скачать книгу бесплатно
– На помолвку, – машинально поправила я и беззвучно охнула.
Помолвка! Вечеринка! Мой шанс в очередной раз поразить своей неземной красотой всех дам и джентльменов в зоне прямой видимости!
Я оттолкнула стул-самокат и бросилась к зеркалу.
– Я надеюсь, ты не передумала? – заволновался Денис. – Или у тебя появились другие планы?
В голосе его зазвучало невысказанное подозрение.
– Появились, – мрачно подтвердила я. – Сказать, какие? Я хочу убить Маруську. Из-за нее я испортила себе прическу, макияж, настроение и всю вечернюю программу. Дениска, я не могу ехать к Русику, я кошмарно выгляжу!
Мне страшно хотелось шумно разреветься, но я удержалась и ограничилась символическим плаксивым хрюканьем: в дополнение к растрепанным волосам размазать по лицу весь макияж – это было бы уже чересчур даже для чокнутой Офелии!
– Не может быть! Ты всегда выглядишь просто замечательно! – возразил Денис с пылкостью, за которую я была ему искренне признательна. – Что случилось? Ты сломала ноготь?
– Ах, если бы!
Я вкратце описала любимому ущерб, который нанесла моей внешности работа над Маруськиными ошибками, и Денис поспешил меня утешить:
– И всех-то делов? Да ладно тебе! Сейчас заедем в парикмахерскую и быстро приведем твою голову в порядок! То есть твои волосы.
Мысленно я отметила эту его оговорочку (значит, Кулебякин думает, что мою прическу нормализовать можно, а с головой в целом беда непоправимая!), но цепляться за слова не стала (пока). Милый, спасибо ему, предложил не самое плохое решение.
– Ладно, я тебя жду!
Я спрятала в сумочку мобильник, достала влажные салфетки, косметичку с мазилками и сноровисто нарисовала себе новое лицо. Оно получилось вполне симпатичным. Было бы даже красивым, если бы его не портило злобное выражение, уместное не на помолвке, а на публичной казни. Как сказал Кулебякин – на заклании.
И я закономерно подумала о Маруське, которая в данный момент стояла первым номером в моем персональном списке смертников. До приезда Дениса было еще несколько минут, и я решила потратить их на кровожадное удовольствие.
– Алло, Маруся? – набрав домашний номер приговоренной, притворно ласково проворковала я в трубочку. – А ты, значит, дома сидишь, пока другие тут за тебя навоз разгребают? Убить бы тебя!
– Извините, Мареточки нет дома, – тихо и вежливо ответили мне. – Кто ее спрашивает, что передать? Я ее мама, Аминет Юсуфовна.
Я прикусила язычок. Голос у Марусиной мамы был молодой, очень похожий на звонкое сопрано дочери, но тон разительно отличался. Маруська – девица бойкая, она тарахтит, как трактор «Беларусь», и хохочет, как гиена, а у Аминет Юсуфовны, чувствуется, совсем другая манера общения.
«Что ты хочешь – закрепощенная женщина Востока!» – брякнул мой внутренний голос.
Я покачала головой. Маруська несколько раз упоминала о своих родственниках – папе, маме и сестре, и у меня сложилось впечатление, что это нормальное интеллигентное семейство. Папа вроде в университете преподает, мама в каком-то проектном институте работает, младшая дочка еще школьница. То есть если у них там и Восток, то не дремучий. Маруська, во всяком случае, весьма современная девица.
– Приятно познакомиться, Аминет Юсуфовна, я Индия, коллега вашей дочери, – сказала я, понизив голос на два тона и щедро добавив в него сладкого меда. – Мы в нашем рекламном агентстве очень обеспокоены тем, что Мару… Мареточка не вышла на работу. Она не заболела?
– Мареточка не на работе? Как же так? – По голосу чувствовалось, что милая мама гадкой Маруськи сильно обеспокоена. – Дахамиль!
«Кто кому хамил?» – озадачился мой внутренний голос, не уловив смысла последнего восклицания.
– Дахамиль! Дахамиль! – продолжала восклицать Маруськина мама таким голосом, каким кричат «караул, караул!»
«На каком это языке, на адыгейском?» – не унимался мой внутренний голос.
Гранит адыгейского мы с ним в университете не грызли.
– Дахамиль, живо иди сюда, поговорим! – послышалось в трубке.
Стало понятно, что Дахамиль – это имя. И, судя по тому, что предполагается беседа, человеческое.
– Даша, вот Индия говорит, что Мареты не было на работе! – не унималась трубка.
– Индия?!
– Это имя, – со вздохом объяснила я.
«Тоже человеческое!» – ехидно добавил внутренний голос.
– Та Индия, которая Инка? – уточнила бойкая девица, чей голос походил на Маруськин гораздо больше, чем мамочкин. – У которой мама писательница и брат дизайнер?
– Кузнецовы мы, – суровым басом бухнула я.
– Так ты говоришь, наша Мара загуляла? – засмеялась разбитная девица. – То-то я ей ночью звонила, а она трубку не сняла, занята была, видно…
– Дахамиль, что ты говоришь! – послышался в отдалении негодующий возглас.
– А что я говорю? Что я говорю, то Марка делает! – огрызнулась младшая сестрица. – Ладно тебе, мам, можно подумать, никто не знает, чем по ночам занимаются взрослые девочки! Только я, правда, думала, что Марка на работе, она же из офиса факс прислала – ту чушь про птичий праздник.
– Даша, я не понимаю, о чем ты? – Голоса в трубке слились в фоновый шум.
Я выключила телефон и задумчиво посмотрела на него. В наружно и внутренне беспорядочной голове заворочалась какая-то мысль, но шум шагов в коридоре ее спугнул.
– А вот и мы! – распахнув дверь, торжественно возвестил капитан Кулебякин.
На его согнутом локотке покоился здоровенный, с доброе полено, цветочный букет. Совершенно ужасающий пук не то ромашек, не то маргариток очень странного сине-сиреневого цвета с бледно-зелеными серединками. Цветы-мутанты были завернуты в папирус с резным краем и отдаленно походили на младенца (явно не человеческого) в кружевах. Это с натяжкой оправдывало употребленное Денисом местоимение «мы».
– Привет, – сказала я, с трудом удержавшись, чтобы не сделать козу рогатую дюжему фиолетовому «младенцу». – Какая га… Гм… прелесть! Это как называется?
– Это цветы, – важно ответил Денис. – Ну, что, погнали?
И мы погнали. Поправили мою голову (ну, ладно, только прическу!) в первой попавшейся парикмахерской, приехали к Барабанову, осчастливили его суженую нечеловеческим букетом и внесли свой неоценимый вклад в общее веселье.
2 апреля
Домой я попала далеко за полночь, но все равно на несколько минут опередила Зяму. Мой беспутный братец ввалился в квартиру, когда я меткими пинками загнала под обувницу в прихожей смертельно измучившие меня туфли и с наслаждением утвердила горящие ступни на холодной плитке пола.
Братец косо посмотрел на меня и желчно молвил:
– Стоишь?
– Стою, – согласилась я, с интересом ожидая продолжения.
– Хорошо тебе! – сказал Зяма и привалился к стеночке.
– Ты что, напился? – удивилась я.
К числу любимых грехов моего беспутного братца пристрастие к спиртному не относится. Не буду врать: пару раз мне случалось видеть его изрядно поддатым, но на то обязательно имелся самый серьезный повод.
– Нет, просто на ногах не держусь, – ответил Зяма и сполз по стеночке на пол.
При этом штанины его задрались и стали видны щиколотки, густо испачканные черным и красным. В первый момент я подумала, что братишка напялил какие-то необыкновенные дизайнерские носки – Зяма любит одеваться как гламурное чучело. Но тут прямо на моих глазах светлый фрагмент на узорчатом носке окрасился красным, и я с ужасом поняла, что у братишки изранены ноги.
– Зямка! – Я взвизгнула и бухнулась на четвереньки, точно Мария Магдалина перед снятым с креста Иисусом. – Что с ногами?!
– Тихо, не ори! – Мученик поморщился и прикрыл глаза. – Разбудишь мамулю.
Я послушно заткнулась. Мамулечка наша, даром что сочинительница кошмаров, в реальной жизни жуткая неженка. При виде крови она может рухнуть в обморок, а перед этим еще огласит окрестности воплем – куда там иерихонским трубам!
– Дети? Что случилось? – Сонно моргая, в прихожую выглянул папуля.
Взлохмаченные вихры образовали вокруг его плеши забавные рожки, однако голос у нашего родителя был командирский, и я отрапортовала как дисциплинированный боец:
– У Зямы ноги!
– У Зямы всегда ноги, – буркнул братец, пытаясь натянуть подскочившие штанины до пяток.
– Так, – папуля выдвинулся в прихожую, плотно закрыл за собой дверь, вынул из кармана халата очки, надел их, посмотрел сверху вниз и снова повторил:
– Так. Собака?
– Французский бульдог! – с ненавистью сказал Зяма. – С-скотина…
Папуля присел, заглянул за край узорчатого носка, кивнул и, поднимаясь, скомандовал:
– Дюша, промой места укусов водой с хозяйственным мылом, потом намажь кожу вокруг ран йодом и наложи стерильную повязку. Я за машиной. Поедем к хирургу.
Наш папуля – отставной полковник. В лоне семьи он обычно мил и кроток, но уж если отдает распоряжения – хочется встать по стойке «Смирно!» и щелкнуть каблуками. Каблуки я уже успела сбросить, но во фрунт все-таки вытянулась, гаркнула:
– Есть! – и побежала в ванную за мылом.
Папуля за минуту оделся и ушел в гараж. Я перевернула вверх дном все шкафчики, но хозяйственного мыла нигде не нашла и на свой страх и риск заменила его собственным туалетным – самым лучшим и дорогим, с маслом апельсина и пачули.
– Ой, щи-иплет! – ныл Зяма, когда я мылила его щиколотки.
– Ой, жжет! – пищал он, когда я разрисовывала их йодом.
– А нет у тебя бактерицидного пластыря с рисунками? – капризничал он, когда я приступила к сооружению стерильной повязки из бинта и лейкопластыря.
Тут я не выдержала и сердито сказала:
– Слушай, если ты не можешь заткнуться и терпеть молча, говори что-нибудь дельное! Расскажи, например, за что тебя собака покусала?
– Я?! – Зяма искренне возмутился. – Да я эту собаку пальцем не тронул!
– А кого-то, значит, тронул, – догадалась я. – И тоже не пальцем?
Бледные щеки братца окрасились нежным румянцем.
– Так, – сказала я с интонацией папы-полковника. – Живо колись, во что ты опять вляпался! Очередная любовная авантюра?
Конечно, так оно и было! Этот сладострастный идиот – я имею в виду своего братца, конечно, – познакомился на улице с симпатичной девушкой и навязался ей в провожатые. Чтобы растянуть прогулку, они пошли пешком. Весенний вечер был прохладен, барышня озябла, и галантный Зяма набросил ей на плечи свой вязаный кардиган.
– Стандартная ситуация! – хмыкнула я, проворно бинтуя братишкины ножки.
– Она перестала быть стандартной, когда мы пришли к ее дому, – злобно пробурчал Зяма.
Он пресердито посопел, а потом выругался:
– Проклятая Бангладеш!
Это было очень неожиданно. Я напряглась, припоминая географию, и не вполне уверенно постановила, что Бангладеш – это где-то очень далеко. Допустить, что Зяма с его новой подругой пешим ходом за пару часов добрались до иноземных территорий, было немыслимо.
– Эта твоя девица – она из Бангладеш? – откровенно недоверчиво поинтересовалась я.
– Да не она из Бангладеш, чтоб им всем там пусто было! – разъярился братец. – Чертовы бракоделы!
– О каком еще браке ты говоришь? – насторожилась я.
Наш Зяма так любит оригинальничать, что с него вполне станется жениться на первой встречной, да еще сделать это в обрядовых традициях экзотической страны. Причем в порыве страсти он даже не удосужится заранее выяснить, чем скрепляется скоропалительный брак по-бангладешски – кольцами на пальцах или собачьими челюстями на лодыжках!
– Ты сказал, бульдог был французский? – уточнила я.
Черт его знает, где эта Бангладеш, но точно не во Франции!
Зяма разразился ругательной тирадой, из которой явствовало, что отдельно взятый французский бульдог вызывает у него еще меньше симпатии, чем вся Бангладешская Республика.
Прояснить эту загадочную историю с географией я не успела – вернулся папуля, и мы поехали в травмпункт к хирургу.
Откровенно заспанный дядька в перекошенном халате поверх спортивного костюма вышел из кабинета только после того, как наш папа-полковник продемонстрировал хорошее знание основных приемов результативного средневекового штурма. Дверь с табличкой «Дежурный врач» уже мучительно трещала под натиском деревянной банкетки, когда дежурный эскулап в кабинете начал подавать признаки жизни в виде коротких матерных посылов, адресующих нас в такие места, где медицинскую помощь нам могли бы оказать только узкопрофильные специалисты – уролог и проктолог. Прибежал какой-то мальчик-охранник, и я уже думала, что курс оздоровительных процедур нам пропишут в милиции, но папуля показал, что в академии его научили не только военному делу, но и дипломатии. Он быстро простимулировал доктора денежными знаками, и тот сразу подобрел. Завел нас в кабинет, осмотрел Зямины раны – и, обрабатывая их, тоже очень живо заинтересовался личностью французско-бангладешского бульдога:
– Вы знаете эту собаку?
– Нас не представили, – морщась, высокомерно процедил Зяма сквозь зубы.
– Это плохо, – сказал эскулап. – Если вас укусила бродячая собака, нужна прививка против бешенства, а это от семи до двадцати пяти подкожных уколов в живот.
– Она не бродячая! – быстро возразил Зяма.
– Если собака домашняя, то ее прививка от бешенства должна быть подтверждена справкой ветеринара. Ведь животное может и не выглядеть больным, заразным оно становится за 8– 10 дней до появления первых признаков бешенства.
– Я уверен: у этой собаки есть все необходимые справки!
Я приподняла бровь: Зяма говорил горячо, но недостаточно искренне.
