скачать книгу бесплатно
– Нет. Но так все говорят. Да и что может нарисовать придурок, который связался с такой дешёвой голливудской потаскушкой. Переспала со всем Голливудом, теперь там никому не нужна, так новую жертву нашла. Я бы ни за что не стал встречаться с девушкой, которая так неразборчива в своих связях и шляется, с кем попало, особенно с таким, как этот Рубинов. Какое счастье, что у меня есть такая девушка, как ты!
Я смотрела на его попахивающее самодовольством широкое лицо, не отрывающее от меня влюблённых глаз, и вдруг поняла, что мне хочется его ударить. Да не просто ударить, а вмазать по-настоящему, до крови. Но всё, что я могла сделать, только впиться в собственную ладонь ногтями, чтобы не завизжать изо всех сил, и не сойти с ума от этого визга. Я никогда не думала, что обычный вечер в гостях может стать такой пыткой. Таких изощрённых мучительных пыток у меня не было до того дня.
Я так страдала, что голова налилась свинцовой болью, и, когда на обратном пути, в машине, мой жених предложит заехать к нему, я сказала, что у меня начинаются месячные, и я еле живая по этому поводу. Больше всего на свете мне хотелось теперь, чтобы он оставил меня в покое. На эту ночь и на всю жизнь.
Вернувшись домой, я сразу же уселась за компьютер. Во всех источниках в Интернете писали почти то же самое, что я вычитала в статье. Роман Рубинова с мексиканкой, бла-бла-бла…
Только одна статья отличалась от всех остальных. Это был какой-то культурологический портал, более сдержанный в своей стилистике и манерах. Там речь шла о том, что Рубинов сейчас работает над новой картиной. Эта картина называется «Триптих одиночества». Это название озвучил сам Рубинов в одном из многочисленных интервью. И это является настоящей загадкой. Никто не может понять, почему вдруг в разгаре нового любовного романа – «Триптих одиночества». Поговаривают даже, что этой актрисе предшествовала любовная драма. Или Рубинов влюблен в кого-то ещё, и тщательно скрывает свою любовь. Может быть всё, что угодно, потому, что для широкой общественности Рубинов всегда оставался тайной. Именно поэтому он и стал великим художником.
Все же прочие статьи были похожи одна на другую, как две капли воды. О Рубинове и голливудской красотке Хуане писали много. Но, как я поняла, это были простые перепечатки. Ничего больше. Больше читать смысла не было. Я выключила компьютер.
После этого я зашла в ванную и открыла кран с водой на всю мощь. Мне требовалось создать шум. Я не хотела, чтобы было слышано, как я плакала. Мне почему-то казалось, что я буду плакать. Но, как ни странно, глаза мои оставались абсолютно сухи. Я не плакала из-за Филиппа Рубинова. Вода с громким шипением ударялась о стенки ванны, а я всё ждала, когда точно так же слёзный поток будет катиться по моим щекам, смывая абсолютно всё, что я чувствовала внутри. Но слёз не было. Значит, ничто и не смывалось. Всё сохранялось в таком виде, как было – жгучая боль, разочарование, обида, ненависть, горечь, злость, оскорбление, зависть к счастливой сопернице, то есть всё то, чем всегда полон самый обыкновенный любовный роман.
В душе же моей, и без того отправленной этим «коктейлем», было пусто, как в использованной консервной банке. Пусто и безотрадно было в моей душе.
А через неделю я увидела Филиппа Рубинова на обложке одной из очень популярных газет. Он красовался в голубой рубашке навыпуск, щеголяя своим карибским загаром. Газета была из жёлтой серии, кажется, она так и называлась – «Жёлтая газета»). И, конечно, анонс – подзаголовок статьи: «Филипп Рубинов: мне не нужна обычная любовь».
Я купила газету, когда возвращалась домой из института, зашла в квартиру. Я прочитала всё совершенно спокойно. Вопросы были характерные для жёлтой прессы – разумеется, про женщин и про секс. Филипп Рубинов хвастался огромным количеством женщин, твердил, что даже не помнит имена всех тех, с кем спал. Гордо сообщал всему миру, что не видит себя в обычном браке, так как вообще не создан для семейной жизни. К тому же, ему вообще не нужна семья, и жениться в ближайшее время он не планирует. Намекнул, что отношения с голливудской красоткой Хуаной для него ничего не значат – мол, мимолетный эпизод, сколько у него было таких! Журналист не выдержал, и потребовал прямого ответа: собирается ли Рубинов жениться на голливудской звезде? И получил такой же прямой ответ: нет, не планирует. О браке и речи не было. Всё это так, развлечение. Конечно, Хуана красивая женщина, очень красивая, отношениями с такой женщиной можно только гордиться, но он не видит в ней свою спутницу. А, значит, его женой она никогда не будет.
Потом Рубинова понесло. Я запомнила кое-что из того, что он сказал: «Я влюбляюсь не в женщину, а в своё состояние рядом с ней. Для меня абсолютно не важна физическая красота. В женщине, в которую я влюблюсь, должно быть что-то такое… Неуловимое, особый вкус, или цвет, или запах, какой-то нюанс, который отличает её от всех и заставляет возвращаться к ней мыслями снова и снова. Идеальная для меня женщина – это та, которая будет понимать: я никогда не буду делить женщину с моей работой. Для меня искусство всегда останется на первом месте. И в тот момент, когда я прикасаюсь кистью к холсту, женщина должна понять, что она для меня умерла. Конечно, это фигурально выражаясь. Но женщины, способной вытерпеть то, что в момент создания картины она для меня просто не существует, в мире нет. Вот поэтому я один».
«Сначала, когда я вижу красивую или чем-то интересную женщину, она сильно привлекает меня внешне. Я хочу её соблазнить, разумеется, хочу заняться с ней любовью. Я готов наплести всё, что угодно, чтобы этого добиться. Не совсем честный и правильный подход, согласен. Но ведь так поступает большинство мужчин, только об этом не говорят. А потом, когда всё уже произошло, она вдруг становится для меня абсолютно не интересной. Более того: я вдруг начинаю открывать в ней какие-то черты, недостатки, слабости, неровности, которые начинают меня раздражать. И если вначале я думал только о том, как затащить её в койку, то потом начинаешь думать – ну когда же она наконец уберётся из моей жизни! Что бы сделать такого, чтобы она наконец ушла? Это ужасающее чувство, оно иногда гнетёт меня самого, но это моя реальность. Я ещё не встречал женщины, с которой почувствовал бы иначе. Именно поэтому я убираю очередную женщину из своей жизни, и сажусь к холсту. Да, я грешен. Иногда я убираю их грубо, иногда обижаю, потому что категорически не могу дать им то, что они ждут. Если бы я встретил женщину, которая бы поняла, что в тот момент, когда я взял в руки краски и кисть, она должна навсегда убраться из моей жизни, раствориться, исчезнуть, забыться, просто перестать существовать – наверное, я бы никогда не отпустил такую женщину. Но, насколько я понимаю, и насколько мне подсказывает собственный опыт, таких женщин в мире просто нет».
«Я мечтаю создать новое представление о старом чувстве, – говорил Рубинов, – чувстве, терроризирующем мир со дня его возникновения. Одиночество всегда представлялось горем, но кто знает, какое оно на самом деле? Оно связано с любовью, с человеческой душой. Моя новая картина будет называться «Триптих одиночества». Её наполнят простые живые чувства и мысли. В основе их, конечно же, двое, мужчина и женщина. И ещё что-то третье, что я пока не могу найти. Но мне обязательно подскажет время».
– Ты газету купила? – сказала мама, – есть что-нибудь интересное?
– Можешь забрать, если хочешь, – свернув, я протянула газету ей, – интересное? Абсолютно ничего.
Спустя пару дней я стояла возле зеркала, снимая макияж ватным тампоном. Чёрная тушь запеклась в уголках глаз. Включив громкую связь – родителей, к счастью, не было в квартире, я болтала с одной из своих многочисленных подруг, категорически отказываясь сегодня идти в ночной клуб. Тушь оставляла на щеках грязные подтеки. Я устала от бесконечных пустых разговоров. Я выходила за целый день всего на полчаса, но я так устала, что не хотела куда-то идти. Я слушала пустую трескотню подруги и с тоской думала о том, как несовершенно устроен мир. Мы не можем отключить слух так, как мобильник. Техника бывает умнее людей.
В конце концов, разговор закончился, и я с облегчением нажала кнопку отбоя. Меня ждал самый ценный в мире дар – несколько часов тишины. Поэтому, когда телефон зазвонил снова, настойчиво и громко, я чуть не взвыла от злости и едва не запустила в стенку злосчастный гаджет. Бросив грязный ватный диск прямо на поверхность столика, я схватила трубку, проклиная весь мир. Раскаты этого телефонного грома спешили поведать мне, что дурацкая трубка сейчас разорвётся из-за того, что на неё никто не обращает внимания.
Я не смотрела на глянцевитую поверхность потому, что и так знала, кто звонил. Эта подруга умела доставать так, как никто другой. И, по всей видимости, с удовольствием демонстрировала на мне свои умения. Я нажала кнопку «ответить» и со злостью заорала:
– Неужели ты, дура, блин, не можешь оставить меня в покое?!
– Ты действительно хочешь, чтобы я оставил тебя в покое? – раздался в трубке голос, от которого у меня подкосились ноги. – И, кстати, я не «дура блин».
Что-то глухо заколотилось в моей груди, потом оборвалось и полетело вниз с такой болью, что я даже задохнулась, хватая ртом воздух. Словно сердечник, схватилась за грудь.
– Я скучал о тебе, глупая девчонка. Скучал по твоей непредсказуемости – только ты так умеешь послать.
Я не знала, можно ли говорить о голосах так, но у него был какой-то иронический голос… Голос, возникающий в самых недрах моей души. Я стояла и хватала ртом воздух, а из глаз моих почему-то хлынули слезы. Я не плакала, когда представляла себе, как он трахается с голливудской красоткой. Я не плакала, когда видела их запечатлённый газетчиками роман. Я не плакала, видя плотоядный взгляд его зелёных глаз, разрывающих моё сердце со страницы журнала. Я не плакала, когда прекрасно знала реальность – мы больше не встретимся, никогда. Я сжимала зубы, терпела боль, как пленный партизан на допросе у немцев, и не говорила ни единого слова. Я не пролила ни единой слезинки, оплакивая себя. И вот теперь, когда он позвонил спустя столько месяцев, когда в моей трубке зазвучал голос реального, из плоти и крови, Филиппа Рубинова, я разревелась, как последняя дура, и всё не могла успокоиться. Я хватала ртом воздух, а слёзы обжигающим кислотным потоком уничтожали последние остатки моей кожи на распухших от такого нестерпимого счастья щеках.
Накануне ночью я лежала в постели с моим женихом, в его квартире, оставшись у него ночевать. Был такой же, как всегда, секс – скучный, как стирка чужих носков. И, когда всё закончилось, он уткнулся, как щенок, в плечо моё тёплым, чуть влажным носом, и просопел:
– Ты счастлива? Тебе было со мной хорошо?
– Мгм…
– Скажи, ты действительно меня любишь?
– Мгм…
– И мы обязательно поженимся?
– Мгм…
– Скажи, ты действительно испытываешь то же, что сейчас я?
– Мгм…
– Ты ведь никогда от меня не уйдёшь?
– Мгм…
Мне и самой было отвратительно чувствовать себя такой нечестной. Но что я на самом деле могла сказать? Мне просто нечего было сказать, и моё мычание «мгм» означало для меня целый мир. Это был серый гранитный мир, в котором не оставалось никакого проблеска счастья. Но я как будто думала, что мир и должен быть таким, и не собиралась ничего менять. Никаких других мужчин. Я не врала. Просто я думала, что так – будет правда.
И вот я стою, захлебываясь от слез, а вокруг меня рушится железобетонный гранит, который не возможно было разрушить ни одной взрывчаткой. И голос другого мужчины, только голос другого мужчины возвращает моим глазам жизнь, которой, как мне казалось, я уже лишилась в зимнем холоде свалившихся на меня потерь и разочарований.
На самом деле в тот момент я ничего ещё не знала о потерях. Я не знала, что счастье может так же причинить боль, как оскорбление, как предательство, как удар. Я не знала всего этого. В моём телефоне звучал голос Филиппа Рубинова.
– Я приехал. Я сейчас нахожусь в твоём городе. Через полчаса жду тебя в гостинице «Континенталь», номер 325.
Дальше был сумасшедший вихрь, тайфун, цунами. Тапочки полетели в стены. Шмотки из шкафа – туда же. Я натянула на себя первую попавшуюся под руку майку и джинсы, и выскочила из квартиры в коридор прямо в домашних тапочках, даже не успев пройтись щёткой по всклокоченным волосам. Остановившись возле лестницы, я заметила тапочки. Мне пришлось вернуться в квартиру, чтобы заменить их на кеды, быстро черкнуть в кухне записку родителям «Уехала в ночной клуб, заночую у подруги, целую, я», и помчаться по городу с такой скоростью, которую просто невозможно развить в нормальных условиях. Просто удивительно, как я не попала под машину и не стала причиной жуткого ДТП.
Я бежала в никуда, бежала вопреки всей своей судьбе, чтобы в дорогом гостиничном номере прижаться к груди чужого и взрослого, старше меня почти на тридцать лет мужчины с трудным характером, и сказать только одно:
– Люблю…. Люблю…. ЛЮБЛЮ!!!!!
Я сидела в кровати, обхватив руками колени, и смотрела, как лопались пузырьки в шампанском. Мне было холодно, и я натянула одеяло до плеч. Я не верила своим глазам. Им было просто невозможно поверить! Мне казалось: всё, что происходит, какой-то бред, сон. Мужчина моей мечты совсем рядом, он стоит напротив кровати, накинул некое подобие шёлкового халата, и разливает шампанское по высоким бокалам, таким прозрачным, что кажется, будто прямо в воздухе искрятся сияющие пузырьки.
– Я и спросить забыл…. Как твои дела?
Находясь в сумасшедшей эйфории, я не услышала этот простой вопрос. Наверное, он бы возмутил меня в обычной обстановке – ну что за отношение, если о моих делах спрашивают после секса! Но я находилась в столь приподнятом состоянии духа, что всё, что бы он ни сказал и ни сделал, было для меня хорошо.
Я до сих пор задыхалась от бурного секса, и я прекрасно знала, что больше он не повторится. Я буквально сходила с ума, растворяясь в нём как в горячей ванне с медовым раствором. Он был лучшим в мире, и моя выстраданная любовь превратилась в бесконечное обожание, не похожее вообще ни на что… Больше, конечно, на гипноз, чем на счастье. Но что поделаешь, если я все ещё витала в облаках и не могла понять: всё, что происходит со мной – правда. И это Филипп Рубинов. Это действительно он. Не бред. Не сказка. Не иллюзия. Не припадок непонятного сумасшествия. А если и припадок, я не хочу, чтобы он проходил. Я становлюсь совершенно больной от одной только мысли о том, что стоит мне зажмуриться – и он исчезнет. С моим сознанием не всё было в абсолютном порядке. И так происходило с зимы, значит, достаточно давно.
Когда я не ответила на вопрос, он бросил странный взгляд на моё лицо, но ничего не сказал. Его лицо было абсолютно плоским, ничего не выражающим, как самая непроницаемая в мире маска. И почему так, я понять не могла.
– Я спросил тебя кое о чём…
– Я не слышала. Что ты спросил?
– Как твои дела?
– Господи, да теперь-то какая разница!
– Не понял. Теперь – это как? Ты экзамены хоть сдала?
– Сдала.
– А знаешь, что будешь делать дальше?
– Нет.
– С тобой как-то странно. Ты что, влюбилась?
– Нет… – Он что, совсем придурок? Ну и вопрос!
– Значит, твоя сессия уже закончилась, и у тебя каникулы?
– В конце июня? Да.
– Прекрасно. А почему ты не интересуешься, зачем я здесь?
– Это так важно?
– А ты как думаешь?
– Неужели твоя мексиканская шлюха выставила тебя за дверь?
Резко, с шумом, он поставил бокалы с шампанским на стол, даже не предложив мне, и я поняла, что перегнула палку. Наверное, я была неправа. Но что же сделать? Эти слова вырвались из меня против моей воли! Я вообще не хотела их говорить!
Неправда, хотела. Мне хотелось расшевелить его заторможенность, вырвать из этого аморфного состояние абсолютной плоскости, в которой, пребывая в своём мире, он относился ко мне невыразительно и ровно, как к плоской доске, наливая шампанское с непробиваемым равнодушным лицом и интересуясь моими делами только после секса. Мне хотелось сказать ему что-то грубое, причинить ту же самую боль, что когда-то он причинил мне. И мысль о том, что я совершенно не властна над его эмоциями и над его болью, доводила меня буквально до исступления.
Я была рада, что он сбросил непроницаемую броню, и отреагировал, как живой человек, так, как и должен был отреагировать. Мои слова стали для него неудобством, и в раздражении он швырнул бокалы с шампанским, едва не разбив. Если бы разбил, было б лучше. Я испытала бы более глубокое удовлетворение, чем в сексе.
– Так, мне всё понятно. – Рубинов повернулся ко мне, забыв обо всем: – Давай оставим, пропустим сцену ревности. Да, Хуана была. И нечего называть её мексиканской шлюхой. Она звезда Голливуда, а ты никто. Таких, как ты, по пятьсот штук на каждом углу, так что не тебе изгаляться, выдумывая всякие гадости о Хуане. Да, у нас был роман. Да, долгий роман и бурный секс. Но почему-то я бросил её и приехал сюда, к тебе. Я почему-то ждал, что ты спросишь, зачем я приехал.
– А зачем ты приехал? – Его отповедь в ответ на мои слова не разочаровала меня, наоборот. Я видела, что сумела его задеть, и это мне даже понравилось. Ведь оскорбить кого-то – значит, выдать свою боль, проявить слабость. И в том, что он меня оскорблял, он становился уязвимым сам. Как правило, равнодушные люди не вспыхивают в ответ. И оскорбления, услышанные в ответ на обидную реплику, не всегда признак ненависти. Бывает и несколько иначе.
– Я приехал потому, что в корне изменил все свои планы.
– Какие именно планы?
– Жениться на Хуане – в том числе.
– И что дальше?
– Два месяца назад я купил виллу в Крыму. Это довольно удобный двухэтажный дом с выходом к морю, в месте, где есть и горы, и лес. Вилла, конечно, громко сказано, просто это очень хороший, удобный дом, и я купил её для нас с тобой. Я хочу закончить возле моря свою картину.
– Что ты только что сказал?
– Я сказал, что купил этот дом потому, что думал о тебе. Постоянно думал о тебе, и ничего не смог с собой сделать. Смотрел на Хуану, обнимал её, занимался с ней любовью – а думал о тебе. Глупо, правда?
– Я не знаю. Я ещё не слышала в жизни ничего подобного.
– Догадываюсь, что не слышала. И не думаю, что тебе приятно это слышать. Но я всё равно буду говорить так, как хочу. И если тебе что-то не понравится, мне плевать, это твои проблемы. Так вот: главным образом я думал о тебе, потом о картине. Я хотел закончить свою картину. Я знаю, чувствую: это будет самая лучшая картина, из всех. На самом деле я ещё не был внутри этого дома. Я видел только фотографии, мне прислали их по Интернету. Я подписал бумаги и расплатился заочно. Теперь мне очень хочется поехать туда, посмотреть.
– Всё это понятно, только при чём тут я?
– Ты едешь со мной.
– Что?
– Я хочу, чтобы ты поехала со мной. Ровно на две недели. Ни днем больше. Больше я не выдержу. После этого я дам денег и отправлю тебя домой.
Сказать, что я была в шоке, означало ничего не сказать. Речь моя отнялась в буквальном смысле слова. Усмехнувшись как-то нехорошо – так усмехается боксёр на ринге, когда тяжёлый соперник падает в нокаут от его удара, – Рубинов протянул мне бокал с шампанским. Я машинально взяла и залпом выпила потрясающе вкусный напиток. В жизни не пила такого изумительного шампанского!
– Итак, я предлагаю тебе поехать со мной на две недели к морю. Теперь мы можем поговорить об этом серьёзно. Я хочу, чтобы ты поняла меня правильно. Я предлагаю тебе хороший отдых, больше ничего. Я очень хочу, чтобы ты поехала со мной. Но перед отъездом давай расставим все необходимые точки. Я тебя не люблю. Я в тебя не влюблён. Я ничего тебе не дам – ни любви, ни взаимности, ни нежности. Я не женюсь на тебе, и я не дам тебе будущего. Будущего у наших отношений попросту нет. Они будут длиться ровно две недели, после которых мы разъедемся в разные стороны и больше никогда не станем встречаться. Это моё условие. По истечении срока двух недель без всяких истерик, сопливых признаний, лживых уговоров, слёз и прочего я отвожу тебя в аэропорт и усаживаю в самолёт. Я понимаю, что моё предложение выглядит сомнительным, что в глубине души ты будешь рассчитывать, что за эти две недели я потеряю от тебя голову, и решу на тебе жениться. Ещё ты будешь обдумывать, что мужчина никогда не сделает подобное предложение девушке, если не имеет на неё серьёзных планов. Для обычных мужчин – да. Но я не отношусь к обычным людям. У меня всё не так. И поэтому через две недели я уберу тебя из своей жизни, и ты должна принять это как должное, а не строить всякие сомнительные иллюзии. Продолжения двух недель не будет. Я не собираюсь с тобой расписываться, и я не намерен оставлять тебя в своей жизни. Запомни это правило и чётко повторяй про себя. Исключений из этого правила не существует. Не бойся, что я брошу тебя беременной. Никакой беременности не будет, это я тебе обещаю. А если ты меня не любишь, это только к лучшему, я буду этому рад. Буду знать, что ты не доставишь мне проблем. Не обязательно рассказывать всем и каждому об этих двух неделях. После ты сможешь вернуться к нормальной жизни и выйти замуж. Да, я в курсе, что у тебя есть жених. Твоя сестра, а я с ней виделся, рассказала об этом мне. Так вот: можешь спокойно планировать свадьбу, наши отношения ничего не изменят в твоей жизни. И если не расскажешь жениху, всё в твоей жизни будет хорошо. Я ничего тебе не дам. Я не дам тебе будущего. Но я дам тебе то, что никогда и ни при каких обстоятельствах не даст большинство мужчин. Я дам тебе правду.
Устав от такой длинной речи, Рубинов сел на кровать и стал пить шампанское, подливая себе из бутылки. А я думала о том, что никогда не слышала такой странной речи, такого странного предложения, и никогда уже не услышу. Дай Бог, чтобы больше не слышала! Дай Бог…
– Возьми Хуану! – Мои слова снова застают его врасплох. – Возьми с собой эту мексиканскую шлюху! Я уверенна, что она никогда не видела Крым. Рада будет посмотреть.
– Ты начинаешь снова? – Рубинов нахмурился.
– А кто тебе сказал, что я закончила? Привыкай!
– К чему привыкать?
– К двум неделям! Я всегда буду такой, и ради двух ничего не значащих недель не буду себя менять!
Я ожидала вспышки нервов, крика, нового потока оскорблений, но я совсем не ожидала того, что он сделал. Через всю кровать Рубинов потянулся ко мне, а потом просто обнял, как маленького ребёнка, обнял успокаивающим жестом за плечи.
– Я разговаривал с тобой как со взрослой, а ты просто ревнивая маленькая девочка! Я на это как-то не рассчитывал. Что ж, учту на будущее.
– Какое будущее? Ты сам сказал, что будущего не будет!
– А две недели?
– Да уж, огромный срок жизни! Может, тебя ещё на мою свадьбу пригласить?
– Пригласи. Только я не приеду. Потому, что когда придет приглашение, я успею тебя забыть.
– Договорились. Одним ртом на свадьбе меньше. Выгоднее платить!
Рубинов рассмеялся. Я не понимала причины его смеха. Я не понимала, почему так лихо, изо всех сил, озорные, задорные и яркие чёртики пляшут так ярко в его глазах.
– Ты уже знаешь, что мне ответить, моя маленькая девочка?
– Я не твоя маленькая девочка.
– Ты знаешь, что мне ответишь?
– Я поеду с тобой в Крым.
