скачать книгу бесплатно
– Нет, но…
– Согласитесь, Степан Егорович, что и полиции может быть еще не все известно, – на редкость мудро рассудил их Женя. – И потом, вы сами говорите, что больше волокитою бумажной теперь занимаетесь, а не расследованием непосредственно.
Кошкин пожал плечами и миролюбиво согласился.
А я меж тем изо всех сил прислушивалась к негромкому разговору дам – он мне казался куда интересней.
– Так жалко бедняжку Ксению Тарасовну, – вздыхала Долли. – В прошлом месяце мы с Вольдемаром были на вечере у Комаровых, и там были представлены графине Гарской, которая, разумеется, была приглашена в свое время на свадьбу генерала. Так вот, говорят, он хоть и пожилой уж, генерал?то, но мужчина хоть куда. И моложавый весь из себя, и с усами! А уж в кителе?то белом… Charmant![15 - Прелестно! (фр.)] Медали во всю грудь!
Я не удержалась и все?таки спросила:
– Говорят еще, будто генерал был первым браком женат когда?то. Не слышали ли вы, Долли?
– А как же не слышать, Лиди! – с готовностью подхватила наша гостья. – Умерла бедняжка.
– Тоже умерла?
– Умерла, да не так совсем, разумеется! – Долли наклонилась к самому моему уху и страшным шепотом поведала: – Дочка родная ее в могилу загнала. Неуместным своим поведением. S’est enfuie avec l’homme![16 - Сбежала с мужчиной! (фр.)]
Глаза ее горели, Долли ждала, что я отвечу на такую восхитительную сплетню.
– О чем шепчутся наши прекрасные дамы? – вовремя поинтересовался ее муж.
– О, Вольдемар, мужчинам это не будет интересно: я рассказывала Лиди, что уже немодно, чтобы юбка книзу узкою была – чем шире, дорогуша моя, тем лучше. И рюши, рюши чтоб в три яруса! – отворачиваясь, Долли выразительно мне подмигнула.
Глава седьмая
Чай я велела Катюше подать в гостиную. Здесь в беседу о моде включилась Эллочка, и вскоре я лишилась возможности вставить хотя бы слово. Женя с Владимиром курили у раскрытого окна и неспешно вели разговор о положении дел на Балканах, где в самом разгаре был очередной конфликт. Степан же Егорович, которого ни политика, ни мода особенно не интересовали, с любопытством изучал содержимое книжного шкафа – а полюбопытствовать там было чему.
Иные семьи в резных изящных шкафчиках за стеклом хранили дорогой фарфор, выписанные из Европы безделушки и шкатулки из натурального камня. А в последние годы еще весьма модным стало иметь вещицы в японском стиле. В нашем же доме ежели и имелись какие?то ценности, то это были книги. По сути, все, что нашла я в Жениной квартире, явившись сюда молодой хозяйкой, – это залежи пыли, вездесущий Никита с его курочкой и бесчисленные стопки книг. На столе, в шкафах, на подоконниках. Под столом, под шкафом, под подоконником. Даже после покупки вместительных стеллажей в кабинет все фолианты в них не уместились – пришлось расставлять шкафы в гостиной, спальне, а один небольшой прижился и в столовой.
– Увлекаетесь?.. – Когда я подошла, Кошкин указал взглядом в глубь книжной полки, а после как?то недоверчиво посмотрел на меня.
Я не сразу поняла отчего, а после разглядела корешок фолианта: «Государственность и анархiя. Часть 2»[17 - Книга М. Бакунина, один из основополагающих трудов по теории анархизма. Написана в Цюрихе в 1873 г.], загороженный более безобидными книгами. И даже ахнула:
– Боже, нет, конечно! Право, понятия не имею, откуда это взялось…
Понятие я очень даже имела, оттого разволновалась пуще прежнего. В иные годы за подобную литературу могли и арестовать.
Кошкин поспешил успокоить:
– Не переживайте так: я из другого ведомства, мне дела нет до того, что вы или Евгений Иванович читаете. – Он улыбнулся тепло и как?то даже трогательно. И спросил: – Как ваши дела?
Весь этот вечер я долго, красочно и подробно рассказывала, как у меня дела. Однако об истинном их положении, о том, как скверно и муторно у меня на сердце, ни одной живой душе (и, кажется, даже своему мужу) поведать не смела. Но с Кошкиным я собиралась быть искренней, ибо как в воздухе нуждалась сейчас в его совете.
И главное, ему действительно было не все равно, как мои дела.
– Признаться, я весьма расстроилась, когда узнала, что не вы ведете это дело… – осторожно сказала я. – Дело Ксении Хаткевич. Мне бы весьма пригодилась ваша поддержка.
Брови моего друга предсказуемо взлетели вверх.
– Так вы… – в волнении он даже повысил голос. Осекся, торопливо взглянул на остальных и заговорил тише: – Так вы не из праздного любопытства спрашивали о первой жене генерала? Вы взялись за расследование? Снова с подачи Шувалова?
– Тише! – взмолилась я. – Нет, граф Шувалов здесь ни при чем. И за расследование в полной мере я браться не собираюсь. – Тогда я действительно еще в это верила. – Мне лишь надобно прояснить некоторые обстоятельства… считайте это праздным любопытством, если вам угодно.
Кошкин хмурился и был мною очень недоволен:
– Право, вам стоит найти более безобидное применение вашему любопытству. Это не просто семейное убийство из?за какого?нибудь наследства. Это революционеры, политика!
– Но вы это отрицали только что, за столом…
– Начальство из управления дало приказ не поднимать шумихи покамест и все отрицать… Вы же понимаете, что начнется в столице, ежели это и правда революционеры? Ведь с какой помпой мы заявили два года назад, что последний из них казнен и отныне с революционными настроениями в государстве покончено навсегда. А какой резонанс это вызовет в обществе! И снова, снова начнет буйствовать жандармерия, утихнувшая едва?едва, снова всех кого ни попадя станут таскать на допросы, снова за это, – он мотнул головой в сторону книжного шкафа, – можно будет загреметь в ссылку.
– Так, может, это и правильно? – с сомнением спросила я.
Кошкин тотчас кивнул:
– Правильно. Ежели за убийством генеральши стоят именно революционеры. Но… – он помялся, – чиновник из канцелярии градоначальника, что выдвинут на это дело, ясно дал понять, что есть основания в этом сомневаться. Мы говорили вот только что, часа три назад.
– Вы говорили с Фустовым? – уточнила я.
Кошкин внимательно на меня поглядел:
– Вы никогда не перестанете меня удивлять, Лидия Гавриловна. Откуда вы знаете Фустова?
Я вздохнула:
– В том?то и беда, Степан Егорович, что я совсем его не знаю. Вам бы я доверилась, но понятия не имею, стоит ли с господином Фустовым делиться хотя бы частью того, что я разведала.
– Ежели вас интересует мое мнение, то сыщик он толковый, – ничуть не раздумывая, отозвался Кошкин. – Находчивый, образованный весьма и весьма. Учился, представьте себе, в Сорбонне. Из благородных. Высокомерный, правда, излишне: за полгода в Петербурге близких знакомств, насколько знаю, так ни с кем и не свел. Сторонится всех. Впрочем, от приглашений начальства не отказывается. И со взятками, знаете ли, борется со всей страстностью… Поссорился, говорят, с роднею, оттого в полицию и пошел после своей Сорбонны. Назло им, что ли… Сам черт в их мудреных нравах ногу сломит.
– И все же вы неплохо его знаете, – заметила я.
– Это оттого, что мы оба на службу в Петербург всего с полгода назад перевелись и на первых порах он тоже в городской полиции устроился. В одних коридорах, можно сказать, толклись и здоровались, ясное дело, каждое утро. Но дружбы меж нами нет, Лидия Гавриловна, не рассчитывайте.
Я горячо поблагодарила Степана Егоровича. А после вышла, чтобы принести из спальни книгу, должную вернуть. И не переставая думала о Фустове: дворянского рода, учился в Сорбонне, поссорился с родными и устроился в полиции… Весьма любопытная биография. Вспомнила и хорошее лицо с внимательными глазами. А возвращаясь в гостиную, уже точно знала, что рискну довериться этому господину. Была не была.
Однако мысли о расследовании пришлось оставить, ибо я успела к самому разгару очередного спора.
– Бросьте, Степан Егорович, – вяло отмахнулся мой супруг на какую?то реплику Кошкина, – вы сами знаете, что это были революционеры.
– А ежели все?таки не они? – проявляя чудеса выдержки, ровно ответил тот.
– А ежели это не они – вдруг! – то убийства, ими совершенные, возобновятся в самом ближайшем времени. Революционеры не остановятся, покуда жив хотя бы один из них. Это и младенцам понятно. А власти миндальничают и, вместо того чтобы вешать как собак, внимают письмам женушек и маменек да заменяют казнь ссылками!
Кошкин глядел хмуро, краснел от возмущения и несогласия, а на последнем утверждении все?таки не выдержал:
– Позвольте, Евгений Иванович, но властей и жандармерию обвинять в мягкости – это уж слишком… Виновные в убийстве императора были найдены тогда в течение месяца! И казнены через повешение. Все! А за последующие два года точно так же казнены и более?менее видные деятели «Народной воли». Да и прочие, лишь едва связанные с сей организацией, арестованы и отправлены в ссылку.
– Ну?ну, казнены… Вам напомнить, как эту ненормальную, Веру Засулич, отпустили на все четыре стороны в зале суда? После того, как она при свидетелях стреляла в Трепова!
– То было в семьдесят восьмом, до убийства императора… И потом, Трепов все?таки выжил, – отвечал теперь Кошкин не очень уверенно.
– Вот то?то и оно! Чтобы наши власти начали шевелиться, непременно сперва нужно кого?то убить!
– Ах, господа, прошу, не будем о политике… – взмолилась Долли, ибо беседа давно уже перестала быть пустой светской болтовней.
– …А ссылки эти – смех, да и только, – не слушая нашу гостью, продолжал Ильицкий в запале, – им в ссылках живется сытнее и вольготнее, чем нам с вами в столице. Переписка с европейскими революционерами для обмена опытом? Пожалуйста, сколько угодно – стоит лишь проявить фантазию! Писание этих их мемуаров с последующей пересылкой сюда, в Петербург? Опять же сколько угодно! И те мемуары читают здесь с большим любопытством, смею вам заметить, Степан Егорович! А лет через пятнадцать – двадцать эти деятели выйдут на свободу и всем скопом вернутся в столицу. Совсем еще не старые и ни черта, кроме как мутить воду да делать бомбы, не умеющие. И они обязательно найдут себе последователей здесь – среди тех, кто на их мемуарах вырос! Как вы думаете, Степан Егорович, за кем тогда будет сила? За нами или за ними?! – он неопределенно мотнул головой куда?то за окно.
Кошкин ничего не ответил, смутился. А Владимир Александрович как?то невесело хмыкнул:
– Ежели сила за ними, то, выходит, и Россия уже они. А не мы. И стоит ли нам вмешиваться в дела их России?
Ильицкий метнул на него бешеный взгляд:
– Россия не будет их. Никогда! Я скорее сдохну, чем это допущу!
Владимир снова хмыкнул, еще менее весело, и дружески потрепал Ильицкого по плечу.
– Пойдем, Вольдемар, пойдем… – тянула его за рукав супруга. – Эллочка, поторопись! Поздно уже, а нам еще до Итальянской добираться… Благодарствуем, Лидия Гавриловна, за угощение.
Долли, взволнованная столь радикальными речами, теперь настойчиво подталкивала супруга к выходу, сама накинула на плечи узорчатую розовую ротонду, сконфуженно попрощалась и с удовольствием вышла вон.
* * *
Не стал задерживаться на вторую чашку чаю и Степан Егорович, вскоре отбыв за остальными. Да и мне в этот раз отчего?то было неловко оставаться с мужем с глазу на глаз… Не дожидаясь Кати, я сама взялась собирать на поднос пустые чайные чашки. А мысли были лишь об одном. Право, я всяким уже видела Женю и полагала, что удивить он меня не сможет, но…
– Позволь, ты серьезно это? – с чайной парой в руках я повернулась к нему, не донеся ее до стола. – Про «вешать как собак». Ты в самом деле так думаешь?
И по лицу его увидела – в самом деле.
– Ты знаешь, сколько лет было Ксении Хаткевич? – спросил он.
Подошел, прожигая меня черными глазами. И сам ответил:
– Двадцать один год. Немногим больше, чем тебе. У нее осталось двое маленьких детей – детей, у которых больше нет матери. Была – и нет.
Я смутилась, попыталась снова заняться посудой, чтобы уйти от разговора, но Ильицкий не дал отвести мне взгляд – поднял мое лицо за подбородок и заставил смотреть ему в глаза.
– И можешь ли ты хоть на долю мгновения представить, что чувствует сейчас ее муж? – Я слабо качнула головой. – А что стану чувствовать я, если потеряю тебя? Почему ты никогда не слушаешь меня? Хочешь, чтобы я запер тебя дома? Увез в глухую деревню? Я сделаю это, клянусь.
Я аккуратно поставила чашку на стол и отвела его руку. А после качнулась к нему – обняла и уткнулась лицом в напряженную, одеревеневшую шею. Обняла так крепко, как только могла. Но на душе потеплело, лишь когда Женя сам прижал меня к себе. Будто оттаял.
– Лида, я не могу тебя потерять, пойми. Я слишком долго тебя искал, чтобы потерять.
– Если ты меня запрешь, то потеряешь гораздо скорее, – ответила я серьезно. – Ты выбрал не ту смолянку, раз хотел послушную жену. Прости, что я такая.
Он не ответил.
Ладони Жени жадно скользили по моей спине, поднимались вверх, чтобы зарыться в волосы, и выбираться из сладкого их плена вовсе не хотелось. Но я сочла, что именно сейчас время признаться.
– Ты знаешь… – снова заговорила я, – с того часа, как эта девица, незнакомка, постучала в нашу дверь, мой ум впервые, кажется, со дня свадьбы начал работать в полную силу. Я очень соскучилась по этому ощущению.
Женя отстранился и с немым вопросом посмотрел мне в глаза. Я и сама не верила, что вот так запросто это говорю. Да и себе самой я как будто признавалась впервые.
– И я солгала тебе… я выходила из дому не для того, чтобы сделать заказ в ресторане. Я ездила на Миллионную, в дом генерала Хаткевича.
– Та?а?ак…
Женя, кажется, не мог подобрать слов. Отошел на шаг и глядел на меня, словно уже размышлял, в какой бы монастырь меня упрятать. На мое счастье, в гостиную, как всегда вовремя, вошла Катя и не торопясь начала собирать посуду.
– Пойдем.
Женя не очень ласково взял меня за руку и повел прочь. В кабинет, где, как и прошлой ночью, усадил меня в кресло у стола. Потом он вернулся к двери, чтобы запереть ее на щеколду, не позволив больше Катюше спасать меня. Оперся спиною о стену и, скрестив руки на груди, принялся напряженно смотреть мне в глаза.
Разговор обещал быть серьезным.
Глава восьмая
– Ты еще вчера называла эту фамилию – Хаткевич, да я значения не придал… Почему они? Ты знакома с этой семьею? Что ты знаешь?
Женя так и не отвел взгляда, даже не моргнул ни разу. По?видимому, это и впрямь было важно. Наверное, и хорошо, что он сам начал сей разговор.
– Сядь, – велела я. Как ни странно, Ильицкий послушался, начав устраиваться в кресле по ту сторону стола. – Сперва я расскажу все, что знаю, а после – ты. Договорились?
Он ответил не слишком поспешно, раздумывал. Но все?таки кивнул:
– Договорились.
– Я не сказала тебе, но вчера эта дама – незнакомка – снова была здесь. – Я поерзала, устраиваясь удобней. – А после, когда она уехала на извозчике, я за нею проследила. Она скрылась в доме генерала Хаткевича.
– И ты подумала, что она его жена? – от меня не укрылся скепсис в его тоне.
– Да, я так подумала, – ответила я ровно. – Но когда сегодня побывала в том доме второй раз и услышала разговоры горничных, поняла, что ошиблась. Я не стану теперь утверждать наверняка, но, вероятнее всего, та девица – это дочь генерала от первого брака. Там некая темная история… Женя, я склонна согласиться со Степаном Егоровичем, что взрыв на Дворцовом мосту – это не революционеры. Я не могу объяснить словами, но чувствую, что к убийству генеральши эта дама имеет самое прямое отношение.
Надо отдать ему должное, Ильицкий выслушал меня, не перебив ни разу. Не стремился разубедить, возразить, настоять на своем. Лишь когда я замолчала, заметил:
– Если и имеет, то полиция, без сомнений, разберется.
И замечание было мудрым, не поспоришь.
– Наверное, – согласилась я, – но ведь в полиции даже не знают о ней! О незнакомке. Не знают, что она была у нас, что разыскивала тебя… – Взгляд любимых черных глаз стал еще более напряженным, и я поспешила оговориться: – Об этом, положим, можно и не упоминать, но полиция не осведомлена даже, что она была в доме генерала тем утром! Горничные о том умолчали, представь себе! А ведь это важно. Полиция должна узнать!
– Узнает, – пожал плечами Женя. – Или ты считаешь, там сплошь дураки собрались и без твоих замечаний не сообразят, что к чему?
Червячок сомнений все более подтачивал мою самоуверенность – я задумалась. Фустов точно не дурак. Может, он уже был осведомлен, что незнакомка была в доме в то утро, оттого и не спросил горничных?
А Ильицкий постарался закрепить сделанное:
