скачать книгу бесплатно
Кадровик внимательно выслушал, немного изменившись в лице, когда упомянули его самого, быстро кинул взгляд на часы и, понимая, что немного опаздывает, с нетерпением произнёс:
–Голубчик, рад за вас! Дочь взрослая – это хорошо, ваша опора. Она же одна у вас, если мне не изменяет память? А собственно, чем я могу вам помочь? – непонимающе пожал плечами начальник. – Выбор учебного заведения и будущей профессии – дело ответственное. Только сам выпускник может разобраться, куда его тянет. К какому берегу его кораблю пришвартоваться, так сказать.
Николай Петрович кивал и улыбался, мол, всё верно, согласен. Он уже весь вспотел от серьёзности разговора, сердце заходилось в волнении, но всё же чувствовал – цель уже близка.
–Павел Александрович, вот сейчас все учатся на экономистов, менеджеров, юристов, финансистов. А чтобы на работу устроиться, нужен блат. Так вот, я тут покумекал, Мы с Аней здесь на хорошем счету, небось, наслужили себе на просьбу небольшую? Может, дочь наша отучится на бухгалтера или на экономиста, а вы её возьмёте потом в штат? Только нам нужно, чтобы точно место было. А то вон у нас соседка отучилась пять лет, работу не нашла по специальности и положила диплом на полку. А зачем такое нужно?
Закончив мысль, он уставился на Синютина, с надеждой на понимание, на шее предательски судорожно дёргалась жилка.
За годы работы начальником отдела кадров Синютин порядком устал от просьб об устройстве на хорошо оплачиваемую и непыльную работёнку. Бывало, приведёт директор какую-нибудь дамочку, чью-то протеже, отдаст приказ: «Подобрать место», и ломай голову, куда барышню пристроить, чтобы ей было не скучно и чтобы не уставала сильно. Зарплата само собой должна быть достойная. Одно дело, когда помогаешь человеку, который в будущем поможет тебе. Но связываться с людьми подобными Тарасову желания не возникало. У Синютина очередь на три места вперёд в бухгалтерию и в отдел сбыта. А здесь человек внаглую прёт, ещё и каких-то гарантий требует. Неужели он всерьёз считает, что имеет блат в лице кадровика? Смех да и только.
–Николай Петрович! – с огромным трудом вспомнил Синютин название смешного волнующегося объекта с умоляющим взглядом и состроил удивление: – Голубчик! Какой блат? О чём вы говорите? Грамотные кадры, достойные специалисты – всегда нужны любому предприятию!
Он сам себе не верил, но отвечать что-то нужно было, а потому продолжил:
–Но, позвольте, разве это вы должны решать, куда пойти учиться и где работать в будущем вашему ребенку? Я понимаю, вы волнуетесь. Но подумайте, пристроите вы её в вуз, который сами выберете, а, может, ей не понравится? И будет девочка ходить туда как на каторгу. А потом с горем пополам отмучается, отучится и скажет: «Не хочу я быть экономистом, хочу учителем трудиться. Вы мне всю жизнь испортили». И что тогда?
Синютин выжидающе смотрел на оппонента, но как только тот слегка приоткрыл губы, видимо для ответа, продолжил:
–Да и какие гарантии я могу вам дать? Пока ваше чадо получит профессию, меня уже, может, на белом свете не будет…
Начальник невесело засмеялся и опять, уже открыто, посмотрел на часы, при этом подумав: «Буду на кого попало своё драгоценное переводить – точно не будет. Тьфу, тьфу, тьфу. Надо закругляться с этим простофилей».
–Всё меняется очень быстро. Сегодня так, а завтра по-другому. Извиняйте, голубчик. На данный момент я вам помочь не в силах, – Синютин развёл короткими руками. – Вот когда получите диплом, милости просим. Будет место – с великой радостью примем в штат. А пока, голубчик, мне нужно к директору, ждёт меня. И хотелось бы заметить, за столом я не сижу, а работаю. И работа моя ничуть не легче вашей. Вы взялись рассуждать о том, о чём не имеете представления. Прошу извинить.
Синютин поднялся. Сначала взял в руки рабочий портфель, затем опомнившись, принялся тщательно перебирать бумаги на столе, будто куда-то запропастился один из необычайно важных документов, и найти его требовалось в срочном порядке. Весь вид красноречиво выражал – разговор окончен.
Разочарованный и поникший Тарасов побрёл обратно в производственный цех за женой. Не на такой итог он рассчитывал, наивный человек. Представлял, как обрадует Аню уже зарезервированным местом для Сашки. Ладно, что ж теперь. Синютин же не отказал. Просто сказал, что обещать не может, а когда диплом будет на руках – устроит. Но настроение всё равно упало, как-никак, ожидания не совпадали с реальностью.
Анна Николаевна, увидев мужа, заспешила на встречу:
–Ты куда пропал? Я тебя потеряла…
–Насплетничалась? Пошли домой. Устал сегодня, как чернокожий раб. Спать хочу больше всего на свете.
По дороге зашли на маленький рынок, купили немного говядины и подсолнечного масла. Анна, держа мужа под локоть, выглядела тоже заметно уставшей. Ночные смены с возрастом даются всё сложнее – заметны тёмные круги под глазами, и ноги устало плетутся, не успевая за размеренным шагом мужа. Когда-то эту женщину Николай полюбил с первого взгляда и даже представить не мог, что чувство будет взаимным. Она стала его единственной радостью. А после рождения дочки радость увеличилась вдвое. И больше всего на свете мужчина хотел, чтобы глаза его любимых девочек светились от счастья.
Николай был ребенком долгожданным. Мать говорила:
–Я тебя вымолила и выплакала.
Родители, Галина и Пётр, ждали ребёнка целых семнадцать лет. Поженившись двадцатилетними, надеялись обзавестись большой семьёй, крепкой и дружной. Но прошёл год, другой, а детей не было. Мать Петра, женщина с жёстким характером, подстрекала искать другую женщину. В том, что нет ребятишек, жестоко обвиняла сноху, считала – не стоит сыну калечить себе жизнь и оставаться из-за неё бездетным. Но отец не собирался бросать мать. На все осуждения отвечал:
–Мы всего лишь люди. Мы ничего не можем изменить.
Галина стыдилась себя, считала ущербной. В этом ей давно помогли убедиться окружающие. Она горько переживала постоянные упрёки не только от свекрови, но даже и от совсем посторонних. А людей, готовых кольнуть больнее бедную женщину, всегда хватало предостаточно, как будто доставляла удовольствие чужая беда. В это время огромную помощь оказывал муж – всегда спокойный, готовый заступаться и поддерживать супругу.
Когда неожиданно к уже отчаявшейся Галине пришла беременность, семья и окружающие приняли недомогания на ранних сроках за быстроразвивающуюся опасную болезнь. Но женщина уже чувствовала, случилось то, чего они ждали с мужем и на что надеялись долгие годы. Когда предположение подтвердилось, будущая мать на радостях напекла пирогов: с яблоками, капустой, рыбой, которую Пётр наловил сам, и угощала всех желающих прямо во дворе. Удивлённые соседи пытались докопаться – к чему приурочено расточительство, но Галина только скромно улыбалась и отводила счастливые глаза. Будущие родители до последнего, сколько могли скрывали интересное положение, боясь спугнуть счастье.
Аист принёс пухленького мальчика, с довольно миролюбивым характером, позволяющим родителям наслаждаться ночью снами. Галина наконец-то получила признание и была с распростёртыми объятиями принята в компанию уже опытных матерей. А те изо всех сил бросились помогать и подсказывать «молодой» неумёхе: как правильно кормить, мыть, понимать и, конечно же, лечить новорождённого.
Вот тут и началось. Тётки да мамки в каждом нежном вздохе или в кротком молчании, в мягком движении или в сонном покое пытались уловить дурные отклонения в здоровье маленького Коли. Логика была проста – женщина в столь позднем возрасте не может родить полноценное здоровое дитя. Галина же, само собой, души не чаявшая в своём бесценном малыше, боясь не заметить или случайно пропустить по неопытности первичные симптомы возможной болезни, покладисто, с благодарностью прислушивалась к помощницам. Чтобы ребенок не простудился, даже летом его кутали теплее, потому как женщины единодушно сошлись во мнении – у маленького Коли пренепременно обязан быть слабый иммунитет. Мать видела, ребёнок вялый и потеет, но запуганная так называемыми «учителями», всё равно боясь застудить, и со временем превратилась в курицу, трясущуюся над цыплёнком.
Выходя прогуляться с сыночком, немолодая пара молодых родителей слышала вслед смешки местной малолетней шпаны: «Бабка с дедом Колобка по сусекам намели». В спины летел глумливый хохот, но Галина и Пётр, философски размышляя, предпочитали не связываться – за правду не бьют, как говорится.
Позже у немного подросшего Коли заподозрили пищевую аллергию. Бабке вдруг стало казаться – внук немного отекает и чешет щёчки. Врач ничего страшного не обнаружила, но бабка всё равно настаивала, почему-то считая, что причиной болезни стало нечто съедобное. Так Колю посадили на диету. Сначала из рациона пропали конфеты и пряники, а позже, когда бабка увидела улучшения, исчезли хлеб и макароны. Без этих продуктов розовые щёки пухляка быстро сдулись, а глазки стали грустными.
В первый класс Коля пошёл, напялив на нос объёмные очки с толстыми линзами. Взрослые посчитали – природа не одарила первоклашку острым зрительным аппаратом, а организму нужно помогать. Очки мешали, всегда не вовремя спадали с носа, ребята дразнили, подавляющее большинство девчонок тоже, остальные внимания не обращали совсем. Но самое ужасное, зрение и впрямь стало портиться.
Самым болезненным стал запрет на активные игры, когда лет в девять у Коли обнаружили новый недуг – детский остеохондроз. Воспрещалось играть в мяч, бегать, не могло быть и речи о том, чтобы залезть на дерево и уж тем более (вообще страшный сон матери) – спрыгнуть с него. Мать боялась, что во время весёлой игры с мальчишками его могут толкнуть, и, ударившись, сын навсегда останется инвалидом. Как только мальчик не пытался объяснить – у него не болят ни спина, ни руки, ни ноги, ни даже уши, мама была непоколебима. Галина свято верила в свой материнский долг, который старалась исполнять на полную катушку ответственно. Уже являясь немолодой женщиной, сама нажила предостаточно болячек и, опираясь на собственный опыт, надеялась предугадать любой недуг ребёнка, больше всего на свете боясь, чтобы с Колей не случилось худое. Повзрослев, Николай понял мать, страшащуюся осуждения родственниц и соседских мамочек, дико уставшую от издевательств за годы бесплодия. Она просто стремилась стать не хуже других. И она очень хотела, чтобы её признали хорошей матерью. Но вот только окружающие так и не смогли принять поздние роды Галины и считали всего Николая одной сплошной болезнью.
В подростковом возрасте друзей у Николая не было, болезненного паренька избегали ровесники, им было попросту неинтересно с ним. Да и сам Коля вырос замкнутым и стеснительным. В свободное время развлекал себя чтением, ставшим любимым занятием. Читал всё: романы, басни, стихи. Книги, попавшие в руки, становились лучшими друзьями, перечитывались по несколько раз, а отдельные, особо понравившиеся отрывки – заучивались наизусть. Он даже пытался сам что-то рифмовать и сочинять, но получалось как-то нелепо.
Иногда в гости приходили сестра отца с сыном Денисом, проживающие неподалёку, на соседней улице. Денис рос мальчиком хулиганистым, непослушным, но его визиты вносили хоть какое-то разнообразие в скучную жизнь Коли. Мальчишки вместе выходили прогуляться, Галина при этом не советовала сыну покидать пределы двора без важной надобности и впадала в переживания, если, выглянув в окно, не находила его в своём поле зрения.
Однажды Денис и Коля сидели в чужом дворе на деревянной лавке с коряво выцарапанными кем-то инициалами «Р+Т». Парням было тогда лет по семнадцать, у Дениса уже пробились усы, и он частенько горделиво хвастался признаком взросления перед Колей, у которого ещё даже лёгкий пушок не тронул нежную кожу.
–И я не заметил бабку, не успел среагировать и, вместо того чтобы затормозить, закрутил педалями ещё жёстче, да как въеду в неё со всей дури, – Денис громко смеялся и чесал себя за ухом. – Прямо в её толстый зад велосипедом и влип!
От смеха на глаза Дениса накатились слёзы. Безумно довольный приключением, случившимся накануне, он пытался развеселить им и двоюродного брата:
–А бабка Нюрка с бидоном молока была! Она как шмякнется об землю и бидон этот вместе с ней. Молоко по двору растекается, а я от хохота не могу на велосипед запрыгнуть, – Денис начал потихоньку икать. – Так вот, бабуся повернулась да как хрясь мне бидоном этим! Я только башку успел увернуть, повезло – ловкий! Я быстро транспорт в руки и драть оттуда – цепь-то слетела, надо ж делать, без цепи не поедет вещь. Пришлось на спиняку велик закинуть! А карга старая не унимается, вслед мне орёт, мол, я скотина. А я бегу и на мне мой велосипед едет! Вот умора!
Денис бабку Нюрку терпеть не мог с детства. Чем конкретно она ему не угодила, объяснить было сложно даже самому пацану. Но Коля слышал историю о том, как маленьким Денис украл у бабки рубль, и с тех пор мир этих двух людей не брал.
Коля над историей не смеялся, старушку ему было жалко. Должно быть, женщине было очень больно и досадно, ещё и понесла убытки – целый бидон молока пропал. Парень, задумавшись, смотрел в одну точку перед собой и водил мыском ботинка по земле.
Вдруг громкий хохот брата прервал девичий голос, исходивший из окна сверху:
–Ты чего здесь грохот развёл? Сам вроде щуплый такой, а смеешься так, что у меня стены в доме трясутся.
Парни дружно подняли головы вверх. Из открытого окошка выглядывало прехорошенькое и очень строгое лицо девушки. Красивые брови изогнулись в недовольстве, а искрящиеся негодованием умные глаза метали молнии в ожидании ответа. Одной рукой приглаживая небрежную рыжеватую косу, а другой – твёрдо упираясь в подоконник, девчонка рассматривала возбудителей спокойствия.
–Привет, Наташка! – махнул рукой Денис и сладко улыбнулся: – Ты всё хорошеешь! Смотри, женюсь на тебе! А я вот развлекаю брата рассказами о своей молодой жизни, кипящей поразительными событиями. Хочешь послушать? Рассказы смешные, обхохочешься!
–Чего же не смеётся твой брат?
–Он немного дубоватый, не видишь, что ли, Наташ?
–А мне что-то кажется, что это ты дубоватый и рассказы у тебя соответствующие, – девчонка хмыкнула. – Где же это видано, над женщиной пожилой издеваться?
–А я-то что? Она сама, – Денис потупился.
–Девушка права. Ты вёл себя недостойно, – услышал свой голос и сам удивился этому Николай.
–Чего? – Денис болтал головой то вверх на Наташу, то на внезапно заговорившего брата.
–Вот-вот, слушай, что тебе брат толкует. Тебе ещё поучиться у него нужно. Уже такой взрослый, а ума нет, – и Наташа исчезла в окне.
–Подумаешь, тоже мне. Нет у вас чувства юмора и не надо. Найду других ценителей отличной истории из жизни, – и Денис вновь расплылся в улыбке до ушей.
А мысли Коли были уже где-то на уровне второго этажа старенького деревянного дома. Наташа, на две минуты мелькнувшая в его жизни, внесла в неё больше, чем все прочитанные за долгие годы книги. Он не слышал, что говорил ему брат-хулиган, он слышал только вдруг ставший пленительным запах сирени под этим окном. Глаза с надеждой смотрели на окно, вот бы ещё хоть на секундочку увидеть это милое и такое сердитое лицо. Коле даже захотелось самому прокричать какой-нибудь вздор, лишь бы услышать вновь мудрый голос. Пусть голос отчитает его, пусть поругает, лишь бы только вновь звучал. Но на такую вольность Коля так и не решился и только тоскливо бросал короткие взгляды при каждом шорохе со стороны дома. Когда же брат предложил пойти по домам, Тарасову больше всего на свете захотелось остаться одному на этой лавочке и ждать чего-то, совершенно не понятного, чего именно.
На следующий день Коля, отправившись по просьбе матери в магазин, свернул вроде бы ненароком, просто с прогулочной целью в чужой двор с уже знакомой лавочкой под сиренью и к своему неописуемому счастью узрел желанное прекрасное видение. Ничего не подозревая, девушка бойко развешивала бельё на улице. Увидев Николая, сначала колко, небрежно взглянула, а затем неожиданно улыбнулась.
–Привет. Денис и впрямь твой брат?
Оробевший от чистого, нежного голоса Коля не сразу понял, что девчонке надо бы что-то ответить. Он смотрел на то, как она по одному берёт из алюминиевого таза полотенца и наволочки, а потом внахлёст подсаживает на тугую верёвку.
–Брат двоюродный, – только и смог вымолвить уже влюбленный по уши паренёк.
Он ещё много чего хотел бы рассказать Наташе – про то, что читал в книгах, про то, о чём слышал, и о том, о чём думал этой ночью. Но не мог. Он позабыл все слова, все до одного. И голос… Его голос не мог прорваться, его сдерживал засевший в горле колючий ком. Как будто голоса никогда и не было. Будто Коля всегда только и мог, что молчать, и рассеянно хлопать ресницами. И смотреть на эту девчонку с выбившимися рыжими прядками из густых кос, обрамляющими раскрасневшееся от работы красивое лицо.
–Я вижу, ты парень хороший. Не нахватайся, смотри, у братца своего. А то он ещё тот разбойник. Взбучку бы ему хорошую устроить! – договорив, Наташа подхватила таз и ещё раз, на прощание улыбнувшись, молчком исчезла за дверью подъезда.
С того самого дня Коля частенько стал прогуливаться по милому сердцу дворику. Куда бы он ни шёл, маршрут прокладывался под окнами Наташи. Иногда он встречал девушку, она махала ему рукой и здоровалась. Именно этот взмах, этот невинный жест девчонки (но не простой девчонки, а той самой, из-за которой хотелось днём и ночью сидеть под окнами и ждать неизвестно чего), именно это краткое приветствие юный, неопытный Коля принял за взаимность. Наташа была единственной девочкой, заметившей невзрачного парнишку. И в благодарность он готов был на всё ради возлюбленной.
Конечно, парень понимал – мало просто здороваться, но сам он не решался заговорить, да и не знал даже, с чего начать. А вдруг скажет что-то не то, а она не поймёт его и уйдёт. Что тогда? Страх мешал соображать. Что может быть интересно девушке? Коля не знал, но продолжал верить в то, что между ним и Наташей есть связь незримая глазу. Ведь именно она рассмотрела – он хороший человек, она сама так сказала. А разве это не симпатия? В понимании Тарасова этого было вполне достаточно для взаимного чувства, которого он ждал от девушки. И больше не нужно ничего. Коля стал ждать момента, который решит судьбу. Рано или поздно он настанет.
Частые визиты в чужой двор не остались незамеченными. Однажды Коля, уже устроившись работать на хлебозавод, шёл вечером с работы, таща в руке авоську. Как всегда надеясь увидеть Наташу, он не заметил, что дорогу ему преградили двое мужчин. Всматриваясь в окно, Николай случайно толкнул плечом одного из встречных и в ответ получил сильный хлопок по спине. Растерявшись, собрался извиниться, но услышал враждебно-настроенный тон:
–Эй, очкарик, не видишь, куда прёшь, что ли?
Николай замер. Рука, агрессивно похлопавшая его по спине, так и осталась на ней, не позволяя двигаться дальше. Принадлежала она крепкому молодому мужчине примерно одного возраста с Колей. Он смотрел наглыми глазами, прикрытыми кепкой-хулиганкой, и густо дымил папиросой прямо в лицо обомлевшему парню.
–А может, ты нас не уважаешь просто? Ты как думаешь? – мужчина повернулся к своему спутнику.
–Надо наказать заморыша, – усмехнулся второй, бритый налысо и на две головы ниже первого.
–Чего ты такой кровожадный, Гера? Сразу наказать, – сигарета разъедала глаза Николаю, но инстинкт самосохранения подсказывал, лучше помалкивать, пока его не спрашивают. – Может, человек как раз хотел извиниться, правда?
Он выжидающе глянул на Колю.
–Да, конечно, – запинаясь, пролепетал Коля. – Я вас не заметил. Прошу меня простить.
Николай двинулся было идти, но стальная хватка держала за шиворот.
–Не заметил? Гера, мы оказывается с тобой незаметные, – глаза первого стали на секунду удивленными, он не отрываясь всматривался в лицо напуганного парня.
–Мусора бы лучше нас не замечали, – заржал Гера, вальяжно опершись об угол дома, он держал руки в карманах, во рту гонял из стороны в сторону спичку, и, казалось, этот разговор его абсолютно не интересовал. – Пошли, Чёрный. С него всё равно взять нечего.
–Ты несправедлив, Гера. И как всегда очень жаден. Почему мы должны с него что-то брать? Мы же можем его и чему-нибудь научить. Верно? – Чёрный обращался уже к Коле. – Как тебя зовут, пацанчик?
–Николай.
–Николай, понимаешь, ты нагрубил уважаемому человеку, то есть мне. Толкнул меня, не заметил, может, ещё какая тупость у тебя в голове затаилась, я это сейчас выяснять не буду, потому что в очень хорошем настроении, – Чёрный расплылся в улыбке. – Поэтому я приму твои извинения. Но ты же взрослый человек, ты же понимаешь, извинения на словах – допустимы для детей. А я приму извинения скромным подарочком. Пара червонцев успокоит мою гордость. Разумеешь?
У Коли в кармане было всего двадцать копеек. Всю зарплату он отдавал матери, оставляя немного себе на обед и на проезд. Он согласно кивнул, связываться с этими ребятами желания не было и сил тоже, достал мелочь и, молча разжав кулак, протянул Чёрному.
Чёрный, сузив глаза, с насмешкой смотрел то на мелочь, то на Колю. Подкурив ещё одну папиросу и снова выпустив густой удушающий дым напрямую в лицо, повернулся к Гере:
–Это он нам на мороженое выдал.
–Дай, Чёрный, я ему выдам по почкам, и отчаливаем, харэ тут светиться, в натуре, – предложил Гера.
–Жалко мальчика, – примирительно ответил Чёрный, и у Коли появилась надежда, что трогать действительно его не будут.
Но неожиданно Чёрный со всей силы ударил снизу по распахнутой ладошке с мелочью, следующий удар пришёлся в живот. Копейки взмыли вверх. Жгучая боль в районе грудной клетки раздвоила тело пополам. Несмело выставив руки вперёд, Коля пытался хватать губами кислород, будто выброшенная на сушу рыбёшка, очки слетели на землю, сама же почва плыла и казалась совсем близко к лицу. Ещё немного, и он упадет, и тогда его добьют ногами, нужно выстоять, не упасть. Над ухом слышался голос Чёрного:
–Что за люди, с ними по-хорошему, а они так и норовят нахамить. Вот как с такими разговаривать?
–Гасить таких надо сразу, – высказывал мнение Гера. – Только время зря потеряли.
Как только Колю отпустил спазм, не успев ничего сообразить, он получил следующий удар. Этот удар был сильнее и сбил парня с ног. В ушах звенело, но всё же он отчетливо слышал голос Чёрного:
–Деньги завтра принесёшь в это же время прямо сюда. Можешь и не приносить, конечно. Но тогда я сам тебя найду и больше по-дружески с тобой разговаривать не буду. Понял? Ещё двинуть тебе или ты не совсем тупой?
–Понял, – выдавил Коля. – Принесу, не тупой.
Коля не обманул и на следующий день после работы принёс двадцать рублей. Гера и Чёрный ждали в тёмной арке. Забрав деньги, Чёрный вплотную подошёл к Коле. Он снова курил папиросу и выпускал едкий дым в глаза. А после того, как докуренная папироса упала на землю, на Колю посыпались один за другим тумаки. По лицу не били, наверное, позже думал Коля, чтобы не было синяков на видных местах. А вот ноги и спина получили по полной программе. На следующее утро тело болело и ныло. Но самое ужасное заключалось в том, что на прощание бандиты бросили фразу: «До встречи», и Николай понял, теперь от этих «друзей» избавиться будет нелегко. Да и брат Денис подтвердил:
–Не повезло тебе. Чёрный за кражу уже отсидел, а Гера неизвестно откуда взялся, неместный вроде. Будешь теперь им постоянно деньги носить. Но они тебя всегда бить не будут, не бойся, это в воспитательных целях откатали, чтобы ты понял – они не шутят. Видят, что ты слабый, вот и привязались, – Денис успокаивал как мог. – В милицию нет смысла идти, не поможет. Могут и завалить за такое. Так что, брат, судьба у тебя такая. Смирись.
Мириться не хотелось, но драться Коля не умел, выхода не было. Как и предостерегал Денис, хулиганы повадились вымогать деньги у слабого парня. Улизнуть возможности не было, они ждали его после работы. Чёрный постоянно проделывал одну и ту же процедуру, набирал полные легкие папиросного дыма и выпускал в лицо. При этом Коля видел его озлобленный взгляд через туман дыма. Он смотрел на него, будто загипнотизированный кролик на удава, не в силах отвернуться и точно знал, за этим дымом его ждут безжалостные побои – болючие до рези в глазах и обидные до безмолвных рыданий.
С этих самых пор Тарасов ненавидел сигаретный дым, он вызывал в нём дикий страх.
Даже когда Чёрного прирезали в пьяной драке, а его постоянный спутник Гера пропал так же внезапно, как и когда-то появился, Коля не смог избавиться от парализующего страха перед курящими людьми. В этих людях он частенько видел своих мучителей, которых до ужаса боялся, но не мог противостоять. С возрастом страх улетучился, но ненависть к сигаретам осталась навсегда.
К Наташе Коля так и не решился подойти. О своей влюбленности даже Денису не смог довериться. Но в душе обманывая сам себя, наивный парень продолжал верить – его чувство не одиноко и когда-нибудь Наташа сама сделает шаг навстречу, как в тот день, в который первая заговорила с ним. Даже когда Наташа вышла замуж, родила двоих детей и уехала из города, Коля всё равно считал, что любит она только его, просто не смогла, как и он, найти нужных слов. Глупая любовь сыграла злую шутку. Прождав Наташу много лет, Николай не мог устроить свою личную жизнь. Он считался хорошим работником, не пил, не курил, обладал доброй душой и лёгким нравом, но девушкам не нравился. За годы холостяцкой жизни его пытались сводить с женщинами, но все попытки оказались тщетными. Наташа даже спустя годы оставалась его идеалом, а другие женщины попросту не дотягивали до столь высокого мысленного пьедестала.
Родители давно уже отчаялись погулять на свадьбе сына. Мать умерла, за ней следом ушёл и отец. Николай остался в одиночестве. А когда в 41 год Николай Петрович на своём заводе случайно познакомился с новенькой сотрудницей, моложе его на двадцать лет, никто, включая самого Николая, и представить не мог, что это знакомство перерастёт в семью.
Николай влюбился в Аню, как только увидел. Она не была похожа на любовь всей его жизни Наташу, но своей чистотой и загадочностью покорила закоренелого холостяка. Николай Петрович был несказанно удивлён и счастлив от того, что молодая девушка, долго не раздумывая, ответила взаимностью. А после рождения дочери Николай понял – лучшей доли для себя он и желать не мог. И жизнь его сложилась более, чем удачно.
3
Девчонки почти подошли к школе, ещё минутка и на месте. На углу Тарасова сменила траекторию и вместо дорожки к школьным дверям выбрала тропинку, уводящую к гаражам и хоккейной коробке.
– Я схожу подымить.
Сашенька кивнула:
– Не опаздывай, журнал не забудь взять и обувь вымой. Ты обещала.
– Точно, надо не забыть взять журнал.
Старенькое трехэтажное здание средней общеобразовательной школы №14 каждый день принимало в свои педагогические объятия ребят разных возрастов, характеров, взглядов. Между прочим, именно здесь много лет назад грыз гранит науки нынешний глава города. Правда, его портрет на доске славы почётных граждан города не висел, убрали и спрятали подальше, после того как озорник из девятого класса подписал нецензурную брань и подрисовал рога. Директор посчитал, нужно быть скромнее, не стоит выставлять заслуги напоказ, и доску забросили зарастать пылью на школьный чердак за ненадобностью, по-видимому, кроме главы города, почётных граждан школа больше за свой век не выпустила. Ежегодно выталкивая из дверного проёма во взрослую интересную жизнь едва оперившихся парней и девчонок, строгая, но такая душевная школа, провожая их прощальным звонком, всегда надеялась, что эта новая жизнь сложится счастливо и удачно.
