скачать книгу бесплатно
– Ира, нужны «Записки дрянной девчонки – 2».
Ира, не отрывая взгляда от текста, ответила куда-то в пустоту:
– Их сто лет нет. А вторую часть не заказывали: первую еле продали.
И снова погрузилась в океан страстей и фиалковых отношений.
Подошёл поближе, заглянул в страницы: «…он снова обрушил на неё свой влажный рот, привлёк к себе обеими руками и замер…»
– Ира, – шёпотом, – давай я на тебя обрушу свой влажный рот, и ты начнёшь работать?
– А? Что? Кто? Где? Дурак ты, Логвинов, ничего не понимаешь.
Развернулась и убежала в подсобку. Наверное, рот вытирать после влажного.
Я вернулся к покупательнице:
– У нас нет такой книги. К сожалению.
Губы гаргульи нервно дёрнулись. Она резко поправила несуществующую чёлку и воткнула в меня первый коготь:
– Что значит нет? Это бакалея или книжный магазин? Мне не нужно два килограмма книг, мне нужна всего одна! Штука! «Записки дрянной девчонки – 2»!
– Но у нас её нет. Была, но закончилась. К сожалению.
– Так, значит, была? Она была, и теперь её нет? Она вообще одна была? Вы поштучно торгуете?
– Нет, была опытная партия, плохо разошлась, вторую часть не заказывали. Смысла нет.
– Смысла нет в вашем магазине, раз у вас нет книги, которая нужна мне! А почему не заказали? – Голос, видя мою беспомощность перед женской красотой, начинал мной управлять и манипулировать. Этот второй её коготь ударил меня в солнечное сплетение. Я стоял перед ней, как обоссанный школьник, забывший вторую строфу «Белеет парус». Она пила меня глазами и совершала глубокие глотательные движения.
– Её плохо раскупали, – пробормотал я.
– Что, вот совсем плохо? Вот совсем-совсем?
– Вообще никак. Еле избавились.
Я смотрел на её рот и тихо превращался в стоящую рядом продавщицу-истукана: во мне пылала страсть обрушить на неё свой влажный рот прямо тут, среди лебедей, на полу. Чтобы она при этом ругалась, как портовая шлюха, жрала меня и требовала опять что-то не существующее в этом мире, проводя третьим когтем по спине.
И дешёвый мазохист во мне пролепетал:
– Хотите, я вам её в среду закажу в издательстве?
– В среду? А завтра я что буду делать? Ходить кругами по комнате?
– У вас же не круглая комната.
– Книга в среду должна лежать вот тут! – Четвёртый коготь указал точное место на прилавке, где именно должна будет лежать книга неведомой мне девчонки.
Я машинально провёл рукой по этому месту, как будто книгу я уже заказал, съездил в издательство, и вот она тут лежит, хоть сейчас клади на неё руку и клянись «и в горе, и в радости».
Фурия круто развернулась на своих каблучищах, в лицо ударил терпкий аромат духов, которые не продают в переходах метро, и быстрым шагом рванулась к двери.
Снова вспышка, и видение исчезло.
Все четыре продавщицы, кассир и заведующая, полуспрятавшаяся за дверью кабинета, – все смотрели на меня.
Я виновато пожал плечами и поплёлся в кладовку зализывать раны. За обедом все молчали, никто не просил соль. Мне тихо подложили печенье.
Всё, что мне приказала Строгая Госпожа, я выполнил: созвонился, съездил в издательство, долго рылся в ящиках «Макулатура», нашёл порванную пачку «Записок», привёз, распечатал, положил книгу на указанное место и стал ждать.
В этот день я работал на отлично: на любой вопрос отвечал быстро и чётко, очередь не задерживал, в пустые разговоры не вступал, не выпускал из поля зрения дверь. Всё время смотрел на дверь. Даже сквозь покупателей.
Приближался час расплаты. Она обещала в 15:00. Стрелка настенных часов медленно отсчитывала микросекунды.
Ровно в 15:00 дверь не распахнулась. Она тихо, на половину своих возможностей, отворилась.
В дверном проёме стояла старушка. Ухоженная, седоватая, аккуратная. Осколок империи.
Бабушка медленно подошла ко мне.
– Извините, вы тот самый молодой человек?
– Наверное, я. Нас тут всего двое, второй уже не молодой.
– Я к вам за этой книжкой. – Она кивнула на лежащие наготове «Записки дрянной девчонки – 2».
– Да, пожалуйста, пробивайте в кассу, – прошелестел пересохшим ртом я.
Сказка продолжается? Может, она свою алую накидку постирала, а без неё она – тихая старушка с горестными складками?
– Видите ли, молодой человек, позавчера к вам подходила моя дочка. (О, Небо, она не фурия! Она земная, и у неё есть мама!) Извините её, пожалуйста. Она очень нервничает сейчас. Она очень добрая, но жизнь не сложилась, замуж так и не вышла. И не выйдет, наверное. Она работает переводчиком у одного очень крупного политика. Постоянные командировки, в основном зарубежные, очень редко бывает дома. Иногда приходит и просто падает спать. Не смывая грима. И плачет. Она часто плачет. И я тоже. Но к ней не захожу: это неприлично. Она недавно прочитала первую часть этой книги и очень ждала вторую. Говорит, что там как про неё всё написано. Я не читала, я не могу такие книги читать. И достать её никак не может: за границей не продают, а дома еле отдохнуть успевает – не то что в магазин сходить. Вот и сегодня она внезапно улетела в Швейцарию. Говорит, на конференцию. Потом всегда фотографии показывает. Только заседания не снимают: запрещено, секреты коммерческие. Но зато можно фотографироваться в ресторане, на пляже, в горах. Сказала мне зайти сегодня за книгой. Это она?
Я взял в руки книгу, подержал на весу и передал её в руки старушки. Она трепетно приняла томик и опустила его в выцветший синий атлас дамской лакированной сумочки:
– Спасибо вам огромное! Она сегодня будет звонить вечером, она каждый вечер мне звонит, – я ей скажу, что книга ждёт её дома. Не обижайтесь на неё, она не всегда была такой… дерзкой.
Больше я ни старушки, ни фурии не видел.
Наверное, в той книжке, во второй её части, она нашла ответы на свои вопросы.
А я продолжал нести свою вахту по соседству с параллельным миром, где на обложках книг смуглые мачо в белоснежных блузах, развеваемых порывами ветра, в плащах, окутывающих волной цвета вороньего крыла, в широкополых шляпах ломали об колено позвоночники златокудрым блондинкам, закрывшим в истоме глаза, откинувшим слабую руку за голову и готовым принять обрушивающийся на них влажный рот.
Настоящий Дед Мороз
Меня в десятом классе пионервожатая попросила побыть на школьном детском утреннике для младших классов Дедом Морозом. Я с ней дружил – славная девочка была, лет двадцати двух. Она мне помогала, если надо было в РОНО выбить разрешение на увеселения для нас – старшеклассников, а я ей помогал своим авторитетом, если надо было, чтобы никто из моих дружбанов на торжественной линейке слово «хуй» из толпы не сказал. Именно она однажды тайком принесла в школу и дала мне взять домой зарубежно-запрещённый музыкальный журнал Rolling Stones, из которого я срисовал портреты Pink Floyd, Fleetwood Mac, Blues Brothers и ещё кучу всего. Она отвечала за утренник, но оказалось, что актёр из городского театра, он же родитель моего одноклассника, заболел.
И костюм Деда Мороза уплыл на другие утренники для других детей. И сроки судорожно поджимали: завтра.
Из атрибутики у пионервожатой нашёлся только ярко-красный шёлковый мешок.
– Из галстуков, что ли, сшили?
– Нет, от выборов остался: с ним по квартирам ходили.
– А эти дети… Я их больше пяти минут не выдержу, начну хвою в рты запихивать…
– Мне больше просить некого, а ты столько мероприятий в школе проводишь, дискотеки, опыт есть.
– Так нет ничего! Ни бороды, ни валенок, ни рукавиц, ни посоха. Ни тулупа. Ладно, что-нибудь придумаю.
Вечером собрались своей школьной алкатнёй на автобусной остановке, сидим перетираем всякое, говорю им: «Чуваки, завтра я – Дед Мороз». Все косо посмотрели на меня: «Опаньки!»
Пришлось делиться с ними бедой пионервожатой, которую, кстати, вся школа любила. Бывают такие люди, от которых свет исходит. А уж после того журнала она вообще получила пожизненное уважение.
Стали думать, как найти в закромах малой родины, то есть в кладовках и на антресолях, хоть что-то, что могло бы меня сказочно превратить в старого весёлого деда. Кто-то вспомнил про ржавое ружьё в сарае. Разошлись выгребать закрома.
На следующий день в школу было принесено всё, что только было найдено.
Я впервые в жизни увидел столько секонд-хенда, хотя слова такого в стране ещё не было. Даже тулуп подобрали. Не алый, конечно, но и не совсем убитый. Подпоясали ярким кушаком, стало не так напоминать про некрасовских зайцев-утопленников. И рукавицы на пять размеров больше, и посох у завхоза добыли – черенок от старых грабель. Вроде всё собрали. Не было только валенок. Ну откуда в Севастополе валенки? Всё что угодно есть, а валенок нету. Не завезли. Не тот климатический пояс выбрали для утренника. Алые женские сапоги на шпильках, которые решено было принести в жертву и срубить каблуки, чтобы подошва плоская была, на меня не налезли. А утренник уже вечером. Вечером утренник, утром вечерник. Страна вневременных праздников. Бороду и усы из мочалок девочки мне сделали, но валенок не наваляли.
Сижу в подсобке рядом с актовым залом в джинсах и в обычных зимних ботинках. Вроде кто-то обещался что-то похожее на валенки раздобыть и принести, но так и не стряслось.
Ещё эти дети… Я их не очень люблю. Маминых любил, но там другие – детдомовские, а к этим упитанным детсадовским упырям ну никак душа не лежала. У них вечно какая-то бессмысленная возня, гам, мельтешение, истерики «хочу» и «дай» в универмагах, вечная попытка утянуть на себя внимание любой ценой, постоянные сопли-слёзы и совочком по лбу.
«Дед Мо-роз! Дед Мо-роз!» – заверещали истошные детские голоса.
Стихи, частушки и остальное я знал с детства, так как мама была воспитателем и дома весь этот фарш-набор слов знали все. У нас собирались воспитатели и нянечки, чтобы склеить к утренникам короны-кокошники, выучить и отрепетировать под маминым руководством тексты.
Распахиваю дверь и вхожу в актовый зал. Яркий свет, как специально. Хоть бы дым по полу пустили. Или вообще свет вырубили, я бы «ёлочка, зажгись» сделал и потом вещал новогодние кричалки из тёмного угла. Но свет горел так, что у гигантского натюрморта, висящего над школьным буфетом, краска из-под пыли проступила. И началось.
Всякие там из леса с подарками, давайте веселиться, хороводиться, может, чё споём.
– Я начну, а вы кончайте: хором дружно отвечайте! – начал я басить своим пятнадцатилетним альтом.
Загадки, хоровод, Снегурочку позвали, та на себя временно внимание перетянула, а я свободно вздохнул на пару минут. И снова в бой. Незаметно для себя втянулся. И в хороводе с ними забродил, и на руки этих чудовищ поднимал, и стихи троечникам подсказывал, и скромных отличниц, стоящих вне зоны веселья, за руку затаскивал в общее действо. Песни только не пел – у меня по пению вечное «к доске не вызывать» стояло, да и учитель пения тут же под ёлкой на баяне наяривает, хоть бы смазал по случаю дверные петли на своём инструменте.
Час отпрыгал по залу в тулупе – уже все воды отошли. А я не мог даже горло промочить: Деды Морозы не пьют. Они из другой, сказочной жизни, им не положено земное. И голос стал уже такой – дед-морозовский, пересохший, с хрипотцой. В общем, было весело, и праздник подходил к концу. Меня уже ждали за порогом сказочные олени в страну оленью – на остановку к моим алкашам.
И тут один мальчик громко так, чеканя каждое слово, как все ученики младших классов читают выученные стихи, произносит: «Дедушка Мороз, а я тебя знаю! Ты Серёжа из десятого «А»!»
И пальцем показывает на то место, где тулуп резко обрывает сказку и открывает вид на джинсы и обычные зимние ботинки.
Если вас когда-нибудь родители застукивали во время полового акта, то вы меня поймёте.
Баян квакнул, и стало тихо. Дети остановились и посмотрели на предательски торчащий из-под моего длинного тулупа деним.
Мне внезапно стало хреново. С прилепившейся ко лбу мокрой мочальной прядью я старался не смотреть в сторону обманутых детей. Пионервожатая замерла в углу с мешком подарков и глядела на меня с ужасом и болью. И Снегурочка, оторопев, молчала. А ведь могла бы пуститься в пляс или песню затянуть.
Кромешную тишину разорвал голосок третьеклашки:
– А нам всё равно было весело!
Пионервожатая опустила мешок на пол, зашуршали пересыпающиеся внутри целлофановые подарки. И стала хлопать в ладоши, увеличивая фрикции. И все зааплодировали.
Поздно вечером, сидя с корешами на остановке, я отхлёбывал «777» и молчал на все расспросы.
– Ну что, напрыгался с гадёнышами? А джинсы как? Не догадались?
– Догадались. Но сказали, что у них всё равно сегодня был Дед Мороз.
Похмельный пылесос
Итак, летнее время на окраине подмосковного Одинцово. Я тогда ещё хорошенько так употреблял, без приставки «зло-», ибо побеждало, как всегда, добро.
Просыпаюсь утром с великого бодуна. Башка трещит, я не помню лиц, с кем вчера бухал, помню только последние девять цифр их телефонов. Звонок в дверь! Ура! Принесли же!
Подбегаю к двери и, не смотря в глазок (я бы в него и не попал), открываю её широким негостеприимным жестом. На пороге стоит девушка и ошалело на меня смотрит. Первая мысль: за её спиной стоят родители, и меня сейчас в присутствии свидетелей женят тут же, у почтового ящика под брызги шампанского. Игристое не помешало бы. Но девушка смотрит мне в глаза и улыбается. Я чувствую сквозняк по ногам, опускаю голову. Ломаный насос: я в футболке. Но без трусов.
– Мы проводим презентацию пылесосов «Кирби». Нам надо девушку-практикантку научить работе с клиентами. Вы не могли бы помочь?
– Извините, я в такой нищете, что у меня даже трусов нет.
– Я уже видела. Давайте я вас папкой прикрою, чтобы вам удобнее было со мной разговаривать.
Она выдвинула папку с прищепкой перед собой, чтобы не видеть моё членство.
– У меня башка трещит, я еле живой, я обучаемую девушку не выдержу.
– Она просто посидит, а наш сотрудник на примере вашей квартиры ей всё покажет.
– Так вас трое?!
– Ну пожалуйста!
– Ладно, подождите тут.
Было так хреново, что сделать мой день ещё хуже никто бы не смог. Прикрыл дверь, пошёл искать трусы, нашёл на ручке холодильника.
– Входите!
Вошли трое с коробкой. Парень вынул из неё агрегат с металлической бляхой Kirby – чистый стимпанк! Девушка-стажёрка присела на стул. Парень-инструктор начал произносить какой-то текст – примерно так дикторы центрального ТВ обращаются к нации во времена смут, погромов и карнавалов.
Я не понял ни слова. Сижу, внимаю, руки дрожат:
– А можно быстро рассказать, что этот «Кирби» клёво сосёт, и все свободны? – прервал я члена секты свидетелей пылесоса.
– Ну нам же девушку надо научить!
