Сердце ворона

скачать книгу бесплатно

Неловкость сгладил Ордынцев, пылко заверив всех:

– Константин Алексеевич прекрасный юрист, самый лучший! Ежели бы не его связи, ей-богу, мы до сих пор бы возились с купчей и в Тихоморск поспели бы не раньше зимы.

– Контора наша велика, но слухи разносятся быстро, – добавил Конни. – Когда я узнал, что некто желает выкупить знаменитую Ордынцевскую усадьбу – сей же час захотел увидеть будущего нашего соседа. А господин Харди позже оказал мне честь, пригласив на обед.

Улыбка Кона была теперь не просто мрачной, но и фальшивой до безобразия. Нет, ему совершенно не нравится господин Харди. Но отчего же тогда Конни завел с ним дружбу?

Американец сидел по правую руку от Лары. Скосив глаза, она попыталась найти подсказку на его лице, но и тот был мрачен нынче и до крайности не разговорчив. Ларе даже показалось в какой-то момент, будто ему нездоровится, и он хочет уйти.

И что за объявление он намеревался сделать?

Господин же Ордынцев, то ли не чувствуя неловкости за столом, то ли, напротив, чувствуя остро и желая ее развеять, все рассказывал и рассказывал, как рад он вернуть родовое гнездо.

– Это была воля Николая Григорьевича, моего несчастного кузена, – сказал он под конец речи, – я обещал кузену, что не брошу усадьбу – и, благодаря вам, дорогой Джейкоб, сие обещание исполнил.

Господин Харди и на это лишь натянуто улыбнулся, но не ответил. А Лара не могла сдержать удивления и любопытства:

– Неужто вы были знакомы с Николаем Григорьевичем, прежним хозяином? Видели его… живым…

– О да! – подтвердил Ордынцев. – Наши отцы родные братья, а сам я всего на год младше Николая – разумеется, мы росли вместе и крепко дружили. А в юные годы Николай столь весомо помог мне, что вовек не расплатиться… Видите ли, мой собственный батюшка был человеком тяжелого нрава, он ни в какую не хотел допустить моей женитьбы на матушке Даночки – лишил поддержки и состояния. А Николай тогда уж унаследовал графский титул и сам распоряжался капиталами. Если бы не он, вовсе не знаю, что с нами приключилось бы…

– Papa, не стоит… – мягко прервала его Дана и положила ладошку на руку отца. Извиняясь, улыбнулась гостям. – Едва ли, право, нашим друзьям это интересно.

Холено-белое лицо ее чуточку раскраснелось. Лара поняла, что Дана вовсе не хочет, чтобы о подробностях их жизни в Европе знало местное общество. Лара тогда поспешила перевести тему, тем более что Ордынцев и впрямь мог поведать кое-что куда более интересное.

– Александр Наумович, прошу, – взмолилась она, – расскажите побольше о вашем кузене. О нем и об усадьбе.

– Я бы с удовольствием, Лариса Николаевна, да только об усадьбе я как раз почти ничего не знаю, – развел руками тот. – Росли мы в Петербурге, а вовсе не здесь: на Черное море Николай уж позже перебрался. И жить здесь, представьте себе, вовсе не собирался – поехал ненадолго, лишь дела поправить. Да только остался сперва на зиму, потом на вторую… да так больше в Петербург и не вернулся.

Ларин вопрос, что же именно задержало здесь Николая Ордынцева, так и не сорвался с ее губ. Тем более что в обычной для нее бестактной манере в разговор вмешалась Ираида:

– Прислуга местная трепет, будто увлекся ваш кузен черной магией – оттого, видать, и не вернулся. Уединения искал.

«Галка разболтала, – поняла Лара. – Ох, я зык бы ей оторвать…»

– Увы, и я слышал об этом… – подтвердил Ордынцев, старательно пряча недовольство бестактностью madame. – Однако уверен, все это досужие сплетни. Повторюсь, я знал Николая с детства, он как брат мне – и, смею вас уверить, с роду ни к какой магии он интереса не проявлял. Он был душою любого общества! Прекрасно пел! Писал! Он собирался жениться на чудесной девушке, в конце концов!

Лара слушала его, внимая каждому слову. Все это было словно о другом человеке, не о том Николае Ордынцеве, про которого ходили ужасные слухи на побережье.

Ведь ей достоверно было известно, что жил Ордынцев в усадьбе совершенно один. Не принимал никого и даже прислугу разогнал. Какая уж тут душа общества?

И про невесту из Петербурга Лара никогда не слышала. Выходит, он так и не женился на той девушке.

Удивило, что внимала Ордынцеву не одна только Лара: сидевший по правую руку господин Харди давно уже оставил карпа и, чуть прищурившись, не мигая смотрел на рассказчика.

И американец сразу почувствовал Ларин короткий взгляд:

– Отчего он умер? Ведь он был достаточно молод, не так ли?

Харди спросил это и повернулся к Ларе – будто точно знал, что она интересовалась сим вопросом. Взгляд его стал сейчас неожиданно тяжелым, будто бы даже потемнел, а от прежней небесной сини не осталось и следа.

– Я, право, не знаю… – пробормотала Лара, – никто не знает, что произошло на самом деле в той башне… а пересказывать слухи мне совсем не хочется…

– Его убили, если вам любопытно, my dear friend Джейкоб.

Произнес это Кон – громко и не конфузясь. Видимо решил прийти Ларе на выручку. Или же просто устал слушать ее блеяние. Скорее, что второе.

Продолжил неторопливо и даже с ленцою:

– По-варварски разворошили грудь и вырезали сердце, а вместо него вложили вороньи потроха. – Потом Кон медленно оглядел каждое лицо за столом и сказал самое главное. – Словом, свершили все то же самое, что происходит и нынче: ведь все знают, что на побережье то тут, то там находят зверски убитых молодчиков.

– Это ужасно… – ахнули у Лары над ухом. То был голос Анны Григорьевны, сидевшей по левую руку от нее. – Прошу вас, не продолжайте…

– Да уж, жуть, – даже madame Щукина оказалась под большим впечатлением. Рука ее почему-то подрагивала, когда тянулась к бокалу с шампанским. – Наверняка некий черный ритуал – недаром граф Ордынцев увлекался подобным. Конни, и впрямь, довольно нагонять на нас тоску!

– Как скажете, madame, – тот поклонился ей с кривой улыбкой.

Странное дело, но нынче он стал похожим на того, прежнего Конни – дерзкого лихого мальчишку, которым была очарована Лара. Только куда более злым мальчишкой. Не стоило ему рассказывать такого за столом. Да еще и в присутствии ближайших родных покойного графа. Лара подняла на Александра Наумовича короткий взгляд: тот действительно негодовал.

– Все это только сплетни, я ничуть не сомневаюсь, – наконец, заметил он. Тихо и сдержанно, но все равно сурово. – Ежели все это было бы правой, господа, убийцу непременно давно уж нашли бы. Николай погиб без малого двадцать лет назад, как-никак!

– Да зачем же искать, Александр Наумыч? – пожал плечами Кон и еще раз усмехнулся. – Спросите на Болоте – вам любой скажет, кто сие творит. И двадцать лет назад тоже знали.

– Кон, прошу… – прошептала Лара, но ее никто не услышал.

Тем более что сей же миг прозвучал голос, незнакомый никому за столом:

– И кто сие творит?

Спросил это господин Рахманов. Но не в обычной своей мямлящей манере, а неожиданно твердо. Спросил – и въедливо смотрел на Кона. Холод в серых глазах, казалось, замораживает все вокруг.

Но Кон лишь легкомысленно пожал плечами:

– Ираида велела мне не нагонять тоску. Вы спросите лучше Ларису Николаевну – это она теперь молчит, глазенки в пол, сама скромность…

– Конни… – уже умоляла его Лара.

– …а было время, она так донимала всех вокруг расспросами, что и в самом деле тошно становилось от подробностей.

Кон Лару не слышал, он уже откровенно веселился.

Это ли злое веселье подстегнуло Лару, или же тихие всхлипы впечатлительной Анны Григорьевны, – но она почувствовала вдруг, как в глубине ее души поднимается что-то до сих пор незнакомое ей. Непонятное и чужое. Ей даже дышать вдруг стало трудно, а нарастающий гнев жег сильнее огня – смолчать теперь не было никакой возможности.

– Что же здесь смешного, Кон? – очень спокойно спросила вдруг она.

Столь неожиданно спокойно – что сама удивилась.

– Ничего, Лара. Разве ж я смеюсь? – открыто издевался он. – Просто у меня хорошее настроение.

Лара бы, наверное, сейчас не удержалась и высказала ему все что думает. Но ее опередил господин Харди.

– Нет, Константин Алексеевич, вы именно смеетесь. А причин для вашего веселья я тоже не вижу.

Говорил он спокойно и даже легко, однако Конни под его потемневшими глазами мигом сдулся да притих.

Несколько минут за столом было слышно лишь позвякивание приборов: карп в сметане был великолепен, но Лара и вкуса не чувствовала.

А потом снова заговорил господин Харди:

– Господа, я теперь чувствую вину, что вовсе затронул эту тему и испортил всем настроение – мое проклятое любопытство. Простите, я не должен был… Однако же попробую все исправить. Нынче Александр Наумович бывал в Ордынцевской усадьбе и сообщил мне, что дом уже вполне пригоден для жилья. В самой-то усадьбе, понимаю, веселого мало, – ямка на его подбородке звала немедленно улыбнуться шутке, – однако, ежели добавить свечей, позвать музыкантов и, конечно же, пригласить гостей – станет куда более весело. Что вы думаете, господа, насчет званого ужина? Скажем, через две недели, в пятницу?

– Ничего нет лучше званых ужинов – конечно же мы будем! – за всех ответила madame Щукина.

Впрочем, едва ли кто-то собирался отказаться. У Лары так и вовсе душа замерла от радости.

Ведь лишь сегодня утром она обронила в разговоре, как хотела бы посетить усадьбу. Неужто он запомнил? И делает это для нее? Или просто счастливое совпадение?

Лара, как завороженная глядела на Харди, а тот с поклоном веско добавил:

– Благодарить за идею надобно мою очаровательную невесту, – он со значением поцеловал Данину руку.

Однако по замешательству Даны Лара тотчас поняла: та сама удивлена внезапным объявлением. Значит, все-таки…

На своем лице она поймала в этот момент взгляд чудесных глаз господина Харди: он улыбался как будто тайком. И ей одной.

Глава 7. Безликая

Рахманов заранее знал, кого застанет в номере. Телеграфировать Горихвостову, чтобы тот прислал чемодан, он так и не успел, потому любопытной Галине разгуляться было особо негде. Девица только вывернула карманы его плаща и потом, досадливо хмыкнув, даже принялась ощупывать подкладку…

Но то минуту назад. А нынче, когда Рахманов отворил дверь, она в своем голубом форменном, слишком тесном в груди платье делала вид, будто начищает подсвечник.

– Вижу, свечи принесла. Умница, – похвалил Рахманов.

Горничная, сдув со лба челку, заманчиво ему улыбнулась:

– Еще чего изволите?

Глаза у нее были дерзкие, а голос смелый – и не скажешь, что прислуга. Рахманов вдруг остро пожалел, что не может знать, о чем думает Галина в эту самую минуту. Был ли у ее обыска какой умысел, или же это обычное девчоночье любопытство? Дар его позволял видеть лишь прошлое – свершенные человеком действия и сказанные им слова. О помыслах же всегда оставалось только догадываться.

Лишь Лара совсем иное дело: ее мысли он знал, как свои. Но то Лара.

Вспомнив о ней, Рахманов неосмысленно приблизился окну. Замер у занавески, прислушался. Грустит, рассматривая это свое платье. Лара необычайно хороша в нем (она во всем хороша, хоть в мешковине), но, конечно, не понимает этого. И, с досадой убирая в шкаф, начинает воображать, что, когда вырастет, то станет известной художницей и купит себе десять платьев у настоящего Чарльза Уорта. И тогда-то эта Щукина… а нет, уже не воображает. Вспомнила, что мать ни за что не отпустит ее учиться, и теперь глотает слезы, обнявшись со старым плюшевым зайцем.

А ведь правду о ней Галина сказала – маленькая совсем. Ребенок. Слишком чиста мыслями и телом для чудовища вроде него. Этот мальчишка, Конни, как она его называет, – она ведь в него влюблена до сих пор. Конни этот дурак, конечно, и тысячу ошибок успел наделать. Но его слова, по крайней мере, не расходятся с делом; он искренен с нею – и в этом уже лучше Рахманова.

И, главное, нынче перед ужином он вполне однозначно выразил готовность защитить Лару. Но она этого, конечно, не поняла…

Рахманов же отвлекся на ту, что сейчас ласково зарывалась пальцами в его волосы. Он упустил момент, когда Галина подошла столь близко, и теперь (не гнать же ее?) отстраненно ждал, что она станет делать дальше. А горничная оказалась даже смелее, чем он думал: поняв его молчание по-своему, она потянулась к его губам.

Губы ее пахли спелыми яблоками, а поцелуй вышел горячим; лукавством было бы сказать, что он совсем не был интересен Рахманову. Но Лара этажом выше глотала слезы, не позволяя ни о чем другом думать. Кроме того, Галина была ему нужна для иного.

Мягко коснувшись пальцами ее подбородка, он отвел ее лицо. Прежде чем девица успела открыть сомкнутые в истоме глаза, спросил:

– Так зачем ты по карманам шаришь, умница-красавица? Что искала-то?

«Умница-красавица», отпрыгнув, как ошпаренная, теперь смотрела на него во все глаза и даже чудесные мягкие губы приоткрыла в немом вопросе. Она сопротивлялась ему изо всех сил, хотела выдумать ложь, но силы, конечно, были не равны.

– Юлия Николаевна велит… хозяйка. На всякий случай. Сами слышали, небось, какая чертовщина тут творится.

– И ты решила, что я к той чертовщине причастность имею?

– Вы странный… – ответила на то Галина и, сбившись, начала смотреть в пол. – Я девка прожженная, сроду ничего и никого не боялась. А вас вот боюсь.

– Правильно делаешь, что боишься.

С полминуты он молча изучал Галину, сжавшуюся, притихшую. А после решился. Вынул блокнот для служебных записей, который носил в нагрудном кармане сюртука. На последней странице здесь имелась его рукою сделанная зарисовка с места убийства Стаховского. Вязь из символов, один лишь взгляд на которые заставлял кровь в его голове болезненно пульсировать.

Он вырвал тот лист из блокнота, смял и протянул девице:

– Отдашь хозяйке, скажешь, что в кармане плаща нашла. Ясно?

Горничная помедлила, но листок взяла.

– Ясно?! – переспросил Рахманов.

– Да, – шепнула она.

После, так и не подняв взгляда, захотела скорее выскользнуть вон из комнаты, и Рахманов ее удерживать не стал. И так напугал девку до смерти.

Не мешало б еще поглядеть, как отреагирует Галина, увидев символы, но она бумажку разворачивать не стала. При нем, по крайней мере. Передаст ли ее хозяйке? Наверняка передаст. И наверняка доложит, при каких именно обстоятельствах эту бумажку получила. Рахманов не был уверен в последнем, но допускал и это. И тогда-то останется внимательно следить, что станет делать хозяйка пансионата. Узнает ли эту вязь? Или же не поймет ровным счетом ничего?

Факты все указывали на актрису Ираиду Щукину, однако, наблюдая нынче за сей вульгарной особой, все мысли которой читались на ее лице и даже не думали прятаться, Рахманов серьезно усомнился в достоверности тех фактов. Поговорить с Щукиной Рахманов намеревался завтра же днем… но перед тем ему следует разузнать кое-что.

Схватив со спинки стула плащ (ночи здесь холодные), он запер номер и поспешил вниз, а после через узкую, не всем заметную дверь, вышел на задний двор – туда, где, по его расчетам, должна была быть конюшня.