скачать книгу бесплатно
После ареста журналисты расспрашивали Чикатило относительно его гомосексуальности. Он охотно поддержал эту тему:
– В детстве мальчики обзывали меня девчонкой. Теперь я уже толком не знаю, к какому полу в большей степени принадлежу… Мне нравятся мужские приставания.
– У вас были близкие друзья?
– Нет, у меня не было близкого друга. Я был погружен в мечты, жил воображением. Переживал несправедливые обиды.
Директор шахтинского училища отреагировал точно так же, как директор новочеркасского интерната, – первым делом надо избежать огласки, В советских условиях такое дело было особенно серьезным: к попытке изнасилования и совращения малолетнего присоединялся гомосексуализм – правонарушение, сурово каравшееся Уголовным кодексом СССР. Чикатило мог надолго угодить за решетку.
Но, может быть, вновь избежав кары, он поверил в собственную неуязвимость? Во всяком случае вскоре после этого он из сексуального маньяка превратился в убийцу.
Во время процесса часть российской прессы яростно обрушилась на руководителей учебных заведений, которые предпочли избежать огласки и не сдали маньяка в руки милиции. Но были и другие мнения: это ничего бы не изменило, поскольку примерно у 12 % из всех серийных сексуальных преступников, обследованных психиатрами института Сербского в течение последних двадцати шести лет, были выявлены нарушения сексуального поведения. О них были должным образом проинформированы власти, но соответствующие меры не приняты. 40 % из них имели судимость, причем 22 % – за сексуальные преступления.
После вынужденного увольнения из ПТУ № 33 Чикатило и думать не смел о преподавательской работе. Его репутация стала подмоченной, и руководители народного образования области не хотели рисковать.
В конце концов он нашел работу в городе Шахты – стал начальником отдела снабжения промышленного объединения «Ростовнеруд», включавшего в себя заводы, которые производили не-металлоносные материалы.
Эта должность, совершенно неизвестная на Западе, была одной из важнейших на социалистическом предприятии. Роль этих торговых представителей наизнанку заключалась в том, чтобы находить сырье и промежуточную продукцию, которые должны были дать их заводу возможность выполнить государственный план.
При рыночной экономике главная задача предприятия – продать свою продукцию, то есть найти покупателей. Чтобы добиться этого, посылают агентов и торговых представителей, которые должны знакомить с изделиями предприятия и находить для них сбыт. В плановой советской экономике единственное, что требовалось, – произвести определенное количество продукции. При таком планировании не учитывалось, нужны ли кому-нибудь изготовленные предметы и сколько. Потому порой продукция скапливалась на складах или в магазинных подсобках, не востребованная покупателем. Однако само по себе выполнение плана обеспечивало выплату зарплаты и премии государством.
Так, если план, составленный для фабрики, выпускающей кастрюли, предусматривал поставку в розничную торговлю миллиона кухонных принадлежностей, в интересах ответственных за выпуск продукции было поощрять изготовление мелких, легких и простых в производстве предметов. Таким образом, рынок оказывался заваленным жестяными стаканчиками.
Если же план составлялся не в штуках, а в тоннах продукции, место стаканчиков занимали огромные, тяжеленные котлы, потому что так заводу проще было выполнить план.
Ну а если конечный результат исчислялся в рублях, на рынок выбрасывали в больших количествах электрические самовары, которые стоили намного дороже.
Карикатура? Ничего подобного. В своей недавно вышедшей книге «Le Russisme» («Русизм») Виржини Куллудон (Coulloudon) рассказывает, что один из крупнейших в СССР заводов по изготовлению зерновых комбайнов «Ростсельмаш», расположенный как раз в Ростове-на-Дону, выпускал такие тяжелые машины, что ни один колхоз не соглашался их использовать из страха погубить поля. Вместо того чтобы обсудить с потребителями их потребности и выпускать подходящие машины, сотрудники предприятия предпочитали выполнять план и обеспечивать выпуск продукции любой ценой. Дирекция «Ростсельмаша» нашла оригинальный способ избавляться от нераспроданных излишков: машины бесплатно передавали руководителям сельскохозяйственных предприятий области, а те спешили загнать их в ангары и там забыть. И это лишь один из множества подобных примеров.
Так что советское предприятие могло совершенно не заботиться о судьбе выпускаемых им товаров. Зато ему приходилось проявлять чудеса изобретательности, чтобы раздобыть материальные ценности, которые позволят выполнить план и получить от государства причитающуюся за это кругленькую сумму в виде премии.
Отсюда важность роли снабженца, или толкача. Он должен толкаться во все двери (отсюда и пошло прозвище), чтобы найти не покупателей, но поставщиков, способных снабдить его завод сырьем и комплектующими деталями. Естественно, для выполнения своей работы снабженцы использовали те же приемы, что и торговые представители в других странах: подарки, выпивка, взятки и путевки на отдых в хороших, престижных местах.
Во время суда над Чикатило корреспондент одной из зарубежных программ телевидения, впервые услышав о существовании подобной системы, воскликнул:
– Если бы в моей стране так работали, она давно бы развалилась!
– А что, по-твоему, случилось с нашей страной? – печально отозвался кто-то.
Вот, значит, какая работа досталась Андрею Чикатило и позволила ему колесить по всему Советскому Союзу, оставляя за собой кровавый след.
Глава 4
Собственно говоря, это нельзя было назвать домом – скорее маленькая саманная хатка, полуразвалившаяся, окруженная забором из прогнивших и расшатанных досок. Давным-давно необитаемая, слегка покосившаяся, она стояла среди деревьев на берегу речки Грушевки, на окраине Шахт, и стала излюбленным местом игр живших поблизости детей; они приходили сюда играть в войну, стащив у родителей пилотки и выстрогав оружие из веток. Разумеется, храбрые красноармейцы всегда побеждали.
Жители немногочисленных соседних домов говорили поначалу, что жалко, чтобы хата стояла пустая, когда столько семей в городе ютятся в тесных комнатах. Но, когда летом 1978 года некто решился завладеть хибаркой, они отнеслись к нему с недоверием, словно боялись, что тот нарушит их покой. На самом деле, как вскоре выяснилось, новоприбывший, высокий седой человек с лицом «типичного дегенерата с газетной карикатуры», если воспользоваться выражением одного из корреспондентов «Литературной газеты», вовсе не думал там поселиться, а просто хотел иметь «дачу», чтобы время от времени приводить туда женщин. В общем, что-то вроде холостяцкой квартирки.
В течение всего лета и осени он часто появлялся здесь, всегда в сопровождении женщин или девушек. Но предполагаемые любовные игры никогда не затягивались. И гостьи уходили развеселившимися или разъяренными. Иногда они задерживались чуть подольше, и тогда выходили пьяными.
Один из местных жителей, назовем его Дворниковым, старший мастер на заводе и член народной дружины, стал присматриваться к этому типу и разузнавать о нем. И выяснил, что незнакомец занимает хату на вполне законных основаниях и, понятно, имеет право приводить туда кого захочет. В конце концов, это его дело.
Этого разъяснения, конечно, было мало для того, чтобы соседи перестали интересоваться редкими появлениями нового хозяина хаты и его подруг. Просто когда наступила зима и дни укоротились, труднее стало разглядеть девушек, которых он приводил.
– Смотри-ка, – однажды вечером сказал жене Дворников, – он вернулся. Свет горит.
Она мельком взглянула в окно. В самом деле, окно хаты светилось, и, несмотря на расстояние, она различила двигавшуюся за окном тень. Но у женщины было слишком много дел, и она вскоре забыла о незнакомце. Это было в пятницу, 22 декабря…
А в воскресенье, 24-го, на берегу Грушевки был обнаружен труп маленькой девочки. Вызвали милицию. На место выехала оперативная бригада отдела по расследованию преступлений.
* * *
Вскоре было установлено имя жертвы – девятилетнюю девочку звали Лена Закотина. За два дня до того родители заявили о ее исчезновении. Она не вернулась домой из школы.
Маленькая Лена была изнасилована и зверски убита ударами ножа. Судебно-медицинский эксперт установил, что смерть наступила не более 48 часов назад.
Следствие прежде всего заинтересовалось сексуальными маньяками и обитателями местных психиатрических клиник. Кто же еще мог совершить подобное преступление?
Того же мнения придерживался и следователь, назначенный прокуратурой. По советским законам, следственные отделы милиции имели право в одиночку заниматься только теми преступлениями, которые вызвали легкие телесные повреждения (менее десяти дней нетрудоспособности), тогда они сами расследовали дело и непосредственно передавали обвиняемого суду. Выполняя указания следователя, оперативная бригада внимательно изучила прошлое всех душевнобольных, проживавших в городе.
Тем не менее вскоре появилась другая версия. 22 декабря, под вечер, одна женщина обратила внимание на поведение мужчины, который явно старался уговорить девочку-школьницу пойти с ним. Человек этот произвел на нее очень неприятное впечатление: приглушенный голос, бегающие глаза, высокий, худой, на вид лет сорока. Длинный нос, оседланный очками, рот словно стянут к отсутствующему подбородку. Он ушел, и девочка нерешительно последовала за ним.
Другие свидетели добровольно явились дать показания в отдел уголовных расследований Управления внутренних дел города Шахты.
– Да, товарищ следователь, в тот вечер в хате действительно горел свет.
– Вы уверены, гражданин, что это было именно двадцать второго?
– Еще как уверен! В пятницу. Я прекрасно помню. Впрочем, я сказал об этом жене, она может подтвердить.
Для очистки совести офицер милиции послал участкового в развалюху у реки. Тот обошел кругом забора, заглянул внутрь. Дом был заперт, все на вид было спокойно. Он уже собирался уйти, как вдруг заметил на земле между домом и рекой подозрительные темные пятна…
Милицейская лаборатория подтвердила, что это действительно человеческая кровь. Внезапно «версия хаты» стала основной. Личность человека, время от времени бывавшего здесь, вскоре была установлена – Чикатило Андрей Романович, женат, имеет двоих детей. Он проживал с семьей в комнате общежития и исхитрился тайком купить «холостяцкую квартирку», чтобы заниматься там Бог знает какими мерзостями с женщинами и, возможно, даже с маленькими девочками! Однако прошлое его не вязалось с обликом садиста-убийцы: преподаватель с университетским дипломом, член партии.
Следователь, дав разрешение допросить Чикатило, все же продолжал заниматься маньяками и прочими рецидивистами. В результате вскоре обнаружили в картотеке милиции дело некоего Александра Кравченко, двадцати шести лет. Еще несовершеннолетним, он был судим за убийство, обстоятельства которого отчасти напоминали убийство маленькой Лены. Он был осужден на несколько лет и отбывал наказание в колонии. По достижении совершеннолетия Александр Кравченко добился условного освобождения. Он поселился в Шахтах, нашел работу, женился. Вскоре родился ребенок. Короче, человек вроде бы исправился, но продолжал оставаться под надзором милиции.
Оперативники вызвали его на допрос и, чтобы не терять даром времени, немедленно стали запугивать:
– Признавайся! Это ты ее убил!
– Как тебе не стыдно! Приставать к маленькой девочке! Мразь! Ублюдок!
Как ни странно, Кравченко практически не защищался. Милиционеры решили не отпускать его до истечения законных семидесяти двух часов задержания. И тот под давлением в конце концов сказал то, что им хотелось от него услышать. За время долгого пребывания в детской колонии он, должно быть, усвоил, что единственная защита от побоев и жестокого обращения – говорить и делать то, чего от тебя ждут[6 - Подробнее об этом можно прочесть в автобиографической книге Леонида Габичева «Детский ГУЛАГ».]. Конечно, он не знал подробностей, не мог рассказать, где совершил убийство, как была одета маленькая Лена. Но алиби у него было ненадежное: в тот вечер, когда было совершено преступление, Александр был дома, но некому было это подтвердить, кроме жены. К тому же он во всем признался. Разве этого недостаточно?
Когда истек срок задержания, оперативники представили в прокуратуру наскоро сшитое дело. Районный прокурор подписал ордер на арест Кравченко. Что касается следователя, он даже не воспользовался десятидневным сроком, предоставленным законом для того, чтобы собрать элементы обвинения, необходимые для открытия уголовного дела.
Разумеется, милиция потеряла интерес к Чикатило. После формального допроса его отпустили: Не могли же они, в самом деле, арестовать его за сексуальное непостоянство!
Что касается Кравченко, то он отказался от своих показаний и пожаловался на жестокое обращение, но ничего не помогло. Нужен был виновный, и этот вполне подходил. Двух положенных по закону месяцев хватило для того, чтобы подготовить дело для передачи в суд. И только тогда подсудимый смог обратиться к адвокату. Как правило, защитника назначало Министерство юстиции, но обвиняемый мог и сам выбрать его. Если же располагал средствами, то мог даже пригласить кого-нибудь из асов адвокатуры.
Даже самый компетентный адвокат, поскольку не был допущен к делу во время следствия, мог составить себе представление о нем лишь на основании собранных прокуратурой документов. При таких условиях правильную линию защиты выработать можно было лишь тогда, когда в обвинительном заключении наличествуют серьезные упущения. В большинстве же случаев адвокаты, напирая на смягчающие вину обстоятельства, просили суд о снисхождении.
С 1990 года адвокаты получили право помогать клиентам сразу после возбуждения уголовного дела. Сейчас они добиваются возможности приступить к работе еще до заключения под стражу, с момента задержания.
Но в 1979 году права защиты были еще очень ограниченными. Кравченко предстал перед Ростовским областным судом, где председательствовал судья Алексеев.
В то время суды создавались при помощи выборов. Они состояли из судьи и двух народных заседателей, избираемых на пять лет. У заседателей были равные права с судьей, единственная разница между ними заключалась в том, что последний председательствовал в суде. Принимая окончательные решения, члены суда определяли меру наказания в соответствии с Уголовным кодексом[7 - Сегодня в России представители судебной власти назначаются Министерством юстиции. Постепенно вводится в практику суд присяжных для слушания уголовных дел.].
После короткого заседания Ростовский областной народный суд приговорил Кравченко к высшей мере наказания, и это несмотря на его запирательства, которых, однако, было вполне достаточно для того, чтобы Верховный суд России отменил приговор и направил дело на доследование. Но этого никто не сделал.
В 1981 году Кравченко вновь предстал перед Ростовским областным судом, на этот раз под председательством судьи Ростаногова. Приговор, основанный на тех же следственных материалах, что и во время первого процесса, остался прежний, то есть смертный. Верховный суд под председательством судьи Смаква утвердил его, и 23 марта 1982 года Александр Кравченко был казнен. Ему исполнилось тогда двадцать девять лет.
* * *
Через девять лет после этого Чикатило признался в убийстве маленькой Лены, и в 1992 году президиум Верховного суда России реабилитировал Кравченко.
Исса Костоев, следователь, благодаря которому был задержан настоящий убийца (и о котором мы еще будем говорить в следующих главах) отправился вместе с двумя помощниками в затерянное посреди степей украинское село, где жила мать Кравченко.
Старая крестьянка радушно приняла городских гостей, напоила чаем. Костоев не знал, как начать разговор. В конце концов, набрав побольше воздуха, как будто готовясь нырнуть, он пробормотал:
– Ваш сын был невиновен. Его казнили напрасно.
На лице старухи отразились разом и жгучее горе, и полное непонимание: она уже много лет не имела никаких вестей от Александра и не знала о том, что его расстреляли. Никому – ни в суде, ни в милиции – и в голову не пришло сообщить матери об участи сына…
Глава 5
После признаний, сделанных Чикатило, в конце 1990 года ростовская прокуратура вновь вернулась к расследованию давнего дела Кравченко.
«Ошибки» сотрудников милиции были выявлены быстро: халатность, нарушение прав подследственного, давление с целью добиться признаний, отсутствие какого-либо критического суждения. Так, Кравченко не мог назвать хотя бы приблизительно возраст девочки, сказать, где он спрятал орудие убийства – кухонный нож. Кроме того, свидетельнице, которая незадолго до убийства видела маленькую Лену рядом с мужчиной и точно его описала, даже не устроили очной ставки с предполагаемым убийцей (равно как и с Чикатило). Следователь также получил свою порцию плетей: он собирал лишь обвинительные аргументы.
И все же в результате расследования не было предъявлено обвинение тем, по чьей вине Кравченко был казнен. Прокуратура, судя по всему, не в состоянии была определить, за какое преступление или правонарушение их следует наказать. И потом, разве можно было продемонстрировать, что они осудили невиновного, зная, что делают?
Приходилось принимать в расчет и другое соображение, на этот раз скорее политического плана: подобный опыт «правосудия» был, к сожалению, при советском режиме достаточно распространенным явлением. Идеологические требования порой преобладали над соображениями, продиктованными простым здравым смыслом. И, поскольку преступность считалась чисто капиталистическим явлением, она должна была исчезать по мере строительства социалистического общества. Под этим подразумевалось, что статистика преступлений и правонарушений[8 - Слова «преступление» («crime») и «правонарушение» («delit») переводятся на русский язык одним словом преступление, так что между тем и другим нет разграничения, какое существует во Франции.] должна уменьшаться с каждым годом.
Но влияние планирования не ограничивалось уменьшением числа правонарушений. Милиция со своей стороны должна была работать все лучше и лучше и добиваться все более убедительных результатов. Эти успехи исчислялись при помощи обязательного для сотрудников отделов уголовных расследований «процента раскрываемости».
Для Амурхана Яндиева, следователя по особо важным делам Ростовской областной прокуратуры, извращенные последствия были весьма значимыми:
– Существование пресловутого «процента» заставляет иногда прибегать к добыванию результата любой ценой.
В самом деле, при подобной системе судебные следователи стремятся уже не к тому, чтобы найти того, кто совершил данное преступление, а к тому, чтобы как можно меньше уголовных дел осталось нераскрытыми. А это означало, что любого подозреваемого можно превратить в несомненного преступника.
Известно, что в любой стране мира, где полицию вынуждают добиться результата – делается это по политическим причинам или ради того, чтобы успокоить общественное мнение, испуганное ростом терроризма или преступности, – вскоре начинаются злоупотребления.
В 1975 году в Великобритании, во время правления лейбористского премьер-министра Гарольда Уилсона, сотрудники британской полиции, которая считается одной из самых надежных в мире, не постеснялись подделать улики ради того, чтобы отправить в тюрьму шестерых бирмингемцев (оправданы лондонским судом 14 марта 1990 года), представив их виновными в покушениях на убийство.
В сходной ситуации в 1982 году во Франции сотрудники антитеррористической секции Елисейского дворца, созданной Франсуа Миттераном, сами подбросили вещественные доказательства в квартиру, чтобы скомпрометировать троих ирландцев, предполагаемых членов IRA, и поднять шум вокруг их ареста (решение Парижского уголовного суда от 24 сентября 1991 года).
В СССР проблема заключалась в том, что политика достижения результата любой ценой проводилась повсеместно и постоянно. В каждой из областей страны одним из видов деятельности начальника Управления внутренних дел (УВД) было «управлять преступностью» таким образом, чтобы регулярно докладывать в министерство об успехах, как несомненных, так и мнимых. Потому зачастую многие преступления или правонарушения не регистрировались, чтобы не портить статистику. Но еще важнее было не допускать понижения пресловутого процента раскрываемости по сравнению с прошлым месяцем, прошлым кварталом или прошлым годом.
Иногда можно было одним выстрелом убить двух зайцев: если удавалось не регистрировать правонарушения, где высока была вероятность, что виновных не найдут, уменьшалась статистика преступности, и одновременно удавалось избежать снижения процента раскрываемости.
Но вооруженный грабеж или убийство – это не мелкие проступки; Их трудно скрыть, но иногда можно занести в разряд менее существенных. Естественно, эти подтасовки могли применяться лишь в отдельных случаях, у милиции и прокуратуры оставалось немало дел, над которыми надо было всерьез потрудиться. В те времена статистика преступности была засекречена. Распад СССР и открытие некоторых архивов, в частности архивов Коммунистической партии, позволили узнать точные цифры. Из «строго конфиденциального» отчета мы узнаем, что в период с 1985 по 1987 год в СССР ежегодно регистрировалось два миллиона преступлений и правонарушений, среди которых насчитывалось около двадцати тысяч убийств (против шестнадцати-восемнадцати тысяч в Соединенных Штатах). В одной только Ростовской области ежегодно совершалось триста убийств.
