banner banner banner
Наш дикий зов. Как общение с животными может спасти их и изменить нашу жизнь
Наш дикий зов. Как общение с животными может спасти их и изменить нашу жизнь
Оценить:
Рейтинг: 0

Полная версия:

Наш дикий зов. Как общение с животными может спасти их и изменить нашу жизнь

скачать книгу бесплатно


Совсем недавно пишущий о природе Барри Лопес в своей книге A Literature of Place, писал: «Если вы ощущаете близость с местом, с историей которого вы знакомы, и устанавливаете с ним корректное, нравственное общение, то возникает следующее: это место понимает, что вы есть. Чувствует вас. Вы не будете забыты, отброшены». Наша привязанность к миру природы – это «фундаментальная защита человека от одиночества». Лопес подробно описывал, как земля формирует наш внутренний ландшафт. То же самое делают животные, дикие и домашние.

Сердечная привязанность

Мы живем в хрупких мирах. Два из них нам знакомы. Первый мир – это внешняя среда: земля, воздух, вода и плоть, которые поддерживают биологические потребности человека и других животных. Второй мир – это наша внутренняя вселенная, глубоко индивидуальная и личная.

И еще есть таинственный третий мир – общая среда, Обитель сердца. Это глубинная связь между человеком и другим животным на уровне эмпатиии. Это связь, которая исходит у нас изнутри и проникает в другое существо. Если нам повезет, мы почувствуем отклик, который не сможем описать словами. Мы можем научиться входить в этот третий мир по своему желанию, и это умение способно изменить к лучшему нашу жизнь и жизнь вокруг нас.

Это неточное определение, не четкая карта, а скорее метафорическое руководство к размышлению о наших взаимоотношениях с миром природы. Когда детство заканчивается, это естественное общение, которое Эйдан пережил со своей собакой, обычно исчезает. Подросток, еще не привыкший к требованиям и реалиям взрослой жизни, может все еще тосковать по подобным встречам, пусть даже подсознательно. Что будет, если все большее число молодых людей будут переживать подобные необыкновенные, изменяющие сознание встречи с городскими птицами или спасенной собакой? Возможно ли, что так называемый подросток из группы риска – или любой из нас, – переживший такой обряд посвящения, пойдет в будущее другим путем?

Несколько лет назад я пил кофе со своим другом Скоттом Ридом в местном книжном магазине. Скотт профессионально помогает людям выстраивать отношения. Он работает общественным организатором в бедных районах по всей территории Соединенных Штатов, часто действуя через церкви. Скотта восхищает трансформирующее общение. Перефразируя немецкого еврейского религиозного философа двадцатого века Мартина Бубера, Скотт сказал: «Душа в этом, а не в сердце или голове. Она в общении». Мистицизм Бубера фокусируется на встречах людей и диалогах между ними: «Когда два человека относятся друг к другу по-настоящему, по-человечески, между ними проскакивает Божественная искра».

«Именно это Бубер называл святостью отношений “я – ты”, – объяснил Скотт. – Божественное пребывает в вас так же, как и во мне, и вы обнаруживаете его посредством взаимоотношений».

Отношения «я – ты» сильно отличаются от более распространенных отношений «я – это», в которых главное – то, что можно получить от другого человека. В своем знаменитом эссе 1923 года Ich und Du Бубер пишет: «Между мной и вами нет никакой конкретной цели, никакой жадности и никакого предвкушения; и даже тоска растворяется, когда она проявляется в реальности». Для Бубера главное – сила взаимоотношений между отдельными людьми и между людьми и западным определением Бога. Но его описание отношений «Я-Ты» может быть также применено к отношениям между человеком и представителем другого вида.

Недавно у Скотта диагностировали агрессивный рак третьей стадии, но он продолжает работать и путешествовать. Он описал, как однажды вечером, вернувшись из долгого путешествия, еще до того, как семейство смогло его поприветствовать, собака вскочила и сделала то, чего раньше никогда не делала: она уткнулась носом в Скотта и не хотела отходить. «Что это было? – спросил он. Он чувствовал, что это было нечто более древнее и большее, чем признание или привязанность. – Эти отношения являются частью паутины жизни, которую я ощущаю, когда нахожусь на природе. Там мне дышится легче, кислорода в избытке, запах листьев, дыхание жизни – все это взаимосвязано».

Мы допили кофе и встали, чтобы уйти.

– Как бы ты объяснил эту тайну? – задумался он вслух. – Философ Курт Гедель писал о «теории неполноты», что в любой системе есть истины, которые не могут быть доказаны. Вот с чем вы сталкиваетесь, когда пытаетесь дать определение сущности Божественных Отношений. Пытаетесь доказать что-то, на что указывают все факты, но что все равно не может быть доказано. Это знакомо тем из нас, кто убежден, что есть тайна, выходящая за границы нашего понимания».

Эта важнейшая связь, рождающаяся в общении с другими существами, – сердечная привязанность – очень хрупкая. Ей, так же как вам или мне, нужна пища, чтобы поддерживать свое существование.

Обитель сердца – полезная метафора, но, возможно, есть в ней и нечто большее. Недавняя серия неврологических исследований позволяет сделать предположение, что сердце – это мышца, участвующая в осознании; оно находится в той физиологически сложной части нашего тела, где мы чувствуем эмоции не вполне еще понятными способами. Все больше живя в настоящем моменте, как, вероятно, живут и другие животные, мы становимся все более внимательными – и более сердечными. Сердце – как физиологический орган или как метафорическое понятие – не изолировано. Оно существует в собственной среде обитания, которая содержит его, но метафизические границы сердца простираются далеко за пределы самоосознания, достигая сердец других существ.

В разных контекстах это связующее пространство имеет разные названия. В искусстве слово «лакуна» описывает пространство, кажущееся пустым, но имеющее важное значение; в музыке – это пауза или пассаж, во время которого ноты не воспроизводятся, позволяя слушателю прочувствовать смысловое наполнение.

Мишель Бреннер, первый специалист по урегулированию конфликтов в Австралии, предпочитает слово liminality (лиминальность, пороговость) – понятие, возникшее в начале двадцатого века для описания пороговой стадии – границы между предыдущим и новым способом восприятия своей личности. Иногда его употребляют для описания промежуточной стадии самоинициации. Она пишет: «В некоторых культурах лиминальное пространство рассматривается как священное, уважаемое, нечто, находящееся “за пределами этого мира”»… В других культурах оно подразумевает тревожную неуверенность, страх и неодобрение. Эту пороговость можно найти повсюду в природе: между временами года, на берегу реки, между биорегионами, на границах предметов, между двумя живыми существами и, по словам Бреннер, в «неопределенные моменты, когда мы оказываемся не здесь и не там».

Лиминальное пространство – это место, где возникают отношения, где они разрушаются и где могут быть исцелены. Когда Бреннер применяет эту концепцию для разрешения конфликтов, она описывает это пространство как нечто незафиксированное. Его можно создать, оно может трансформироваться и его можно использовать как безопасное место для развития и восстановления. «На самом деле, – рассуждает она, – это то самое состояние, которое необходимо для изменения отношений, поскольку в нем поднимаются такие вопросы, как останемся ли мы врагами или теперь обратимся к восстановлению доверия».

Сколько существует культур, столько же имеется описаний подобных мест единения, особенно у аборигенов. Это одновременно и странно, и очень знакомо.

В человеческих отношениях любовь меняет реальность. Мы сходим с ума от любви. Лимеренция – вот подходящее слово для обозначения этого явления. Химическая реакция, сопровождающая человеческую любовь, поддается измерению, но не полному объяснению. Так же обстоит дело и с нашей глубинной связью с другими животными.

Подруга, которая большую часть дневного времени проводит в Нью-Йорке, однажды рассказала мне о своей встрече с голубем. «Голубем!», – выделила она интонацией слово и замолкла. Идя на работу, она увидела на тротуаре птицу. Они посмотрели друг на друга, и она почувствовала, что ее «уносит». Она употребила именно это слово. Уносит. Моя подруга не из тех, кто склонен искать сдвиги в сознании, но там, на тротуаре, она шла рядом с этим голубем. В тот момент она почувствовала необъяснимое, возвышенное волнение. Ей казалось, что она перенеслась в мир этой птицы, а та – в ее собственный.

«Это как измененное состояние. Но без наркотиков», – сказала она.

И, в отличие от наркотиков, это, как правило, бесплатно и без каких-либо известных негативных побочных эффектов. Думаю, все зависит от животного.

Земля гигантских муравьев, неожиданно являющегося ежа и простейших

В книге Why Look at Animals? («Зачем смотреть на животных?») Джон Бергер отметил, что животное внимательно изучает человека, а человек смотрит на животное, даже на домашнее, «через подобную, но не идентичную пропасть непонимания», невежества и страха. «Поэтому, когда животное смотрит на человека, оно видит его так же, как он видит свое окружение. Осознание этого и делает взгляд животного для нас столь значимым». Мы можем приписывать животному качества, сравнимые с человеческими, но не стоит забывать, что каким бы мудрым и понимающим ни казался нам их взгляд, он остается взглядом животного.

Некоторые утверждают, что человеческий взгляд через всю эту пропасть разрушает мир другого живого существа, вредит ему. Конечно, во многих случаях это действительно так. Но есть и другой вариант: когда два существа, одно из которых человек, встречаются друг с другом посередине пути через эту пропасть, они оба вступают в мир больших возможностей.

Писательница Джей Гриффитс изучала в Оксфордском университете английскую литературу. Она провела годы, живя в сарае на окраине Эппинг Форест, бывшего королевского леса, на границе между северо-восточным Лондоном и Эссексом. Чтобы написать свою книгу Wild («Дикий»), она путешествовала с инуитами, проводила время с амазонскими шаманами и исследовала культуры других аборигенов. Сейчас она живет в Уэльсе. Когда я спросил ее о самом ярком опыте общения с другим представителем животного мира, она заговорила о муравьях:

«Однажды я часами наблюдала за муравьями в своем саду. Все началось с упавшего на землю куска яблока. К нему приблизился один муравей. Он попытался сдвинуть его с места и не смог. Затем появился другой муравей, и они начали толкать и тянуть кусок фрукта. Чем больше я наблюдала, тем сильнее менялся масштаб мира – по мере того как я ощущала усилия муравьев, старающихся сдвинуть этот крошечный кусочек яблока, он начинал казаться мне все больше и больше. Появились другие муравьи, один забрался на крохотный кусочек яблока, словно руководил процессом или просто любопытствовал. Муравьи начали двигать его вместе. И этот эпизод стал странным, напряженным моментом, поскольку я поняла, что в тот момент глубочайшей концентрации я потеряла счет времени. И в конце концов совершенно потеряла ощущение масштаба: через некоторое время я вдруг подняла глаза, и мой сад (крошечный клочок земли) стал казаться мне похожим на огромный и бесконечный лес».

В эти подаренные ей часы Гриффитс освободилась от своего «я». Многие из нас помнят, как в три-четыре года мы терялись, наблюдая за муравьями?

Эта приостановка времени и изменение масштаба часто происходит на пике переживаний при встрече с другими животными. В то время Гриффитс было тридцать восемь лет, и при этом она чувствовала себя так, словно ей всего восемь. Для нее эта встреча не только остановила время, но и обратила его вспять.

В течение многих поколений семья Сиддхарта Айенгара жила в Бангалоре, Индия. Он рос городским ребенком и считал, что насекомые – «это просто то, чего следует избегать! На кухне все время сражались с муравьями и тараканами. Комары были постоянным раздражителем во время сна», – вспоминал он. Позже, когда он изучал биологию и стал аспирантом в Сент-Поле, штат Миннесота, в нем пробудился интерес к жизни насекомых. «Мы разговаривали о том, что тараканы наверняка переживут людей на этой планете, даже если начнется ядерная война. Это заставило меня проникнуться уважением к ним, и я начал наблюдать за ними, вместо того чтобы сразу же попытаться их прихлопнуть».

Когда Сиддхарт Айенгар вернулся в Индию, друг научил его медленно передвигаться вне дома, отвлекаться от птиц и обращать внимание на то, что копошилось прямо у него перед ногами. «Мы всегда были последними в любой туристической группе». Во время полевых работ в тропическом лесу на северо-востоке Индии он и его друг порой садились отдохнуть. «Ослепительное множество разнообразных бабочек садилось на наши носки, рубашки и шляпы, пируя солью от высохшего на коже пота. Тогда я и научился абсолютному спокойствию в конце долгого дня работы в поле – сидеть тихо и позволять бабочкам медленно устраиваться поудобнее на мне». Все это происходило как в замедленной съемке. Как и Гриффитс, он обнаружил, что масштаб – это двоюродный брат времени. «Я все еще чувствую унижение, когда я думаю о том, кем я кажусь в глазах насекомого».

О похожем впечатлении рассказала мне и Адриана Гонсалес. Она родилась и выросла в Лиме, Перу, где изучала морскую биологию, а в 2012 году поступила на работу в Организацию по охране морской среды. Однажды утром на пляже в Лос-Фрайлесе – эквадорском морском национальном парке – она надела маску, ласты и направилась к темно-синей воде, решив провести весь день под водой. Она нырнула, и ее окружили разноцветные рыбки. Как она выразилась, пузырьки воздуха у нее над головой были «единственным, что напоминало об атмосфере Земли». Она всплыла на поверхность моря, и перед ней зависла бабочка-монарх. Обернувшись, она увидела вдалеке зеленую полосу прибрежного леса. Потом она нырнула на дно, где кое-что привлекло ее внимание.

«Я поплыла прямо к ней. Она была круглой, пурпурной и розовой, с сотнями маленьких любопытных ножек-трубочек. Я была очарована. Держа это странное существо на руке, я заметила сотни маленьких тупых шипов на ее трубчатых ногах. Она изучала меня, касаясь каждой части моих чувствительных пальцев. Это было так приятно. Она массировала меня. Я была загипнотизирована ее присутствием и забыла, что я не русалка. Мне пора было подниматься на воздух. К сожалению, пришлось попрощаться. Но она не отпустила меня – сотни ее ножек-трубочек упорно и настойчиво сосали мою кожу. В конце концов, я пристроила ее в хорошем месте на дне и сказала: “Прощай, прекрасная странная незнакомка!”

Через несколько недель после этой встречи мой старый наставник – морской биолог – сказал мне, что этот морской еж относился к ядовитому виду. Существо, с которым я столкнулась, было вооружено жалящим копьем. Но в тот день я совершенно не чувствовала угрозы».

Возможно, ей просто повезло, что она не сжала ежа? Если бы Гонсалес знала об опасности, она, вероятно, не стала бы трогать этого морского обитателя. До этого погружения она никогда не интересовалась ежами, даже находила их отталкивающими. Но из-за пережитого в тот момент она открыла для себя красоту этого животного. Более того – почувствовала с ним родство, которое, возможно, было ее собственным озарением и чем-то, выходящим за рамки обычного. Но это все имело меньшее значение, чем тот факт, что неожиданно открытый ею морской еж никак не хотел расставаться.

Рик Кул, глядя через прозрачную линзу, испытал похожий момент озарения в отношении самого невероятного существа. Кул – адъюнкт-профессор в школе окружающей среды и устойчивого развития (School of Environment and Sustainability) Королевского дорожного университета в Виктории, Британская Колумбия. Он сочетает в себе выдающиеся способности с веселым нравом и стремлением к противоречию. Кул вырос в Бостоне и отличался любовью ко всему живому. «Но, по правде говоря, я никогда не испытывал по-настоящему сильных чувств к существам, имеющим позвоночник: с самого детства я знал, что позвоночных переоценивают, – сказал он, когда я брал у него интервью в 2015 году. – Мое внимание всегда привлекали существа без костей, а у некоторых из моих самых ярких учителей не было ни волос, ни шерсти, ни перьев, ни чешуи».

Он был первым представителем своей рабочей семьи, закончившим среднюю школу и поступившим в колледж. В восемнадцать лет он мечтал стать морским биологом. Чтобы продолжить учебу и найти деньги на жизнь, он искал работу, надеясь на что-то лучшее, чем складывание подносов в школьной столовой. Эти поиски привели его в лабораторию Артура Боррора, профессора зоологии в университете Нью-Гэмпшира, который предложил ему работу его мечты. Боррор изучал экологию одноклеточных морских животных – «тварей», как выразился Кул, размером от одной десятой до трех четвертей миллиметра. У Боррора Кул перенял навыки микроскописта и полевого исследователя.

Долгие дни он проводил в соленых болотах прибрежного Нью-Гэмпшира, собирая образцы и принося их в лабораторию для изучения. «Я с удовольствием часами исследовал этих крошечных существ», – вспоминал он. Но все же он не понимал связи, существовавшей у Боррора с простейшими, пока не проработал с ним целый год. Однажды Боррор познакомил Кула с Романом Вишняком, «замечательным русским микроскопистом», известным, среди прочего, тем, что он возвращал воду, взятую из прудов, которые изучал, обратно. Обеспокоенный бессмысленной гибелью этих крошечных созданий, он после изучения возвращал их в родную среду обитания. Для Кула это было знаком уважения к жизни. А потом какое-то простейшее изменило взгляд Кула на мир и на самого себя.

«Мне было девятнадцать или двадцать лет, и я изучал крошечное реснитчатое простейшее, которое под микроскопом выглядело как сверкающая звезда. Эта тварь просто исчезла под моим взглядом, а затем мгновенно переместилась в другое место и возобновила свое мерцание. Казалось, микроорганизм в одно мгновение ускорился, а затем остановился как вкопанный. Именно в этот момент я понял – у этого существа, у этой свободной единственной живой клетки было свое намерение. Каким-то образом это существо решило, что оно находится не там, где хочет быть: “Я (а может ли единственная клетка иметь чувство “я”?) хочу быть там… или там”… У меня было ощущение, что внутри этой клетки что-то происходит, что-то не очень отличающееся от того, что происходит во мне. И у этого маленького животного, и у меня есть намерения и цели, и мы оба можем их выразить. Тогда все эти мелкие существа, многих из которых я наклеивал на предметные стекла, стали для меня очень и очень живыми. Они делали то, чего я, возможно, не понимал, но я чувствовал осознание и свою связь с этими крошечными клетками».

Мотивы простейшего существа выходят за пределы нашего понимания. Никто из нас никогда не сможет узнать, что известно муравью, морскому ежу или одноклеточному, но мы хотя бы можем попытаться. Это состояние инаковости, встреча с «Иным» преобразует наше сознание. За те часы, что Джей Гриффитс провела, наблюдая за муравьями, она ощутила измененный масштаб, как Гулливер во время своего приключения. Сиддхарт Айенгар был покорен бабочками. Адриана Гонсалес очутилась в чужом подводном мире, где она почувствовала себя нереально защищенной и переполненной любовью. А Рик Кул был потрясен Вселенной, которая бросала вызов времени и пространству.

Пересечение границы

Истинную взаимосвязь не так-то просто описать – это может быть насыщенная эмоциями встреча, отношения с друзьями и семьей или с другими формами жизни, постоянная любовь – или, для некоторых, соприкосновение с Универсальной Силой или Божественным присутствием. В любом возрасте можно на мгновение войти в мир другого существа, а затем вернуться к повседневной жизни, изменившимся или восстановившимся.

Джон Педен, приземленный и молчаливый адъюнкт-профессор отдыха и туризма в Университете Южной Джорджии, описал мне момент инициации, благодаря которому он познал язык без слов, – именно тогда он впервые осознал разумность другого животного. Ему было двенадцать лет, и он отправился с отцом на озеро в Йеллоустоунском национальном парке. Они миновали оползень, и Педен поднял камеру, чтобы сфотографировать горную пищуху – млекопитающее, похожее на помесь кролика и морской свинки. Щелкнув затвором, он краем глаза заметил какое-то движение. Там, в поле его зрения, появился самец лося.

Лось остановился и посмотрел на мальчика. Потом из леса вышел еще один лось, потом целое стадо, которое остановилось позади первого самца. «Первый самец лося, казалось, размышлял о том, что теперь делать, – вспоминал Педен. – После того как лось понаблюдал за нами некоторое время, они начали расслабляться. Либо они размышляли все вместе, либо один из лосей послал невидимый сигнал. Лось двинулся вперед, и стадо разделилось на две группы». Самки с детенышами обогнули Педена и его отца поверху, а внизу двигались три самца, величественные и могучие. «Я понял, что эти животные думают и принимают решения почти так же, как люди, – сказал Педен. – Было ясно, что лоси намеренно двигались вокруг нас двумя потоками и по разные стороны от нас. Затем они сошлись вместе и исчезли в лесу. Солнце садилось, небо было ярким, красно-оранжевым. Стадо лосей окружило нас с отцом, а затем они просто прошли мимо». Для Педена это было больше, чем момент обретения знаний, больше, чем признание интеллекта другого существа. Это была дверь в другой мир.

Глава 4. Осьминог, остановивший время

Пол Дейтон уловил, как над ним проскользнуло что-то большое, и почувствовал, когда оно замерло. Он слегка повернул голову и увидел конец длинного щупальца, тянущегося вниз, как разворачивающийся флаг. Или чужой палец.

«Так, – подумал он, – ничего хорошего».

Дейтон – один из самых уважаемых в мире океанографов и морских экологов, он работает в Институте океанографии Скриппса и известен своими работами, посвященным прибрежным антарктическим местообитаниям и морским экосистемам, расположенным вдоль скалистой береговой линии штата Вашингтон. Дейтон задокументировал экологические последствия чрезмерного вылова рыбы и является единственным человеком, который получил престижные премии Джорджа Мерсера и У. С. Купера от Экологического общества Америки.

Страстно увлеченный своей областью науки, но в то же время невероятно скромный и нетребовательный, Дейтон часто бьет тревогу по поводу регресса естественной истории: уменьшения числа видов из плоти и крови и снижения числа традиционных исследований в области биологии, в частности зоологии, в пользу молекулярной биологии и биоинженерии – областей, позволяющих за государственные деньги производить в лабораториях продукты, которые будут запатентованы исследовательскими университетами и профессорами для получения прибыли.

Дейтон начал погружаться в 1950-х годах, используя самодельный воздушный резервуар. К 1960-м годам он перешел на заводской аппарат с одним шлангом, который не всегда был достаточно надежным. В то время он и еще несколько студентов Вашингтонского университета часами не вылезали из воды, изучая морскую флору и фауну на дне Тихого океана. Одетые в примитивные гидрокостюмы, студенты нередко в одиночку спускались по скалам, входили в воду и спускались на глубину до 30 метров, где уровень освещенности был весьма низким. Ныряльщики скользили по океанскому дну, охотясь за моллюсками или крабами для еды, а также собирая биологические образцы или наблюдая за морскими звездами, движущимися по океанскому дну подобно созвездиям.

Дейтон сотни раз нырял с Игл-Пойнта на островах Сан-Хуан и никогда не чувствовал особой опасности. Но однажды, стоя на четвереньках, переворачивая морскую звезду и осматривая ее дрожащие ноги-трубки, он понял, что его баллон с воздухом почти пуст. Пора было уходить. Именно тогда он почувствовал чье-то присутствие и поднял голову. «Это был один из тех огромных северо-западных осьминогов, которые достигают четырнадцати футов (4,2 м. – прим. ред.) в поперечнике, – вспоминал он. – Должно быть, он принял меня за краба. Внезапно меня накрыл осьминог». Когда он рассказывает эту историю, которую часто просят повторить внуки, его глаза расширяются, он широко улыбается и мысленно переносится туда.


Вы ознакомились с фрагментом книги.
Для бесплатного чтения открыта только часть текста.
Приобретайте полный текст книги у нашего партнера:
Полная версия книги
(всего 50 форматов)