скачать книгу бесплатно
Наверняка он собирался меня испугать, но не испугал. Наоборот, сделал еще злее, хотя я не собиралась это показывать.
Видя, что в разговоре наступила пауза, он протянул мне какие-то официальные бумажки – несколько штук сразу. Я их взяла, и лицо его расслабилось. Взяв бумажки обеими руками, я ухмыльнулась.
Дальше произошло то, что и должно было произойти. Я порвала бумажки, «ученые записки кота Мура», на мелкие клочки и бросила в жирную лысину. Зашипев, как раскаленная сковорода, на которую плеснули водой, он выскочил из квартиры, громко хлопнув дверью… Яркий луч солнца на уничтоженных документах, которыми пытался откупиться от меня Вирг Сафин. Занавес.
Я одела свитер с длинными рукавами, к счастью, руки не болели, и вышла из дома, чтобы узнать самое главное: кто и зачем хочет меня убить, какое отношение к этому имеет Вирг Сафин, оплатил ли он мое убийство? И я узнаю это рано или поздно.
Вспоминая сейчас тот день, я думаю, что принять такое решение было достаточно отчаянным поступком, находясь абсолютно одна в чужом городе, не имея знакомых, да еще и в ситуации, которую не пожелаешь и врагу. Не знаю, что втемяшилось тогда в мою голову. Но в том, что решение мое было правильным, я не сомневалась ни секунды.
Пожар в туалете галереи не был случайностью. Меня хотели убить. Это страшным криком кричала моя интуиция, а интуиция не обманывала меня никогда.
Галерею нашла не сразу – пришлось пройти достаточно много по шумному проспекту. Переулки казались мне одинаковыми, недвижимость в них стоила дороже килограммов платины.
Эти переулки сохраняли очарование старого города, как еле уловимый аромат дорогих духов. Шлейф этого драгоценного запаха стариной атмосферы тянулся шлейфом вдоль старых домов, превращенных в дорогие особняки. Несмотря на роскошный ремонт и суперсовременные системы охраны, они все равно казались старыми и вызывали странную грусть. Так бывает в присутствии мира, который невозвратно ушел.
В третьем переулке я нашла черную запертую густую решетку, наглухо перекрывающую вход, и совсем пустую парковку. Я узнала галерею, в которой была словно в чужой жизни. Где же роскошные плакаты с подсветкой во всю стену, с фотографиями, заставляющими замереть дыхание? Где неоновые огни? Огни, конечно, днем не положены, но плакаты где? Неужели я снова ошиблась, и это не тот дом?
Обогнув правый угол запертого здания, я словно в насмешку наткнулась на огромную погасшую вывеску с названием галереи. А на стене черные цифры – нужный мне номер дома.
Но в галерее – никакой жизни. Нет и признаков того, что выставка Вирга Сафина была здесь. Я не понимала, хотя очень пыталась понять, поэтому медленно пошла вокруг, осторожно посматривая на решетку и стены, – я искала окна сгоревшего туалета.
Шаги заставили меня замереть на месте. Из-за стены появилось нечто лохмато-джинсовое с огромным фотоаппаратом на щуплой груди – существо, не похожее на бульдожьих секьюрити, на которых мне довелось насмотреться.
Когда существо приблизилось, я рассмотрела молодого парня лет двадцати – двадцати пяти, длинноволосого, лохматого, в модных рваных джинсах, богемного вида, совсем не похожего на посетителей выставки. Сердце болезненно екнуло: мне показалось, что так же мог бы выглядеть Вирг Сафин, если бы он не добился успеха, а остался непризнанным художником из авангардной тусовки и жил в подвале, а не в особняке.
– Эй, это ведь тебя вытащили из горящего туалета завернутую, как сосиска в тесте? – глядя на меня в упор, сказал парень.
От страха у меня подкосились ноги, и я сделала шаг назад. Но этот лохматый парень был не страшный, его лицо выражало внимательное любопытство – такое любопытство совсем не бывает праздным.
– Да ты не бойся, я тебе ничего плохого не сделаю! – от парня не укрылась моя попытка сбежать, – но это ведь ты была, точно? Я тебя узнал! Тебя тащили совсем бесчувственную. Ты, наверное, и не помнишь.
– Кто тащил? – машинально спросила я.
– Трое охранников. Ты правда не помнишь? – парень нахмурился.
– Откуда ты это знаешь?
– Да я тебя сфотографировал, когда переполох начался. Вот, смотри! Да не бойся ты так, я тебя не съем!
Он достал из кармана смартфон и стал просматривать разные снимки. Затем нашел и увеличил изображение. Я ахнула.
Меня, и правда, несли трое охранников в форме галереи, завернутую в какое-то цветное покрывало, как в кулек. Один держал за плечи, другой – за талию, третий – за ноги. Несли, как на субботниках когда-то таскали бревно. Кадр получился четким. Мои длинные волосы волочились по земле, лицо было открыто – его хорошо было видно. Несмотря на то, что глаза были закрыты, узнать меня можно было легко.
– Зачем ты это фотографировал? – я нахмурилась. Ситуацию я совершенно не понимала, но она показалась мне тревожной.
– Я журналист. Фотограф. Работаю в интернет-издании (он назвал газету). На вечеринку открытия я попал потому, что мы очень интересуемся Сафиным, ищем про него все, что только возможно. Ты не поверишь, как мало о нем известно! Никто не знает практически ничего. Когда начался пожар и паника, я выскочил сюда, на задний двор, посчитав, что раз окна горящего туалета выходят сюда, то можно будет заснять кое-что интересное. И, как видишь, не ошибся. Я, кстати, так и не опубликовал эту фотографию.
– Почему?
– Не знаю, кто ты. Ты не из светской тусовки – это точно. И ты не дочка олигарха. Твоя дорогая одежда смотрелась на тебе, как с чужого плеча.
– Меня пригласили знакомые. Я была с ними, а потом решила выйти в туалет. Дальше… не знаю, что произошло.
– Скорее всего, ты наглоталась дыма и потеряла сознание до приезда пожарных. Тебя нашел местный персонал.
– Почему был пожар?
– Неисправная проводка. В галерее недавно делали ремонт и что-то не так подсоединили. Проводка и вспыхнула. В туалете был самый центр. А где ты очнулась?
– Я? В своей квартире… Но я ничего не помню. Я не помню, как оказалась там.
– Ну, это просто. Тебя вытащили местные охранники, они же вкололи тебе снотворное, чтобы ты отрубилась и ничего не помнила, а потом не предъявляла претензий к заведению. Если бы ты сейчас, к примеру, начала возбухать и подавать в суд, в твоей крови нашли бы следы снотворного, а это наркотик. Сказали бы, что ты кололась в туалете наркотиками, да еще и попытались бы списать пожар на тебя. Все так делают.
– Я не понимаю. Если пожар был чем-то бытовым, обычное возгорание проводки, то почему галерея закрыта? И где выставка Сафина?
– Ты что, не знала, что выставка будет всего два дня? У Сафина все выставки по два-три дня, поэтому такой ажиотаж. Время уже прошло, выставку убрали, а в галерее просто выходной, сегодня же понедельник. Кстати, туалет пострадал совсем не сильно – я потом был, когда пожарные уехали. Снимал.
– Что же ты делаешь здесь, если все в порядке?
– А ты? – задал встречный вопрос. Я рассмеялась. Вопрос был не в бровь, а в глаз. Я то как раз не верила, что в пожаре все чисто, но ничего не собиралась ему говорить.
– Слушай, ты все-таки журналист, знаешь все об этой тусовке. Можно тебя спросить? Как настоящее имя Вирга Сафина? Откуда он родом? Как добился такой славы?
– Ой, ты задаешь такие сложные вопросы… Не знаю, что тебе и сказать. Начну с того, что никто не знает его настоящего имени. Вирг Сафин – это псевдоним. Свое настоящее имя он никогда не произносит, и не дай Бог его об этом спросить! Я знаю людей, которые пытались это выяснить, так Сафин испортил им всю карьеру. Никто также не знает, откуда он родом, приехал в Киев или родился здесь, из какой он семьи, живы ли его родители, есть ли у него родственники. Об этом он не говорил никогда – ни разу никто еще его не поймал. Что касается славы… Славу принесла необычность его фотографий. Знаешь, никто так и не понял, как он добился такой техники. Многие пытались разгадать. Есть одно интересное мнение… Оно кажется мне наиболее правильным. Некоторые специалисты считают, что перед съемкой он покрывает чем-то объектив камеры, чем-то специальным – затягивает пленкой, тканью или наносит специальный химический состав. Короче, использует какое-то вещество, которым он покрывает (или наносит сверху) объектив, оно и дает такое искажение, а также зернистость и расплывчатость, от которой фотографии его превращаются в какое-то чудо. Никто не знает, что это такое. Никто никогда не видел его аппаратуру для съемок и не знает, что он с ней делает. Съемки он проводит как все фотографы: устанавливает свет – это подтверждают все его модели. Но вот что он делает с аппаратурой до момента съемки, этого не знает никто. Но что-то делает, это точно. Я знаю людей, готовых заплатить за разгадку не один миллион. В его дом вламывались и шпионов нанимали, но ничего не вышло. Никто так и не узнал его секрет. А то, что секрет есть, нет никаких сомнений.
– А я слышала, что его фотографии предсказывают судьбу.
– Так и есть. Именно поэтому и предсказывают. Из-за своей необычности. Из-за секрета.
– У него есть семья – в смысле, жена, дети?
– Нет. Семьи нет. Он никогда не был женат, это точно. Ни разу. Но никто не заподозрил бы его в гомосексуализме. Бабник он страшный. Все его любовницы отзываются о нем очень плохо, и, как правило, дамы его всегда бывшие. Редко кто задерживался больше недели. Хотя среди них были и богатые, и молодые, и знаменитые. Послушай… – лицо его вдруг стало серьезным, – что-то ты задаешь слишком много вопросов о Сафине. Наверняка это неспроста.
– Нет, просто любопытство заело. Я ведь здесь всего неделю, так хочется обо всех знаменитостях узнать! А тут такой повод – случайно попала на выставку самого Сафина! Вот и спрашиваю.
– Держи на всякий случай номер моего телефона, – парень протянул мне визитку, – тут все телефоны, мессенджеры, е-мэйл, скайп. Меня зовут Макс. Максим Фомичев. Если вдруг что вспомнишь про пожар, звони мне. Держи. На всякий случай.
Я спрятала визитку и ушла, так и не назвав своего имени. Впрочем, он его не спрашивал.
Глава 7
Дом был построен в стиле швейцарского шале и увенчан мрачной готической башней, одиноко торчащей посреди крыши. От дома несло огромными деньгами и полным отсутствием вкуса.
– Ты ничего не понимаешь и не можешь понимать, – сказал Вирг Сафин, когда я поморщилась, – по статусу я вынужден жить в таком месте. Это статусный дом, а башню я пристроил сам!
Я остановилась перед самым входом, не решаясь войти, и уставилась на «статусный дом». Просто невероятный статус!
Шпиль острой башни вонзался в сумеречное небо, пронзая его, как в самом глубоком сексе. В беспощадном и глубоком сексе, когда о своем удовлетворении думает только один партнер.
– Ты здесь живешь? – я обернулась. Сафин догнал меня возле дома и подошел совсем близко. А у меня, как всегда, перехватило дыхание! Я не думала даже о том, что меня допустили в «святая святых», и Сафин привез показать свой дом.
– Да, я здесь живу. Это самый дорогой загородный район. Дом в этом месте означает, что ты чего-то в жизни достиг. Для меня это знаково. Это статус. На самом деле в этих краях, на этой улице не живет ни один фотограф или художник. Только я. Поэтому я придаю этому дому важное значение. Я купил его таким.
– Но ведь он тебе не нравится.
– Ты проницательна. Да, мне не все в нем нравится, поэтому я сделал несколько пристроек и добавил свою башню. Получилось не очень хорошо, зато я стал спокойнее относиться к нему.
– Что в башне? Твоя спальня?
– Нет. Моя мастерская. И туда никто, кроме меня, не войдет. Кто нарушит это правило – жестоко поплатится.
Помню, что его взгляд почему-то испугал меня до смерти. А по коже, по всему телу, прошел ледяной озноб.
Приближался день рождения Вирга Сафина – 8 ноября. Это совсем вогнало меня в депрессию. Что можно подарить человеку, у которого есть все? И что я могу подарить человеку, если о его отношении к себе я и понятия не имею? К тому же я совершенно не знала, как привык проводить Вирг Сафин этот день, и что он планирует на 8 ноября. Никаких сообщений от него не было.
Утром, почти на рассвете, меня разбудил мобильник. Взглянув на экран, не поверила своим глазам! Вирг Сафин.
– А знаешь, я по тебе соскучился. Сегодня еду домой и решил прихватить тебя с собой.
– Едешь домой? – разговаривать с Сафиным – все равно что разговаривать с инопланетянином.
– Я в офисе был, в центре. Сплошные дела. Не офис – прямо шоу-рум! Вот сегодня еду к себе – посмотришь мой дом. Ты ведь еще не была у меня дома. Сегодня хороший повод. Так что собирайся, заеду за тобой в шесть вечера. Просто выходи к подъезду.
Сходя с ума от нетерпения, я рванула в ванную, чтобы успеть хотя бы вымыть голову. В ванной, потянувшись, чтобы включить душ, в глаза бросились уродливые шрамы на моих запястьях.
Сафин достал из кармана маленький ключ нестандартной формы (я никогда не видела таких) и отпер входную дверь.
– У тебя много охранников?
– Хватает. Здесь везде охрана. Комар не пролетит, мышь не проскочит. Каждое новое лицо фиксируют камеры на жесткий диск охранного компьютера на центральном пункте охраны, и автоматически заносят в базу данных. Так что ты в этой базе уже есть.
Мне было абсолютно все равно, что он говорит, и, перепугавшись, что по своей странной проницательности он это заметит, быстро пошла вперед к открывшейся двери в дом.
Его руки, быстрые, как свет, перехватили меня за плечи, рванули к себе. Неожиданно я забилась в мощных тисках его крепких объятий. Задыхаясь, оказалась прижатой к его груди. Наклонившись, он коснулся моих губ – быстро, мимолетно, но так сладко, что от этой сумасшедшей истомы все мое тело превратилось в судорогу страсти, бешеным напором сотрясающей каждую клетку моего существа. Это легкое, но чувственно-сладостное прикосновение губ было похоже на прикосновения ангела – словно ангел, пролетая, коснулся моих губ своим легким крылом.
– Подожди… – Сафин перестал целовать мое лицо, и я почти физически ощутила острую боль, – не так. Ты войдешь в мой дом не так.
Дальше произошло то, что трудно объяснить. Сафин вдруг резко, рывком, поднял меня на руки и понес, крепко держа на вытянутых руках. Я вскрикнула от испуга. Ощущение это было самым невероятным из всех, что я испытывала в своей жизни. Никто и никогда не поднимал меня на руки, никто и никогда не нес меня на руках!
Я чувствовала, как сквозь плотную ткань кожаной куртки бьется его сердце. Так, на руках, он перенес меня через порог.
– Я хочу, чтобы только так ты вошла в этот дом, – сказал Сафин, и глаза его при этом были абсолютно серьезными, – как моя единственная любовь, как моя судьба. Как мой венчальный знак. Как единственный венец, достойный меня, награда всей моей жизни. Моя единственная любовь, моя истина, мы повенчаны с тобой на небесах. Это знак нашего венчания.
Это был древний ритуал, мистический, как сама жизнь. И от красоты этого таинственного и светящегося любовью ритуала, от мистической сущности и волнующей красоты его жеста я, как последняя дура, заплакала. Обильным потоком слезы просто лились по моему лицу, когда Вирг Сафин переносил меня, как новобрачную, как жену, через порог своего дома. Так, невенчанной невестой и судьбоносной незаконной женой я и вошла в его дом.
Комнату заполнял аромат спелых персиков. Спелые, сочные персики в ноябре! В самом центре небольшого итальянского столика (я сразу поняла, что этот изящный позолоченный антиквариат с точеными, вручную вырезанными из красного дерева ножками стоит целое состояние) стояло огромное металлическое блюдо, наполненное ослепительными яркими плодами! Огромные, сочные, золотисто-красные южные персики, с румянцем на бархатистой кожице и запахом лучше любых духов. Эта картина, почему-то прочно врезавшаяся в мою память, радовала взгляд и сводила с ума! Тем более что логика разумно подсказывала: какие персики в ноябре?
Но они были, эти персики. Они существовали в реальности. Они лежали на блюде, стоявшем на изящном столике, и, словно посмеиваясь, смотрели на меня. И все это было в светлой, овальной комнате с эркером и золотисто-бежевыми стенами, изящной мягкой мебелью и светильниками из разноцветного стекла, рассеивающими жизнерадостный свет! От света этого становилось легче на душе. Я словно плыла в облаке. Мои крылья были невесомы, мне было так хорошо, как никогда еще не было.
Комната находилась на втором этаже. Опустив меня в холле на пол, Сафин принялся показывать свой дом. Внутри он показался мне еще больше, чем казался снаружи. Он был просто огромен! Особенно добили меня зимний сад на первом этаже и крытый бассейн. Рядом с бассейном была какая-то выложенная мозаичным мрамором баня (Вирг Сафин объяснил – турецкий хамам) и нечто вроде спортзала, в котором не было ни одного тренажера.
Сафин сказал, что спортзал был уже в планировке, и он не стал ничего менять. Но сам он спортзалом не пользуется, потому, что не любит спорт. «От спорта мне становится на душе плохо. Словно тупею», – сказал Вирг Сафин, и я полностью согласилась с ним.
На первом этаже была библиотека, где было совсем немного книг («Не люблю читать. Книги меня пугают. Как по мне, так все книги – отражение больной фантазии автора, ничего больше», – сказал Вирг Сафин). Еще меньше было настоящих картин («Не терплю большинство современных художников. В большинстве случаев это просто раскрученные дешевки и бездарности. Ни за что не стал бы держать в своем доме современные картины!»).
Дальше на первом этаже были гостиные и гостевые комнаты. Все очень дорогое, обставленное эксклюзивной мебелью, и парадно-официальные. Парад долларов и евро. Но, несмотря на свою роскошь, эти комнаты выглядели пустыми – в них не было души.
Личные покои Сафина располагались на втором этаже. В конце коридора я увидела лестницу.
– Она ведет в башню, в мою мастерскую-студию, – пояснил Сафин, – Он закрыт.
Сафин махнул рукой в сторону запертых дверей («гостевые спальни, кабинет и моя – увидишь ее потом») и провел в полуоткрытую дверь, первую от лестницы. Чем это было «увидишь ее потом», я так и не поняла: обещанием или угрозой?
– Итальянская комната. Моя самая любимая, – пояснил Сафин. – Я специально обставлял ее так, чтобы в ней было уютно, тепло и светло.
– Почему итальянская? – удивилась. – Ты так любишь Италию?
– Не об этом речь! – Сафин небрежно махнул рукой. – Конечно, Италия хороша, и отдыхать на Адриатике здорово. Но я назвал ее итальянской, во-первых, потому, что всю мебель выписал из Италии. А во-вторых, потому что… ты не поверишь! Я страшно люблю пиццу.
– Пиццу?! – я смотрела на него во все глаза.
– Ну да! Вкус из детства. Когда я ем пиццу, у меня возникает такое светлое, радостное чувство. Вот я и придумал сделать комнату, в которой бы возникало такое светлое, радостное чувство, как в детстве, когда я впервые в жизни попробовал пиццу. Знаешь, это было, когда впервые в жизни я оказался в самом настоящем кафе и попробовал пиццу. Это было для меня таким немыслимым счастьем! Я такого никогда не испытывал – ни до того дня в детстве, ни позже. Вот я и решил сделать себе комнату, которая чуть-чуть будет напоминать, вызывать это ощущение.
Рассказ Сафина автоматически зафиксировался в моей голове и словно отложился в определенную папку. И я еще раз дала себе слово фиксировать, откладывать в памяти такие моменты, чтобы разгадать тайну жизни Вирга Сафина.
Когда же я увидела эту комнату, то поняла, что он имеет в виду. Эта комната была такой, из которой не хотелось уходить, не говоря уже о роскошно накрытом столе, стоящем посередине.
По краям стола стояли вазы с огромными букетами роз: ярко-алыми и белыми. Розы источали такой же пьянящий аромат, как и персики. И, смешиваясь, запахи создавали какую-то диковинную смесь. Было лучше, чем самые дорогие духи, правда!
Оторвав взгляд от персиков, я разглядела огромную коробку с конфетами, пирожными в шоколадной глазури, торт и дорогое шампанское (кажется, настоящий «Дом Периньон» – я боялась поверить своим глазам).
– Сладкий стол, – пояснил Сафин, – это я специально придумал приготовить все самое сладкое и вкусное, что мы не едим каждый день. Здорово, правда?
Я кивнула, недоумевая, как в Вирге Сафине уживается что-то от ребенка. Ну кто еще, кроме не повзрослевшего ребенка (или взрослого, лишенного детства) будет поедать сладости в таком количестве? Тем не менее идея была замечательной – у меня аж потекли слюнки!
– Торт и пирожные, кстати, тоже из итальянской кондитерской. А розы для доказательства того, что из всех роз самая красивая – ты!
На это и сказать было нечего. И я ничего не сказала.
– Знаешь, что сегодня за день, и что мы будем праздновать? – сказал Сафин, усаживая меня за стол в удобное полукруглое кресло, – завтра мой день рождения. Я хочу встретить его утро с тобой, а отпраздновать неофициально хочу сейчас.
– Но праздновать заранее плохая примета! – брякнула я, но Сафин не рассердился, а улыбнулся.
– Это все дурацкие забобоны. Их придумывают сами люди, чтобы усложнить себе жизнь.
– Разве ты не будешь праздновать с близкими?
– Моя самая близкая – ты. На самом деле у меня будет и официальный статусный день рождения в крутом ночном клубе, где пресса, телевидение, крутые гости. Все это через неделю, наверное. А мой тайный, интимный день рождения будет сейчас.
