скачать книгу бесплатно
– Я что-то сделал не так?
– Ты все делал просто замечательно. Дело во мне. Я сама себе не рада.
– Ирка, – он сел рядом с ней, – Женщина должна уметь отдаваться эмоциям. Не думай сейчас ни о чем. Есть только ты и я.
Она устало посмотрела на него и опустила глаза.
– Тебе сейчас нужна просто женщина, да?
– Ира, не время сейчас выяснять. Зачем ты так все усложняешь? Мне нужна ты.
Чувствуя, что желание пропадает, он встал с кровати, но понимая, что выглядит слегка нелепо, расхаживая голым перед женщиной, которая вдруг решила выяснить, насколько она ему нужна, он снова сел на кровать так, чтобы не касаться ее.
– А зачем все так упрощать? – спросила она.
Антон разозлился.
– Ты помнишь, что ты говорила в ресторане?
– Я болтала Бог знает что… Просто болтала.
– Ну значит я не понял… И что теперь?
– От тебя зависит, – тихо прошептала она.
– О, Господи, – простонал он, закрывая ей рот поцелуем, практически, только для того, чтобы она не сказала больше ничего, что могло бы его остановить. Хватит, в конце концов, так уж заботиться о том, что ей нравится, а что – нет. Сроду не угадаешь. Довольно! Он обрушился на нее всей силой своего желания, они сплелись в приятной борьбе и… быстро скатились вниз с этой блаженной вершины. Обессиленные и опустошенные.
Потом наступила реакция. Ира сидела на краю постели, обхватив голову руками. «Как будто девственность потеряла», – раздраженно подумал он.
– Сделать тебе кофе? – спросил Антон.
– Нет, спасибо… Ты отвезешь меня домой?
– Хорошо.
Он взял свою одежду и вышел из комнаты. Когда он вернулся, Ира была уже одета. Красивая женщина. Как с картины художника. Смотрит виновато…
– Я не хотела все испортить…
– Не думай об этом. Все было прекрасно.
В машине они молчали.
– Я позвоню тебе, хорошо? – спросила Ира, когда они остановились у ее дома.
– Конечно, я буду ждать, – ответил он, целуя ее на прощанье.
«Загни еще один палец, милая, – думал он с горечью, проезжая по ночному городу, – Хорошо хоть обошлось без истерики. А ведь могла бы обжечь… Но не обожгла. И не согрела. Нет, милая, ничего у нас с тобой не выйдет. Тебе не мужчина нужен, а статуя. Или словарь фразеологизмов. А с живым мужиком тебе делать нечего…»
«Еще один вечер, о котором я не буду вспоминать на старости лет, думала Ира, засыпая, – Еще один мужчина, который ни в чем не виноват. Так что тебе, милая, нужно?»
На этот вопрос она так и не ответила.
Следующий день начался с раздумий на тему о чувствительности.
«Человек, который крепко спит, никогда не поймет человека, который спит чутко. Он может принимать этот факт головой, разумом, считаться с этим: не шуметь, не разговаривать громко, не включать свет – одним словом, уважать чувства другого, но он никогда не поймет его на 100%, потому что он чувствует по-другому. И тогда возникает искреннее: «Да что ж я такого сделал? Я и так говорил шепотом!». И получается – то, что для одного – шепот и ущемление прав, для другого – грохот и бессонница.
То же самое можно сказать о фразе «не делай из мухи слона». Для начала, определимся что для вас муха, а что – слон…»
Размышляя об этом, и, конечно же, в своих размышлениях имея в виду своего мужа, симпатичная молодая женщина шла по любимой улице своего родного города, но ни яркие плакаты, ни звенящие фонтаны, ни разноцветные витрины, ни шумный людской поток, не могли оторвать ее от невеселых мыслей.
Есть люди, который любую рану считают царапиной. Их называют бесчувственными или терпеливыми, холодными или самоотверженными – все в зависимости от ситуации. И, нужно сказать, что иметь с ними дело гораздо удобнее и приятнее, чем с теми, кто думает наоборот. То есть любую царапину считает раной.
Особенно это заметно в мужчинах. Им сама природа приказала быть сильными и мужественными, в то время как в реальной жизни они, как и женщины, как и любые другие живые существа, бывают всякими: слабыми и капризными, мелочными и ханжами, трусливыми и злыми. И, как правило (подчиняясь общим законам рода человеческого), свои царапины они часто считают ранами, а чужие раны кажутся им – ах, какая ерунда – царапинами.
Именно так: вот с таким дамско-жеманно-манерным «ах!».
Мужчины оглядывались на нее, но она знала, что этим все и закончится – с ней не знакомились на улице. Для этого она была слишком серьезной и, пожалуй, слишком красивой.
Ира зашла в кафе, чтобы выпить чашку кофе. В очередной раз удивилась тому, что чашка кофе сегодня стоит столько, сколько стоило пять автомобилей шесть лет назад – в буквальных цифрах. И… не отказала себе в удовольствии посидеть в тишине и прохладе и поговорить с собой, единственной собеседницей, которой были интересны ее взгляды на жизнь.
Ей хотелось посидеть в одиночестве и подумать о себе, но не пожалеть себя, а просто все разложить по полочкам. «Реши, в конце концов, – говорила она себе, – муж он тебе или не муж».
«Если бы он сам решил в конце концов, – думала Ира, – муж он мне или не муж».
Если бы он решил это для себя, и твердо сказал ей о своем решении, если бы он предпринял что-то сближающее их или, наоборот, разделяющее, ей было бы легче: тяжесть принятия окончательного решения не ложилась бы только на нее. Но он ждал чего-то. Звонил. Приходил. Молчал. Пытался лечь с ней в постель, и, получая отказ, уходил обиженный, а на следующий день снова находил повод позвонить.
Если бы не эти проклятые деньги, которые в их семейной жизни приходилось ставить во главу угла! Если бы можно было думать о нем, возможно даже оценить его, не учитывая того факта, что все держится только на ней и, если бы она не работала, то им просто нечего было бы есть. Если бы можно было закрыть глаза на его медлительность и равнодушие, и видеть только положительные качества – неприхотливость в быту, мягкость, готовность помочь!
Но так не получалось. Память услужливо подсказывала эпизоды из нескольких лет совместной жизни, когда в самые трудные моменты его не было рядом, а если он и был рядом, то… беспомощно разводил руками и ничего не мог предпринять.
А еще эта его противная черта: делать что-то для себя, но выставлять это таким образом, как будто он старается для других. В частности, для нее.
Ира закурила.
Когда-то давно, лет десять назад, один из бывших приятелей сказал ей: «Тебе это не идет. Курить – это занятие или (если хочешь) порок деловых или роковых женщин. А ты – женщина милая». Тогда ей нравилось считать его своим возлюбленным, хотя до постели у них так и не дошло. «Я была такая юная и гордая», – думала Ира, вспоминая этого парня. А на самом деле, наверное, она была тогда просто трусливая и глупая. Он настаивал ровно столько времени, сколько ему хватило понять – тут он ничего не получит, все так и кончится умными разговорами и глубокомысленными взглядами.
Сейчас она курила много и небрежно, уже не думая о том, соответствует ли это ее имиджу. Окружающие мужчины относились к этому спокойно: такая женщина имела право на прихоти, на капризы, на пороки, на возможность быть собой. И только некоторые из них понимали, что сама она не признает за собой этих прав и только мучается от того, что не может ими воспользоваться.
И лучше об этом не думать, не копаться в себе, не искать причин, почему ты такая, а не другая. Счастливы те, кто не роется в себе?
Как там у Колина Маккалоу? Как там у тех, кто поет в своем терновнике? Каждый поет свою песню? Хорошо, прожив эдак лет девяносто, сказать себе – я отлично исполнил весь репертуар, не сбился, не сфальшивил, не перепутал слова и музыкальные знаки. А в молодости ты и сам не знаешь что тебе петь, о чем петь, кто будет тебе аккомпанировать и где она твоя песня и есть ли она – твоя – вообще.
А что делать, если молодость (и, соответственно, как говорят умные люди, глупость тоже) затянулась и до тридцати лет ты так и не решила, что именно тебе нужно в жизни? Что делать, если муж пожимает плечами на твои вопросы о дальнейшей жизни и стремится перевести разговор на другую тему, чтобы не «нарваться» в очередной раз на буйное выяснение отношений? И он даже не понимает, что слезы и скандалы давно уже закончились и это… намного страшнее, чем самые нелепые ссоры и выяснения…
Безалаберный, бестолковый и амбициозный… Ужасный коктейль!
Если знакомые считают тебя красивой и неприступной и спрашивают тебя «Как дела?», а потом, не дождавшись ответа, начинают говорить о другом, если мужчина, который пытается ухаживать за тобой, не решается прямо сказать, чего же он хочет, если родные жалеют тебя, считая, что при твоей внешности и уме, ты могла бы блистать, но вместо этого жизнь тебя сломала, если ты вынуждена работать с утра до вечера, чтобы прокормить… семью, которой у тебя, как будто, уже и нет,.. то, рано или поздно, ты все равно задумаешься, кто еще виноват во всем этом и, наверняка, найдешь кого обвинить.
Но главное для тебя – найти и свое место на скамье подсудимых, определить степень своей вины и исправить хотя бы то, что можно исправить и что зависит от тебя.
Кофе оказался густым и обжигающе горячим.
За соседним столиком сидели две подруги – молодые, нарядные, веселые. И Ира уже без боли, без сожаления, без досады, но с какой-то ироничной грустью, подумала о том, что так и не воспользовалась ни своей молодостью, ни своей красотой, ни своим умом, чтобы взять что-то от жизни, что то лежащее совсем рядом. Что-то… известное вот этим двум девчонкам – не очень красивым, не очень умным (судя по некоторым словам), и даже не очень воспитанным (судя по громкому смеху).
Ира встала и пошла к выходу. Солнце блестело на крышах домов, не просохших еще от ночной росы, и, глядя на сверкающее вокруг великолепие, она с надеждой сказала себе: «Все еще может быть хорошо. Все самое лучшее должно быть впереди. Нужно только подождать! Вон как все легко у Маринки, у Оли… Как все легко! Так и у меня должно быть.».
Глава 2. Середина 90-х. «А может, мне просто все надоело?»
Когда у мужчины двое детей и достаточно денег, ему необязательно оставлять семью, если вдруг красивая и весела жена ему наскучила. «Не пытайся убедить себя, что идешь туда только за новыми ощущениями», – говорил себе Виктор, шагая к Анжеле, – новые ощущения можно получить и с женой – только свистни. Она готова заниматься любовью, едва уложив детей спать. В ванной, на кухне, на столе…»
А Анжела… Ах, Анжела…
Анджела!
Да, что-то попахивает итальянской мелодрамой, как в «Браке по-итальянски». Даже имя то же. Те же волосы – густые прямые длинные. И та же любовь: «Ах, если узнает отец, он убьёт меня!».
«Но пока ее родители в отъезде, она приглашает меня домой и принимает как… Как кого? Похоже, она влюбилась не на шутку. Эта застенчивость, лукавство, милое кокетство, неопытность… Восемнадцать лет – это не тридцать. Забавно: то, чего многим мужчинам не хватает в браке – авантюры, бесстыдства, кокетства – у меня навалом в семейной жизни. Как там Лена признавалась после третьего бокала шампанского? Жена должна быть шлюхой в постели, иначе муж потянется к другим…»
Она исповедовала именно это и каждую ночь, каждый вечер и каждое утро пыталась быть для него не только женой, но и любовницей. Она умела все делать красиво и разнообразно. Как могло это умещаться в одной женщине? Всего десять минут назад она стонала и извивалась в его объятиях, вслух описывая что он делает и что она хотела бы почувствовать, но вот десять минут прошло, и она будит детей: «Быстренько встали, умылись, бегом завтракать… Не размазывай кашу по тарелке. Не встанешь из-за стола пока все не съешь!»
Лена подмигивала мужу во время завтрака, а под столом ее рука гладила его.
Днем она звонила мужу на работу и, если была одна в комнате начинала фривольно шутить.
– Ленка, ты что, пьяная? – возмущался Виктор, – У нас параллельный телефон.
– Пусть слушают и завидуют, – смеялась она, – Ты же с женой говоришь!
Иногда ночью, когда она начинала его ласкать, а он чувствовал себя уже выпотрошенным и опустошенным, она не обижалась, не насмехалась, а говорила: «Ладно, спи, неотразимый мужчина», целовала ласково и позволяла уснуть.
Идеальная жена!
Наверное, если бы у Виктора было желание поговорить с кем-то о своей интимной жизни, многие позавидовали бы ему. Как завидовали их дружной семье, уютному дому и беспроблемным характерам. Ленка была именно такой: «Проблема? Ну и фиг с ней! Решим!» Но у Виктора не было ни малейшего желания говорить с кем-то о постели или хвастаться талантами Лены. У большинства друзей личная жизнь была не устроена, и он хорошо знал, что именно нужно беречь.
«Если ты заведешь любовницу, я тебя прощу, – Лена внимательно присматривалась к нему, – Но лучше не заводи. Скажи просто, что именно тебе не хватает, и все получишь!»
«Мне всего хватает, милая, – шепнул тогда он, а мысленно добавил: – Некоторых вещей даже в избытке».
Лена была хорошей женой и – главное – настоящим другом. Все женщины, которых он знал до Лены, так или иначе, мучали его, и в молодости у него начала складываться своеобразный комплекс страдальца. От каждой новой любви он ждал: вот еще немного и она начнет меня обманывать, еще немного и будет унижать, еще чуть-чуть и ей станет скучно со мной.
Встреча с Леной развязала этот комплекс. «Мы с тобой очень подходим друг другу, – говорила Лена, – Ты – лучше всех, и я – лучше всех. Что еще нужно?» Она, конечно, шутила, но была и правда в ее утверждениях. Они даже были немного похожи друг на друга – светловолосые, темноглазые, спортивные.
Говорят, что, если мужчина и женщина долго и счастливо живут вместе, они становятся похожими друг на друга. А Виктор с Леной начали с этого – следовательно собирались жить долго и счастливо.
Когда маленькой Леночке было два года, Лена забеременела во второй раз. «Вы что, с ума сошли? – говорили хором родители, знакомые и родственники – все, кто, так или иначе, знал об их скромных доходах и предчувствовал последствия бушующей в стране перестройки.
Виктор был в растерянности, но Лена – трезво и спокойно, как и все, что она делала в жизни, сказала: «Мне плевать на их нытье. Мы с тобой должны решить, как быть. Я считаю – справимся. Леночка не должна расти эгоисткой. Кому ж и рожать, как не нам с тобой? Посмотри вокруг – одни разводы и разлады. Я считаю, что продержимся. Но вообще – как ты скажешь, так я и сделаю».
О, как он восхищался ею в тот момент! Через несколько недель все, кто обвинял их в сумасшествии и легкомыслии, начали говорить друг другу спокойно и даже с завистью: «Серовы решили еще одного завести. Наверное, могут себе позволить».
Как оказалось, все зависит от того, как представить.
Легко и весело, как все делала Лена в жизни, она родила дочку Женю, и также просто и почти без обычных в этих случаях проблем, они растили двух малышек, не стесняясь того, что Женя донашивает Леночкины колготки и пижамы.
Как-то незаметно, преодолев мелкие неприятности и сохранив доброе отношение друг к другу, они «стали на ноги», как говорится, выправились и превратились в достаточно обеспеченную современную семью – Леночка ходила уже в первый класс (в семье, чтобы не путать, дочку звали всегда Леночкой, даже когда ругали), Женя – в детский сад. Все они были хорошо одеты, вполне здоровы, умели отдохнуть и развлечься, и со стороны казалось, что это абсолютно благополучная семья. А может ли семья быть абсолютно благополучной?
То, что почувствовал Виктор примерно год назад, а Лена начинала видеть сейчас, какую-то пресыщенность, обыденность своего стандартного счастья – еще не чувствовали их знакомые и друзья.
«Может, мне просто все надоело? – спрашивал себя Виктор, – Все просто надоело. Имею право? Еще месяц, и я, кажется, завою. Мне тридцать два года, а впереди… Неужели только эта квартира, стандартный отпуск, школьные задания и одна женщина… Пусть самая лучшая, но… одна.»
Виктор вспомнил, как кто-то из друзей шутил: «Когда мне говорят, что любовь должна быть одна на всю жизнь, мне всегда хочется спросить: на всю жизнь – пожалуйста, но почему одна?»
Однажды позволив себе провести в гостинице пару часов с сестрой друга, которая три месяца не видела своего мужа, Виктор успокоился. Никому хуже не стало. Он никого не заставил страдать. Никому не сделал больно. Женщина ни на что не претендовала, только попросила позвонить еще как-нибудь, потому что ей все понравилось.
Лена ни о чем не знала. Друг, сестра которого, была непосредственной участницей событий, не вспоминал о происшествии. А, может быть, тоже не знал.
И все было прекрасно. И денег, и сил, и времени хватало. И совесть не мучала.
И всем было хорошо – и Виктору, и Лене, и тем женщинам, которые были у Виктора в тот момент. Всем было хорошо. Одним – от своего неведения, другим – наоборот, от осознания своих поступков, риска и безнаказанности.
Анжела появилась в его жизни почти случайно. Как-то прогуливаясь с другом по парку, они пристали к двум зеленым девчонкам, даже не думая о каких-то отношениях, – просто пошутить, позубоскалить, похихикать, поесть мороженого. Девчонки оказались смешными и смышлеными – одно удовольствие. Не строили из себя чопорных недотрог, но и не вешались на шею. Друг положил глаз на ту, которая была побойчее, поразговорчивее, А Виктору досталась Анжела, более серьезная, с опущенными глазами и детским голосом.
Девчонки пробродили с ними до темноты и попрощались. И всем казалось, что на этом все и закончится, но ровно через неделю они опять случайно встретились в том же парке – то ли Виктор с другом зашли туда в надежде подцепить какую-нибудь болтливую компанию, то ли девчонкам льстило внимание взрослых парней, но встреча состоялась и они начали гулять все вместе. Сначала – вчетвером, а потом – по парам.
Процеловавшись с Анжелой – такой пылкой и юной – в каком-нибудь подъезде, Виктор шел домой, где Лена заканчивала удовольствие, используя весь свой опыт и фантазию. И, возможно, встречи с Анжелой в скором времени и прекратились бы, так как Лена по-прежнему была и близкой, и желанной, но, неожиданно, Виктор поймал себя на мысли о том, что, лаская Лену, он продолжает думать об Анжеле. Он просто делился на две половины. Объятия Лены приносили удовольствие, но где-то внутри ему хотелось, чтобы то же самое сейчас делала другая. Причем, не просто новая женщина, с отличным от Лениного темпераментом, а его новая подруга Анжела, которую он целовал пару часов назад и с которой дальше поцелуев пока дело не доходило.
Анжела волновала его. Как будто маленький ребенок очутился у него в руках. Лаская ее, он иногда думал, что хорошо было бы затащить ее куда-нибудь в темное место, поставить так, как ему удобно, и сделать все, чего он хотел. Но Виктор тут же обрывал себя: пусть сама захочет быть со мной – время придет, и все будет в лучшем виде.
Так и получилось. Время пришло?
Теперь он приходил к ней домой и чувствовал себя героем Марчелло Мастрояни из того же «Брака по-итальянски».
– Солнышко, ты ничего не хочешь мне сказать? – спросил Виктор, заходя в квартиру и прикрывая за собой дверь.
– Нет. О чем ты? – Анжела широко открыла глаза. Она принарядилась к его приходу. Нарядная, ароматная, теплая прижалась к нему.
– А почему ты так строго разговаривала со мной днем, когда я звонил?
– Родители были дома. Я вообще не могла говорить. Они, кажется, догадываются, что ты ко мне приходишь.
– Я?
– Ну я сказала, что ко мне приходили ребята из группы.
– Вряд ли я сойду за студента.
– Ну нужно же было что-то сказать?
