скачать книгу бесплатно
Тем временем Хаси приказал своим людям выметаться и поторапливал их, хлопая в ладоши:
– Живее убирайтесь, ублюдки вшивые! Шевелись, кишки собачьи!
Какому-то вдрызг пьяному пирату дружки поддали ногой под зад. Он упал на стол и под общий смех проехался по нему, сшибая посуду. Другого участника застолья, уже не способного к самостоятельному передвижению, сотрапезники вышвырнули на улицу, предварительно со смехом раскачав. Да, нравы тут царили самые незамысловатые. Возможно, в другое время Артем, несколько утомленный церемонностью японской жизни, тоже посмеялся бы вместе со всеми.
Хаси взял кубок и отхлебнул из него. По его подбородку потекли мутные струйки, закапали на рифленый живот и на штаны. Опустошив посудину, он рыгнул и поставил ее на стол.
– Ну что, Ямомото, – утерев рот рукой, заговорил атаман. – А теперь ты похож на посланника потомка богини солнца Аматэрасу?[13 - Японская императорская династия ведет свой род от богини солнца Аматэрасу.]
– Издеваешься, Хаси-сан?
– Да что ты, Ямомото-сан! Это вот ему, моему сынку Аоки, этому члену дохлой обезьяны, не терпится поиздеваться над тобой. – Он мотнул головой в сторону сынка, сидящего справа. – Не любит он яматонтю. Даже тех не любит, кто не похож на яматонтю, но прибыл от их императора. Но я не спешу отдавать тебя в его руки. На то есть три причины. – Хаси поднял сомкнутый кулак и отогнул один палец. – Причина первая. Ты все-таки не яматонтю и не самурай. Эти мечи, что торчали из-за твоего пояса, ничего не значат. Их можно дать любой обезьяне или кому-нибудь из моих недоносков, но от этого они не станут самураями. То есть ты – не тупоголовая падаль, как все самураи. Это раз.
Когда атаман отзывался о самураях, в его голосе прозвучала неподдельная злость. Видимо, где-то как-то крепко они ему насолили. Кстати, Хаси был потомком знатного самурая Минамото.
«А может, в этом и дело? – пришло вдруг в голову Артему. – Он отчего-то вообразил, что японцы должны посадить его на окинавский трон, а те все не сажают и не сажают. Отсюда и ненависть ко всем самураям».
– Причина вторая. – Хаси отогнул следующий палец. – Я хочу точно знать, сколько ты стоишь, посол Ямомото… или кто ты там на самом деле. Я хочу знать, ты и один чего-то стоишь или только вместе со всеми своими людьми.
Атаман зачерпнул из плошки горсть чищенных лесных орехов и закинул их в рот.
– Выкуп собираешься требовать, – понятливо произнес Артем.
– А у кого я должен его требовать? – прищурившись, спросил Хаси.
– Тебе виднее. – Акробат пожал плечами, насколько позволяла опутавшая его сеть. – Тебе же это не впервой. Ты же, я так полагаю, этими делами на жизнь зарабатываешь. Должен знать расценки.
– Эй, Ямомото. – Атаман сделал паузу, чтобы смачно, от души рыгнуть. – Хочешь вина? Китайское, из гаоляна? Не хочешь? Ну как знаешь.
– Ты что, отец! – подал голос сынок по имени Аоки. – Хочешь поить вином этот кусок дерьма? Я бы лучше натолкал ему в рот песка.
– Заткнись, ублюдок! – рявкнул Хаси и швырнул в Аоки пустым кубком. – Ты такой же тупой, как твоя мамаша-тангутка. Вот его мать была умной женщиной. – Отец показал пальцем на Кусанку. – Потому что она – настоящая утинантю. Эй, ублюдок, кубок отдай! И не забудь наполнить его, сын тангутской шлюхи!
В другое время Артем, может быть, и счел бы важным тот момент, что папаша Хаси, по всей видимости, не случайно сталкивает лбами своих отпрысков и наследников его престола. За этим скрывался какой-то резон.
– Ямомото, есть и третья причина того, что твоя голова и головы твоих самурайских дружков все еще торчат на плечах, а не сложены в мешок. Тай-фу[14 - Тай-фу – несколько искаженное китайское «тай фын», то есть большой ветер.], Ямомото. Тай-фу – вот третья причина.
– Тайфун? – искренне удивился Артем.
– Да, Ямомото, он самый. Этой ночью будет тай-фу. Я вижу в твоих глазах удивление, посол. Ты, конечно, не можешь понять, откуда возьмется тай-фу? День был ясный, вечер тихий. А оттуда, что ветер весь день задувал с закатной стороны и только усиливался, горизонт набухал лиловым, а все вернувшиеся с моря рыбаки говорили, что рыба уходит на глубину. Вот увидишь, Ямомото, в ночь ветер обрушится со страшной силой. Это значит, что Мацумото никак не сможет появиться здесь завтра. Может, он и никогда уже не появится, если тай-фу накроет его в море. Но если Мацумото повезет, если он укроется на одном из островов или вовсе не выйдет в море…
– Подожди, подожди! – почти крикнул Артем. – Ты сказал «Мацумото»?! Ты говоришь о самурае сиккэна, об одном из самых доверенных его людей?
– О нем, шелудивом псе, о ком же еще! – Хаси отправил в рот еще одну горсть орехов и отряхнул руки от шелухи. – Видишь мешок у моих ног? В нем мы должны передать этому Мацумото твою голову и головы твоих самураев.
Атаман сказал об этом так просто, будто речь шла о картошке, а не о человеке, сидящем напротив него.
– Зачем? – глухо спросил Артем.
Хаси взял кубок, наполненный Аоки, отхлебнул из него и взмахнул рукой, расплескивая вино из гаоляна.
– Вот здесь, Ямомото, на твоем месте, не так давно сидел Мацумото. Только без рыболовной сети на плечах. – Атаман хохотнул. – Мацумото приплыл всего с двумя самураями на рыбацкой джонке. Самурай на лодке рыбаков! Сразу ясно, он хотел, чтоб все было тайно. Дескать, кто их случайно увидит, примет за рыбаков. Хотя из них рыбаки, как из этого выкидыша Аоки – китайский император!
Атаман опять зашелся смехом, не удержался от улыбки и Кусанку. Даже Аоки криво ухмыльнулся. Жаль, Артем не мог повеселиться с ними за компанию.
– Сидя здесь, Мацумомто предложил мне выгодное дельце. Он сказал, что за какую-то полудюжину голов я смогу взять себе все монеты, какие будут на корабле, а там, мол, найдется не одна связка серебряных и золотых монет китайской чеканки. Еще он сказал, что я смогу забрать себе весь груз, что будет на корабле, на котором поплывет большой красноволосый человек с белой кожей.
«Значит, прав оказался Такамори. Сиккэн действительно не собирался оставлять меня в живых, – отстраненно и холодно констатировал Артем. – Следует отдать сиккэну должное, он придумал простой и изящный способ раз и навсегда избавиться от Белого Дракона, причем так, чтобы подозрения не пали на него самого. Дескать, еще один корабль уплыл навсегда».
– Ты слушаешь меня, большой белый человек? Так вот, потом Мацумото добавил: «Сделай так, чтобы не осталось никаких следов. Разумеется, кроме отсеченных голов, которые ты отдашь мне. А так пропал корабль на море и все. Мало, что ли, их пропадает в морях!» Мацумото сказал, что это будет хорошая сделка, не так ли?
– Слишком хорошая, – произнес Артем. – Я бы на твоем месте сразу отказался. Но ты ведь не отказался, Хаси-сан? Почему? Из-за жадности?
– Смотри, Кусанку. – Хаси повернулся к сыну, сидящему слева, подмигнул ему. – Такая большая белая обезьяна, а тоже чего-то соображает. Да, Ямомото, ты прав, головы столько не стоят. Конечно, если это не головы чингизидов, манчжурских каганов или магараджей из страны слонов. Ты думаешь, я прямо так и сказал Мацумото? Нет, посол, нет. Я знал, что языком Мацумото со мной говорит сиккэн. Меня просил об услуге не какой-то вшивый самурай, могущий только исполнять приказы. Его ртом со мной говорил сам Ходзё Ясутоки. Можно было, конечно, отказать сиккэну, но нельзя сомневаться в том, что он этого не забудет. А кому охота иметь среди недругов сиккэна страны Ямато?! Вижу по твоему лицу, что и ты думаешь, как я. – Атаман опять отхлебнул вина. – Я всего лишь спросил у Мацумото: «Скажи мне, кто он, этот большой белый человек?» Он ответил, что у этого человека будут с собой посольские грамоты, но это всего лишь бумаги и ничего более. «Вот и все, что тебе надо знать, – сказал мне Мацумото. – Незачем тебе совать голову в наши дела». Тогда я спросил у Мацумото: «Ты останешься и дождешься голов?» Мацумото сказал, что нет, его, мол, ждут неотложные дела, он должен плыть обратно.
«Я примерно представляю себе эти дела, – подумал Артем. – Хм, а по всему выходит, что сиккэн до предела ограничивает круг посвященных, чтобы ни один лишний человечек не узнал, что же на самом деле должно случиться с Белым Драконом. Оно и понятно, слишком уж грязное дело задумал Ясутоки, ему никак нельзя допустить, чтобы это выплыло наружу. А раз так, то и Мацумото оказывается в группе очень большого риска».
– Мацумото сказал, что отплывет из Осаки на следующий день после тебя, значит, и здесь будет где-то через день, – продолжал Хаси. – Но, как я уже сказал, идет тай-фу, очень сильный тай-фу, который будет бушевать, думаю, не один день. Теперь ты понял, Ямомото, почему все еще жив? Ты понял, посол, почему не сброшен за борт, а твое тело, усеченное на голову, сейчас не обгладывают рыбы?
– Куда ему понять, недоумку! – вмешался сынок по имени Аоки.
Казалось, он не говорит, а выкрикивает каждое слово.
– Заткнись, объедок! Еще раз встрянешь, и я набью твой поганый рот рыбьими хвостами. А тебе, Ямомото, я объясню еще кое-что. Ты все поймешь, если не тупой, как эти вот пожиратели крысиного дерьма! – Атаман шумно, всей пятерней, почесал живот. – Наш род, смешавший кровь родов Сюнтэна и Сё, очень силен, но пока занимает недостойное место. Вот эти ублюдки, мои детишки, они как думают? Безмозглый Аоки считает, что если резать всех подряд и топить корабли без разбора, то нашему роду скоро не станет равных в подлунном мире. Вот этот вот пес смердящий Кусанку умнее своего братца, но тоже дурак дураком. Он считает, что если кто выберет себе сильного покровителя, скажем, этого твоего сиккэна, и будет верным ему как собака, то все будет хорошо, только господина надо выбрать правильно. Это, может, где-то в другом месте хорошо так рассуждать. Но мы живем посредине морей, между Ямато, империей Син, империей Цзинь, Корё, Чосон, Дайвьетом и разной мелочью вроде владений моих братишек, чтоб осьминог проел им кишки. Да, мы присягнули на верность императору Ямато и китайцам, ну и что? Пришлось присягнуть. Но завтра усилится, скажем, Корё, подчинит себе Ямато, и твой император станет вассалом верховного правителя Корё. Зачем нам тогда хранить верность Ямато? Себе на погибель? – Хаси звучно рыгнул. – Теперь я перехожу к главному, Ямомото. Прежде чем что-то сделать, я должен узнать все. Потому что, сделай я сегодня глупость, завтра об этом узнают эти вонючие твари, называющие себя сыновьями Сюнтэна. Они тут же перестанут грызться друг с дружкой, объединятся против нас, и нам придется туго. Чтобы не сделать глупость, Ямомото, я должен знать все, обо всех и обо всем. Я должен понимать, какую петлю, вокруг чьей шеи и кто затягивает. А вдруг вокруг моей? Я не знаю, может быть, ты врешь, Ямомото, и нет никакой страны Русь. Тогда кто ты такой на самом деле? Куда ты плывешь? Отчего на самом деле так боится тебя сиккэн? Я должен знать. В конце концов, твоя голова, может быть, стоит шести кораблей с медью, а не одного. Тогда я должен знать, кому ее можно продать за эту цену. А шесть кораблей – это уже деньги на неплохое войско из чосонских наемников, готовых за деньги резать кого угодно. Я должен все знать, Ямомото, вот в чем дело. Я слышал, у вас в Ямато был мятеж, но до моих ушей докатилось лишь эхо. Я хочу подробностей. Может быть, дни сиккэна сочтены, а я выступаю на его стороне. Вдруг завтра придут другие люди, которые скажут: «Кто убил нашего друга Ямомото, кто помогал сиккэну? Мы убьем всех, кто помогал сиккэну». Я тебе честно скажу, Ямомото, лучше всего было бы оставить тебя в живых, посадить под замок и держать там сколько потребуется. Но хитрому, недоверчивому Ясутоки нужны доказательства моей преданности, то есть ваши головы. Чью голову я должен отдать Мацумомто вместо твоей?
– Тайфун! – вдруг осенило Артема. – Ты можешь свалить все на тайфун! Скажешь, что перевернулся корабль, на котором твои люди везли тебе наши головы.
– Ты глуп как пальмовый клещ, Ямомото, если полагаешь, что я сам не смог додуматься до такой простой вещи. Однако сиккэн слишком умен, он никогда до конца не поверит в сказку о тай-фу. А потом я все время должен буду опасаться сиккэна и в случае чего вряд ли смогу надеяться на его помощь. Зачем мне это, Ямомото? Не знаешь? Вот то-то. Если я пойму, зачем мне это, тогда еще можно будет подумать. А чтобы понять, сперва я должен узнать все, до донышка, без остатка. От кого я могу все узнать? От тебя и твоих людей. А может, ты владеешь тайной, которая стоит шестидесяти кораблей с медью, и эту тайну вместе с тобой и пытается похоронить сиккэн. – Он хитро подмигнул.
«Вот оно, самое главное! – вдруг снизошло на Артема озарение. – Он хочет и рыбку съесть, и куш захапать. И мою голову всучить сикэнну, и вырвать из меня все тайны, какие, по его мнению, я могу знать. Он надеется, что сможет крупно поживиться или деньгами, или неким козырем, что позволит ему занять трон правителей Окинавы. Это как если бы в наши бандитские девяностые к крупному бизнесмену послали киллера, и тот, прежде чем выполнить оплаченный заказ, стал бы выпытывать у заказанного бизнесмена номера всех его банковских счетов. Значит, мне надо предложить этому пиратскому хмырю такую тайну, чтобы глазенки его поганые разгорелись от алчности и дух захватило бы. Я должен убедить его в том, что без меня до жирного куша ему вовек не добраться, и выторговать под это дело наши жизни».
– О чем призадумался, посол Ямато? Придумываешь, как бы обмануть меня?
– Я помогу тебе, отец, – встрял Аоки. – Доверь его мне, тогда он не соврет и не обманет.
– Это правда, – улыбнулся Хаси. – Аоки, мой добрый сын Аоки, умеет спрашивать. А как он сдирает кожу, Ямомото, если бы ты видел! Но я не отдам тебя ему, посол, если ты не станешь запираться, а говорить будешь только правду.
– Я не собираюсь тебе врать, Хаси-сан, – заговорил Артем, ощущая во рту прямо-таки пустынную сухость.
Знаете ли, мало приятного в том, что тебя собираются пытать.
– Что еще, дерьмо вам в глотки?! – вдруг рявкнул атаман, повернувшись к двери.
Там стоял, скребя пятерней в затылке, один из пиратов, у которого за поясом торчало аж две катаны, что для Артема, человека уже во многом японского, выглядело полной несуразностью и насмешкой над святым. Пират затараторил по-китайски, то и дело показывая рукой себе за спину. Когда он замолчал, Хаси что-то коротко сказал ему и взмахом руки отправил прочь.
– Тай-фу уже близок. Горизонт почернел, и ветер стал сильнее. – Хаси, поигрывая плечами и покряхтывая, поднялся со своего своеобразного трона, сделанного из шкур. – Надо идти и пинками подогнать этих ленивых псов. А то, как всегда, недосмотрят, недоделают и завтра недосчитаешься кораблей и лодок.
Первый из обещанных пинков глава пиратского рода-племени отвесил Аоки.
– Эй, Аоки, обезьянья моча, чего сидишь! Ты уже должен бежать впереди! А ты, Кусанку, отведешь Ямомото к яме. Пусть посидит до утра. Проведет там ночку и утром станет самым разговорчивым из людей.
– Послушай, Хаси, – торопливо заговорил Артем. – Я из тех, кто принимает вещи такими, какие они есть. Вот поэтому всего за полгода я, чужак, стал даймё и послом императора. Вот увидишь, мы с тобой договоримся, Хаси-сан. Я знаю, что предложить тебе. Но моим людям ничего не должно угрожать, без них все бесполезно…
Хаси махнул рукой, показывая, чтобы Артем замолчал.
– Успеешь еще наговориться. Некогда сейчас. Твоих людей никто не тронет… пока. Кусанку зайдет к ним и скажет, что ты остался у меня в гостях. – Он хмыкнул. – Очень, мол, тебе понравилось тут, у меня в доме. Завтра после беседы с тобой я решу, что с ними делать.
О дорожной казне Артем и не собирался заикаться, понимая, что на ней уже можно поставить крест. Хотя обидно. Пропало все, что нажито непосильным трудом.
Атаман неожиданно наклонился над столом и едва ли не задушевным тоном проговорил:
– Пойми, Ямомото, я не хочу тебе зла. Клянусь гневом Сусаноо, это так. Ты ж не яматонтю! И ты мне нравишься, клянусь посохом Наньдоу. За полгода возвыситься среди таких твердолобых ублюдков, как эти самураи, – такое достойно уважения. Это значит, что ты не полный ублюдок. Но поверь мне, Ямомото, я сам вот этими вот руками буду рвать твою шкуру на клочки, если ты разочаруешь меня, начнешь врать и запираться. Подумай об этом наступающей ночью.
Глава пятая
Три имени и крест
Воняло, как… Ну как может вонять непроточная лужа диаметром более чем в два кэна[15 - Кэн – японская мера длины, 1,81 метра.], вся заросшая гниющей травой, куда постоянно задувает ветром листья, сухую траву и прочий мусор, куда, не исключено, выплескивают отходы, и в которую наверняка время от времени мочатся всякие ублюдки? Вот так и воняло, короче.
От рыболовной сети Артема освободили еще во дворе атаманского дома. Туземцы развели его руки в стороны, примотали их шнурами тройного плетения к бамбуковому шесту и так и вели распятым до самой ямы, находившейся в дальнем конце форта, почти у самого бамбукового частокола.
Даже если бы эти ублюдки отвязали его руки от палки, прежде чем столкнуть вниз, в зловонную жижу, от этого путь к свободе не стал бы легче. Поди вскарабкайся по осклизлым глинистым склонам, где ни кустика, ни корня и ничего другого, во что можно вцепиться пальцами, а карабкаться до верхнего края ямы кэна полтора, не меньше. Особенно безнадежным подобное предприятие выглядело по причине наличия часового. Неизвестно, чем там занимался большую часть времени пират, оставленный Кусанку на часах, сидел ли на пеньке или ходил без устали, но, увы, точно не дрых, потому как время от времени подходил к краю ямы и заглядывал в нее.
Лужа была весьма глубока, Артему чуть пониже груди, во всяком случае в том месте, где он находился. Как там в других местах, он не проверял, но сомнительно, что тут могли быть серьезные перепады глубин, чай не океанское дно. Ноги утопали в толстенном, омерзительно жирном на ощупь слое ила, хотя к накоплениям дерьма на дне этого водоема как-то совсем не подходило благородное слово «ил», и переставлять ноги с места на место было затруднительно. Правда, не ощущалось и большой необходимости их переставлять.
Настроение у Артема было под стать царящей в яме вонище. Препоганейшим было это самое настроение. Правда, ощущение безнадеги пока не наступило, потому что пиратский атаман все-таки его не прикончил, хотя по контракту был обязан это сделать еще среди пучины океанской. Это вселяло кое-какие надежды, пусть дохленькие, но все же. Во-первых, можно будет поторговаться. Во-вторых, можно попробовать сбежать, для начала из этой ямы.
На первый взгляд выбраться из ямы было решительно невозможно, но попытаться надо. Хоть какой-то шанс на успех имел место быть. Все-таки Артем – цирковой акробат. Кто скажет «бывший», тот пусть плюнет сам в себе в лицо. Мышечную память так просто не профукаешь, к тому же он за последние полгода форму особо не растерял… ну так, разве что самую малость. Думать над побегом следовало изо всех сил. Может, и придет в голову что-нибудь дельное, скажем, из опыта чужих побегов, киношных или книжных.
Правую ногу узника в районе щиколотки пронзила боль, словно туда с размаху всадили раскаленную иглу. Зашипев не хуже иной змеи, Артем привалился плечом к стенке ямы и выдрал ступню из вонючей жижи. Сандалия-гэта осталась в иле. Разыскать ее на ощупь было бы непросто, не говоря про то, чтобы снова вдеть в нее ногу. Ну и хрен с ней! Под угрозой потерять голову вместе со всеми волосами по гэта не плачут. Он потряс ногой, сбрасывая повисшие на ней водоросли, и подтянул ступню к себе поближе. Вот, кстати, и сгодились акробатические навыки!
Между таби[16 - Таби – что-то вроде шерстяных носков, которые надевались под гэта.] и краем штанов-хакама проступал светлая полоса кожи. Вот там и торчала пиявка, жадно присосавшаяся к ноге и похожая на гадюку, недавно вылупившуюся из яйца, каких хватало в лесах под Ицудо.
Артем выругался себе под нос, сплетая самые гнусные слова из двух языков. Отчего-то у него не было ни малейших сомнений в том, что этой кровососущей пакости тут полным-полно. Мечта Дуремара, блин!.. Проявив недюжинные или, наоборот, вполне нормальные для акробата гибкость и ловкость, Артем несколько раз стукнул ногой о выступ глинистой стенки и сшиб пиявку. М-да, даже если твари не прокусывают одежду, то вряд ли они откажут себе в других маленьких радостях. Они способны находить неприкрытые участки кожи, проникать в прорехи, забираться под одежду. Стало быть, предаваться такому увлекательному занятию, как сбивание пиявок, можно всю ночь напролет. Ясен пень, силы при этом иссякнут быстрее быстрого. Встает вопрос: а нужно ли беречь эти силы? Для чего их беречь?
А над головой пленника вовсю свирепствовал ветер. Уже когда они шли к яме, он лупил навстречу, стремясь содрать одежду и заставляя жмуриться и пригибаться. Видимо, и вправду ночью на здешние берега обрушится полноценный тайфун. Уж больно отчаянно ветерок-то задувает, все набирая и набирая обороты.
Небо уже плотно заволокло тучами всех оттенков черноты, при взгляде на которые Артему как-то сразу стало ясно, что ничего хорошего от этой ночи ждать не приходится. Над головой завывало на все лады, стоял треск, в яму заносило листья, сломанные ветки, какую-то труху. Это притом, что частокол, расположенный поблизости, худо-бедно гасил ветер. От такого ветра могла приключиться только одна польза – если он завалит одно из соседних деревьев и его верхушка опустится прямо в яму. Тогда по нему можно будет забраться наверх, разумеется, только в том случае, если это дерево одновременно придавит и часового.
Гром прогремел как-то глуховато, словно сквозь вату, забившую небеса, а вот молния сверкнула вполне себе полноценно, эдакой гигантской фотовспышкой, словно бог ветра Сусаноо рубанул по небосводу катаной, сверкающей как тысяча огней. О боже! Артем вскрикнул, отшатнулся к стенке, поскользнулся и съехал по ней в жижу, поднимая брызги. На миг от пяток до макушки его прошил доподлинный суеверный ужас, сжал ледяными клещами живот и ледяной же волной прокатился вдоль позвоночника.
На другом конце этой зловонной ямы в свете молнии явственно обозначился силуэт живого существа. Артем поспешно выпрямился, мотая головой. Кажется, его вновь цапнула за ногу какая-то тварь, но он не обратил на это внимания.
Тут наконец заработал мозг, анализируя увиденное. К тому же небеса осветила вспышка, пусть и не столь яркая, как предыдущая, но и ее вполне хватило, чтобы рассмотреть, что к чему. Существо в яме было, оно не привиделось Артему. Это была вовсе не какая-нибудь коряга, это было не нечто сверхъестественное, а вполне себе человеческое существо. Более того, Артем разглядел бамбуковую палку и привязанные к ней руки, разбросанные крестом.
Ясно. Собрат по несчастью, тоже узник зловонной ямы. А что тут удивительного? Пираты – народ бедный. Не нашлось у них отдельной ямы даже для столь благородного пленника, как посол Ямато.
Очередная вспышка молнии позволила Артему рассмотреть, что его сокамерник, или сояменник, в отличие от него самого гол по крайней мере по пояс, по поводу чего ему стоило лишь посочувствовать. Ну разве что кровь у него намешана из жидкостей, несъедобных для пиявок.
– Эй, на палубе! – достаточно громко, чтобы перекрыть завывания ветра, позвал Артем. – Кто будешь, товарищ по несчастью?
Ответа не последовало.
– Эй, приятель, ты живой?
Артему пришло в голову, что в происходящем есть некоторая странность. Заключалась она в том, что его сокамерник как молчал, так и продолжал молчать, хотя был живым. Живой, точно. Во-первых, иначе он не стоял бы так прямо, а во-вторых, при очередной вспышке Артем разглядел, как тот пошевелился.
Артем произвел и еще одно ценное наблюдение. Он заметил, что его сокамерник довольно высок по местным меркам. Если, конечно, в той стороне глубина лужи была такая же, как и там, где стоял Артем.
– Не очень-то ты разговорчивый, я погляжу. Видимо, еще не насиделся как следует. Может, ты по-японски не говоришь?
А с каких щей он, собственно, должен был говорить по-японски, если подумать? Что мешало этому человеку быть китайцем, корейцем или жителем одной из тех стран, названия которых ни о чем Артему не говорили?
Тем не менее наш герой сделал еще одну попытку завязать общение:
– Меня зовут Ямомото, не слышал? Я послан императором во главе посольства. Далеко послан… Впрочем, не исключено, что уже приехал.
Но его товарищ по вонючей яме продолжал все так же загадочно молчать. Он пока так и не сказал ни слова даже на каком-нибудь таинственном наречии, не издал ни звука, не погугукал там или не присвистнул восторженно или удивленно, молчал как каменный.
«Может, ему язык отрезали? – подумал Артем. – Собственно, что же в этом такого странного-то?! На дворе беспробудно дикие века, вокруг пиратское логово, запросто могли и оттяпать язык под корень. Да еще заодно с ушами. А я его тереблю, раздражаю».
Артем, осторожно ступая, двинулся в сторону сокамерника. Осторожность стала совсем нелишней после того, как ил засосал и вторую сандалию-гэта. Теперь он передвигался по дну в одних лишь таби, которые никак не могли защитить ступню от какой-нибудь острой херни. А ведь в его положении для полного счастья не хватало еще и пропороть ногу, не правда ли?
Артем решил, что ему стоит рассмотреть этого человека поближе – на всякий случай и за неимением иных занятий. Вдруг как-то получится установить контакт? Допустим, жестами, скупыми по причине связанных рук, или выразительной мимикой. Вдвоем проще что-либо сочинить. Скажем, если взобраться на плечи… Нет, пожалуй, с руками, примотанными к палкам, им все равно не удастся выбраться наверх. Но веревки можно попробовать распутать зубами, перегрызть. Словом, ежели двое действуют сообща, то это уже какая-никакая сила.
– Когда-то давно, в прошлой жизни, я был цирковым акробатом, – заговорил Артем, переступая ногами по дну.
Раз у него объявился собеседник, пусть и такой, то чего же молчать, торча в вонючей жиже и слушая свист все усиливающегося ветра? Так и присутствия духа можно лишиться раньше срока, намеченного богами.
– Летал я по воздуху и крутил там всякие сальто-мортале. Поэтому сам понимаешь, что именно человек воздуха и высоты, то есть я, должен чувствовать, торча в этой луже. Но ведь я же еще и даймё, и посол, и богатый уважаемый человек. Это, понятно, еще более усугубляет мое сидение в дерьме. От этого я еще более удручаюсь. Какие-то два месяца назад меня принимал в Дайдари император, а теперь швырнули сюда, как какую-то собаку…
То ли Артем краем глаза углядел движение наверху, то ли пресловутое шестое чувство ему подсказало, однако факт – что-то заставило его задрать голову. Ну, так и есть! Над его головой на фоне несущихся туч и прочерчивающих их зигзагов молний выделялся силуэт часового, сидящего на корточках и пялящегося вниз.
Вертухай никак не отреагировал на перемещение по яме одного из пленников, однако Артем решил не раздражать его понапрасну и пока постоять на месте. Трудно сказать, что тот способен сделать, ежели захочет пресечь прогулки пленника. Он может ткнуть нарушителя острой бамбуковой палкой, помочиться ему на голову или просто станет торчать над головой, никуда не отходя. Впрочем, достаточно и последнего. Пусть этот поганец уберется, тогда можно будет и доковылять до сокамерника.
Артем замолчал, но вдруг подумал: а не попробовать ли ему разговорить вертухая? Зачем? Ну мало ли, вдруг да удастся что-нибудь полезное вытянуть или на что-нибудь подбить, задурить голову, застращать Белым Драконом. Вдруг он слышал о Белом Драконе? Тогда можно попробовать убедить этого пирата, что лучше служить Дракону, чем тем, кто действует против него. Заткнуться никогда не поздно.
– Эй, наверху! – позвал Артем. – Ты по-японски говоришь?
Ответом было молчание.
– А по-китайски? – зачем-то спросил Артем, разумеется по-японски.
Опять никто ничего не ответил.
– Ну что за дрянь! – напрягая горло, громко заговорил Артем. – Мало того, что сидишь в яме как последняя жаба, так еще и говорить с тобой отказываются. С послом императора, с Белым Драконом – и не говорят! Слышь ты, наверху, член дохлой собаки и обезьянья задница, хочешь, я тебе скажу, где под Шанхаем клад закопан? Вы же, пираты, сами не свои от этих кладов. Поделили бы честно, пополам, а? Нет, правда, есть клад, с места не сойти… М-да, не очень удачная клятва. Аматэрасу клянусь, Сусаноо клянусь, мамой родной и здоровьем тэнно Сидзё клянусь – есть клад, есть. Вот ты слышал о Шанхае? Молчишь. А ты, мой бедный друг, тоже не слышал? Никто, я смотрю, тут у вас ничего не слышал.
На самом деле насчет шанхайского клада Артем не врал. Во всяком случае детектор лжи, от которого здешних обитателей отделяло несколько сотен лет, вранья не зафиксировал бы, потому как Артем был убежден в том, что в Шанхае может что-то быть. Вернее, не в Шанхае, а на той территории, на которой в далеком будущем раскинется этот огромный город. Сейчас, судя по всему, поселения с таким названием все-таки не существует. Все японцы и китайцы, которых он расспрашивал, ни о каком Шанхае и слыхом не слыхивали, даже китайские моряки, которым вроде бы положено знать наперечет все прибрежные поселения своей страны.
