banner banner banner
Флотская Юность
Флотская Юность
Оценить:
Рейтинг: 0

Полная версия:

Флотская Юность

скачать книгу бесплатно


Так, мы с оружием, еще не принявшие военной присяги, чуть было не были втянуты в начавшуюся заваруху в Чехословакии.

Я знал из газет, что компартия этой республики пыталась идти по своему, отличному от всего социалистического лагеря, пути и что страны Варшавского Договора расценили это как контрреволюцию. События, длившиеся в Чехословакии почти год и получившие, с легкой руки журналистов, название – «Пражская весна», закончились стремительным и согласованным вводом армий стран Варшавского Договора и установлением полного контроля над чехословацкой территорией.

Но для нас все обошлось. Наутро мы вернулись в казармы.

«Курс молодого бойца» продолжался. Мы много и часто работали на камбузе нашей столовой. Выносили пищевые отходы, мусор, мыли посуду, чистили картошку – на то он и «курс молодого бойца». Основным местом нашей работы был овощной цех. Рассаживались на банках вокруг лагуна с очищенным в картофелечистке картофелем и в ручную, ножами, вырезали в картофеле оставшиеся глазки и потемнения, кидая затем чистую картошку в четыре ванны, прикидывая, скоро ли они наполнятся. Картошки было очень много, работы хватало на полночи.

Работа была грязная и тяжелая, но и в ней мы находили положительные моменты, когда в два часа ночи жарили на камбузе картошку – это было объедение! Жареной картошкой мы должны были накормить и сокурсников, не заступивших в наряд, потому что старая традиция гласит: «Поел сам – накорми голодного товарища!»

Постепенно втянулись, руки и ноги ныли меньше, но есть все равно хотелось. Правда, мы приноровились посещать магазинчик, расположенный в подвале дома, неподалеку от училища, и покупали там «сгущенку», пряники, реже конфеты. Был в роте случай, когда на спор, один парень выпил без остановки 10 банок сгущенки. Все думали, что ему станет плохо, но он только облизнулся и попросил еще… А сгущенку все-таки было жалко.

Дни бежали за днями. Есть хотелось постоянно. Запомнился случай: моему другу пришла посылка с копченой и соленой рыбой из города рыбаков – Керчи.

– Пойдем, посолонимся, – пригласил он меня. Мы выбрались за территорию училища, уселись на траву. Перед глазами расстилалась голубая гладь бухты. Приятель доставал из посылочного ящика, одну за другой, обалденно вкусно пахнущие копченые рыбины. Мы вгрызались в рыбные спинки, сочившиеся янтарным рыбьим жиром, и лакомились этим рыбным чудом, как сладкими пирожными. Хлеба у нас не было. Ели так. Незаметно съели всю крупную сельдь, потом перешли на рыбу поменьше. Посылочный ящик опустел…

Конечно, если бы у нас был еще и хлеб, трапеза была бы вкуснее…

Через час меня обуяла страшная жажда. Губы обсохли, во рту – сухой ком. На камбузе не мог удержаться и выпил весь компот с нашего и соседнего стола – 8 стаканов, но пить захотелось еще больше… Только после вечернего чая жажда понемногу утихла.

Да, посолонились…

Постепенно мы привыкали к казарме, в которой жили, к нашему ротному помещению, где стояли двухъярусные койки, сдвинутые между собой так, что оставался центральный проход, который называли «средней палубой» и который регулярно драили провинившиеся по пустякам курсанты. Я спал на втором ярусе койки, стоявшей у окна, – считал, что воздух тут свежее. У кроватей стояли деревянные прикроватные тумбочки, на которых мы должны были аккуратно сложить свернутое определенным образом, обязательно гюйсом наверх, обмундирование. Правильность и аккуратность укладки проверяли вечером комоды – командиры отделений.

В казарме находились: рундучная для хранения обмундирования; оружейная комната с нашими автоматами; сушилка, где сушились постиранные «караси», гюйсы и тельняшки; Ленинская комната, где стоял телевизор; бытовка и места гигиены, куда подавалась холодная вода.

Утром, сдернутый с койки командой «Рота, подъем!», еще полусонный, натянув брюки, с полотенцем в руках я спешил в умывалку. Там была распахнута на ночь форточка и гулял свежий воздух. Отвернув кран, подставлял руки под холодную воду (горячей у нас не было) – по коже шли мурашки. Потом плюнул на то, что вода холодная, начал плескать ею на руки и шею щедрыми горстями. Растеревшись до красноты полотенцем, чувствовал себя свежим и бодрым. Одним словом – человеком.

Постепенно я привык к этой ледяной процедуре. Наверное, это и есть закаливание.

Жизнь вошла в свою колею и тянулась обычным, строго размеренным темпом, чередуясь занятиями, строевыми учениями, едой и сном. Один день походил на другой как две капли воды и оттого пробегали не оставляя в памяти следов.

Со временем, стали проявляться черты характера того или иного нашего сослуживца: кто-то оказался неуживчивым, кто-то откровенным грязнулей, кто-то с хитрецой, а кто-то с ленцой. Что касается меня, то все приказания и поручения я выполнял, но без особой инициативы и рвения. От тяжелых работ не отлынивал, но знал и помнил флотскую мудрость, которой со мной делился отец: «На флоте бабочек не ловят, опоздавшему – кость», и что на флоте самое страшное – дурак с инициативой. Многие придирки старшин я считал пустыми, но рвать горло из-за этого не собирался. Вообще, как выяснилось, дисциплина меня не тяготила, но разгильдяйства в характере моем было предостаточно, поэтому частенько уборка «средней палубы» и гальюна были моими, как говорится: «За наглый взгляд и непочтение».

Особо «зверствовавшим» комодам – командирам отделений – мы отплачивали своей особенной монетой: связывали им шнурки ботинок между собой, прибивали гвоздями носки к полу, подставляли под койку перевернутую к верху ножками табуретку. И когда человек с размаху валился на кровать, ножки больно, даже через матрац, ударяли его по спине. Одним словом – отдавали дань…

За время «курса молодого бойца» мы освоили и особенности разговорного языка, которые были присущи только «Системе», подчеркиваю, не военно-морскому сленгу вообще, а именно курсантскому сленгу «Системы», поэтому для удобства понимания его читателями привожу несколько примеров:

абитура – претенденты (кандидаты) на поступление в «Систему»;

академик – курсант, не сдавший сессию (двоечник);

академия – период сдачи сессии (отдельных экзаменов) во время отпуска;

банка – табуретка;

беска – бескозырка;

гальюн – туалет;

губа – гауптвахта;

дралоскоп – стол со стеклом, с лампочкой внутри, для копирования (передирания) чертежа;

дучка – унитаз;

камбуз – столовая;

караси – носки;

класс – учебное помещение;

комод – командир отделения;

краб – кокарда (эмблема) на фуражку;

мица —мичманская фуражка;

обрез – тазик;

паровоз – устройство для натирки полов мастикой, весом 20 кг с четырьмя щетками;

палуба – пол;

политический – курсант, не отпущенный в отпуск за грубые нарушения дисциплины;

развод – построение суточного наряда;

режим – секретная часть (библиотека, спецаудитория, спецлаборатория) «Системы»;

самоход – самовольная отлучка из училища;

сампо – самостоятельная подготовка;

средняя палуба – центральный коридор в ротном помещении;

стасик – таракан;

сквозняк – увольнение с вечера пятницы до утра понедельника;

«Система» – училище;

фанера – неправда, шутка, слух;

шара – бесплатно, без усилий, халявно;

шило – спирт-ректификат;

шланг – хитрый, ленивый, отлынивающий курсант;

шкентель – окончание строя (последние ряды)…

«Курс молодого бойца» длился уже второй месяц, поэтому мы с тоской смотрели в дни увольнений на уходящий от пирса в город катер, переполненный белыми форменками старшекурсников. Нас, «молодых», не увольняли, потому что мы еще не приняли присягу.

Конечно, любой гражданский в любой момент, при желании, может подняться с дивана и отправиться на улицу наслаждаться быстролетной жизнью. Мы же, проходившие «курс молодого бойца», хотя и были еще гражданскими, так как не приняли присяги, фактически уже подчинялись военному распорядку жизни «Системы», приказам и приказаниям начальников и не распоряжались собой.

Оставалось идти смотреть кино в зале училища или телевизор в Ленинской комнате.

Наконец стало известно, что в конце сентября будем принимать воинскую присягу. Началась усиленная подготовка, ведь присяга является и клятвоприношением и торжественным обязательством. После ее принятия мы станем законными защитниками своей страны, с оружием в руках. Мы учили назубок текст присяги, статьи уставов караульной и гарнизонной службы. После принятия присяги предстояло первое увольнение в город. Готовили выданную нам форму первого срока: пришивали погончики, курсовки, полировали бляхи на ремнях. Одним словом, готовились.

Глава 2

«Система». 1968–1973 годы

В конце сентября 1968 года мы приняли воинскую присягу. Конечно, я волновался. Стоя лицом к строю, с автоматом на груди, держа в руке текст присяги и от волнения не видя его, я говорил по памяти. После присяги было разрешено первое увольнение в город. Погода стояла теплая, тихая, солнечная. В увольнение мы пошли по форме «два» – белые форменки, черные брюки и бескозырки с белыми чехлами. Как ни перешивали свою форму, сидела она на нас все равно мешковато, особенно на некоторых. Умение щеголевато носить флотскую форму не приходит за пару месяцев «курса молодого бойца».

Дома меня уже ждал накрытый в честь этого события праздничный стол. Отец, поставив на скатерть запотевшую «Столичную», сказал: «Принял присягу – дал клятву защищать Родину, значит – вырос, а раз вырос – имеешь право и выпить». Так я впервые, официально, при родителях поднял рюмку и выпил вместе с ними за столом.

Я поступил на первый факультет по специальности «эксплуатация ядерных энергетических установок». Два первых курса у нас были общеобразовательные, а с третьего

начиналась специализация. «Система» располагала прекрасной лабораторной базой с первоклассной техникой. Кафедра «Ядерных реакторов и парогенераторов подводных лодок» – первая в военных учебных заведениях, с лучшей в стране научно-экспериментальной базой. В этом была заслуга командования и профессорско-преподавательского состава.

Но обо всем по порядку…

Командовал «Системой» в те годы вице-адмирал К. Боевой офицер, воевавший в годы войны командиром боевой электромеханической части подводной лодки «Малютка», затем подводного минного заградителя «Фрунзенец», после войны успешно окончивший адъюнктуру и защитивший кандидатскую диссертацию. За годы его командования в училище были созданы новые учебные лаборатории, построены казармы и дома для проживания курсантов и офицеров. Им написаны десятки учебников и учебных пособий.

Крупный специалист по управлению и живучести подводных лодок, он написал более 40 научных трудов. Адмирал был интересным, талантливым человеком, глубоко одаренным композитором, имевшим несколько изданных сборников музыкальных фортепьянных произведений. Вокруг себя он сформировал сильный профессорско-преподавательский коллектив и развернул исследования по многим перспективным направлениям.

Осмотревшись и обжившись немного в «Системе», мы, курсанты, сразу же стали присваивать некоторым офицерам прозвища: так, нашего командира роты – сухощавого немолодого капитана 3 ранга прозвали «Пеца», видимо, по созвучию с его именем и отчеством. Начальника факультета капитана 1-го ранга, высокого, дородного, крупного мужчину с абсолютно лысым черепом, прозвали понятным и совсем не обидным прозвищем – «Фантомас». Так звали героя нашумевших тогда французских кинокомедий «Фантомас» и «Фантомас разбушевался» с Луи де Фюнесом, Жаном Маре и Милен Демонжо в главных ролях.

В классе ребята тоже как-то сразу приклеили кое-кому смешные прозвища. Появился «Фунтик» – так прозвали парня, очень щуплого на вид, появился – «Мастер», но не потому, что умел что-то мастерить, а по созвучию со своей фамилией, появился «Крошка» – не потому, что самый маленький, а потому что, наоборот, был самым высоким в классе. Давали и другие прозвища. Одни быстро исчезли, другие закрепились на долгое время.

В классе я сдружился с соседом по парте – «конторке», как мы называли длинные столы с откидывающимися крышками, за которыми сидели по трое. Он был родом из города в восточной части нашего полуострова, на месте которого в стародавние времена находился древнегреческий город Пантикапей – столица Боспорского царства. Увлекался древностями и, вообще, был интересным парнем. У нас было много общего: общие взгляды на мир, общее увлечение историей. В один из отпусков я побывал у него в гостях. Поднялся на гору Митридат, понырял до боли в ушах в море в районе древнегреческого города-полиса Ольвия в поисках остатков амфор и других древностей. Очень важно, когда у тебя есть друг, на которого можно положиться и в службе, и в учебе, и в жизни. Мы и стали такими друзьями. Это ему позже, на пятом курсе, я помогу написать дипломный проект, пока он женился и играл свадьбу. Третьим другом был наш одноклассник, сидящий также с нами за конторкой, который поддерживал все наши начинания и все наши планы в «Системе» и за ее пределами. Это с ними во время «курса молодого бойца» мы опорожняли принесенные моей мамой кастрюли с домашними обедами, что здорово поддержало наши молодые, вечно голодные организмы.

Постепенно учеба в училище вышла на первое место, но вместе с тем особенностью и, если хотите, спецификой нашей курсантской жизни было то, что приходилось осваивать науки с одновременным несением воинской службы. На первом курсе было очень много нарядов: суточная дежурная служба – дневальные и дежурные по ротам, дежурство по курсу, дежурные по контрольно-пропускному пункту (КПП) у входа в училище, рассыльные дежурного по училищу, караульная служба – караул и боевой взвод, дежурство в рабочем взводе – уборка в курсантской столовой, чистка картошки, мойка посуды. Тяжелая и неприятная работа.

Дневальство по роте было дежурством нетрудным. Стой у тумбочки, следи за порядком в роте, одним словом, служба в тепле и уюте. Как тут не вспомнить стихотворение курсантского поэта, написанное в 1948 году и точно отражающее особенности несения службы дневальным и в мое время:

Я дневальный, наряженный

Эти сутки прослужить

И правами наделенный

За курсантами следить.

Целый день за распорядком

Строго-настрого слежу, -

На прогулку, на зарядку

Вместе с ротой не хожу.

Чистота – закон на флоте,

Вся ответственность на мне,

Соблюдаю ее в роте

И особо в гальюне.

Чтобы в роте не водились

С паутиной пауки,

Чтобы мухи не садились

На винтовки и штыки.

Будь всегда одет опрятно,

На посту нельзя курить.

Как легко и как приятно

По инструкции служить!

Наряд на КПП тоже был не слишком тяжелым, открывай ворота да проверяй пропуска. Было два места несения дежурства – «северные» ворота и «южные» ворота. Самым спокойным считалось дежурство у «южных» ворот, так как место было удаленное и чувствовали мы себя там вольготно. Можно было даже вздремнуть вполглаза. Главное было не проспать машину проверяющего. Обязанности простые: открыть ворота выезжающему автотранспорту или взводу курсантов, следующему на стрельбище. В хорошую погоду – вообще лафа! Другое дело «северные» ворота. На этом КПП постоянно толпились знакомые и родственники курсантов, было шумно, сновали какие-то люди, приехавшие кого-то проведать, многие без документов, требующие вызывать того или иного курсанта. Наряд был нервным и тяжелым. За время дежурства из тебя выпивали «море крови»

Пожалуй, самым серьезным нарядом в «Системе» было несение караульной службы. В карауле выдавали автоматы, заряженные боевыми патронами. Перед заступлением в караул проводился строгий инструктаж. Посты караула располагались, как внутри здания «Системы» (пост у Знамени, помещения секретной библиотеки и пр.), так и на территории (водохранилище, к которому приходилось подниматься по трапу, склады и пр.). Особенно почетным, но одновременно и тяжелым в карауле считался Пост № 1 у Знамени. Знамя училища хранилось в стеклянном футляре на постаменте, напротив рубки дежурного по училищу.

Караульный с автоматом стоял рядом с постаментом. Автомат находился в положении «На плечо». Стоять приходилось по стойке «смирно». Максимум, что можно было – это медленно, незаметно переминаться с ноги на ногу. Конечно, ноги очень уставали. Но с «незапамятных времен» в стене за спиной караульного кто-то проделал углубление. При определенном навыке, прислонившись спиной к стене, выступ затвора автомата можно было пристроить в выемку и, что называется, «повиснуть» на ремне автомата, ослабив ноги. Некоторые виртуозы в таком положении умудрялись даже поспать урывками, не рискуя упасть.

Вот какие мы были находчивые! Клубу веселых и находчивых такое и не снилось!

Особо следует сказать о сдаче караула. Принимающая сторона всегда шла на принцип, припоминая старые обиды, и начинала придираться: здесь грязно, здесь тулуп порван, а здесь вообще пуговицы не хватает.

В месяц на каждого из нас приходилось по четыре – пять суточных нарядов, не считая дежурной роты. Кроме того, мы сами поддерживали порядок в классах и в ротных помещениях, следили за чистотой своей формы и своего оружия. Каждую субботу после занятий производили чистку личного оружия – автоматов. В «Системе» мы постоянно находились под прессом дисциплины, приказов, приказаний, правил внутреннего распорядка и требований уставов: «Строевого устава», «Устава внутренней службы», «Устава караульной службы», в том числе и под прессом дисциплины внутренней, дисциплины самоограничений. Иногда, лежа после «отбоя» в койке, думал: «Мое ли это все?» Я видел, как многих коробит, корежит дисциплина, как некоторых ломает через колено, то, что называется «военщина» – самодурство, глупость, умноженная на данную уставом власть, иногда просто дурной, мстительный характер пусть маленького, но начальника. У меня лично все, что называется «Система», не вызывало отторжения. Но юношеский максимализм не позволял опустить голову. Были вещи, которые я делал сознательно, в противовес общепринятым понятиям, считая, что не сделав этого, потеряю самоуважение. Молодость, молодость! Ничего, выжил.

На первом курсе старшиной роты у нас был главный старшина с четвертого курса. Среднего роста, подтянутый, молодцеватый, в идеально подогнанной форме. Глядя на него, строгого, но справедливого старшину, в лихо надвинутой фуражке с небольшим «нахимовским» козырьком, я ловил себя на мысли, что вот такой парень будет отличным офицером, и кому как не ему быть адмиралом. После выпуска мы с ним не виделись и не пересекались. И вот, спустя несколько десятков лет, жизнь свела нас в одном бизнес-проекте, и, вы не поверите, оказалось, что он действительно дослужился до адмирала!

В «Системе» на завтрак, обед, ужин и вечерний чай мы ходили строем, всей ротой. Были, конечно, отдельные опоздавшие курсанты, которые пробирались на камбуз, петляя как зайцы, чтобы не попасться на глаза заместителю начальника факультета по строевой части, который записывал опоздавших и передавал командиру роты для наказания.

Придя в столовую, мы по команде рассаживались за столы, на которых уже были расставлены бачки с первым, вторым блюдами, лежал хлеб и стоял чайник с чаем или компотом. По окончанию приема пищи также по команде поднимались из-за столов и строем шли в роту.

По субботам и воскресеньям разрешалось увольнение в город. В день увольнения дома я не задерживался, хотя родители, особенно мама, иногда и корила меня за это.

…Быстро пролетало увольнение. Действительно, я не раз замечал, что минуты в увольнении почему-то бегут быстрее обычных во сто крат. Потом для меня начиналась гонка со временем. В «Системе» я должен был быть к двенадцати ночи, ни минутой позже. Опоздание из увольнения наказывалось неделей «без берега». Правда, и без этого я мог уволиться лишь тогда, когда у меня не было учебной задолжности, если я не был назначен в наряд или в караул, если не имел дисциплинарных взысканий, содержал личное оружие в идеальном порядке, не имел замечаний по чистоте своего объекта приборки и если, уже став в строй увольняемых, я не получал замечаний по своему внешнему виду или форме одежды от дежурного офицера.