прямо перед ней за пустым столом и задумчиво смотрит в никуда. Он не видит ее, скрытую в чернильной темноте, ведь ночь давно наступила.
7. Третья дверь
«Три единицы», – к своему удивлению Рин вспоминает код замка, хотя не может вспомнить даже, как очутилась перед этой дверью. Она надеется прошмыгнуть незамеченной, но Юхан появляется в прихожей.
– Добрый вечер! – произносит он, скрещивая руки на груди. Выражение лица у него не самое приветливое. – Ваш телефон недоступен. Сломался?
– А? Да! Сломался… я его уронила, на пол. – Рин кивает, виновато улыбаясь. – У вас есть тут где-нибудь ремонт телефонов?
– Ближайший в Бьёрхольмене. Попросите Хуго, он вас отвезет. А где вы… – Юхан сбивается и замолкает на полуслове, но спустя секунду все-таки спрашивает: – Заработались над картиной?
Странный вопрос! Скорее – издевка, ведь он прекрасно видит, что при ней нет ни мольберта, ни кейса с кистями и красками. За плечами – только рюкзак с ветровкой на случай дождя, и кроссовками, которые она сложила туда после того, как переобулась в новые резиновые сапоги.
– Я пока не приступила. – Рин старается, чтобы голос звучал уверенно, но язык почему-то плохо ее слушается. – Фроя показала мне место с хорошим видом на дом. Завтра же начну.
– Ничего, я вас не тороплю. Понимаю, вам ведь нужно проникнуться атмосферой, настроиться.
Рин согласно трясет головой, радуясь тому, что он сам подобрал для нее достойное оправдание. Ее взгляд случайно натыкается на циферблат настенных часов над входом в кухню. Стрелки показывают двадцать минут первого. Рин склоняется, чтобы снять сапоги, и ее желудок выдает возмущенный голодный вой.
Юхан поворачивается и скрывается в кухне. Оттуда доносится пощелкивание каких-то кнопок, хлопает дверца холодильника, раздается стук тарелки, поставленной на стол.
– Я приготовил вам кофе и сэндвичи с тунцом, – сообщает он, возвращаясь в прихожую.
– Благодарю, – отвечает Рин, не поднимая головы. Справившись с сапогами, она озадаченно разглядывает фигурные комья грязи, нападавшие с них на глянцевый паркет из беленого дуба.
– Приятного вам ужина. Ну, а мне пора. Рано утром я уезжаю в Стокгольм. Меня не будет пару дней. По всем хозяйственным вопросам обращайтесь к Фрое. – Юхан величественно удаляется, не дожидаясь ответа Рин.
Она спохватывается слишком поздно и успевает увидеть его силуэт всего на секунду, прежде чем тот скрывается за дверью, ведущей на хозяйскую территорию, запретную для гостей. Горечь сожаления разливается внутри: ведь мог бы остаться и выпить кофе вместе с ней! Неужели она ему совсем не интересна? Хорошо, пусть так, но хотя бы из вежливости можно ведь побеседовать несколько минут! Что за демонстративное безразличие?
Отыскав в кладовке совок и щетку, Рин сгребает с пола комья грязи и несет их в ванную, где выбрасывает в мусорное ведро. Из зеркала над раковиной на нее смотрит взлохмаченная замарашка, в которой Рин с трудом узнает себя. Теперь понятно, почему Юхан ушел так быстро. Страшно представить, что он о ней подумал. И даже намека на брезгливость на его лице не промелькнуло! Какая выдержка!
Позабыв о голоде, Рин забирается в душ и тщательно намыливается с ног до головы. Крошки золы, застрявшие в волосах, царапают кожу. Смывая их вместе с грязной пеной, она гадает, каковы будут последствия странного обряда, совершенного над ней Вильмой. Еще тревожит довольно внушительный пробел в памяти, образовавшийся с того момента, как зола посыпалась ей на голову, и до ее возвращения в дом Юхана. Как она добралась сюда в темноте по местности, изрезанной скалами и расщелинами? Почему не помнит, как шла? Она, что, спала на ходу? И куда подевалась Фроя? Может быть, ее новая приятельница решила, что Рин больше не нуждается в сопровождении после того, как подверглась колдовским манипуляциям? Если так, то ее благодетельница явно поспешила с выводами, потому что сама Рин утратила уверенность в своей адекватности.
Кофе, приготовленный Юханом, давно остыл, но все равно оказался приятным на вкус, а сэндвичи с тунцом мгновенно вернули Рин к жизни. Она и не подозревала, что буквально умирает с голоду. Проглотив все до последней крошки, она понимает, что не наелась, и уминает целую пачку имбирного печенья, обнаруженную в одном из шкафчиков. Запив его остатками молока из пакета, найденного в холодильнике, Рин переводит дух и прислушивается: в тишине раздается лишь мерное пощелкивание секундной стрелки. Ей становится неловко от мысли, что Юхан в своей комнате мог слышать, как она чавкает и хрустит печеньем. Ему, должно быть, не очень-то приятно терпеть ее присутствие в своем доме.
Стараясь не шуметь, Рин моет посуду и выходит в прихожую, а оттуда – в холл. Слева от нее виден проем гостиной, свет там уже не горит, и за стеклянной стеной напротив искрится звездное небо. Прямо перед Рин белеют две двери. На миг они расплываются перед глазами, и ей кажется, что дверей стало три, но потом взгляд фокусируется, и лишняя дверь исчезает. Все-таки обряд Вильмы оказал на нее какое-то странное воздействие, схожее с опьянением. Хорошо бы, эти последствия прошли к утру и не оставили неприятных ощущений вроде похмелья.
Забравшись в постель, Рин мгновенно проваливается в сон, в котором вновь оказывается в холле перед белыми дверями. Контуры дверей множатся, и непонятно, которая из них настоящая. Пальцы Рин шарят по стене в попытках ухватиться за одну из дверных ручек, но те либо ускользают от нее, смещаясь в сторону, либо исчезают, как предметы в руках ловкого фокусника.
«Смотрите, не перепутайте!» – доносится из глубин памяти грозный голос Юхана, и ей становится страшно от того, что она может открыть не ту дверь. Ей не хочется нарушать требование хозяина дома, он и так позволяет ей слишком много: приходить заполночь, топтать грязными сапогами дорогой дубовый паркет, поглощать его продукты, и даже нанял помощницу, чтобы та готовила для нее горячие обеды. И что он подумает, если она вдруг завалится к нему в комнату посреди ночи?
Рин обхватывает голову руками, зажмуривается на миг, а когда вновь открывает глаза, пляска дверей прекращается. Правда, это не приносит никакого облегчения, потому что дверей оказывается не две, а три, и какая из них ведет в ее комнату, неизвестно. Где возникла лишняя дверь – справа, слева или посередине? Рин не может решиться и выбрать, какую из них открыть, но тут все они внезапно распахиваются сами. Коридоры за ними абсолютно одинаковые, а в конце каждого из них – такие же одинаковые белые двери. И почему Юхан не повесит на них таблички, недоумевает Рин и тут вспоминает, что в этом не было необходимости, когда дверей было две. Тогда она точно знала, что нужная ей дверь находится слева. Рин перешагивает порог в одном из дверных проемов – в том, что находится посередине – и медленно идет по мягкому ковровому покрытию. Резкий хлопок за спиной заставляет ее обернуться. Дверь позади нее захлопнулась и тает прямо на глазах, а сквозь нее проступает стена из красно-коричневых кирпичей. Небрежные кривые ряды выглядят так, будто их выкладывал дилетант, да к тому же делал это в спешке. Рин бежит обратно и упирается руками в эту стену, надеясь, что кладка еще свежая, и ей удастся выломать брешь, но попытка выбраться наружу не удается. Рин кричит в панике, испытывая приступ клаустрофобии, но не слышит своего голоса, а в следующий миг просыпается, вся покрытая холодным липким потом.
В комнате темно, и вначале кажется, что еще глубокая ночь. Затем Рин замечает на полу узкую полоску света, поднимает взгляд к окну и кричит – на этот раз, во весь голос. Окно снова замазано грязью! Оправившись от шока, Рин вскакивает и выбегает в холл. В конце концов, Юхан – хозяин этого дома и должен знать, что здесь творится! Она дергает на себя ручку двери, ведущей к хозяйской комнате, но дверь не поддается. Под ручкой темнеет замочная скважина. Выходит, замок заперт. Рин заглядывает в гостиную и кухню, хотя не надеется найти там кого-нибудь: для Фрои еще слишком рано, а Юхан, скорее всего, уже уехал, ведь он ее предупреждал. Да и, будь они в доме, уже сами вышли бы к ней, услышав ее вопли.
Рин возвращается в холл, к дверям и, не отдавая себе отчета, зачем-то проводит рукой по стене – там, где во сне видела третью дверь. Край обоев задирается под пальцами, и обнажается щель, узкая, не толще волоса, ровная и длинная. Рин отгибает лист обоев вдоль стыка – щель тянется дальше, и вскоре становится ясно, что сон оказался вещим: под обоями, и в самом деле, находится еще одна дверь! Причем сделана она на одном уровне со стеной, будто ее нарочно смонтировали так, чтобы никто из посторонних ни за что не догадался о ее наличии.
В замешательстве Рин оседает на пол, хотя в тот момент уже знает, что это лишь небольшая отсрочка перед тем, как пройти сквозь потайной ход. Она не сомневается, что сделает это. Нужно лишь немного времени, чтобы собраться с духом и отодрать лист обоев полностью!
И тут Рин вспоминает про измазанное грязью окно. Сердце делает кульбит и начинает колотиться чаще. Выходит, обряд Вильмы не оградил ее от злоумышленника, и тот повторил свою пакость. Чего он хочет? Какую цель преследует? Решил просто попугать? Или таким образом угрожает ей и вскоре перейдет к решительным действиям?
Так или иначе, а намерение обследовать запретную территорию сменилось желанием немедленно сообщить об акте вандализма в полицию. Вот только как это сделать, если неизвестно, где эта полиция находится, и позвонить никому нельзя, потому что телефон неисправен со вчерашнего дня!
Выход из положения напрашивался такой: нужно выбраться из дома, найти кого-нибудь из жителей и попросить их позвонить в полицию. Одна проблема – эти жители не ходят здесь толпами, а без помощи Фрои Рин не только никого не найдет, но еще и сама заблудится! Получается, лучше дождаться прихода Фрои, но сидеть в доме полдня в одиночестве и прислушиваться к каждому постороннему звуку – та еще пытка. Уж лучше прогуляться по окрестностям. Едва ли злодей вздумает напасть на нее средь бела дня, да и все же будет шанс встретить кого-нибудь из соседей.
Мысль о том, что придется вернуться в комнату, чтобы переодеться, вызывает бурный приступ страха. Рин достает толстовку из шкафа в прихожей, надевает ее поверх пижамы и критическим взглядом окидывает свое отражение в зеркале: пыльно-розовые трикотажные брюки вполне гармонируют со вставками похожего цвета на плечах и рукавах. «Сойдет за спортивный костюм», – решает Рин и, захватив из кухни бутылку апельсинового сока и пачку имбирного печенья, выходит из дома. Ей не привыкать завтракать печеньем, зато впервые предстоит сделать это в компании с морским бризом и лучами восходящего солнца, а такая компания, по ее мнению, способна превратить в праздник самую незамысловатую трапезу.
8. Дневник Лилли
Предвкушение приятного завтрака улетучивается при виде одинокой женской фигуры, бредущей вдоль берега по щиколотку в воде. Это старая Эбба, Рин узнаёт ее по крупному телосложению и белым всклокоченным волосам. Женщина идет, опустив голову вниз, и не видит ничего вокруг. На шерстяной кофте темнеют засохшие комья грязи – не той ли самой, которой вымазано окно в спальне Рин? Судя по виду Эббы, спрашивать ее о чем-либо бесполезно, к тому же она, кажется, не говорит по-английски, а шведского Рин совсем не знает. И все же незаметно пройти мимо вряд ли получится, слишком много открытого пространства вокруг. Хорошо бы удалось отделаться вежливым приветствием, но что, если обезумевшая женщина снова признает в ней свою дочь и набросится с объятиями? Однако пока Эбба все еще не замечает ее, и в надежде избежать общения, Рин ускоряет шаг, направляясь навстречу угрюмо поникшей фигуре, движущейся с медлительностью умирающей улитки.
На море почти полный штиль, ленивые волны беззвучно перекатываются по берегу, и галька громко хрустит в тишине, несмотря на все старания Рин ступать бесшумно. Эбба вздрагивает, услышав хруст, склоняет голову вбок, как сорока, и вяло косится на Рин, затем в ее взгляде появляется любопытство, а следом – осмысленность. Она плавно поворачивается всем телом, словно груженое судно, меняющее курс, и движется в сторону Рин уже заметно быстрее.
Издалека, со стороны моря, доносится нарастающий стрекот мотора, а вскоре из-за каменной гряды, заслоняющей горизонт, появляется моторная лодка. Эбба оборачивается, вскидывает руки и с криком «Элиас!» шагает обратно, стремительно погружаясь в воду.
– Стойте! – Рин бросается за ней следом, опасаясь, что женщина утонет прежде, чем моторка поравняется с ней.
Люди в лодке вскакивают на ноги и встревоженно смотрят на них, все, кроме одного, сидящего у руля. Увидев, что Рин догнала Эббу и взяла ее под руку, рулевой направляет лодку к пирсу, расположенному неподалеку, и там глушит двигатель. Его внешность кажется Рин знакомой: черная засаленная куртка с огромным капюшоном, горбом вздыбившимся на спине, толстая вязаная шапка, надвинутая по самые брови, суровое обветренное лицо морского волка с окладистой рыжей бородой – нет никаких сомнений в том, что это Хуго, который доставил ее на Тролльхол из Бьёрхольмена. По всей видимости, перевозка людей с острова – его повседневная работа.
Он помогает двум своим пассажирам – пожилой паре чопорного вида – перебраться с лодки на дощатый настил пирса, поддерживая их под руки. Третий пассажир, взлохмаченный долговязый парень в черном трикотажном костюме, справляется сам – с легкостью запрыгивает на пирс, не дожидаясь, когда освободится лестница. Рин узнаёт косоглазого Яна, помощника Вильмы, показавшегося ей на первый взгляд умственно отсталым.
Эбба вырывается у нее из рук и, поднимая фонтаны брызг, мчится в сторону пирса.
– Элиас! Элиас! – Ее крик звучит так же неистово, как тогда, когда она кричала «Лилли», глядя на Рин во время их первой встречи.
Удаляющаяся пожилая пара останавливается, супруги одновременно оборачиваются, смотрят на Эббу со смесью сочувствия и неприязни, а затем степенно продолжают свой путь. Эбба же их вовсе не замечает. Выскочив из воды, она резво мчится к Яну и, кажется, не видит никого и ничего вокруг, кроме него. Сообразив, что стал центром ее внимания, парень заслоняется руками и протестующе кричит что-то по-шведски. Кажется, он пытается убедить ее в том, что не является Элиасом.
До Эббы наконец-то доходит смысл его слов, она замирает с вытянутыми вдоль тела руками и начинает мелко трястись. По круглым и тугим, совсем не старым щекам градом катятся слезы. Ян подходит и обнимает ее, легонько похлопывает по спине, бормочет что-то успокаивающее, что-то об Элиасе, – наверное, говорит, что тот скоро приедет.
Хуго возится с лодкой, но то и дело смотрит в сторону Эббы и вздыхает, сокрушенно качая головой. Рин вспоминает, что собиралась раздобыть телефон, чтобы сообщить в полицию о вандале, дважды испачкавшем ее окно, но понимает, что уже не хочет ничего сообщать из-за подозрения в том, что сделать это могла Эбба. Ведь та как раз бродила неподалеку от дома Юхана, и ее кофта выпачкана грязью. Но Рин жаль несчастную обезумевшую женщину, потерявшую дочь и тоскующую по сыну, живущему далеко отсюда. Если, и правда, безобразие с окном – ее рук дело, то в случае вмешательства полиции ее замучают вопросами и вообще могут упечь в сумасшедший дом.
Решив, что звонить в полицию не будет, Рин все же направляется к Хуго, чтобы узнать расписание рейсов до Бьёрхольмена, где можно найти мастерскую по ремонту телефонов: ее телефон не работает третий день, и Кира там наверняка уже с ума сходит! Воспоминания о ней вызывают у Рин грустную улыбку: так быстро хватиться ее могла только она, ее единственная настоящая подруга. Все остальные знакомые и родственники выходили на связь лишь по праздникам или по какому-то особому случаю, которые бывают нечасто. При этом Рин прекрасно сознавала, что сама выстроила так свою жизнь: она посвятила себя искусству, и тратить время на общение ей было всегда жаль, даже для Киры. Просто Кира, в отличие от остальных, никогда не спрашивала разрешения, чтобы заявиться к ней в гости, и их дружба существовала лишь благодаря этой ее настойчивости.
– Ремонт телефонов? – Хуго оборачивается и энергично кивает на вопрос Рин о том, можно ли починить разбитый гаджет в Бьёрхольмене. – Даже если не почините, то сможете купить новый аппарат. Иногда это бывает даже дешевле, чем починка. Ну, и гораздо быстрее, само собой. Но сегодня не получится: я делаю туда только два рейса в день, и второй раз прибуду уже вечером, когда магазины закроются. Так что, лучше завтра с утра. А вечером вернетесь обратно. За день нагуляетесь по городку, по сувенирным лавкам пройдетесь, заглянете в ресторанчик или кофейню. Готовят у них, скажу я вам, везде неплохо. Да, а еще на яхты полюбуетесь… таки-ие красотки иногда заплывают! Там большая стоянка для частных плавсредств. В Бьёрхольмене всегда полно туристов, многие добираются по воде своим ходом. И у тех, кто побогаче, бывают очень внушительные посудины!
Рин вежливо кивает, благодарит за подробный рассказ, и, уточнив время утреннего рейса, отходит в сторону. Голосящая Эбба притягивает ее внимание. Повиснув на руке Яна, женщина ковыляет, отдаляясь от берега. Рин догоняет их и, поравнявшись, обращается к парню:
– Что-то случилось? Я могу помочь?
Эбба тут же вцепляется в нее свободной рукой и, вглядываясь в ее лицо, что-то говорит, быстро и умоляюще.
– Фру Свенссон приглашает вас к себе, выпить чаю с миндальным тортом, – поясняет Ян по-английски. – Она испекла его для сына, потому что думала, что он приезжает сегодня. Но это не так, она перепутала даты в календаре, и торт теперь есть некому.
– Конечно, скажи ей, я с удовольствием зайду к ней в гости! – Рин радуется, все-таки это лучше, чем коротать время в одиночестве, да к тому же в компании Яна, взявшего на себя роль переводчика, можно будет разузнать у Эббы подробности трагедии, случившейся с ее дочерью. Само собой, Рин не собирается задавать бестактные вопросы убитой горем женщине, но та ведь может и сама завести речь об этом. Только вот без Яна Рин ничего не поймет, поэтому она спрашивает у него: – Ты ведь тоже зайдешь?
Парень довольно улыбается, глядя одним глазом в ясное утреннее небо, а другим – на макушку каменной кручи за домом Юхана.
– Мне нравятся торты фру Свенссон!
По его ответу ясно, что он частенько чаевничает у Эббы – вероятно, каждый раз, когда она путает даты в календаре.
Оказывается, идти совсем недалеко. Ян виртуозно проводит их сквозь несколько коротких тоннелей в скалах, показавшихся Рин норами чудовищ в день ее приезда, и вскоре крошечный домик Эббы возникает перед ними, как по волшебству. Он превосходно выглядит, в отличие от хозяйки, не замечающей пятен грязи на своей одежде. Скорее всего, за состоянием дома следят социальные службы, и только поэтому он еще не пришел в упадок. Внутри, на первый взгляд, все тоже аккуратно прибрано, но позже Рин замечает островки хаоса: то тут, то там громоздятся кучки различного хлама, кое-где видны крошки, раковина в кухне полна грязной посуды, которая, судя по всему, лежит там не первый день. Такое впечатление, что порядок здесь наводит приходящая уборщица, и с момента ее последнего визита Эбба уже успела оставить повсюду следы своей жизнедеятельности.
Вид миндального торта на столе в гостиной вызывает у Рин ироничную улыбку: она не раз покупала точно такой же в Питере, в продуктовом отделе «Икеи». Получается, все труды Эббы по приготовлению торта ограничивались разморозкой его в микроволновке. Но, возможно, это и к лучшему. Не придется беспокоиться насчет того, что в состав теста или крема могло попасть что-нибудь лишнее или даже вовсе несъедобное.
Эбба жестом приглашает гостей за стол, а сама уходит в кухню. Ян отправляется за ней. Похоже, ему не привыкать здесь хозяйничать. Погремев там посудой, они возвращаются вместе, Эбба торжественно несет тарелку с сырной и мясной нарезкой, а Ян – поднос с кофе и корзинку с хлебом.
Рин вспоминает, что на ней надета плотная трикотажная толстовка, и за столом в такой одежде будет неудобно, но снять ее означает остаться в пижамной майке. Поразмыслив пару секунд, она все-таки выходит в прихожую, чтобы раздеться. Стянув кофту, критически разглядывает себя в зеркале. В другом месте она не осмелилась бы появиться перед посторонними людьми в таком виде, но здесь, скорее всего, никто и внимания не обратит на ее неподобающий наряд.
В зеркале за ее спиной отражается вход в комнату. Видна аккуратно застеленная кровать и комод, заставленный фигурками и фотографиями в красивых гипсовых рамочках. Вряд ли это комната Эббы, ведь не слишком опрятная хозяйка жилища просто не способна заправить постель без единой складочки. Скорее всего, последний раз на этой кровати спала Лилли, и с тех пор никто к ней не прикасался.
Рин поворачивается, ноги сами несут ее туда. «Только одним глазком», – мелькает в ее голове дерзкая мысль, и сердце начинает биться быстрее. Рин уверена, что не притронется к вещам, не нарушит порядка, не смахнет ни одной пылинки, но все выходит иначе. Она не в силах удержаться при виде толстой тетради в ярко-розовой обложке из искусственной кожи с трещинками и потертостями на углах. Тетрадь лежит на видном месте, на комоде, в окружении фотографий. На всех – юная девушка, чем-то похожая на Рин: такие же русые волосы, но чуть светлее, не мышиного оттенка, а с медовым отливом; большие выразительные глаза, вроде бы тоже сине-зеленые, но синевы в них гораздо больше; острые высокие скулы, чуть коротковатый нос, но не идеально прямой, а чуть вздернутый, и рот – тоже большой, но форма губ более изящная.
«Так вот ты какая, Лилли», – думает Рин. Пальцы ее касаются гладкого переплета, откидывают обложку, и внутри все вспыхивает от понимания: это же дневник, хранилище всех тайн и секретов!
Рин с ужасом осознает, насколько отвратительный совершает поступок, но ничего не может с собой поделать. Руки вцепляются в тетрадь, и вот через мгновение та уже спрятана в рукаве ее толстовки, а толстовка свернута и засунута в рюкзак. Чтобы освободить место, Рин вытаскивает оттуда пакет сока и коробку печенья, прихваченные из кухни Юхана. Вернувшись в гостиную, она как ни в чем не бывало кладет продукты на стол, словно именно за ними и выходила. Эбба одобрительно кивает и тянется к соку, что-то бормоча на шведском.
– Она говорит, что тысячу лет не пила апельсиновый сок, – охотно переводит Ян. – Ее помощница никогда его ей не приносит, вечно твердит, что он вреден для ее желудка, но фру Свенссон считает, что от одного стакана ничего не случится.
Рин кивает с улыбкой. Эбба что-то спрашивает, глядя на нее.
– Вы уже начали рисовать картину? – Ян переводит вопрос и застает Рин врасплох, она теряется на миг, не понимая, откуда Эббе известна цель ее приезда, потом у нее возникает догадка, что на маленьком острове, как в деревне, новости быстро облетают всех жителей.
Она пожимает плечами:
– Еще нет, но хотела начать сегодня. – Помолчав, добавляет уверенно: – Да, начну, после обеда. Кажется, день будет ясный.
Ян переводит Эббе ответ Рин, а следом передает Рин слова Эббы:
– Вам стоит поторопиться. Только что пришло уведомление о надвигающемся циклоне. Потому-то Элиас и не приехал, и правильно сделал, ведь в шторм очень опасно причаливать к берегам Тролльхола. Видели, какие здесь острые скалы? Их полно и на морском дне. Однажды даже Хуго на своем катере потерпел крушение, к счастью, отделался шрамом на подбородке. А могло быть и хуже! Зря он тогда не послушал Вильму. Она его заранее предупреждала, а уведомление от метеослужбы пришло слишком поздно, когда он уже вышел в рейс. Вильма все знает о циклонах и штормах, она говорит с водой и ветром, ей не нужны никакие уведомления.
Монолог Эббы, который Ян исправно переводит, продолжается еще довольно долго. Хозяйка больше ничего не спрашивает, просто говорит и говорит без остановки – о погоде, о пошатнувшемся здоровье, о дурацких законах и много о чем еще, но, к разочарованию Рин, она совсем не упоминает о Лилли. Интересно, когда она обнаружит исчезновение дневника? Судя по ее рассеянному взгляду, не очень скоро. Хорошо, если так. Тогда, заметив пропажу, она не заподозрит Рин. Скорее всего, подумает на уборщицу и решит, что та куда-нибудь задевала тетрадь, к примеру, сунула в мешок с мусором по ошибке. Но Рин надеется, что ей удастся вернуть дневник на место раньше, чем Эбба его хватится. Кажется, такой объем вполне реально прочитать за пару дней. А уж потом можно будет приступать к работе над картиной.
