скачать книгу бесплатно
Эзопов язык в русской литературе (современный период)
Лев Лосев
Эзопов язык – средство обходить цензуру и передавать адресату то, что нельзя говорить открытым текстом. Русская литература относилась к эзопову языку как к печальной необходимости, поэтому выработала огромный арсенал иносказаний: метафор, намёков, анахронизмов и пародий. Впервые публикуемый текст диссертации Льва Лосева – известного поэта и литературоведа – это экскурс в историю вопроса, подробная классификация «эзоповских» приёмов и анализ многочисленных примеров из советской литературы. Среди героев этой книги – Даниил Хармс, Евгений Шварц, Аркадий Белинков, Евгений Евтушенко, братья Стругацкие. Книгу предваряет вступительная статья Александры Архиповой (включена Минюстом РФ в реестр иностранных агентов), рассматривающая эзопов язык с позиции антропологии, фольклористики и истории XX века. Лев Лосев (1937–2009)– один из ведущих поэтов «филологической школы», литературовед, мемуарист, биограф Иосифа Бродского, преподаватель русской литературы в Дартмутском колледже (США).
Лев Лосев
Эзопов язык в русской литературе (современный период)
Новое литературное обозрение
Москва
2024
УДК 821.161.1’373.49
ББК 83.3(2=411.2)6-017
Л79
Подготовка к публикации А. Архиповой
Лев Лосев
Эзопов язык в русской литературе (современный период) / Лев Лосев. – М.: Новое литературное обозрение, 2024.
Эзопов язык – средство обходить цензуру и передавать адресату то, что нельзя говорить открытым текстом. Русская литература относилась к эзопову языку как к печальной необходимости, поэтому выработала огромный арсенал иносказаний: метафор, намёков, анахронизмов и пародий. Впервые публикуемый текст диссертации Льва Лосева – известного поэта и литературоведа – это экскурс в историю вопроса, подробная классификация «эзоповских» приёмов и анализ многочисленных примеров из советской литературы. Среди героев этой книги – Даниил Хармс, Евгений Шварц, Аркадий Белинков, Евгений Евтушенко, братья Стругацкие. Книгу предваряет вступительная статья Александры Архиповой (включена Минюстом РФ в реестр иностранных агентов), рассматривающая эзопов язык с позиции антропологии, фольклористики и истории XX века. Лев Лосев (1937–2009)– один из ведущих поэтов «филологической школы», литературовед, мемуарист, биограф Иосифа Бродского, преподаватель русской литературы в Дартмутском колледже (США).
ISBN 978-5-4448-2424-5
© Л. Лосев, наследники, 1984, 2024
© А. Архипова, вступительная статья, комментарии, 2024
© C. Тихонов, дизайн обложки, 2024
© OOO «Новое литературное обозрение», 2024
18+
НАСТОЯЩИЙ МАТЕРИАЛ (ИНФОРМАЦИЯ) ПРОИЗВЕДЕН ИНОСТРАННЫМ АГЕНТОМ АРХИПОВОЙ АЛЕКСАНДРОЙ СЕРГЕЕВНОЙ, ЛИБО КАСАЕТСЯ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ ИНОСТРАННОГО АГЕНТА АРХИПОВОЙ АЛЕКСАНДРЫ СЕРГЕЕВНЫ
Александра Архипова
СОВЕТСКИЕ ТАЙНЫЕ ЯЗЫКИ
Посвящается Сергею Неклюдову и Габриэлю Суперфину – моим учителям и друзьям, без которых я бы никогда не написала этот текст.
П?редисловие к предисловию
Меня всегда завораживали невинные на первый взгляд фразы в частной переписке советских граждан. Например, в одном письме ленинградского жителя 1934 года было написано: «Про отца сведений не имеем. К нему приехала Вера Михайловна». Как связана пропажа отца с непонятным появлением Веры Михайловны? А в 1943 году украинская крестьянка описывала со странными подробностями свою бытовую жизнь, причем в письме сестре, которая была угнана в немецкий трудовой лагерь, и писать ей можно было максимум раз в несколько месяцев: «У Пети была свадьба, а Маша на свадьбу не успела». Зачем нужны эти детали? На самом деле за этими невинными высказываниями скрывалась важная информация о возможном расстреле (в первом случае) и гибели под бомбежкой (во втором). Советские граждане, чтобы скрыть от могущественного цензора то, что они хотели бы сказать, часто придумывали хитрые лингвистические приемы – иносказания или шифровки.
Система иносказаний была выработана в результате неформальных договоров между многочисленными читателями и авторами, и целью такого договора стало стремление избежать нежелательного внимания цензора, и желательно – без потерь. «Мы полностью полагались на эзопов язык и на понимание читателя, умевшего читать между строк», – написал в своих воспоминаниях Валерий Аграновский, проработавший журналистом в СССР несколько десятилетий[1 - Аграновский В. Вторая древнейшая: Беседы о журналистике. М.: Вагриус, 1999. С. 223–224.]. Собственно, эзопов язык – это и есть специально созданная автором текста возможность двойного прочтения знака (слова, фразы или жеста) для обхода цензуры.
Как я уже сказала, система советских и современных иносказаний в течение многих лет привлекала мое внимание, но из?за специфики моей работы – я фольклорист и социальный антрополог – мне приходилось больше обращать внимание на внелитературные факты. И я горько сожалела, что не могу написать про эзопов язык в литературе. Но мне помогла случайность.
В 2011 году я работала в библиотеке и архиве Института Восточной Европы в Бремене и в один прекрасный день рылась на полке, посвященной лингвистике. Именно там на меня упала книжка – точнее, переплетенная машинопись. Я ее открыла и прочитала заголовок «Лев Лосев. Эзопов язык в русской литературе». Честно говоря, я была удивлена. Я знала Льва Лосева как хорошего поэта, литературоведа, эссеиста[2 - Если вы не читали, прочитайте его книгу эссе о работе журналиста в СССР: Лосев Л. В. Закрытый распределитель. Ann Arbor: Эрмитаж, 1984.] и биографа Иосифа Бродского[3 - Лосев Л. В. Иосиф Бродский: Опыт литературной биографии. М.: Молодая гвардия, 2008.], но совершенно не подозревала, что он занимался еще и такими интересными вещами.
Лев Лифшиц (1937–2009), взявший фамилию Лосев в качестве псевдонима, жил в Ленинграде, работал журналистом и редактором, а в 1976 году эмигрировал в США. В конце 1970?х годов он поступил в аспирантуру Мичиганского университета, чтобы получить возможность преподавать историю русской литературы в университете. Там он стал изучать то, с чем постоянно имел дело в СССР: 13 лет Лосев работал редактором в пионерском журнале «Костер» и по работе постоянно встречал примеры эзопова языка (благодаря этому в книге есть много иносказаний из детской литературы). Но, кроме научного интереса к эзопову языку, на решение Льва Лосева выбрать именно эту тему повлияла семейная история.
В 1964 году в журнале «Наш современник» вышла подборка стихов британского поэта Джемса Клиффорда в переводе советского поэта Владимира Лифшица[4 - Клиффорд Д. Порядок вещей // Наш современник. 1964. № 7. С. 56–61.]. Погибший на фронте Клиффорд писал язвительные баллады о войне и власти – они были чем-то похожи на тексты Киплинга и Роберта Бёрнса, и неудивительно, что эти баллады стали популярны среди советской интеллигенции. Самое известное стихотворение Джемса Клиффорда – «Квадраты». Они произвели на публику довольно сильное впечатление: кое для кого это стало аргументом, что в СССР теперь можно напечатать что угодно[5 - Колкер Ю. Порядок вещей. О стихах Владимира Лифшица // Континент. 1986. № 48. С. 342.]. Цензура пропустила это стихотворение в печать: несмотря на бунтарское содержание, оно принадлежало британскому поэту и, значит, бичевало пороки капитализма.
И всё же порядок вещей нелеп.
Люди, плавящие металл,
Ткущие ткани, пекущие хлеб, —
Кто-то бессовестно вас обокрал.
Не только ваш труд, любовь, досуг —
Украли пытливость открытых глаз;
Набором истин кормя из рук,
Уменье мыслить украли у вас.
На каждый вопрос вручили ответ.
Всё видя, не видите вы ни зги.
Стали матрицами газет
Ваши безропотные мозги.
Вручили ответ на каждый вопрос…
Одетых и серенько и пестро,
Утром и вечером, как пылесос,
Вас засасывает метро.
<…>
Ты взбунтовался. Кричишь: – Крадут! —
Ты не желаешь себя отдать.
И тут сначала к тебе придут
Люди, умеющие убеждать.
Будут значительны их слова,
Будут возвышенны и добры.
Они докажут, как дважды два,
Что нельзя выходить из этой игры.
И ты раскаешься, бедный брат.
Заблудший брат, ты будешь прощен.
Под песнопения в свой квадрат
Ты будешь бережно возвращен.
А если упорствовать станешь ты:
– Не дамся!.. Прежнему не бывать!.. —
Неслышно явятся из темноты
Люди, умеющие убивать.
Ты будешь, как хину, глотать тоску,
И на квадраты, словно во сне,
Будет расчерчен синий лоскут
Черной решеткой в твоем окне.
А через десять лет к биографии Джемса Клиффорда добавился поразительный штрих: его никогда не существовало. Британского поэта выдумал[6 - Лосев Л. В. Упорная жизнь Джемса Клиффорда: возвращение одной мистификации // Лосев Л. В. Солженицын и Бродский как соседи. СПб.: Изд-во Ивана Лимбаха, 2010.] его переводчик Владимир Лифшиц, отец Льва Лосева. Лифшиц был советским поэтом, в частности, он был автором или соавтором[7 - Дочь поэта Вадима Коростылева говорит, что авторство песни «Пять минут» полностью принадлежит Владимиру Лифшицу. См.: Исполнилось 100 лет со дня рождения автора песни из фильма «Карнавальная ночь» // Московский комсомолец. 03.08.2023. https://www.mk.ru/culture/2023/08/03/ispolnilos-100-let-so-dnya-rozhdeniya-avtora-pesni-iz-filma-karnavalnaya-noch.html (дата обращения: 06.12.2023).] слов знаменитой песни «Пять минут» из фильма Эльдара Рязанова «Карнавальная ночь» 1956 года. Для того чтобы иметь возможность говорить о жизни в СССР, Лифшиц совершил изящный побег из своего подцензурного «квадрата» в маске британского поэта. Эта история произвела на Льва Лосева большое впечатление и в личном, и в научном плане. В диссертации он описывает феномен квазиперевода, используя в том числе и историю отца как уникальную форму советского эзопова языка (с. 131–133 настоящего издания).
В 1981 или 1982 году[8 - В 1981 году рукопись диссертации поступила в библиотеку Мичиганского университета. См.: https://deepblue.lib.umich.edu/handle/2027.42/ 158303?show=full (дата обращения: 05.12.2023).] в Мичиганском университете Лев Лосев успешно защищает диссертацию «Эзопов язык в русской литературе». Однако русскоязычная (и, видимо, оригинальная) версия диссертации никогда не была опубликована, в отличие от сокращенной англоязычной, которая была издана в Мюнхене очень маленьким тиражом в 1984 году[9 - Loseff L. On the beneficence of censorship: Aesopian language in modern Russian literature. M?nchen: Verlag Otto Sagner, 1984.].
Русскоязычной аудитории не очень привычно видеть публикацию диссертационной рукописи. Обычно такие рукописи тяжеловесны и переполнены «волапюком»[10 - Волапюк (volapuk) – так назывался международный научный язык, который пытался создать и внедрить немецкий священник Иоганн Шлейер.] (непонятным научным языком), чтобы сделать текст более солидным и понятным только узкой группе посвященных. Книга Лосева совершенно не такова. Он в принципе писал легко и интересно, а научные концепции умел объяснять буквально несколькими словами. Если бы мне пришлось подбирать литературный жанр, с помощью которого можно было описать книгу Льва Лосева, я бы сказала, что это интеллектуальный детектив. По ходу чтения нам придется искать второе дно в каждой предложенной фразе и заниматься дешифровкой невинных детских стишков.
С тех пор как книга Лосева упала мне в руки, мне страстно хотелось ее издать и написать для нее предисловие. Кроме личного интереса, у меня есть и академическая цель. Несмотря на то что к помощи эзопова языка прибегали поколения советских авторов и читателей, хороших академических исследований советской системы иносказаний практически не существует (легкость и непрозрачность предмета исследований – одна из причин этого игнорирования). А интерес среди россиян к эзопову языку растет, особенно сейчас, в 2024 году. Поэтому я чувствую необходимость (может быть, излишнюю) в этом предисловии объяснить читателю некоторые вещи, которые не вошли в книгу Льва Лосева.
Во-первых, мы подробно обсудим, что такое эзопов язык, насколько он уникален, в каких отношениях он находится с системой других «тайных языков» и чем они различаются, а также в чем заключается функция эзопова языка. Только ли сокрытие информации является его главной задачей?
Во-вторых, я бы хотела подробно остановиться на главном открытии Льва Лосева – его семиотической концепции: как устроена передача автором эзоповых сообщений для идеального читателя, на чем основывается шифрование (то, что Лосев называет «экраном») и дешифровка («маркер» в концепции Лосева).
Ну и наконец, наверняка к этому моменту бдительный читатель уже обратил внимание, что книга Лосева построена на литературных примерах, а в начале моего текста речь шла про устные разговорные формы. Это не случайно. Эзопов язык не мог бы стать таким успешным приемом в советской литературе 1970?х годов, если бы вокруг него в устном общении не существовало еще больше иносказаний. И поэтому мое вступление называется «тайные советские языки». Если книга Лосева – о тайном языке в литературе, то мое предисловие – про эзопов язык вне ее.
Антиязыки: конспираци?я и подмигивание
Перед тем как перейти к истории советского эзопова языка, нам необходимо спросить себя: а откуда он берется? Ведь советский эзопов язык не возник сам по себе. Существуют социальные причины, которые приводят к развитию иносказательной речи в том или ином контексте, и это означает, что мы должны посмотреть на эзопов язык и его «родственников» (о которых речь пойдет ниже) как на системное явление и задаться вопросом – каковы функции этого явления?
Нам всем знакомы слова бухать (в значении ‘употреблять алкоголь’), лох (‘простофиля’) и клево (‘хорошо’). Но не все знают, что слова эти пришли в наш повседневный язык через воровской жаргон из тайного профессионального языка бродячих торговцев[11 - О бухать (или бусать) и клево см. подробнее: Приемышева М. Н. Тайные и условные языки в России XIX века. Т. I. СПб.: Нестор-История, 2009. С. 173, 372. Про слово лох см.: Арапов М. В. К этимологии слова офеня // Этимология. Принципы реконструкции и методика исследования. М.: Наука, 1965. С. 120.]. Они называли себя суздала, масы или масыки – мы же знаем их под названием офени[12 - Старая гипотеза, что слово офени происходит от слова «афинский», т. е. «греческий», не выдержала более поздней критики. Согласно гипотезе лингвиста М. Арапова, офени – это более широкое название бродячих торговцев, которые торговали религиозными предметами культа, и происходит оно от слова ахвес (Яхве; ‘бог’) с заменой [хв] на [ф]. См.: Арапов М. В. Указ. соч. С. 124.]. В XVIII и XIX веках масыки ходили от ярмарки к ярмарке во Владимирской губернии, продавали иконы, а также всякую контрабанду. Им нужен был свой тайный язык, чтобы скрывать информацию от посторонних и узнавать своих (масы – самоназвание офеней – происходит от слова «я, наш, свой»[13 - Арапов М. В. Указ. соч. С. 123.]). И кстати, знаменитая «блатная феня» (криминальное арго) – это искаженное слово офеня[14 - Приемышева М. Н. Указ. соч. С. 348.].
Кроме офенского наречия, на российских дорогах в XIX веке можно было встретить совершенно непонятную для непосвященных речь шерстобитов, шаповалов, коновалов, олонецких стекольщиков и рязанских портных, вятских бурсаков, тульских нищих и гродненских лаборей[15 - Крестьяне, которые занимались отходным промыслом и мелкой торговлей.], харьковских невлей[16 - Бродячие украинские певцы.] и киевских лирников[17 - Тоже бродячие певцы. Подробное описание этих языков можно найти в этой основательной монографии: Приемышева М. Н. Указ. соч.]. И это если еще не считать тарабарщину – воровской язык.
Это – тайные профессиональные «языки». Слово «языки» здесь неслучайно написано в кавычках: они не являются полноправной естественной языковой системой. И киевский лирник, и офенский торговец могли говорить и на обычном повседневном языке, когда им не требовалась конспирация или демонстрация принадлежности к своей группе. Такие «языки» – «надстройка» над существующим языком, и поэтому лингвисты предпочитают называть это явление не «языком», а «регистром» (это набор языковых практик, которые возникают только в очень определенных социальных контекстах)[18 - См.: Halliday M. A. K. Language as Social Semiotic. London: Hodder Arnold, 1978; Agha A. Registers of Language // A Companion to Linguistic Anthropology. Hoboken, NJ: Blackwell Publishing Ltd., 2004. P. 23–45.].
И лингвисты, и социальные антропологи, которые изучали тайные языки, долгое время считали, что они существуют для сокрытия информации от внешнего нежелательного цензора, например от полиции. Такой точки зрения некоторые лингвисты придерживаются и сейчас. Например, в 2009 году в Петербурге вышла основательная двухтомная монография «Тайные и условные языки в России. XIX век», автор которой, лингвист Мария Приемышева, исходит из предпосылки, что тайные языки – это «различные способы языковой игры, намеренно используемые в конспиративных целях», а возникают они «с целью замкнутого общения»[19 - Приемышева М. Н. Указ. соч. С. 11.].
Я совершенно не отрицаю необходимость в сокрытии информации (особенно в лагере или тюрьме – об этом речь пойдет в разделе «Эзопов язык в неволе»), но тем менее мне кажется важным обратить внимание читателя на другую функцию тайных языков, практически проигнорированную современными отечественными исследователями. На эту особенность в страшных обстоятельствах обратил внимание известный филолог Дмитрий Лихачев. В 1928 году будущий академик был арестован и до 1931 года находился в Соловецком лагере, где имел несчастье близко изучить этнографию и язык преступного мира. В 1935 году, после возвращения из «Соловков», он пишет статью о воровской речи (причем пишет ее на эзоповом языке – если читатель не знает, где Лихачев собирал материал, то никогда не догадается). И в этой статье Лихачев пишет о том, что криминальный жаргон, который он наблюдал довольно близко, вовсе не использовался для конспирации. «Воровская речь может только выдать вора, а не скрыть задумываемое им предприятие: на воровском языке принято обычно говорить между своими и по большей части в отсутствии посторонних»[20 - Лихачев Д. С. Черты первобытного примитивизма воровской речи // Язык и мышление. III–IV. М.; Л., 1935. С. 52.].
Спустя 40 лет лингвист Бхактипрасад Маллик, изучавший бенгальское криминальное арго, спросил 400 своих собеседников, зачем им этот жаргон[21 - Mallik B. Op. cit.]. Самым популярным ответом было ожидаемое объяснение про необходимость конспирации (39,5%), но вслед за ним шло и другое, не менее популярное: это просто «просто тяга к красоте речи», стремление выделиться с ее помощью (33%).
Стремление говорить на тайном языке внутри своей группы вряд ли возникает на пустом месте. Социолингвист Майкл Халлидей считал, что непонятная для окружающих речь позволяет создать и поддерживать собственную иерархию, которая не просто дополняет, но переворачивает привычную для этого мира социальную структуру. Поэтому Халлидей предложил называть тайные профессиональные языки – антиязыками[22 - Halliday M. A. K. Anti?languages // American Anthropologist. 1976. Vol. 78. № 3. P. 570–584.].
Согласно идее Халлидея, антиязыки создают альтернативную реальность по крайней мере двумя способами. Во-первых, практически не трогая синтаксис и слабо меняя фонетику и морфологию, антиязыки сильно перестраивают свой лексический состав (такое явление Халлидей называл релексикализацией). Язык офеней и воровской жаргон[23 - О наращивании лексики в воровском жаргоне можно прочитать тут: Лихачев Д. С. Черты первобытного примитивизма воровской речи // Язык и мышление. Le langage et la mentalitе. М, Л: Изд-во АН СССР. № III–IV. 1935. С. 47–100.] и любой тайный профессиональный язык включают в себя набор новых, существующих только внутри социальной группы слов. Во-вторых, некоторые понятия внутри группы перепредставлены количественно. Мы все сталкивались с этим явлением (особенно страдают переводчики). Откройте любой словарь сленга: вы увидите длинный ряд слов, которые, по сути, означают только одно понятие. Например, в тайном бенгальском языке, распространенном в криминальной сфере Калькутты 1970?х годов есть 24 специальных слова, нюансированно передающие понятие «молодая девушка»[24 - Mallik B. Language of the Underworld of West Bengal. Research Series. № 76. 1972. Calcutta: Sanskrit College. P. 22–23.]. Они подчеркивают ценности, важные внутри данной группы: жаргонные слова усиливают патриархальные отношения и часто описывают женщину как пассивный сексуальный объект.
В 1990 году польский лингвист Анна Вежбицка, эмигрировавшая в Австралию, написала статью «Антитоталитарный язык в Польше»[25 - Wierzbicka A. Antitotalitarian language in Poland: Some mechanisms of linguistic self-defense // Language in Society. 1990. Vol. 19. № 1. P. 1–19. Сокращенный русский перевод можно найти тут: Вежбицка А. Антитоталитарный язык в Польше: механизмы самообороны // Вопросы языкознания. 1993. № 4. С. 107–125.]. В этой ставшей очень известной работе Вежбицка уточняет и дополняет многие идеи Халлидея. Она описывает антиязык как «языковую самооборону», возникшую в социалистической Польше 1970–1980?х годов. Носители польского антиязыка – не криминальное меньшинство (как считал Халлидей), а большинство жителей Польши, и для них антиязык является не выученным, а родным. Но самое главное – это язык политической борьбы: он помогает говорящему оказаться вне правил социалистической системы, разрушить ее, предложив альтернативные (часто обидные или презрительные) названия для сакрализованных объектов. Например, тайная политическая полиция официально называлась Отделом государственной безопасности, и ее сотрудники говорили «Безопасность» или «аппарат», а носители польского антиязыка – только «УБ» (Urzad Bezpieczenstwa). Формально это просто обычная аббревиатура, но, по утверждению Анны Вежбицка, ее использовали – с оттенком презрения – только те люди, которые воспринимали себя вне этой системы и даже в оппозиции к ней. Кроме того, аббревиатура УБ слегка созвучна слову ubikacja (‘уборная’).
Но, чтобы русскоязычному читателю был более понятен механизм этой «языковый самообороны», лучше обратиться к рассмотрению современного русского примера. В современной России есть официальное название институции, которая в последнее время взяла на себя контроль внутренней политики. Это Администрация президента РФ. Большое количество россиян, которые находятся в сложных отношениях с действующей властью, называют Администрацию Президента РФ просто аптека, апешечка или даже Анна Павловна (так комически расшифровывается аббревиатура АП). Такие внешне невинные, панибратские, презрительно-ласкательные имена вряд ли могут встретиться в речи сторонника действующего режима. Они позволяют продемонстрировать, что говорящий как бы «вынимает себя» из официальной российской иерархии. Тот, кто называет Администрацию Президента «Анной Павловной», показывает, что он относится к большому и пугающему институту как к неприятной тетке. Эти субституты не просто описывают неприятную реальность с юмором – они могут трансформировать понимание этой реальности, делая ее менее страшной и таким образом помогая выжить.
Слегка романтическая концепция Анны Вежбицкой предполагает, что антитоталитарный язык всегда сражается, чтобы в конечном итоге разрушить идеологический контроль. Я бы сказала, что это не прямой протест, но способ объединения слабых за спиной «сильных» с целью создать ту самую альтернативную реальность, где нет страшных институций, а есть «аптека» или «уборная» (тут можно вспомнить, как некоторые россияне, недовольные деятельностью Министерства культуры, стали называть это учреждение «прачечная», цитируя известный анекдот[26 - Такое презрительное прозвище Министерства культуры восходит к анекдоту: «Звонок: „Простите, это прачечная?“ – „Х…чечная! Это Министерство культуры“».], и это презрительное прозвище постепенно закрепилось).
С точки зрения социальных антропологов, возникновение антиязыков в авторитарных и тоталитарных режимах есть часть более общего феномена – «оружия слабых». Антрополог Джеймс Скотт во время полевых наблюдений в Малайзии обратил внимание, как крестьяне, которые не могут себе позволить вступить в прямой конфликт с налоговыми инспекторами, прибегают к самым разным формам косвенного – и главное, ненасильственного – сопротивления. Кланяясь и приветствуя очередного сборщика налогов, малазийский крестьянин держит «фигу в кармане»: он сделает неприличный жест, понятный только своим, или расскажет в кругу семьи крайне непристойную шутку после его отъезда. Такое ненасильственное сопротивление власти – «оружие слабых» (weapon of the weak) – может выражаться в песне, анекдоте, словечках для «своих», обидных прозвищах и даже в саботаже[27 - Scott J. Weapons of the Weak: Everyday Forms of Peasant Resistance. New Haven: Yale University Press, 1985.]. Это подмигивание для своих и высмеивание чужих возникает во многих культурах и в самых разных формах. Например, в оккупированной нацистами Норвегии были распространены скрытые знаки ненасильственного сопротивления[28 - Об этих скрытых знаках норвежского сопротивления подробнее можно прочитать в работах: Stokker К. Folklore Fights the Nazis: Humor in Occupied Norway, 1940–1945. London: Fairleigh Dickinson University Press, 1995. P. 207–209; Riste О, N?kleby B. Norway 1940–45: The Resistance Movement. Oslo: Nor-Media A/S, 1970. P. 17; Wehr Р. Nonviolent Resistance to Nazism: Norway, 1940–45 // Peace & Change. 1984. Vol. 10. № 3–4. P. 89.]. Студенты цепляли канцелярские скрепки за лацканы пиджаков, а в верхнем кармане у них могла торчать деревянная спичка головкой кверху. Некоторые граждане прикрепляли горошинку к пиджаку. Расшифровывались знаки следующим образом: скрепка – объединение против нацистов, спичка – знак «пламенной» ненависти к нацистам, а норвежское слово erter (‘горошек’) означает «дразнить». Но их назначение – не только и не столько передать скрываемую информацию, сколько объединить людей, продемонстрировать солидарность, незаметно подмигнуть собеседнику, чтобы он почувствовал, что он не один.
Теперь мы понимаем, что советская система иносказаний не выросла случайно, как сорняк на тщательном прополотом поле. Нет, это – закономерное явление, и дело не только и не столько в отчаянной борьбе с российской (а потом и советской) цензурой, как пытались доказать многие исследователи. Настоящая причина лежит гораздо глубже: эзопов язык – один из видов антиязыка – является еще и способом «вынуть себя» за рамки официальной культуры и через это солидаризироваться с теми, кто думает так же.
Эволюция «эзоповского наречия»: 1870–2024
Само по себе словосочетание «эзопов язык» отсылает к легендарному древнегреческому сочинителю басен Эзопу, который использовал рассказы о животных как метафору человеческого мира. Согласно некоторым античным источникам, он был фригийским рабом и умел выпутываться из сложных ситуаций благодаря своему остроумию и хитрым иносказаниям.
Скорее всего, выражение «эзопов язык» в привычном нам значении – печальное российское изобретение. В других европейских языках[29 - Существует французское выражение langue d’Esope, которое тоже отсылает к преданию о Эзопе, но не к привычным нам басням. В этой истории хозяин заставил своего раба Эзопа приготовить самый вкусный ужин гостям, и он приготовил вареный язык, потому что язык – в значении «речь» – самое сладкое и приятное на земле, а когда на следующий день его заставили приготовить самое невкусное, он также приготовил язык, потому что язык – самый лживый инструмент. Таким образом, французское выражение имеет значение, отличное от российского выражения. Langue d’Esope – так можно сказать о фразе или ситуации, которая имеет одновременно два противоположных толкования: Toutes technologies, comme la langue d’Esope, peuvent ?tre les meilleures ou les pires choses [Все технологии, как язык Эзопа, могут быть как лучшими, так и худшими из вещей]. См. Толковый словарь французского языка онлайн: https://fr.glosbe.com/fr/fr/langue%20d’Esope (дата обращения: 06.12.2023).], несмотря на кажущуюся простоту, этого устойчивого выражения со значением «система иносказаний для обмана цензора», видимо, нет.
Появление понятия эзопова языка связано с литературно-цензурной «гонкой вооружений», активно развивающейся в Российской империи XIX века. Количество печатных текстов постепенно увеличивалось вместе с ростом грамотного населения в российских городах в 1860–1890?е годы, и российские цензоры стремились поставить на «поток» контроль за литературой и периодической печатью[30 - Рейфман П. С. Цензура в дореволюционной, советской и постсоветской России: В 2 т. Т. 1. Вып. 3: 1855–1917 гг. М.: Пробел-2000, 2017. С. 22.]. Цензорам было предписано правилами искать не только явную, но и скрытую крамолу в каждом произведении до его отправки в печать. В ответ русские литераторы и издатели использовали искусство намеков и сложных ассоциаций, чтобы спасти свои тексты.
Автором выражения «эзоповский[31 - Вообще, в конце XIX века и начале XX века прилагательное «эзоповский» встречается даже чаще, чем «эзопов» [язык] в языке повседневных записей. См. корпус дневников «Прожито»: https://corpus.prozhito.org (дата обращения: 07.12.2023).] язык» часто называют сатирика, писателя и журналиста Михаила Салтыкова-Щедрина. И действительно, он часто употреблял это выражение, и, как правило, неодобрительно. Для него эзоповский язык – это язык раба, которого вынудили его использовать: «Я – русский литератор и потому имею две рабские привычки: во-первых, писать иносказательно и, во-вторых, трепетать. <…> Создалась особенная, рабская манера писать, которая может быть названа езоповскою, – манера, обнаруживавшая замечательную изворотливость в изобретении оговорок, недомолвок, иносказаний и прочих обманных средств» – писал он в 1875 году[32 - Салтыков-Щедрин M. E. Недоконченные беседы («Между делом»). СПб.: Н. П. Карбасников, 1885 (1875). С. 54.].
В последней четверти XIX – начале XX века литераторы и политические деятели активно используют «язык раба» на практике, а само выражение продолжает распространяться, в основном ограничиваясь журналистскими фельетонами.
Расширение сферы использования «эзопова языка» наступает во время Первой мировой войны. В дневниках начинают упоминаться письма на фронт или с фронта, авторы которых обманули цензуру с помощью иносказаний[33 - Читатель сам может проверить это утверждение, воспользовавшись корпусом дневников «Прожито» (около 3 тысяч текстов): в 1910–1930?е годы выражение «язык эзопов» или «эзоповский язык» в значении «способ обойти цензуру» стало регулярно встречаться в дневниках, чего не происходит в предыдущую эпоху.]. Молодой физик Сергей Вавилов, будущий академик, в своем дневнике 1915 года сообщил о получении из дома письма с зашифрованным сообщением о погроме: «…эзоповским языком пишут, что в Лондоне разбито 150 немецких лавок»[34 - Вавилов С. И. Дневники, 1909–1951. В 2 книгах. Книга 1. 1909–1916. М.: Наука, 2012. Запись от 21 июня (8 июня) 1915 г.].
Владение эзоповским наречием становится важным навыком выживания, и во время войны он переходит из письменного текста в среду устных разговоров. Например, поэтесса Зинаида Гиппиус гордилась своим умением говорить на устном эзоповом языке: «Не надо думать, что это мы столь свободно говорим по телефону в Петербурге. Нет, мы умеем не только писать, но и разговаривать эзоповским языком»[35 - Гиппиус З. Дневники (1 сентября 1914 г. – 12 января 1919 г., 6 апреля 1940 г. – 22 июня 1941 г.) // РГАЛИ. Ф. 154. Оп. 1. Ед. хр. 16–18. Цит. по: https://corpus.prozhito.org/note/505825 (дата обращения: 07.12.2023).].
После революции 1917 года в советской стране складывается новая, тоталитарная система, в рамках которой власть поощряла говорение только на одном, одобряемом, языке. Любые высказывания граждан стали подлежать постоянному контролю, а крамольные высказывания – наказанию. К концу 1920?х годов складывается и система советской цензуры Главлит[36 - Блум А. В. Советская цензура в эпоху тотального террора. 1929–1953. СПб.: Академический проект, 2000.], и политический мониторинг повседневных речей советских граждан (так называемые «сводки о настроениях»), который осуществлялся политической полицией. Реальные цензоры (в тюрьме, в лагере, в литературном журнале) советской эпохи контролировали высказывания советского человека, тщательно выискивая среди них неправильные. К перечню этих цензоров стоит добавить еще и «горизонтальных цензоров» – соседей, коллег. Они в любой момент, по принуждению или из высоких идеологических соображений, могли найти в чужом высказывании что-нибудь неправильное и донести на автора совершенно невинной реплики.
В такой ситуации устные иносказания становятся средством для спасения от ареста. 28 июля 1925 года Алексей Орешников, известный специалист по русской и античной нумизматике, запишет в своем дневнике[37 - Орешников А. В. Дневник. 1915–1933: В 2 кн. / Сост. П. Г. Гайдуков и др. М.: Наука, 2010. Запись от 28 июля (15 июля) 1925 года.]: «Как противен этот езоповский язык, который привился у нас! С другой стороны – что поделаешь? Если будешь говорить искренним языком – очутишься в ГПУ»[38 - ГПУ – Главное политическое управление (то есть по сути политическая полиция).]. Ему, 70-летнему историку, тотальное использование эзоповского языка в 1925 году кажется чем-то новым (даже по сравнению с борьбой с царской цензурой), неприятным явлением, но спасающим от излишнего внимания политической полиции.
Политическая полиция не могла не реагировать на попытки граждан избежать внимания цензоров. Борьба чекистов с эзоповым языком и сатирическим изображением действительности хорошо отражена в анонимном стишке, который ходил по рукам в Москве 1933 года:
Однажды ГПУ пришло к Эзопу
И – хвать его за жопу.
Смысл басни ясен —
Не надо басен![39 - Вокруг этого стихотворения существует целый исследовательский фольклор. Считается, что его автор – литератор Николай Эрдман. Согласно слухам, якобы он озвучил этот текст в 1933 году во время съемок фильма «Веселые ребята», что немедленно стало причиной ареста. Владимир Масс, Эмиль Кроткий и Николай Эрдман действительно были арестованы в 1933 году за «антисоветские басни». Во время следствия они сознались в сочинительстве около 30 басен, но среди них нет этого стишка про Эзопа и ГПУ (Киянская О., Фельдман Д. Словесность на допросе: Следственные дела советских писателей и журналистов 1920–1930?х годов. М.: Неолит, 2018. С. 122). Скорее всего, стишок был более поздней анонимной реакцией на аресты сатириков, обвиненных в сочинительстве басен, ведь в нем говорится буквально, что ГПУ пришло к современным «эзопам».]
После смерти Сталина в 1953 году и окончания эпохи сталинизма система репрессий изменилась. Гораздо меньше людей преследовали физически: меньше арестовывали, гораздо реже отправляли в лагеря. Но контроль за жизнью советских граждан никуда не делся, просто он стал более дистанционным. Зато ощущение этого контроля среди тех советских граждан, которым было что скрывать, было повсеместным. Иногда этот страх перед вездесущими «ушами» и «глазами» Комитета государственной безопасности приобретал гротескные формы. Недаром в 1970?е годы среди жителей Москвы и Ленинграда ходил слух, будто нельзя читать самиздатовскую литературу на скамейке в парке, потому что «они все видят со спутника»[40 - Интервью с Валерием Д. (1957 г. р., Санкт-Петербург). Записано А. Кирзюк и А. Архиповой в 2019 году.].
Один из способов контролировать частную жизнь не самых лояльных граждан была так называемая прослушка – дистанционное подключение агентов спецслужб к домашнему телефону. Те, кто боялись такого контроля, закрывали телефон подушкой или включали на полную мощность воду в ванной, чтобы шум мешал прослушке.
Боязнь прослушки заставляла людей избегать опасных разговоров вслух – Лидия Чуковская вспоминает, как Анна Ахматова у себя дома не решалась вслух читать новые стихи:
Анна Андреевна <…> у себя в Фонтанном Доме не решалась даже на шепот; внезапно, посреди разговора, она умолкала и, показав мне глазами на потолок и стены, брала клочок бумаги и карандаш; потом громко произносила что-нибудь светское: «хотите чаю?» или: «вы очень загорели», потом исписывала клочок быстрым почерком и протягивала мне. Я прочитывала стихи и, запомнив, молча возвращала их ей. «Нынче такая ранняя осень», – громко говорила Анна Андреевна и, чиркнув спичкой, сжигала бумагу над пепельницей[41 - Чуковская Л. Записки об Анне Ахматовой. М.: Согласие, 1997. С. 7.].
Страх прослушки был отражен и в популярном советском анекдоте:
Телефонный звонок:
– Позовите, пожалуйста, Абрамовича.
– Его нет.
– Он на работе?
– Нет.
– Он в командировке?
– Нет.
– Он в отпуске?
– Нет.
