скачать книгу бесплатно
Иллюзии. Новеллы
Лорьяк
Cборник коротких рассказов «Iluzioj» написан автором в 1982 году.Эта книга для тех, кто хочет получить удовольствие от захватывающих сюжетов, искусной игры слов и тонкого французского юмора, иногда переходящего в веселый абсурд.Данное издание в переводе И. Новиковой содержит 9 рассказов из оригинального сборника.
Иллюзии
Новеллы
Лорьяк
© Лорьяк, 2016
© Ирина Новикова, перевод, 2016
ISBN 978-5-4483-4452-7
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Иллюзии
Чемодан был тяжеленный.
Женщина казалась хрупкой – рядом с этим величественным багажом. Стройная, юная, темноволосая, кареглазая, кокетливая, с точеной фигурой, трогательно изящная. Японка.
Вполне логично, что она сразу же тронула его сердце. С первого взгляда от нее как будто повеяло духом юности, теплым дыханием той ситуации, которую он уже однажды испытывал тридцать лет назад и которую не надеялся испытать вновь.
Что Он вообще-то делал здесь, в зале ожидания Орли? Он, Паскаль Лоренс, известный беллетрист, выдающийся лингвист, автор многочисленных романов и новелл, известных во всем мире, член Академии, а с другой стороны, член Комитета УЭА и многих других важных ассоциаций. Неизменно элегантный, разумеется; но на три четверти седой, и со взглядом, порой полным разочарования, порой снисходительным, что было результатом слишком большого жизненного опыта. Им тогда владел каприз; каприз, к которому примешивалась некоторая доля бесцельного одиночества, немного меланхолии, немного тоски по «чему-то новому».
Он находился с друзьями в офисе парижской Ассоциации, когда секретарь объявила:
– На днях прибудет несколько коллег из разных стран. Есть среди вас добровольцы, которые согласились бы принимать их у себя или выполнять роль гидов?
Фактически, она обращалась к молодым людям, которые больше подходили для этой миссии и были то ли самоотверженны, то ли счастливы получить возможность реализовать таким образом одну из целей изучения эсперанто. Он сам удивился своему голосу, когда услышал произнесенные им слова:
– Кого бы вы порекомендовали мне?
Даже секретарь удивилась:
– Господин Лоренс? Вы действительно хотите взять на себя роль чичероне?
– А почему бы нет? Я буду чувствовать себя моложе.
– Хорошо. Итак, у меня есть пара из Югославии, одна бразильянка, одна японка, один немец…
– Из самой далекой страны.
– Так значит японка?
– Решено.
В результате, в тот солнечный августовский день он дежурил в парижском аэропорту в ожидании госпожи Китаогитсуми из Иокогамы, почти сожалея о своем импульсивном решении («за каким чертом я потащусь на Эйфелеву башню, в Нотр-Дам, Версаль, Лувр или Сакре-Кер) и отмеряя своими шагами скептицизм вынужденного безделья.
Но когда появился хрупко-грациозный силуэт, он почувствовал, что как будто начал таять, благодаря постоянно обновляющемуся чуду эсперанто.
– Вот достойный любви человечек, к которому я бы никогда не имел никакого отношения, с которым я бы даже никогда не решился заговорить. Но благодаря эсперанто, она приезжает с обратной стороны планеты, как мне кажется, с единственной целью – чтобы я встретил ее. Единственную. Только я. Полностью доверившись мне. Чтобы я открыл ей парижский мир. Как будто под знаком зеленой судьбы.
С распирающим грудь сердцем он мысленно послал благодарность памяти Заменгофа.
– Добро пожаловать в Париж! … госпожа Китаогитсуми.
Такими были слова банального приветствия, которые стали началом невообразимого приключения Паскаля Лоренса и которые должны были характеризовать всю его оставшуюся жизнь. Когда он подхватил чудовищно пухлый чемодан, закрыл за Ней дверцу своего автомобиля, припаркованного поблизости, и включил мотор, он уже мчался в другом мире…
Она приехала не прямо из Иокогамы. Она только что побывала на конгрессе в Штутгарте и приехала в Париж, чтобы провести здесь четыре дня перед длительным путешествием по Европе в многонациональной среде эсперантистов. Это был грандиозный вояж в ее жизни: большой, первый и, возможно, неповторимый. На протяжении многих лет супруги Китаогитсуми откладывали деньги на этот проект. Все было обустроено, тщательно организовано, все билеты куплены, места зарезервированы, взносы за конгрессы уплачены, когда… жестокий приступ подагры атаковал беднягу-мужа Китаогитсуми.
Суровой стала и ситуация. Что делать? Все отменить? Это предложила она. Это отверг он. Великодушно он отменил свою поездку:
– Езжай одна. Моя болезнь причиняет не столько боли, сколько неудобств, и не так страшна. Воспользуйся запланированной возможностью, не раздумывая. Я побываю в Европе в другой раз. Да хранит тебя бог!
Так она пересекла половину земного шара, хранимая богом в отсутствии мужа, чтобы посетить разные страны, города, музеи, гастрономические заведения, дворцы, замки, церкви, театры, единомышленников и заседания – в таком огромном количестве, из которого нормальный человеческий мозг не мог бы запомнить и десятой доли.
Поэтому она тоже отдыхала в «Ягуаре», убаюкиваемая быстрой ездой, рядом с Паскалем Лоренсом. Преображенным Паскалем Лоренсом. Уже много лет его международные связи больше завязывались в среде уважаемых знаменитостей, не обязательно людей строгих нравов, но, в общем, слишком поглощенных в свои правила, чтобы заставлять биться сердце ради посторонних дел, или абсолютных спиритуалистов. Со своей юношеской поры он помнил и другие, более теплые чувства окружающих его людей, но это было во времена, если не забытые, то, по крайней мере, безвозвратно ушедшие.
А сегодня у него было задание повозить эту восхитительную восточную куколку, искоса рассматривая ее фарфоровые щечки, и приятную полуулыбку, и подвижные гагатовые зрачки, и маленькие ручки – все настолько волнующе экзотичное, несмотря на европейский крой костюма. Интересно, сколько ей лет? Тридцать? Тридцать пять? Она выглядела на двадцать пять. Он решился спросить:
– Как тебя зовут?
– Нэнси.
– Но это не японское имя!
– Нет! Моя мама была до некоторого снобизма американизированной, и она захотела назвать меня американским именем.
– Надо же! Но она отчасти ошибалась, потому что имя Нэнси было заимствовано американцами. На самом деле, так называлась столица французской провинции Лоррен. У тебя французское имя.
– Правда?
Она не рассмеялась. Но как будто послышалась протяжная трель, которая хрустальным звоном зазвучала в его ушах, как гимн радости, и переросла в его сознании (Бог знает какими путями) в финал Девятой симфонии Бетховена. Автомобиль мчался вперед.
*
Три дня пронеслись, как во сне.
Но во сне, наполненном движением, на фоне циклона. Вихрь, который смел все сознание, кроме чувственного, все мысли, кроме тех, которые присущи только что повзрослевшему человеку; Паскаль не чувствовал себя помолодевшим; он «был» молод. Ему казались черными его волосы, упругими его мускулы, острыми его рефлексы. Он беззаботно бегал на цыпочках, взбегал по лестнице через две ступеньки, забыл про неприятности ревматизма. Идеи лились нескончаемым потоком, но ясные и светлые, как майский рассвет. Он чувствовал себя поэтом и сочинял стихи; певцом – и пел; остроумным – и острил; эрудированным – и демонстрировал эрудицию; блестящим – и сиял.
Он посетил с ней все, что можно, с восторгом исследователя неизведанного континента: Эйфелеву башню, Нотр-Дам, Версаль, Триумфальную арку, Мону Лизу, Фоли-Берже, Булонский лес. Вечерний круиз по Сене впечатлил его, как двойное освещение, изнутри и снаружи. Только по поводу могилы Наполеона его фундаментальные принципы пробовали тихо сопротивляться:
– Если бы существовала могила Гитлера, ты тоже пошла бы?
Но умильное выражение ее лица было обезоруживающим:
– Но мне бы так хотелось…
И они посетили могилу Наполеона.
Осознавала ли она, какое пламя она всколыхнула? Вероятно, нет. Тем более, что ее, наверняка, предупреждали о любвеобильных манерах французов, и она была подготовлена к тому, чтобы считать такое поведение нормальным, привычным в их среде. Разумеется, ее вины в этом не было, кроме непреднамеренной, заключавшейся в ее молодости, ее обаянии и привлекательности ее иностранного происхождения. Раза два-три она брала его за руку, но было бы неправильно придавать этому дружескому жесту провокационное значение, которого в нем не было. И как отказаться от приятной роли балуемой девочки рядом с пажом, предупредительно готовым исполнять каждое твое желание! Она обосновалась без лицемерных протестов в этом гнездышке заботливости и с нескончаемым удивлением сопровождала упоенным взглядом все объекты.
Одним из объектов часто было лицо Паскаля, когда он сообщал более-менее достоверную информацию о чем-то, и тогда удивленные глаза над безупречно ровной улыбкой – возможно, ироничной – делали его таким бледным, как будто вся кровь из его сосудов перетекала в сердце. Особенно, когда он путался, пытаясь отвечать на застигнувшие его врасплох вопросы, как этот:
– Почему в парижских барах телефонные кабинки соседствуют с туалетом?
В такие моменты возникало сомнение:
– Она доверяет моему мнению или издевается надо мной?
Она задавала много вопросов; говорила на эсперанто, как на родном языке; имела ясное представление обо всем, что мы посещали, точные знания об эсперантском движении. Ее умозаключения были скорыми и разумными, приправленными странноватым голосом, напоминавшим звуки клавесина. И Паскаль, у которого было право опасаться за какую-нибудь несчастную оппонентку, радовался случаю вести диалог на своем уровне.
Третий день завершился апофеозом. Монмартр. Ужин рядом с Мулен-Руж. Ночное созерцание панорамы Парижа с террасы на холме, россыпь отблесков на окнах под вращающимся сигнальным огнем Эйфелевой башни, скользящим по крышам. Кофе, ликеры, Плас дю Тертр… В полночь они спустились с холма, рука в руке, как жених с невестой, вслух считая ступеньки и споря, если результаты не совпадали. Они не смогли найти машину. Пришли к философскому решению, что ее украли. Продолжили путь пешком.
В два часа ночи, у крыльца своего отеля, она попросила дрожащим голосом, боязливо, чуть ли не стыдливо:
– Вы поцелуете меня?
Возможно, она верила в неизбежный французский ритуал. Либо восточная вежливость не терпела отказа. А может быть, что более вероятно, вино, ликеры, теплая августовская ночь вскружили ей голову.
Она подставила свои губы.
На один миг земля ушла из-под ног Паскаля Лоренса. В его венах забурлил поток кипящей лавы. Все колокола мира, собранные вместе, зазвонили в его голове в неописуемом хаосе. Его слух не воспринимал больше никаких звуков. Его закрытые глаза не помогли ему уединиться в космическом оазисе световых лет, раскинувшемся над парижским тротуаром. С этого момента Паскаль Лоренс, неотступный атеист, начал приобретать представление о сверхчеловеческом счастье и о Всемогущем…
Он едва заметил, как она с трудом высвободилась из его объятий и исчезла за дверью отеля. Словно во сне, он вернулся домой.
Ранним утром он позвонил:
– Спокойной ночи? – и, не дожидаясь ответа: – Во сколько тебя забрать?
Ее голос отозвался, смущенный, полный замешательства, не очень внятный:
– Нет… лучше не…
– Лучше что? Что не?
– Нет… будет лучше, если не…
Казалось, она не в состоянии привести в порядок свои мысли. И ее словарный запас странным образом ограничивался двумя словами: «лучше» и «не».
– Подожди! Я сейчас приеду!
Лоренс положил трубку. Через четверть часа он был в холле отеля:
– Можно госпожу Китаогитсуми?
– Она только что уехала.
– Ненадолго?
– Нет. Совсем. Она уехала из страны.
– Куда? У вас есть адрес для отправки писем?
– Да. Но, разумеется, мы не вправе сообщать его.
*
На этом опустился занавес, по завершению первого акта. С предстоящим периодом Страданий. На целых три дня Они прятались за кулисами. Это он предвидел, и это он должен был принять. Однако, несмотря на то, что он был готов к такому испытанию, оно разрушило все запруды его душевных сил. Словно раненый зверь, он испытывал бездонную печаль…
Но не это является темой нашего рассказа. С этого дня началась самая бредовая, самая безумная, самая причудливая переписка, о которой, возможно, слышали в эсперантском мире.
В день катастрофы Паскаль Лоренс сел за стол и потопил свои страдания в литературе. В его мозгу настойчиво вертелось стихотворение Ламартена: «O temps, suspend ton vol…», которое ему нравилось в такой форме: «Останови полет свой, о! время, останови его!…»
Но тогда он сдержал свой соблазн продолжить его. Хотя ситуация по духу была очень похожей, строки из Ламартена были слишком чужими. С другой стороны, в восьмидесятые «Озеро» уже было переведено. Возможно, не один раз. «Давай, не будем начинать сначала»! В конце концов, он считал, что Она заслуживает большего, нежели перевод; и прежде чем к нему пришло поэтическое вдохновение, он написал три трогающие за душу страницы, крик безнадежности, итогом которого могли стать приблизительно такие слова:
«Нэнси! Нэнси! Где ты сейчас?»
После чего он пошел в кино, где три раза подряд посмотрел японский фильм, абсолютно непонятный.
На следующий день родилось еще четыре страницы. На третий – шесть.
Это не решило почтовой проблемы. В какие страны она поедет? Вопрос был простой: достаточно было отбросить три или четыре страны, куда она не собиралась ехать. Однако, какой адрес следовало указать? Отправить на местные эсперанто-ассоциации? Возможно, но в каком порядке? В конечном счете, он решил отправить все в Иокогаму.
«Увы, неприятно то, что есть муж. Буду надеяться, что он не читает корреспонденцию жены. Но я не вижу никакого другого решения». И с легким неведением влюбленного он бросил все письма в почтовый ящик.
Когда, спустя месяц, госпожа Китаогитсуми вернулась домой, муж, после обмена взаимными неотложными комплиментами и приветствиями по поводу встречи, обратил ее внимание на странную деталь:
– Представляешь, какие необычные письма я получил на твое имя из Парижа во время твоего отсутствия? Почти в два килограмма весом! Посмотри сама.
Она открыла наугад первый конверт и тут же поняла, твердо заявив:
– Я не буду их читать, дорогой. И, не откладывая, все тебе расскажу. Тем более, что я ни в чем не виновата. Я хочу, чтобы ты знал, что во время моего трехдневного пребывания в Париже меня постоянно осаждал какой-то ненормальный, который настолько влюбился в меня, что я не нашла другого спасения, кроме бегства. Пожалуйста, отправь обратно этот поток страсти, сопроводив его строгим выговором, которого он заслуживает.
– Что, серьезно? А как его зовут?
– Ха! Только не упади! Паскаль Лоренс.
– Известный писатель?
– Он самый.
– Боже мой!
– Я то же самое думала, что и ты.
