скачать книгу бесплатно
– Почему? – обиделся Сереня, выпятив куриную грудь.
– Потому что это полное собрание сочинений в четырнадцати томах! – выкрикнула Ирка, захлопывая перед носом ненормального калитку.
Противно проскрежетал засов, угрожающе зарычала собака.
– Идиотка, – тихо выругался Сереня, в бессильной злобе пялясь на неприступную трехметровую ограду, за которой заливался злобным лаем здоровенный пес.
– Идиот, – прошептала по другую сторону забора Ирка, из соображений безопасности потихоньку отступая на высокое крыльцо.
С тех пор как на пятнадцатом километре Ростовской трассы построили комфортабельный пансионат для состоятельных умалишенных, рассказы о беглых психах стали неотъемлемой частью фольклора Пионерского-2.
Сереня еще пару минут бессмысленно потоптался у забора, за которым было тихо, но потом снизу, в щель у самой земли, с намеком высунулась узкая овчаркина морда.
– Блин, – беспомощно выругался Сереня.
Он энергично, но безрезультатно почесал в затылке и потопал к братьям, ожидающим его возвращения в камышах у озера.
– И что теперь? – спросил Гриня, огорченный провалом операции «Отдавай добро по-хорошему! ».
– Либо она ничего не знает, либо просто прикидывается дурой, потому что хочет наше добро прикарманить, – рассудил Леонид. – Думаю, нужно допросить ее с пристрастием.
– Лучше с паяльником, – буркнул Сереня.
– У меня есть паяльник! – оживился Гриня.
– У вас мозгов нету! – отбрил Леонид. – Ворваться в чужой дом с паяльником – это вооруженный грабеж, а нас трое, считай, уже банда! Схлопочем лет по десять на рыло, будем потом добро не для себя, а для родины добывать – на колымских золотых приисках и в урановых рудниках!
– Не пугай, – скривился Сереня. – Я лично не из трусливых. Только в этот дом ворваться, пожалуй, не получится: там забор вроде Кремлевской стены, а во дворе овчарка размером с пони.
– Собака? – заинтересовался Гриня. – А как ее зовут?
– Дебил! – рявкнул злющий Сереня.
– Необычное имя для собаки, – немного удивился Гриня.
– Цыц, братва! – сердито прикрикнул на расшумевшихся младшеньких Леонид. – Есть у меня одна мыслишка, только ее обдумать хорошенько надо, да еще за бабой этой понаблюдать: когда она из дома выходит, по каким маршрутам перемещается... Опять же, надо выяснить, живет ли кто еще в этом доме, кроме нее.
– Ага, живет, – издевательски подтвердил Сереня. – Говорю же тебе: здоровый пес!
– Дебил, – услужливо подсказал Гриня.
– Сам дебил! – моментально завелся Сереня.
– Оба дебилы! – заорал Леонид. – Заткнитесь! Я думать буду.
И он опустился на забытое кем-то в камышах проржавленное ведро, приняв классическую позу роденовского мыслителя.
Воскресенье
– Чего, ну, чего тебе еще надо?! – гневно вскричала я, обращаясь к шипастому кустику, похожему на маленькие оленьи рожки ядовито-зеленого цвета.
Этот колер отнюдь не радовал мои глаза, подернувшиеся горючей слезой. Кустик, даром что зелененький, был безнадежно мертв: зелеными сухие веточки были исключительно благодаря толстому слою защитного воска, который коркой покрывал кустик от корней и выше.
От чего этот воск призван был защитить растение, я не знаю. Возможно, от повреждений при транспортировке, или от перепадов температуры, или от вредных насекомых – какая разница? На вощаной корке не было ни царапинки, температура воздуха в начале июня даже ночью не опускалась ниже плюс двадцати, из вредных насекомых на третьем этаже многоквартирного дома мною была замечена только моль, а злосчастное растение все равно засохло. Что за напасть? Уже третий розовый куст загнулся на моем балконе!
В сердцах я несильно пнула дырявую алюминиевую кастрюлю, по всем канонам цветоводства наполненную специальным почвогрунтом на керамзитовой подушке. Засохший кустик, издевательски растопыренный победным знаком «V», качнулся вместе с содержащей его емкостью, которая легонько стукнулась о стоящий рядом пустой трехлитровый баллон. Стеклянная банка, с помощью которой я регулярно и тщательно осуществляла полив безвременно скончавшегося ядовито-зеленого насаждения, протестующе звякнула.
– А ты вообще помолчи! – велела я бывшей поливальной банке, орошая засохший кустик скупой слезой.
– Сама садик я садила, сама буду поливать! – донесся с соседнего балкона притворно-сочувственный голос Гоши Куропаткина. – Что, еще одна вьющаяся роза в ходе смелого эксперимента превратилась в саксаул? Ну, Елена, ты просто мичуринка!
Искоса глянув на издевательски ухмыляющегося соседа, я молча отвернулась.
– Слышь, а это какая роза должна была получиться? – не отставал Гоша.
– Синяя, – угрюмо ответила я.
– Разве бывают синие розы? – Куропаткин изумленно приоткрыл рот, рискуя выронить из него дымящуюся сигарету.
– Похоже, что не бывает, – неохотно согласилась я, с намеком посмотрев на засохший кустик.
– Георгий, чем ты там занимаешься? – донесся из глубины квартиры пронзительный голос Гошиной жены Марины.
– Курю, – коротко ответил Куропаткин.
– Знаю я, как ты куришь! – Ревнивая Марина высунула голову в проем балконной двери и в упор посмотрела на мои ноги в коротких шортах.
Соседка откровенно недолюбливает меня за манеру выскакивать на открытый балкон в некомплектных костюмах, расценивая это как попытки соблазнения ее благоверного. Как будто я виновата в том, что дождь неожиданно начинается именно тогда, когда я развешу белье для просушки, и приходится выпрыгивать на балкон в чем есть и в чем нет!! А синьор Куропаткин днем и ночью торчит на балконе с сигаретой в зубах, дожидаясь, пока я устрою очередную демонстрацию облегченных домашних одеяний!
– Георгий, живо в дом! – велела Гоше тощая длинноносая Марина, с ее нездоровым бурячно-коричневым загаром огородницы похожая на Буратино, вырезанного из полена красного дерева и по недосмотру подслеповатого папы Карло наряженного в пестрый бабий халат. – Ужинать будем!
В подтверждение своих слов мадам Куропаткина выдвинулась из кухни на балкон с дымящейся сковородой в руках. Увидев раскаленную жаровню, Гоша поспешно отодвинулся на край балкона, тем самым приблизившись ко мне. Краснодеревянная Марина позеленела, лицо ее со скрипом перекосилось. С интонациями, позаимствованными у лесопильного станка, соседка провизжала:
– Я кому сказ-з-з-зала! – и резко взмахнула сковородой.
Залежавшийся на ней румяный кружевной блин взлетел вверх, перевернулся в воздухе и нарядной тюбетейкой накрыл блестящую загорелую лысину Куропаткина. Гоша взвыл, сорвал с головы горячий блинный чепец и швырнул его в Марину. Баба ловко отбила подачу сковородкой, и потрепанный блин комом влип в Гошину волосатую грудь. Гоша взвыл октавой выше и принялся выдирать свою нагрудную шерсть вперемежку с лохмотьями теста, выкрикивая в адрес супруги разные нехорошие слова. Марина не оставалась в долгу, поливая мужа отборной бранью.
– Придурки, – устало сказала я, уходя с балкона в комнату и плотно прикрывая двойную дверь.
В помещении было жарковато, зато тихо. Ну, почти тихо: в прихожей надрывался телефон, истеричный звон которого после Марининого матерного визга казался мне нежным мурлыканьем. Наверное, аппарат трезвонил уже довольно давно, я просто не слышала его, стоя на балконе.
– Ну, наконец-то! – с претензией воскликнул писклявый детский голосок, едва я взяла трубку и раздраженно «аллекнула» в нее.
– Слушаю вас, – сказала я.
– «Слушаю вас!» – передразнил меня Писклявый. – Слушай сюда, корова глупая! Сестричку свою увидеть хочешь?
– Ой, нет, не хочу! – само собой сорвалось с моих губ. – Во всяком случае, не так скоро! Моя вполне взрослая младшая сестра и ее поразительно энергичный пятилетний сын гостили у меня только на прошлой неделе. Сестрица беспрестанно смотрела телевизор, в рекламные паузы бегала на кухню пить чай, потом на балкон – курить, потом в ванную – чистить зубы, а ребенок носился и скакал по дому, как лабораторный шимпанзе, получивший неожиданную амнистию после пары лет безвылазного пребывания в тесной клетке. Сестричка и племянник вызывали у меня стойкое головокружение. Я не могла ни пересчитать снующих по дому женщин и детей, ни уследить за их перемещениями. У меня даже возникло подозрение, а не клонировали ли любимые родственники себя прежде, чем приехать ко мне в гости?
– Не понял? – растерялся Писклявый, явно не ожидавший обнаружить у меня такое вопиющее отсутствие родственных чувств. – Это Елена?
– Я-то Елена, а вы кто будете? – спросила я, уже немного сердясь.
– Не твое собачье дело! – нагло возвестил Писклявый. И тут же начал хвастать: – Мы очень серьезные люди! С нами лучше не ссориться! Хочешь увидеть Ирину Максимову живой – делай, что скажем!
– Максимову? – удивилась я. – Это Ирку, что ли?
Ирка – это моя лучшая подруга, кое-кто даже считает нас сестрами, хотя никакого фамильного сходства между нами нет и в помине: Ирка – могучая рослая дама с роскошными формами, а я лет до двадцати здорово смахивала на шнурок и только к тридцати годам набрала шестьдесят кило при росте в сто семьдесят два сантиметра.
– Вы спрашиваете, хочу ли я увидеть живой Ирку? – наморщив лоб, уточнила я у Писклявого. – Что-то я не понимаю, а почему вообще вопрос ставится подобным образом?
– Потому что мы ее похитили! – важно заявил Писклявый.
– Ой, не смешите меня! – отмахнулась я, действительно начиная смеяться. – Как вы могли украсть шестипудовую тетку? У вас был автопогрузчик? Или подъемный кран?
– Напрасно смеешься, – обиделся Писклявый. – Мы серьезная организация с превосходным техническим оснащением! А твоя тетка отличным образом поместилась в «Газель»!
– Правда? – я продолжала потешаться, полагая, что меня глупо разыгрывают. – А как вы ее туда загнали, дорожным катком или танком?
– Сама залезла! – выкрикнул Писклявый, задетый моими насмешками за живое. – Мы просто угнали маршрутку!
– Угнали маршрутку?! Вы шутите! – я уронила челюсть и замолчала.
Вот слышала я про угоны самолетов и даже автобусов, но угнать маршрутное такси – ей-богу, это очень странный поступок!
– Мы никогда не шутим! – зловеще пискнуло в трубке. – Загляни в свой почтовый ящик, а потом мы снова поговорим!
Трубка вновь запищала, но уже нечеловеческим голосом, сигнализируя об обрыве связи. Некоторое время я сосредоточенно слушала гудки, потом опомнилась и выскочила из квартиры, чтобы сбегать вниз, к почтовому ящику. Распахнула металлическую дверцу бокса с номером своей квартиры, заглянула в его темное нутро и в первый момент не поняла, что там лежит. Вроде похоже на свернувшуюся змею? Я испуганно отшатнулась от ящика, вышла во двор, сломала с дерева рогатую веточку и с этим несерьезным оружием вернулась в подъезд. Вытянула подальше руку и зажатым в ней прутиком потыкала в подозрительный объект.
Змееподобный предмет мягко упал на пол. Я посмотрела, ахнула и двумя руками испуганно зажала себе рот, едва не выколов себе глаз забытым в кулаке прутиком.
На сером бетонном полу подъезда солнечно золотилась длинная рыжая коса, перехваченная на концах веселенькими резиночками с пластмассовыми вишенками.
Косу я узнала сразу, заколки тоже.
Эти симпатичные пасторальные вишенки я самолично приобрела в фирменном магазине «Аксессуары для волос» – отнюдь не для собственной шевелюры, не отличающейся длиной и пышностью, а для подруги, у которой, как у песенной девицы, – «руса коса до пояса».
– Ой, какая прелесть! – приняв безделушку, Ирка зарделась, почти сравнявшись по цвету с вишенками. —У меня были такие заколочки в далекие школьные годы!
Она тут же соорудила прическу с использованием пластмассовых ягод и помчалась к зеркалу – любоваться собой.
– Очень славно, – одобрил красоту жены Иркин супруг Моржик. – Можно еще заплести в косы гирлянду сосисок и повесить на шею ожерелье из бубликов, тогда ты будешь вылитая богиня плодородия. Как ее там? Флора?
– Тогда уж не только Флора, но и Фауна тоже: сосиски-то на деревьях не растут, – заметила я.
Довольная Ирка даже не заметила насмешек. Вишенки понравились ей чрезвычайно, и подруга носила их, снимая только на ночь.
– Ирка, – пробормотала я, поднимая с пола пшеничную косицу.
Коса безжизненно свисала с моих рук, как дохлая змейка. Я жалостливо шмыгнула носом. Что там говорил этот писклявый тип про похищение моей сестры-подруги?
Перепрыгивая через ступеньку, я вернулась в свою квартиру, намереваясь немедленно перезвонить по номеру, который запомнился моему телефонному аппарату последним. Увы, номер моего писклявого собеседника не определился! Я отошла от телефона и высунулась на балкон – глотнуть свежего воздуха и немного успокоиться.
Успокоиться не получилось, потому что на балконе было шумно, как вблизи арены широкомасштабного танкового сражения. В соседней квартире продолжали выяснять отношения несносные Куропаткины. Марина визжала – вдохновенно, безостановочно и задорно, как бензопила лесоруба, выбивающегося в передовики производства, а Гоша время от времени басовито рявкал. Фоном звенела массово бьющаяся посуда, глухо бухали падающие тяжелые предметы и в повторяемой на два голоса и на все лады фразе: «Я тебя убью, скотина!» менялось только последнее слово.
Я тоже стукнула кулаком по перилам балкона, ушибла руку, поискала, на ком бы мне сорвать раздражение, и снова уперлась взглядом в засохшую голубую розу, которой так и не довелось дожить до поры своего пышного цветения и, соответственно, посинения.
– Выброшу, – пообещала я колючему сухостою в кастрюле и потащила емкость с балкона в комнату, а потом в коридор.
Телефон молчал, весело подмигивая мне красными цифирками, не имеющими никакого отношения к номеру телефона Писклявого. Волоча по полу тяжелую кастрюлю, я задом толкнула дверь, выдвинулась на лестничную площадку и вытащила туда же последний приют усопшей розы. Тут победно затрезвонил телефонный аппарат. Я бросила неподъемную кастрюлю под дверью чужой квартиры и в два прыжка вернулась в свою прихожую.
– Где Ирка?! – не своим голосом заорала я на Писклявого, едва он успел вякнуть свое «Алле?».
– Ну, ты даешь! Так мы тебе это и сказали! – противно засмеялся Пискля. – Нашла фрагмент своей сестрички? То-то же, мы шутить не любим! Если не отдашь нам то, что нужно, будешь получать свою Ирку частями. В другой раз ухо пришлем!
– Слушай, почему ты все время говоришь о себе во множественном числе? – не выдержала я. Рассвирепела и тоже перешла на «ты»! – Ты разве августейшая особа?
– Кто?
– Ты? Или тебе нужно говорить «вы»? – издевалась я. – Ладно, твое писклявое величество, говори, чего тебе от меня нужно.
– Добро верни! – взвизгнул Пискля. – Два дня тебе сроку, потом мы уши стричь начнем!
Трубка загудела.
– «Мы, Николай Второй»! – передразнила я отключившегося собеседника. – Уши он будет стричь! Хоть бы толком объяснил, император хренов, какое добро ему нужно!
Надеясь на то, что идиотский разговор с Писклей, пугавшим меня обрезанием Иркиных ушей, есть не что иное, как тупой розыгрыш, я набрала номер домашнего телефона подруги. Трубку никто не брал. Настучала номер Иркиного мобильника – какая-то ехидная девица сообщила мне, что абонент находится вне зоны обслуживания. Я попыталась позвонить на сотовый Моржику, и зловредная электронная барышня воспользовалась возможностью повторить свой текст. Тогда я заменила домашние шортики на джинсики, а шлепанцы на босоножки, вздернула на плечо сумку и таким образом приготовилась к походу в отдаленный Пионерский микрорайон, где в большом удобном доме живут Ирка с Моржиком. Авось там я разберусь, что происходит.
Пятилитровая кастрюля со сложносоставным содержимым – камни, песок, земля, розовый сухоцвет – в мое отсутствие переместилась из-под двери Куропаткиных к квартире других моих соседей, стариков Дунькиных. Причину этого загадочного явления я разгадала без особого труда, потому что в подъезде еще звучали отголоски тяжелых шагов. Очевидно, Гоша Куропаткин не выдержал психической атаки супруги и позорно бежал с поля боя. Моя кастрюля перекрывала ему путь к отступлению, и дюжий Гоша походя передвинул ее подальше.
Не успела я запереть дверь своей квартиры, как рядом опять зашумели, – на сей раз у пенсионеров Дунькиных. Сильно пьющий старикан, известный населению нашего дома под прозвищем Дядьвась, буянил в прихожей своей персональной «двушки», призывая громы небесные на головы «проклятых колдунов, по которым плачет осиновый кол». Я затруднялась представить себе истекающую слезами палку, но, на всякий случай, вернулась в квартиру, дожидаясь, пока рвущийся на лестничную площадку невменяемый Дядьвась будет увлечен старушкой-супругой в родные пенаты. Кто его знает, вдруг упомянутый осиновый кол уже в руках у пьяного скандалиста!
Дверь на лестницу я осмотрительно прикрыла, поэтому не увидела, как разбушевавшийся Дядьвась размашисто пнул мою кастрюлю, зато услышала последовавший за этим долгий и во всех смыслах многоступенчатый грохот, а также не заглушенный им болезненный вскрик и усилившуюся ругань.
– С ума сегодня все посходили! – шепотом пожаловалась я сама себе. – Жара, что ли, на людей действует?
На лестнице стало тише, Дядьвась переместился в жилое помещение и теперь жалобно матерился в ванной – наверное, отмачивал ушибленную конечность в проточной холодной воде. Я вышла на площадку, заперла за собой дверь и поискала глазами самоходную кастрюлю. Она благополучно скатилась со второго этажа на первый. Засохший куст, образовавший монолитную конструкцию со своим керамзито-грунтовым фундаментом, все так же задорно торчал из кастрюли.
– Ты че добро расшвыриваешь? – из квартиры на первом этаже выглянула тетка в шелковом халате с драконами.
Тесно уложенные на ее голове металлические бигуди образовывали подобие шлема и по цвету очень гармонировали с моей кастрюлей.
Произнесенное с нажимом, это ее «добро» закономерно проассоциировалось у меня со словами Пискли.
– Где добро? – насторожилась я.
– Вот добро, – ответила тетка, указывая на кастрюлю. – Ты выбрасываешь, что ли?
