скачать книгу бесплатно
– Да, конечно… Не сомневайтесь.
Отпустив оперативника, Бершадов пошел закрывать за ним дверь. Когда вернулся, сразу посмотрел на Игоря Барга:
– Ты хоть понимаешь, что все это напрямую связано с нашим делом?
16 марта 1941 года
Пес пригнулся к земле так, словно собирался напасть, и так резко натянул поводок, что его хозяин едва не споткнулся, а остановившись, потер сразу занывшую спину.
– Ты что, взбесился, Полкан?! – глуховато прикрикнул он на пса, но тот даже не повернул головы.
Напружинив лапы, пес сжался, припав к земле. Уши его стояли торчком. Поза была настолько странная, что было совершенно непонятно: то ли он действительно хочет напасть, то ли принюхивается к чему-то.
Но ни нападать, ни принюхиваться тут было не на кого и не к чему. Это был самый обычный двор жилого дома, в котором пес гулял тысячу раз. Ничего необычного не попадалось на всем протяжении пути, который он прошел вместе со своим хозяином от дверей парадной. Все так же, как и всегда.
Именно поэтому настолько непонятным выглядело поведение собаки. Хозяин больше не стал ее ругать, а наоборот, остановившись, принялся с удивлением наблюдать.
Между тем, пес словно застыл в своей странной позе. А затем вдруг резко поднял морду и завыл. В этом утробном вое было что-то настолько страшное, что хозяин, вздрогнув, выпустил поводок из рук:
– Полкан, что случилось? Что с тобой?
Воспользовавшись неожиданной свободой, пес вдруг сделал резкий рывок и бросился вперед. А затем прыгнул в раскрытое окно подвала.
Хозяин, пожилой человек, не мог так быстро бежать. Однако тревога за любимца придала ему скорости.
– Полкан, что ты делаешь! Куда… – крикнув, он двинулся к двери подъезда, намереваясь оттуда попасть в подвал.
Вниз вела узкая лесенка. Держась за сердце, выпрыгивающее из груди, мужчина стал осторожно спускаться. Здесь было темно, и он очень боялся упасть.
Но ему повезло. Еще несколько ступенек вниз, и перед ним выросла металлическая дверь подвала. Она была приоткрыта…
Сквозь разбитые окна струился дневной свет, поэтому в подвале можно было двигаться без опасений. Внутри было сыро и холодно. Во всю стену, противоположную той, где были окна, шли трубы, из некоторых сочилась влага. На земле валялся в жидкой грязи строительный мусор…
Пес, застыв, сидел под самым дальним окном, и хозяин сразу увидел его. На полу перед ним лежало что-то белое.
– Полкаша, что же ты… – начал срывающимся голосом, чуть не плача от радости, что нашел его, хозяин. Он двинулся к окну и хотел было ухватить собаку за поводок, как вдруг и сам застыл.
Белое оказалось белой тканью. Не веря своим глазам, мужчина подошел ближе. И вдруг, пошатнувшись, закрыл рот руками. На земле лежал ребенок. Это была маленькая девочка, лет пяти, в белом платье. С первого же взгляда было понятно, что она мертва. Ее застывшее личико было вымазано белой краской. В кулаке правой руки она что-то сжимала. Зрелище было ужасающим. Повернув голову к хозяину, пес протяжно завыл…
Бершадов приехал в подвал часа через три, когда там вовсю орудовала оперативно-следственная группа. Едва он показался в дверях – в этот раз он был один, без Игоря Барга, – как к нему сразу же заспешил тот самый оперативник, с которым он беседовал в квартире.
– София Раевская? – сразу спросил Григорий.
– Да, это она, – кивнул опер. – Полностью совпадает с описанием пропавшего ребенка. Мертва около двух суток. На теле заметны следы разложения.
– Значит, ее убили сразу, как только увели из садика, – задумчиво произнес Бершадов вполголоса. – Причина смерти?
– Яд. По всей видимости, его дали с конфетами. В правом кулачке ребенка зажата надкусанная карамель. И на полу валяются обертки от конфет, три штуки. Если все эти конфеты были начинены ядом, то дозы хватило бы на взрослого человека, не то что на маленького ребенка.
– Как ее нашли? – Лицо Григория было мрачным.
– Житель соседнего дома прогуливался во дворе с собакой. Вдруг собака рванулась и прыгнула в разбитое окно подвала. Видите, здесь нет стекол. Дверь в подвал была открыта. Он вошел и увидел труп. Вызвал милицию.
– Что с платьем?
– Будем выяснять. Но одевали ее явно в спешке. Один рукав порван.
– С нее должны были снять ее вещи. В подвале что-то нашли?
– Нет, ничего. Все обыскали, ничего нет.
– Это совсем близко от дома, где живут Раевские, – снова задумчиво сказал Бершадов.
– Да, я тоже это отметил, – подхватил опер. – Значит, ее забрали из садика и сразу отвели в подвал?
– Ничего подобного! – запротестовал Бершадов. – Сначала ее отвели туда, где накормили конфетами. Потом, когда она умерла, переодели труп и отнесли уже сюда, в подвал. И, видимо, там, где девочку переодевали, остались ее вещи, – рассуждал он вслух. – Одно несомненно: человек, который принес сюда труп, хорошо знает это место. Он знал, что здесь есть подвал и что он не запирается. Судя по всему, это местный житель. Нужно опросить всех, – обернулся он к оперу. – Узнать, не живет ли здесь кто-то, кто был судим за подобные преступления, даже за изнасилования. Как я понимаю, здесь насилия не было?
– Нет. Никаких следов спермы не обнаружено.
– Ну, это еще не значит, что преступление произошло не на почве половых извращений. В общем, работы вам хватит. – Бершадов двинулся к выходу.
– Да, конечно, – оперативник замялся, переступая с ноги на ногу. – А можно один вопрос?
– Можно, – остановившись, милостиво разрешил Бершадов.
– А почему эти уголовные преступления… Пусть даже очень страшные преступления… так интересуют спецслужбы?
– Лучше тебе не знать этого, – улыбнулся Бершадов, с лица которого постепенно исчезло выражение мрачности. – Есть вещи, которых действительно лучше не знать…
17 марта 1941 года
Буря так и не разразилась. Только волны, поднявшиеся ближе к берегу, оставались единственным свидетельством того, что собирался шторм, да еще черные тучи, медленно уходящие за горизонт, в самую глубину моря.
Ветер сначала гнал их к берегу, и старожилы – рыбаки, жившие на самом берегу, – поспешили покрепче привязать свои лодки, думая, что будет шторм. Волны с яростью пожирали песок, с грохотом нападая на песчаный пляж, когда бушевал ветер.
Однако ярость моря длилась недолго. Очень скоро ветер утих, волны постепенно сменили ярость на нежную ласку, черные тучи повернули назад, и воздух посветлел, стал словно прозрачным, исполненным какой-то хрустальной звонкости. Гроза прошла стороной, и рыбаки вздохнули с облегчением. Любая погода была лучше бешеного, свирепого шторма, с которым никогда нельзя было совладать, сила и ярость которого приводила к потерям и разрушениям.
К вечеру полностью распогодилось, и двое местных мальчишек, живущих в домах на склонах, рядом с домами бывшего монастыря, спустились на пляж, к морю.
Когда-то на высоком мысе Большой Фонтан возвышался монастырь, построенный в честь Божьей Матери. До сих пор со стороны моря и с берега отчетливо были видны его величественные корпуса и каменная церковь. Но в 1922 году, как только власть большевиков окончательно укрепилась в городе, монастырь закрыли. С тех пор местные жители предпочитали обходить закрытый монастырь стороной.
Для живущих здесь, особенно пожилых людей, монастырь этот по-прежнему был священным, и они не понимали, как его можно было закрыть. Некоторые даже говорили, что такое надругательство приведет большевиков к беде. Впрочем, говорили это всегда тихо, шепотом, чтобы не дошли эти разговоры до вездесущих ушей, которых всегда хватало поблизости и которыми так профессионально занимались сотрудники НКВД.
Мальчишки весело носились по берегу, не обращая внимания на стены монастыря, нависавшие над песчаным пляжем. Один из них вырвался вперед, гоняя по песку длинной палкой какую-то перламутровую ракушку. Второй изо всех сил старался поспеть за ним.
Игра была в самом разгаре, как вдруг первый мальчишка резко остановился.
– Эй, иди сюда! – обернувшись, резко замахал он руками приятелю. – Смотри, что нашел!
Тот не заставил себя ждать и со всех ног бросился вперед, заинтересованный непривычными нотками в голосе друга. Подбежав, увидел, что прямо перед ними, присыпанная песком, белеет какая-то ткань.
– Что это? – пацан был настроен решительно. – Давай посмотрим!
С этими словами он начал тыкать ткань палкой, стараясь ее перевернуть. То, что открылось потом, выглядело настолько ужасно, что мальчишки, дико закричав, отпрянули. На песке лежало мертвое тело… Маленькое мертвое тело…
Оно уже всё почернело и распухло – видимо, долго находилось в воде. Единственное, что говорило о том, что это была девочка или совсем молоденькая девушка, были длинные черные волосы, которые окружали голову страшным ореолом…
– Утопла… – Первый мальчишка взял себя в руки быстрей, чем его товарищ, – утопленница… За бурю. Ну все, будет теперь к нам по ночам ходить.
– Да иди ты! – Второй пацан всё не мог перестать дрожать. – Давай ее в море обратно столкнем?
– Нельзя, – первый был взрослый не по годам, – надо мужикам сказать. Мало ли что будет. Бежим отсюдова…
Глава 5
Зина Крестовская провела по волосам щеткой, повернула голову так, чтобы локоны освещал солнечный закатный свет, и старательно улыбнулась. Несмотря на то, что это было не очень естественно, получилось даже неплохо. С серыми мышиными космами было покончено. Теперь в светлых прядях пышных волос роскошно золотилось солнце, даже в самом конце дня.
Волосы были в порядке. Зина провела по губам яркой розовой помадой. Она тут же показалась ей пошлой. Зина поморщилась, но вытирать не стала. Пошлая? Ну и ладно! Крестовской было на это плевать. В этот день, вернее, вечер Зине хотелось быть легкомысленной, веселой, даже пошлой… Какой угодно – дурочкой, хохотушкой, кокеткой, но только не женщиной с пистолетом у пояса. Не сотрудницей НКВД.
В этот вечер у нее было свидание – впервые за столько месяцев. И она хотела насладиться этим сполна.
После завершения дела о Змее Сварога – Зина называла про себя это «Делом о змеях» – на нее просто обрушилась новая жизнь. И с такой силой, что у Крестовской просто перехватило дух. И на фоне всех этих событий Зина почти сумела пережить мучительный уход Виктора Барга. А ведь в самом начале, даже несмотря на дружеское участие Бершадова, она думала, что будет мучительно страдать по ночам.
Но новая жизнь была такой, что на страдания просто не оставалось времени. Да Зина и не хотела их.
Сразу после завершения «Дела о змеях» Крестовская стала уже официальным сотрудником НКВД. Бершадов вызвал ее в управление, где в отделе кадров она подписала все необходимые документы, потом получила новую форму. Синяя, с иголочки, она очень шла Зине. Но носить ее было почему-то стыдно. Крестовская испытывала какие-то странные чувства, глядя на нашивки формы. Они вызывали у нее несколько двойственные ощущения: с одной стороны, эта форма была ее гордостью, с другой – словно ее жгла. И Зина пока никак не могла решить, что пере- весит.
А потому, несмотря на то что в этой форме она выглядела настоящей красоткой, Крестовская решила надевать ее только по большим праздникам – когда будет официальная необходимость. К счастью, ходить на работу можно было и в гражданском, и для Зины это был очень большой плюс.
Ей выделили кабинет на самом последнем этаже управления. Это привело ее в полный восторг, несмотря на то что кабинетом это помещение сложно было назвать.
Маленькая, узкая клетушка, почти два на два, под самой крышей, с узеньким, словно выдавленным в потолке окном. В это окно, забранное густой решеткой, как и все окна в главном административном здании НКВД, был виден только крошечный кусочек неба и ничего больше. Даже деревьев не было видно – этаж ведь был самым высоким.
Воздуха и света окошко не давало никакого, поэтому в клетушке должен был все время гореть электрический свет. Но Зина и тому была рада. Смотреть на небо оказалось очень даже не скучно – небо постоянно было в движении, и оно все время менялось. А потому в эту клетушку заглядывала то ослепительно-ясная лазурь, то наползали свинцово-пасмурные облака…
Небо было свободой Зины. И, оторвавшись от работы, глядя на тучи – белые, пушистые или мрачные, серые, словно заполненные слезами, – она испытывала странную смесь спокойствия и умиротворения, особенно странную и необычную здесь, в этих стенах.
В самом же кабинете стоял большой, почти во всю стену, письменный стол, словно состоящий из двух частей – одна часть была отведена под письменные бумаги и папки с документами, другая – занята печатной машинкой. Напротив стола размещался шкаф для папок, тоже почти во всю стену. Две лампы – одна под потолком, другая – на письменном столе – довершали обстановку. Еще, конечно, два стула – один за столом, другой – напротив. Вот, собственно, и все.
Но этот кабинет, эта узкая клетушечка показалась Зине царскими палатами в самый первый момент, как только она сюда вошла. Ведь это был ЕЕ ЛИЧНЫЙ КАБИНЕТ! Для нее одной! Это словно придавало ей определенный статус. Словно все то, чем она занималась раньше по собственному почину, превратилось в настоящее серьезное дело. И Зина как будто выросла в своих собственных глазах.
Едва она вселилась в кабинет, как на нее буквально обрушились папки с делами – почти так же, как когда-то, когда она раньше в морге писала все официальные бумажки. Работа ее заключалась в следующем. Она внимательно просматривала дела, которые либо были закрыты, либо числились вечными «висяками», писала по каждому свои заключения и соображения и тщательно выбирала те дела, в которых было что-то мистическое, необъяснимое – например, как в деле с оборотнем лугару.
Этими делами она заполняла свой шкаф, создавая нечто вроде секретного архива. Остальные, неинтересные, как называла их про себя, Зина возвращала Бершадову.
Так же время от времени она делала вскрытия в морге – в основном по ночам, вдвоем с Кобылянским, с которым продолжала сохранять теплые, дружеские отношения. Реже присутствовала на допросах в кабинете Бершадова или других следователей. Иногда это были допросы с применением методов физического воздействия, пыток, проще говоря. После чего старательно приходила в себя. Присутствие на допросах зависело от заданий, которые ей давал Бершадов. Он был ее непосредственным начальником.
Несмотря на то что официально Крестовская числилась сотрудником медицинской службы, все в управлении знали, что она относится к секретному отделу Бершадова и непосредственно подчиняется только ему.
Для выполнения своей работы Зине пришлось научиться печатать на машинке. Она даже взяла несколько уроков у одной из штатных машинисток управления. Сначала было тяжело, даже болели пальцы. Но очень скоро Зина разобралась что к чему и стала стучать на машинке с приличной скоростью. Это очень помогало ей в работе, так как приходилось печатать очень много – начиная от протоколов вскрытия и медицинских документов с анализами, историями болезней и диагнозами, по которым она давала заключения, и заканчивая другими следственными бумагами, заключения по которым приходилось делать во многих делах.
В первую же неделю работы Зина перезнакомилась почти со всеми сотрудниками управления. Еженедельно по понедельникам в кабинете Бершадова – огромном, торжественном, просторном, с мебелью из красного дерева, с кожаными диванами и портретами вождей в золоченных рамах – Ленина, Сталина и, чуть ниже, Дзержинского – происходили совещания, на которых раздавались поручения и задания сотрудникам, обсуждались дела.
Помимо таких больших, официальных совещаний, были и малые, когда в кабинет вызывались несколько сотрудников. Это происходило почти ежедневно.
Допросы в парадном, начальственном, кабинете Бершадова не проводились. Допрашивали либо в кабинетах других следователей, с мебелью попроще, либо – если планировалось физическое воздействие – в подвалах, где были камеры и где содержались заключенные.
К счастью, в подвалы, в страшные подвалы НКВД, ужас которых Зина теперь смогла полностью оценить, ей пришлось спускаться всего дважды. И обязательным для нее стало вступление в партию – без этого в НКВД не работали. Ей пришлось изучить достаточно много материала по марксизму-ленинизму и даже сдавать экзамен, но для нее Бершадов устроил все по упрощенной и более быстрой процедуре. И очень скоро Крестовская получила новенький, хрустящий, пахнувший типографской краской билет члена партии большевиков.
Но самое настоящее знакомство со всеми сотрудниками произошло в столовой, где Зина ежедневно обедала. Там в обеденный перерыв собирались почти все.
К удивлению Крестовской, в управлении работало достаточно много женщин. Мужчины занимались в основном оперативно-следственной работой, а женщины – дознавательной и административной. Но, верная своим убеждениям никогда и нигде больше не заводить друзей, Зина ни с кем не сошлась близко. Единственный человек, с которым она общалась более-менее дружески, был Григорий Бершадов.
Они по-прежнему были на «ты», но Зина очень старалась не обращаться так к нему при остальных сотрудниках.
В секретном отделе Бершадова работали в основном мужчины. Женщин было очень мало, всего три, включая ее саму, и Зина лишний раз убедилась, что Бершадов не особенно доверяет женщинам. Встретили они ее очень настороженно.
Первой было лет пятьдесят, она казалась опытной, закаленной в боях, железобетонной большевичкой, почти всегда ходила в форме. Второй была изумительная красотка лет 25-ти – длинноногая блондинка с пышными формами и кукольным личиком, от которого не могли отвести глаз все мужчины. Когда Крестовская впервые ее увидела, то просто поразилась: что делает в НКВД такая красота? Ей бы пойти в артистки и сниматься в кино! Однако она предпочла такой суровый, жестокий мир мужчин.
Красотка-блондинка кокетничала со всеми в отделе и была заметно влюблена в Бершадова. Однако после тщательного изучения его реакции на девицу Зина пришла к выводу, что между ними ничего нет. Бершадов явно был не из тех, кого легко соблазнить пышными формами и смазливенькой мор- дочкой.
Крестовская часто вспоминала тот единственный момент откровенности Бершадова, когда он однажды рассказал ей, что был влюблен в женщину, на которой чуть не женился, а потом стал причиной ее смерти.
И Зина понимала, что та женщина наверняка была какой-то необыкновенной, если стала причиной серьезной сердечной раны для такого человека, как Бершадов.
Но несмотря на все эти перипетии, за которыми Крестовская весьма тщательно наблюдала, красотка отнеслась к ней более доброжелательно, чем железобетонная большевичка, и часто в столовой подсаживалась к Зине поболтать.
Но самые дружеские отношения, конечно, сложились у нее с Бершадовым. Очень часто в конце рабочего дня он заходил к ней в кабинет, и они разговаривали обо всем, как старые друзья. А еще изредка Бершадов на своей служебной машине подвозил Зину домой.
Он перестал относиться к ней с жестокостью и разговаривал без своего обычного ехидства. В первые дни это сильно ее настораживало, она постоянно ждала от него подвоха. Но потом постепенно привыкла и начала понимать, что понемногу, по крохам, сумела завоевать его доверие. И что это доверие очень важно не потерять.
Настоящим знакомством с сотрудниками стала встреча Нового, 1941 года, когда для управления было устроено пышное празднование.
Многие пришли с семьями. Был замечательный концерт. Зину даже уговорили поучаствовать в пирамиде – обязательном спортивном номере, который был на каждом концерте. И она получила просто невероятные впечатления!
В актовом зале были накрыты столики. Зина сидела вместе с Бершадовым и еще с несколькими сотрудниками. И с огромным удивлением увидела, что и Григорий умеет веселиться, пить шампанское и вести себя так же, как и все остальные люди! Более счастливого Нового года в жизни Крестовской еще не было!
Это был самый великолепный праздник за последние годы! Было весело, все пели, танцевали, улыбались друг другу. Шампанское лилось рекой. Зал был украшен разноцветными ватными шариками и ярким серпантином. Раскрасневшаяся от шампанского и от армянского коньяка, который, благодаря Бершадову, появился на их столике, Зина танцевала и пела вместе со всеми и никогда еще не чувствовала себя такой счастливой! Ощущение было просто восхитительно-пьянящим – словно у нее появилась семья.
За всю новогоднюю ночь Зина – о чудо! – ни разу не вспомнила о Викторе Барге, и даже мысленно не произнесла его имя. И это было замечательно!
Бершадов привез ее домой около пяти утра на своей служебной машине. И, распрощавшись у подъезда, тут же вручил ей большой бумажный пакет.
Дома она его раскрыла. На стол высыпались яркие большие ослепительно-оранжевые мандарины. Также в пакете оказались шоколадные конфеты, пачка ароматного бразильского кофе и палка копченой колбасы. Так Бершадов поздравлял ее с Новым годом. Зина даже прослезилась от радости.
А уже ложась спать, все время думала о том, что год, который начался таким чудесным, просто замечательным образом, будет для нее самым счастливым…
Преимущества работы в НКВД, официальной работы, когда соседи увидели ее в форме, Зина ощутила почти сразу.
