скачать книгу бесплатно
Трактат о домовых
Аглаида Владимировна Лой
В сборник «Трактат о домовых» вошли произведения, различные по форме и жанру. Они, как и все творчество Аглаиды Лой, привлекают оригинальностью взгляда на мир, стремлением расширить границы понимания сущего за пределы зримого.
Во вполне реалистической повести «Ирена – черная кошка» кошка Ирена – вполне себе человеческое существо. В рассказе, давшем название книге, исследуются явления, традиционно относимые к «потусторонним» – и тоже в абсолютно реалистичной манере. В рассказе «Дервиш» героиня вдруг угадывает-узнает святого дервиша в простом нищем с рынка, а героиня рассказа «Карнас», прилетев на Крит в качестве туриста, неожиданно оказывается в центре празднества нимф и сатиров перед троном бога Пана.
Сказки, представленные в сборнике – не совсем сказки, а скорее фантастические притчи. И мотылек Дионисий, которому суждено прожить всего один день – тоже вполне себе человек…
В книгу, помимо художественной прозы, вошли историкокраеведческие очерки автора.
В качестве послесловия в издание включены эссе о жизни и творчестве Аглаиды Лой и «личные» воспоминания об этом прекрасном писателе и удивительном человеке.
Аглаида Владимировна Лой
Трактат о домовых
Аглаида Владимировна Лой
(1951-2023)
Повесть и рассказы
Ирена – чёрная кошка
Повесть
В обувной мастерской
Мастерская по ремонту обуви находилась в торце многоэтажного здания, фасад которого украшали пилястры, фигурные балкончики и лепные розетки. Над выкрашенной грязно-зеленой краской дверью крепилась вывеска: замысловатый башмак на синем фоне и тщательно выписанное белыми буквами слово «Экспресс». Часто хлопала дверь с тугой пружиной, пропуская посетителей «Экспресса» в длинную прихожую, миновав которую они попадали в зал, где за высокой стойкой работала приемщица.
Сгустились ранние октябрьские сумерки. К вечеру разъяснилось, и на фиолетово-черном небосводе засияли ледяные кристаллы звезд: ночь обещала быть по-зимнему морозной. На выщербленном цементном крыльце возле двери мастерской съежилась небольшая черно-белая кошка. Бродяжничала она уже третий месяц и, пока было сравнительно тепло, рылась в мусорных баках. Теперь же добывать пищу становилось все труднее, кошка часто голодала и сильно отощала. Холод насквозь пронизывал ее небольшое, лишенное подкожного жира тельце. Она чувствовала, что не переживет эту ночь, и переполнявший ее ужас выразился хриплым, отчаянным мяуканьем.
Хлопала входная дверь, входили и выходили люди, но никто не обращал внимания на замерзавшую кошку. Наконец на улицу выглянула приемщица. Голубые глаза человека встретились с желтыми глазами отчаявшегося животного. «Ну, чего кричишь? – грубовато спросила женщина. – Сама поди удрала из дому, а теперь орешь…» Кошка умолкла. Она ощутила волну сочувствия, исходившую от этого человеческого существа, и в ее маленькой грудке вспыхнула надежда. «Ладно, заходи, а то замерзнешь!.. Что, не веришь людям? Заходи, заходи давай! Кис-кис-кис…» И кошка проскользнула следом за нею в тепло.
Время приближалось к восьми, и посетителей в мастерской уже не было. Женщина положила перед кошкой оставшийся от обеда кусок хлеба, восхитительно пахнущий колбасой, и та жадно накинулась на него.
– Ой, это что за чучело? – воскликнула молодая полная женщина, которая вышла из ремонтного цеха и теперь перевесилась через стойку, разглядывая животное. – Тебе, Нинка, вечно больше других надо? Дома две кошки – и третью потащишь?
– С третьей не выйдет – муж прогонит, – серьезно ответила Нина, наблюдая за оголодавшим животным. – Может ты, Клава, возьмешь? Посмотри, какая она симпатичная! По мордочке видно – кошечка. У котов морда лопатой, а у этой изящная.
– Ну, чо попало несешь, – покачала головой Клава. – Как их можно различить? Морда – она и есть морда.
– Очень даже различаются. Как у людей. И они все понимают. Видишь: сжалась? Тебя боится. Ешь, киса, ешь, она добрая, только разговаривает громко… – присев на корточки, она погладила кошку.
В цехе оборвался стук молотка, в приемный зал вышел молодой мужчина с женским сапогом в руке. Зашвырнув сапог в груду готовой обуви, он тоже облокотился о стойку рядом с Клавой.
– Ба, – произнес он баском, – только кошки нам и не хватает!
– Давайте оставим ее, Пал Иваныч, – просительно обратилась к нему Нина, и ее круглое доброе лицо замерло в ожидании. – На улице она замерзнет – а у нас мышей будет ловить… Вы посмотрите, какая хорошенькая! – она взяла кошку на руки. – И клякса на мордочке…
– Действительно клякса! – Мужчина усмехнулся в усы и задумался. – Ладно, пускай живет. Может, правда мышей будет ловить!
И участь несчастной кошки была решена.
В той прежней жизни, о которой у Кляксы сохранились смутные воспоминания, как о чем-то сытном и приятном, ее звали Изольдой. Совсем малышкой она попала к пожилым супругам, чьи дети давно покинули отчий кров. Поначалу с ней носились, как с ребенком. Кормили манной кашкой, взбивали гоголь-моголь, мелко резали колбаску и кусочки вареного мяса, расчесывали специальной расческой и купали детским шампунем, чтобы не раздражать нежную кошачью кожу. Изольда выросла избалованной, капризной и своенравной. Задрав хвост, она носилась по всей квартире, с разбегу карабкалась почти до потолка по висевшему на стене арабскому ковру, играла мячиком и ни о чем не думала.
Добропорядочные супруги видели в Изольде развлечение, живую игрушку и были неприятно удивлены, когда в ней заговорил инстинкт продления рода. Они ждали, что кошка покричит и успокоится – но не тут-то было! Пришлось подыскивать Изольде кавалера. Потом появились котята, им тоже потребовалось внимание. Все это подразумевало определенные усилия, на которые хозяева Изольды оказались не способны. Взрослая кошка никак не желала вписываться в их замкнутый мирок, и от нее предпочли избавиться. Однако не сразу и с «переживаниями». В общем, когда кошка замяукала снова, супруг посадил ее в сумку, отвез в другой район и оставил возле какого-то подъезда.
Бывшая Изольда поселилась в мастерской и скоро стала отзываться на новое имя Клякса. Нина ей всячески покровительствовала, приносила еду, ласкала и разговаривала с нею, да и остальные женщины подкармливали ласковую кошку, которая быстро запомнила всех работников мастерской и всячески выражала им свою кошачью признательность. В холодном складском помещении она обнаружила дырку в подвал, из подвала нашла выход на улицу через окошечко, которое находилось ниже уровня тротуара, – и обрела полную свободу передвижения. А когда Клякса задавила первую мышь и утром принесла ее Нине в подарок, полезность ее кошачьего существования признали даже те работницы, которые кошек не жаловали.
К середине ноября у Кляксы заметно увеличился живот, и работницы мастерской подтрунивали, что Нина скоро станет бабушкой. В начале декабря Нина поставила в дальнем углу прихожей поближе к батарее деревянный ящик и настелила в него тряпья. Как уж она объяснила кошке смысл этого ящика, осталось загадкой, но однажды утром работники мастерской увидели, что семейство увеличилось на троих. Гордая Клякса нежно облизывала своих слепышей и, прижимая к голове уши, рычала, если кто-нибудь приближался к ее дощатому логову. Подпустила она только Нину. Женщина присела на корточки, а кошка подставила котятам живот и счастливо замурлыкала, когда они громко зачмокали. На ее белой мордочке с черной меткой, словно нарочно поставленной тушью на подбородке, было написано счастье материнства, одинаковое для всех существ на земле.
Через несколько дней у котят приоткрылись глаза, и малыши стали смутно различать вокруг себя какие-то тени. Теплый меховой живот матери защищал их от всего недоброго мира, согревал крохотные живые комочки и кормил молоком, а шершавый ласковый язык массировал детенышам животики, чтобы они нормально оправлялись. Котята ползали по ящику, сосали мать и росли не по дням, а по часам. А еще через пару недель они стали напоминать мягкие детские игрушки, которые непременно хочется взять в руки и потискать.
Если всю первую неделю кошка почти неотлучно находилась возле малышей, то теперь ее отлучки делались все длиннее, и детеныши оставались одни. Ящик, служивший домом кошачьему семейству, Нина поставила на бок, чтобы котята самостоятельно могли из него выбираться. На идущих в мастерскую людей они почти не обращали внимания, однако дичились, если кто-то пытался приблизиться. Наигравшись досыта, малыши забирались в свой ящик и сбивались в плотный комок, уже не различая, где чей хвост и где чья лапа – так было теплее.
Первым забрали котика, похожего расцветкой на мать. Он и родился первым, хорошо сосал и развивался быстрее своих черных сестричек. Проходя через прихожую, девушка видела, как он сломя голову устремился к ящику, когда появилась кошка-мать. Малыш так торопился, что запутался в собственных лапах и перекувыркнулся через голову. Получив отремонтированные сапожки, девушка задержалась, наблюдая, как возятся сытые котята. Черно-белый котенок в пылу игры подкатился ей прямо под ноги. Она подхватила его, перевернула на спинку, определяя, кот или кошка, – и сунула за пазуху. Малыш испуганно запищал, подбежала кошка и, жалобно мяукая, стала засматривать снизу девушке в лицо. «Беру твоего ребенка, – сказала она кошке. – Не беспокойся, ему будет у меня хорошо…» И вышла на улицу.
Черные кошечки остались вдвоем. Отсутствие братика не слишком их расстроило: подраставшим котятам требовалось все больше молока. Кошка уже пыталась подкармливать их чем-то более существенным, однако малышки наотрез отказывались есть разодранную на части половинку беляша или же пахнущие мясом кусочки картошки.
В обувную мастерскую Алла Михайловна попала совершенно случайно. Ее сослуживица и подруга сдала сапожки поменять молнии и все не могла собраться зайти и забрать их. Именно она уговорила не слишком-то сопротивлявшуюся Аллу Михайловну пройтись по магазинам и заглянуть в мастерскую. В прихожей, увидев резвившихся возле ящика черных котят, женщины умилились и разахались: обе были убежденные «кошатницы». Неудивительно, что и в очереди разговор между ними тотчас обрел «кошачий» оттенок.
– Ты же мечтала о черной кошке, – говорила разрумянившаяся на морозе Елена Сергеевна, – бери! Даже жаль, что я уже «окошаченная».
– Ну, твоя Марыся вне конкуренции… Белая кошка, пушистая и капризная, это просто семейный громоотвод. У нас дома тоже всегда были кошки. А сейчас вот думаю, не взять ли котенка, и боюсь, не хочу на себя навешивать лишнюю заботу. Ехать куда придется – что с ним делать прикажешь?
– Да уж присмотрим!
– Не знаю, не знаю… Если бы у нас можно было поместить на время отъезда животное в какой-нибудь пансион, как в приличной стране! И потом, не могу забыть, как переживала, когда Бурка умер. Вообще зареклась после этого кошек брать.
– Дело, конечно, хозяйское, – повела плечами энергичная Елена Сергеевна. – А я так не могу без кошки существовать. Чувствую себя хуже. В прямом смысле. Мне просто физически необходимо тискать кошку, общаться с нею, гладить, таскать. Потому что натура кошачья. Кстати, и у тебя!
– Что есть, то есть, – задумчиво согласилась Алла Михайловна. – Но как представлю себе, сколько с ними возни… И здоровья нет… – и она надолго умолкла.
В глубине души ей страстно хотелось взять котенка. И непременно черного. Не так давно она вернулась из санатория и чувствовала себя вполне прилично. Останавливало, что будет привязана к дому, ведь оставить кошку не на кого. В конце концов рациональные соображения взяли верх, и она постаралась выкинуть из головы мысли о черном котенке.
Однако, несмотря на благие намерения, в прихожей Алла Михайловна невольно приостановилась. Котята гонялись друг за другом, задрав кверху черные хвостики. Вернулась кошка-мать, и оголодавшие малыши бросились к ней с радостным писком. Алла Михайловна вплотную подошла к ящику. Кошка уже лежала на боку, а котята деловито тыкались носиками ей в живот, отыскивая соски. Это было совершенно умилительно. Кошка посмотрела на нее ясными желтыми глазами, в которых читались настороженность и вопрос. «Я только посмотрю…» – негромко произнесла женщина, присаживаясь на корточки. Кошка напряглась, у нее сузились зрачки. Котята сосали взахлеб, под защитой матери они ничего не опасались. Шерсть у кошки была средней длины, на фоне черных пятен выделялись длинные ворсины белого меха, казавшиеся сединой. Киска была небольшая и явно молода.
– Беря, не мучайся, – подзуживала Елена Сергеевна, – ведь пожалеешь потом. Придешь домой – а он навстречу…
– И главное, черный… – произнесла Алла Михайловна. Но тут же спохватилась и поднялась на ноги. – Нет, не хочу!
У станции метро они расстались. Елена Сергеевна нырнула в стеклянные двери подземки, а ее подруга свернула с проспекта на боковую улицу. Тротуар покрывала скользкая ледяная корка. Это даже был не лед, а отутюженный бульдозером до состояния катка твердый снег. Старательно глядя под ноги, – подошвы зимних сапожек стерлись и сильно скользили, – Алла Михайловна пересекала зеленовато-белые пятна уличного освещения. Шел мелкий колючий снежок, напоминавший елочный блеск. Он покусывал лицо идущей женщины, заставил поднять потертый воротничок из желтой нутрии и надвинуть поглубже на лоб нутриевую же шапочку. К вечеру мороз набрал силу, и прохожие, пряча лица в воротники или разноцветные шерстяние шарфы, торопились домой, в телеуют своих стандартных квартир.
Торопилась и Алла Михайловна. Но по мере того, как она удалялась от мастерской, ее душа все сильнее противилась принятому рассудком решению. Эта непокорная душа мучилась от одиночества, требовала к себе внимания и сострадания и сама стремилась обогреть и пожалеть кого-нибудь. Шаги идущей женщины постепенно укорачивались, замедлялся темп ходьбы.
В издательстве, где она работала уже пятый год, ее считали личностью неяркой и незаметной. Тридцатипятилетняя Алла Михайловна все еще ощущала себя молодой женщиной и надеялась на какую-то необыкновенную любовь. Жила она одна в однокомнатной квартире, дважды ей делали предложение, и оба раза она отказывала, потому что претенденты на роль мужа не вызывали в ее душе ответного чувства. А замуж ей хотелось выйти по любви. В свое время она закончила педагогический институт, сочиняла стихи и небольшие рассказы, посещала литературное объединение, где удостоилась похвалы известного местного писателя, и вообще была слегка не от мира сего. Однако работа в областном издательстве постепенно притормозила ее творческую работу, а потом и вовсе ее застопорила. Некоторые ее коллеги, тоже редакторы, напротив стремились самоутвердиться через творчество и усиленно писали средние рассказы и альбомные стишки, из которых потом составляли книжечки и печатали в родном издательстве. Это было не так уж сложно: все подводные рифы местной издательской практики были им досконально известны.
Алла Михайловна остановилась в круге неживого люминисцентного света, постояла в нерешительности, потом развернулась на сто восемьдесят градусов. Шаги ее все ускорялись, она нервно поглядывала на наручные часы – только бы успеть до закрытия!.. Вот и освещенная станция метро, проспект… Запыхавшаяся женщина взбежала на крыльцо обувной мастерской и распахнула дверь в прихожую. Осмотрелась: кошки в ящике уже не было, котят – тоже. «Неужели их разобрали?» – в растерянности подумала она, наклонилась и поворошила тряпье в ящике – никого. Она почувствовала острое разочарование, выпрямилась и вошла в зал мастерской.
Заказчиков уже не было. За стойкой что-то подсчитывала приемщица. Алла Михайловна помялась у стойки и сказала: «Извините, там котята в коридоре были… А где они?»
Женщина оторвалась от своих квитанций и заулыбалась всем своим круглым добродушным лицом. «Там, где же еще? – ответила она. – Наверно от холода в тряпки зарылись».
– Я смотрела, не видно… – возразила Алла Михайловна нерешительно.
– Там, там! – уверенно сказала Нина, а это была она, и вышла из-за стойки.
Подойдя к ящику, Нина присела, запустила в тряпичный ворох руку и извлекла меховой черный комочек, затем второй. «Вот, выбирайте…» – предложила она. Алла Михайловна присела с ней рядом: которого взять?.. На первый взгляд котята походили друг на друга, как две капли воды, оба распушились и заспанно щурили голубые глаза-пуговки. Алла Михайловна посадила на ладошку почти невесомого зверька с белым пятнышком на грудке, перевернула и определила – кошечка. Приняла из ласковых ладоней женщины второго и невольно рассмеялась, потому что кроха угрожающе зашипела. И это тоже кошечка! А так хотелось котика… У зашипевшей малышки был белый галстучек пониже горлышка, белый треугольничек внизу живота, напоминавший плавочки, и два небольших белых пятнышка под мышками. «Этого!» – решила Алла Михайловна, поднимаясь на ноги. Она достала носовой платок и завернула в него отчаянно мяукающего котенка. «Ой, она же так замерзнет!» – забеспокоилась Нина. «Ну что вы, я ее засуну в пальто…» – успокоила ее счастливая обладательница черной крохотной киски.
Глазищи в телефонной коробке
Котенок у нее на груди повозился, цепляя острыми коготками кожу, затем пригрелся и затих. Когда, уже дома, она вынула кроху на свет божий, та тотчас встопорщила шерстку, зашипела, а потом принялась отчаянно мяукать плачущим тоненьким голоском. Чтобы не травмировать малышку, Алла Михайловна завернула ее в шерстяной платок и положила в кресло. В темноте киска сразу перестала пищать – и это дало хозяйке возможность раздеться.
Первые дни в незнакомой обстановке и без кошки-мамы, размышляла Алла Михайловна, для котенка самые страшные и потому очень важно создать у него ощущение безопасности. Короче – нужна коробка! Переодевшись в вытертые джинсы и рубашку и стерев с лица строгое выражение, она сразу превратилась просто в Аллу и помолодела лет на десять.
Посылочный ящик, обнаруженный в стенном шкафу, явно не годился – котенок из него не выберется. Картонная коробка из-под обуви – уже «тепло». Алла посмотрела на затаившийся в платке комочек и решила, что нужно что-то еще более компактное. Продолжая рыться на полках, наткнулась на коробку из-под телефонного аппарата и тут же поняла – то, что надо!
На дно она постелила кусочек меха, в крышке вырезала отверстие – получился домик-норка, который Алла поставила в кухне под стул. Потом подогрела молока, налила в блюдце и сходила за котенком. Малышка таращила глупые глазенки и отчаянно шипела от страха. Алла поднесла ее к блюдцу и осторожно окунула мордочку в молоко. Киска фыркнула, отскочила и боком, боком попыталась удрать под сервант. Хозяйка перехватила беглянку и подсадила в коробку. Дрыгая задними лапками, котенок вниз головой нырнул в дырку, повозился в темноте и затих. Опустившись возле стула на колени, Алла заглянула в отверстие коробки – темно и ничего не видно. «Ну что, с новосельем?» – полувопросительно произнесла она. Коробка ответила настороженной тишиной.
Помешивая в сковороде жарившуюся картошку, Алла изредка поглядывала на коробку. Котенок не подавал никаких признаков жизни. «Вот… – думала она с легкой насмешкой над собой, – не было печали – купила баба порося… А ведь я даже не помню, чем котят кормят. Ну, молоко понятно… Может, ей жидкую манную кашку сварить? А вдруг она еще сама есть не умеет?.. Витамины надо давать, чтобы не было рахита… С Буркой было проще: мясо, рыба, молоко – тогда еще мясо продавалось в магазине…»
Бурка, или Бурундук Первый, получил свою кличку за окрас, напоминавший шкурку бурундука. Вдоль всей спины его тянулись три черных ярких полосы, а на боках на фоне сероватой шерсти выделялись черные кольца. «Восточноевропейская мраморного окраса» – так называлась эта порода. Где уж мать Бурки, пушистая сибирская кошка, познакомилась с породистым котом осталось навсегда загадкой, только два «мраморных» котика вступили в жизнь.
Восьмилетняя Аллочка мечтала стать дрессировщицей тигров, как великолепная Маргарита Назарова, и потому кот Бурка подвергся дрессировке. У кота и у девочки оказались способности, и скоро они стали устраивать в комнате выступления. Бурка прыгал с табурета на табурет, подавал лапу, служил и даже прыгал через кольцо – аплодисменты присутствующих зрителей и кусочки сырого мяса вполне приходились ему по вкусу.
С возрастом кот заматерел, и характер у него испортился. Кроме хозяйки уже никто не рисковал к нему соваться. Забывшегося ждала кара – затрещина когтистой лапой. К этому времени кот превратился в огромного, с чувством собственного достоинства котищу. Девятнадцати с половиной лет он заболел пневмонией, перешедшей в абсцесс легкого. Алла лечила его таблетками, уговаривала потерпеть и плакала. Умирая, старый кот из последних сил приполз к ее ногам. Это произвело на впечатлительную Аллу ужасное действие, и она зареклась когда-нибудь еще брать животных.
Сразу после института Алла вышла замуж, но довольно скоро молодые развелись, потому что оказались совершенно разными людьми. И вот теперь она жила одна, перезванивалась с матерью, которая вторично вышла замуж и уехала на восток, и все чего-то ждала от жизни. Но шло время, ничего не происходило, а на дне души копились усталость и тоска по какой-то другой, яркой жизни, освобожденной от обыденности.
Алла пила чай с вареньем из черной смородины, пахнущим летом и солнцем, и придумывала имя для черной кошки. Катька?.. Милка?.. Нет, это все не для черной маленькой пантеры. Пусть себе растет – имя появится само. Тут она бросила взгляд на коробку, из которой по-прежнему не доносилось ни звука, и подумала: наверное уснула, для нее сегодняшнее переселение – настоящий стресс.
Всю ночь котенок отчаянно мяукал. Несколько раз Алла поднималась и выходила в кухню. Едва зажигался свет – малышка умолкала и затаивалась. Алла возвращалась в комнату, ложилась на свой старый диван с торчащей пружиной и только начинала дремать, как раздавались отчаянные жалобы черной киски. Наконец, чтобы немного поспать перед работой, она затворила кухонную дверь, потом дверь в комнату и положила на ухо подушку.
Проснувшись, тотчас вспомнила про котенка. Мяуканья не было слышно. Накинула халат и прошла в кухню. Молоко оставалось нетронутым. Алла заглянула под стул: в отверстии телефонной коробки блестели два круглых глаза. «Ну, что будем делать? – задумчиво поинтересовалась хозяйка. – Ты ведь так с голоду помрешь…» – и протянула руку, чтобы достать котенка из коробки. Черная кроха распушилась, отчаянно зашипела и вдруг издала такой необычный чмокающий звук, что Алла испуганно отдернула руку. И тут же рассмеялась. «Ладно, сиди в своей коробке, – сказала она. – Сама вылезешь – голод не тетка!..» Вымыла блюдце и налила свежего молока.
После работы Алла Михайловна пошла по магазинам, надеясь купить что-нибудь для котенка. Но молоко уже разобрали, а сметану давать было рановато. Наконец она наткнулась на смесь для грудных детей «Малыш» и взяла на пробу пачку.
Переодевшись в домашнее, Алла включила в кухне свет и заглянула под стул. Из отверстия коробки выглядывала черная мордочка. Мордочка не нырнула в темноту, как прежде, а продолжала торчать над коробкой – любопытство и голод пересиливали страх.
Алла покачала головой и вылила нетронутое молоко, потом развела теплой водой молочную смесь. Решительно протянув руку, она ухватила киску за шиворот и, не обращая внимания на негодующее шипение, ткнула носом в блюдце. Черная кроха фыркнула, чихнула – и заработала язычком. «Ффу… – облегченно выдохнула хозяйка, – будешь жить!» – и присела на стул, наблюдая за черным комочком, который, захлебываясь, давясь и дрожа от страха, поглощал витаминизированный продукт. «Интересно, это съедобно? – вслух спросила себя Алла и попробовала из стакана теплую смесь. – Хмм… могло быть и хуже…» «А теперь надо бы подумать и про туалет, – уже мысленно продолжила она. – Где-то была банка из-под селедки…»
Киска раздулась, как пузырь, и отвалилась наконец от блюдца. Алла хотела взять ее, но та смешно разбрасывая лапы, попыталась удрать под сервант. Рука хозяйки настигла ее, и это тотчас вызвало бурный протест, выразившийся в яростном шипении. «Вы посмотрите, какая она недотрога! – в сердцах произнесла Алла. – Котята так себя не ведут, – внушала она черному, шипящему и царапающемуся комочку на своей ладони. – Не желаешь терпеть фамильярности? Тоже правильно…» И котенок приземлился в банку из-под селедки, куда была набросана накрошенная бумага. Киска обнюхала незнакомое место, потом стала бегать по кругу, не соображая, что собственно от нее требуется. В конце концов перебралась через край, шлепнулась на пол, бочком-бочком подбежала к телефонной коробке и забралась внутрь. «Соображаешь!» – рассмеялась Алла. Из коробки высунулась черная мордашка с круглыми бусинами глаз и не мигая уставилась на нее. «Посиди до завтра, успокойся, – решила хозяйка. –«Малыш» тебе по вкусу, и это уже хорошо. Как же тебя назвать, этакую пани?.. Пани и есть!.. Пани Ирена…»
И черная киска обрела звучное имя Ирена.
Азбука кошачьего поведения
Утром Ирена проснулась, когда услышала приближающиеся шаги. Щелкнуло и стало светло. Выставив осторожно из отверстия телефонной коробки мордочку, она увидела сначала две лапы, а потом глаза двулапого существа. Существо мяукало что-то спокойное и ласковое.
«Как моей малышке спалось? – ворковала над котенком заспанная Алла. – Ты ведь меня уже не боишься? Во всяком случае, не прячешься! Сейчас кушать будем… Киса моя хорошая… Ирена… Иренушка… кис-кис-кис… »
Ирена смотрела настороженно, однако не пряталась – от существа не исходило ощущения опасности. Двулапые постоянно ходили мимо нее, когда она жила с мамой-кошкой, и не причиняли никакого вреда. А это существо зачем-то хватает ее, куда-то тащит… И мамы-кошки нет… И есть хочется…
«Иди сюда… иди…» – и Алла налила в блюдце теплую смесь для котенка.
Малышка не двинулась с места, хотя вытягивала шею и с любопытством наблюдала за происходящим.
«Давай-ка, подруга, кушать!» – и рука потянулась к котенку.
Повторилась вчерашняя история: шипение, черная шерстка, напоминавшая больше пух, нежели кошачий мех, поднялась дыбом – и только молочная смесь успокоила проголодавшуюся за ночь кроху. Забыв о своем возмущении, она лакала теплое и вкусное, похожее на материнское молоко и так увлеклась, что забралась в блюдце передними лапками и опрокинула его на себя.
«Э-э, нет, – строго сказала Алла, – дело так не пойдет! – она вынула кошачьего младенца из блюдца, обтерла лапки и мордочку, подлила смеси и снова поднесла к блюдцу. Замелькал розовый язычок. – Раз уж ты у меня пани Ирена, так веди себя соответственно…»
Котенок наконец наелся. В раздумье сел неподалеку от блюдца и с деловым видом попытался умыть выпачканную в молочной смеси мордочку. Умывание это выглядело пародией на умывание взрослой кошки, и Алла невольно рассмеялась. Испуганная киска тотчас вприпрыжку понеслась под сервант. Лапы еще плохо ее слушались, забегали вперед тела, путались, и потому ей было удобно бежать немного боком. Укрывшись под сервантом, Ирена ощутила себя в безопасности и стала обнюхивать пол и плинтус. Всё вокруг было новым, неизвестным и совсем не походило на обувную мастерскую. Приходилось осваивать эту неизведанную территорию, полагаясь на собственные силы – кошка-мать почему-то до сих пор не появилась.
С тем, что кошки не было рядом, Ирена уже отчасти примирилась. Она теперь была сыта, а в случае чего можно было укрыться в коробке, где темно и безопасно. Тут киска закрутилась на месте, присела возле плинтуса и, несколько раз мявкнув, напустила лужицу. Алла находилась в комнате и не услышала тоненького мяуканья, предвещавшего важное событие, когда же возвратилась в кухню – увидела, как черная кроха улепетывает уже под кухонный стол.
Маленькие котята, которые сосут кошку-мать, не умеют самостоятельно ходить в туалет. Для этого кошка переворачивает детеныша на спину и массирует ему животик языком, слизывая и все его экскременты. Но едва котенок начинает питаться самостоятельно, его внутренние органы начинают самостоятельно функционировать. Подобный порядок природа предусмотрела не только с котятами – в норе должно быть чисто. Однако эта внутренняя перестройка организма, вероятно, протекает не безболезненно, и потому котята попискивают или даже мяукают, прежде чем оправиться.
«Давай-ка перестелем постельку…– сказала Алла и вынула телефонную коробку из-под стула. – У-у… да ты тут подмочила немного… Вот трусишка!.. – Она заменила мех байковой подстилочкой и задвинула коробку обратно под стул. – В кухне тепло, меховая подстилка тебе ни к чему. – Присев возле стола на корточки, позвала нежно, – кс-кс-кс… – Котенок не показался. Тогда она опустилась на колени и заглянула под стол – никого. – Вот те раз!» – изумилась Алла. Но тут включился холодильник – из-за него выскочила взъерошившаяся от страха Ирена и кинулась к спасительной коробке.
Задние лапки котенка, нырнувшего в коробку вниз головой, дрыгались так забавно, что хозяйка снова засмеялась. Потом она заглянула под сервант, обнаружила у плинтуса лужицу и присвистнула – ну это уже безобразие! Прежде чем лужицу вытереть, намочила кусочек бумаги и бросила в селедочную банку-туалет.
Ирена уже отошла от испуга, в который привело ее включение мотора холодильника, и тянула из коробки тонкую шею. На смену подстилки она внимания не обратила – коробка успела пропитаться ее запахом и больше не внушала ей страха. Вдруг двулапое существо ухватило ее за шиворот и вытащило из коробки. Киска отбивалась всеми четырьмя лапками, но уже не шипела от ужаса. Оказавшись в банке из-под селедки, она с изумлением обнаружила, что сильно пахнет Иренкой и, следовательно, опасности нет. Посидев в растерянности, киска обследовала шуршащие бумажки, потом покусала металлический край. «Нельзя, – строго сказала сидевшая на корточках Алла, – зубки сломаешь. Придется тебе освоить азбуку кошачьего поведения, раз уж ты теперь живешь в квартире. Первая буква этой азбуки – вот эта баночка, в которую надо писить. Понятно?» Не обращая внимания на мяуканье двулапого, черная кроха перебралась через край банки и скрылась под столом. «Ладно, – сказала Алла ей вслед, – изучай территорию. Завтра у нас суббота и я вплотную займусь твоим воспитанием. Не скучай тут без меня!» И, налив в блюдце молочной смеси, вышла из кухни и плотно прикрыла за собой дверь.
Скучать Ирена не собиралась. Да и какая скука, если вокруг столько нового и интересного!.. В познании нового малышка полагалась на инстинкт, который, с одной стороны, толкал ее исследовать незнакомые предметы, с другой же – диктовал осторожность по отношению ко всему, что она видела впервые. А впервые на своем месячном веку она видела почти все.
Хлопнула входная дверь – это Алла ушла на работу. Громкий звук не испугал киску: в обувной мастерской она привыкла к хлопающим дверям. Декабрьский рассвет потихоньку набирал силу, и в кухне светлело. Убедившись, что никого нет, Ирена вышла из-под кухонного стола и направилась к электроплите. Полизала белую эмаль – невкусно, – пролезла в щель между плитой и окрашенной в голубой цвет стенной панелью. Показалась с противоположной стороны по уши в пыли и борной кислоте, которую хозяйка сыпала от тараканов, встряхнулась и, вытянув хвостик стрункой, обследовала пластмассовое мусорное ведро. Ведро занимало ее дольше – пахло съедобным. Под сервантом она путешествовала совершенно спокойно, там было безопасно, а вот рычащий холодильник таил в себе угрозу. Проголодавшись и утомившись, Ирена высунулась из-под серванта и, убедившись, что по-прежнему никого нет, направилась к блюдцу. Наевшись, деловито сбегала под сервант, потом забралась в свою коробку и уснула.
Проснулась только тогда, когда разрумянившаяся с мороза Алла зажгла в кухне свет. Блюдце было почти чистым. Киска выглядывала из коробки уже без видимого страха, но еще настороженно. «Та-ак, – сказала хозяйка, – кушать мы кушали… А писить? – и она заглянула под сервант. – И писить писили… Па-аршиво!..» И она отправилась переодеваться.
На плите разогревался ужин, и вкусные запахи заставили киску выбраться из коробки. Она сидела под стулом и наблюдала за двигающейся возле плиты хозяйкой, потом как-то позабыла про осторожность, обнюхала блюдце – оно было пустым – и приблизилась к чашке с водой. Что такое вода, Ирена пока не знала и смело сунула мордочку в показавшуюся ей пустой чашку – и тут же отскочила, чихая и фыркая. Свершившийся факт совершенно ее поразил. В полном недоумении она смотрела на чашку, не в состоянии постичь, что же произошло? Стараясь не делать резких движений, Алла глядела на котенка. Ирена слегка оправилась от первого изумления и вновь приблизилась к чашке. Теперь она не стала сразу совать туда мордочку, а опустила лапку – по воде пошли круги, и лапка намокла. Не отрываясь, малышка смотрела на волнующуюся поверхность воды, и вид у нее был озадаченный.
Наконец она недовольно потрясла мокрой лапкой – и шлепнула по воде. Понаблюдала за расходившимися кругами, прикусив от удивления кончик розового язычка. Постояла в глубоком раздумье – и снова сунула лапку в воду.
Тут уж Алла расхохоталась – таким всепоглощающим и искренним было изумление котенка перед этим жизненным феноменом. Ирена не то чтобы испугалась смеха хозяйки, но словно бы обиделась и боком, боком ускакала под кухонный стол. Поставив блюдце с подогретой молочной смесью, Алла негромко позвала: кс-кс-кс… Киска выбежала на зов, с разгону залезла в блюдечко лапкой и с жадностью принялась лакать. Хозяйка осторожно вынула лапку и слегка придержала малышку за грудку пальцем, чтобы та снова не опрокинула на себя блюдце. Через несколько дней Ирена сообразила, что на ее еду никто больше не претендует, и перестала жадничать.
Ужиная, Алла одновременно старалась не терять из вида котенка. Ирена, с раздувшимся, как барабанчик, пузиком, умылась и заспешила под сервант. Но тут хозяйка успела подхватить ее под тугой теплый животик и усадила в банку. Киска попыталась выбраться, ее намерение было пресечено. Тогда, обнюхав бумажки, она села, оттопырила хвостик, пару раз мявкнула и напустила лужицу. «Ай, молодец! Ай, умница!» – приговаривала Алла в то время как котенок забрасывал бумажками свою лужицу и скреб коготками по жестяному дну банки. И хотя гладкая поверхность металла не поддавалась, скрести было необходимо: так велел инстинкт.
Выбравшись из селедочной банки, киска удрала под стул, однако в коробку забираться не спешила. Она наблюдала за двулапым существом, которое, судя по всему, было Большой кошкой – иначе зачем бы оно заботилось об Ирене, кормило ее, таскало за шиворот и обучало, как себя вести?.. Кошку-мать малышка постепенно забывала – новые впечатления перебили ее коротенькую память. К тому же инстинктивный страх за собственную жизнь учил ее приспосабливаться к обстоятельствам. Ей требовался покровитель, который бы кормил ее и охранял. Большая кошка для этой роли годилась, потому что кормила Ирену и вообще вызывала доверие. К тому же ей хотелось играть. Задрав хвостик вертикально вверх, что означает у кошек уверенность в себе, она выскочила из своего укрытия и бросилась к лапам Большой кошки.
Алла, которая пила чай, увидела, как черная киска выскочила из-под стула, вприпрыжку, немного боком, подскочила к ее ногам и, не снижая темпа, принялась карабкаться по лодыжке. «Красавица ты моя…» – растроганно произнесла хозяйка, сажая малышку на колени и осторожно, стараясь не напугать, погладила по спинке. Столь панибратское обращение пришлось Ирене не по нраву – она возмущенно зашипела и прыгнула вперед. Алла только всплеснула руками и ахнула, когда зверек звучно шмякнулся на линолеум. Падение, однако, не причинило киске вреда и, вскочив, она со всех четырех лапок бросилась к телефонной коробке.
«Ну ты действительно пани Ирена! – с чувством произнесла Алла и качнула головой. – Придется уважать твою независимость…» Она вымыла селедочную банку, опять нарвала в нее бумаги и поставила рядом со стулом. Уже забывшая про свою обиду Ирена вытягивала шею в отверстие коробки, голубые ее глазищи таращились изо всех сил, а мордочка выражала напряженное усилие понять, чем занята Большая кошка.
Суббота и воскресенье были посвящены тому, чтобы обучить киску ходить в баночку. Стоило малышке отвалиться от блюдца, как Алла закрывала кухонную дверь и наблюдала за поведением крохи. Едва Ирена направлялась под сервант, ее перехватывали по пути следования и помещали в банку. Киска кружила по ней, внимательно нюхала и совершала свои кошачьи дела. Мявкать она почти перестала – организм успел перестроиться.
В эти первые дни стоило Алле пропустить момент, и котенок удирал под сервант: там было безопасно и пахло Иренкой. К тому же малышку раздражало, что за ней следит Большая кошка. Туалет – дело интимное, свидетели здесь не нужны. В конце концов Алле надоело лазить с тряпкой под сервант, и она стала думать, как бы заделать щель между полом и низом серванта. Выход нашелся, когда она собралась сдавать стеклянные банки. Щели были заставлены многочисленными пол-литровыми, восьмисотграммовыми и даже литровыми банками. Попытавшись после обеда пробраться под сервант, Ирена с изумлением натолкнулась на стеклянную преграду – и, покрутившись по кухне, сама забралась в банку из-под селедки. «Охх… – с облегчением выдохнула наблюдавшая за драматической сценой Алла, – дело пошло по правильному пути!» А уже через неделю киска безошибочно находила свою банку, переваливалась через ее край и серьезно шуршала накрошенными туда бумажками.
