скачать книгу бесплатно
Пушки Смуты. Русская артиллерия 1584–1618
Алексей Николаевич Лобин
Лучшие воины в истории
После Ливонской войны в Российском государстве начался стремительный рост производства артиллерии. В царствование Федора Ивановича, помимо легендарной «Царь-пушки», было отлито большое количество именных пищалей: «Скоропея», «Троил», «Аспид», «Свиток», «Лев», «Медведь» и других настоящих шедевров русского оружейного искусства. «Трудно вообразить, какое бесчисленное множество осадных и других огнестрельных орудий на башнях, на стенах, при воротах и на земле», – писал очевидец о Китай-городе. В ходе событий 1604–1618 гг., названных современниками Великой Смутой, основную часть которых составили войны, походы, сражения, восстания и осады, артиллерия останавливала стремительные натиски гусарской конницы и обращала ее вспять, в осадах «пушечный гром» принуждал противника капитулировать, а в жестокой обороне пушки крепостей («городовой наряд») наносили серьезный урон осаждавшим. Из пушек стреляли прахом свергнутого Лжедмитрия I и салютовали новому правительству.
НОВАЯ книга ведущего исследователя отечественной артиллерии XVI–XVII веков, кандидата исторических наук Алексея Лобина, основанная на широком круге источников, знакомит читателя с малоизвестными страницами истории бомбардологии от смерти Ивана Грозного до окончания Смутного времени и начала правления династии Романовых: подробно рассматриваются производство, классификация, боевое применение артиллерийского вооружения.
В формате PDF A4 сохранен издательский макет.
Алексей Лобин
Пушки Смуты. Русская артиллерия 1584-1618 гг.
© Лобин А.Н., 2021
© ООО «Издательство Эксмо», 2021
© ООО «Издательство Яуза», 2021
Введение. Бомбардология и «пушки Смуты»
Словосочетание «пушки Смуты» у людей вызывает разные ассоциации. Кто-то представит себе сцену из фильма режиссера В.И. Пудовкина «Минин и Пожарский» 1939 г., кто-то вспомнит где-то вычитанную легенду о том, что прахом Лжедмитрия выстрелили в сторону, откуда он пришел, у кого-то перед глазами проплывет ряд живописных картин русских художников XIX–XX вв., а кто-то, интересующийся эпохой, будет мучительно вспоминать, где и в каких сражениях Смуты применялись пушки.
Наверное, для читателя стоит пояснить, что автор вкладывает в это словосочетание. К «пушкам Смуты» автор относит все орудия, которые были отлиты с 1584 г. и во время Смутного времени, а также старые орудия и немногочисленное артиллерийское вооружение, произведенное до 1618 г.
В 2019 г. вышла моя книга «Артиллерия Ивана Грозного». Предлагаемая вниманию читателей работа является продолжением моих штудий по истории отечественной артиллерии. Хронологически она охватывает период от начала царствования Федора Ивановича до правления Михаила Федоровича – «от последнего Рюриковича до первого Романова». Нет нужды подробно останавливаться на историографии и тем самым повторять то, что было описано в предыдущей книге, тем более что новых работ по бомбардологии конца XVI – начала XVII в. не вышло.
Гражданская война начала XVII в. давно изучается историками. Десятки книг и сотни статей посвящены разным аспектам Смутного времени – дипломатии, феномену самозванничества, участия разных слоев общества, наконец, военной истории. Историки, специализирующиеся на Смутном времени, обычно упоминают факт применения «пушек и пищалей» в многочисленных боях. Ни в одном исследовании до сих пор не анализировались и тем более не идентифицировались те или иные орудия, упоминаемые в источниках начала XVII в. Военное производство в годы Смуты также подробно не изучалось[1 - Исключение составляет, пожалуй, только работа Е.Л. Немировского, посвященная биографии мастера А. Чохова (Немировский Е.Л. Андрей Чохов. М., 1982).]. При обилии научных трудов, посвященных разным вопросам этого непростого для русской истории периода, до сих пор нет ни одной работы по «пушкам Смуты», где исследовались бы производство, классификация, типология и боевое использование «огнестрельного снаряда».
Как я уже отмечал ранее в своих работах, новое направление оружиеведения, в основе которого лежит изучение старинной артиллерии, а именно классификации и типологии, технологии литья и ковки, орудийных форм и металлов, орнамента и надписей, боевого предназначения и применения, можно назвать бомбардологией. Бомбардология включает в себя эпиграфику (надписи на стволах), геральдику (гербы и гербовые эмблемы), титуловедение (пространные и краткие титулы государей), мифологию (бестиарные сюжеты на орудиях), искусствоведение (пушечный орнамент с антропо- и зооморфными сюжетами). Образцы артиллерийской символики необходимо связать в единую систему, в изучении которой указанные дисциплины позволяют выявить основные признаки орнаментального и конструктивного оформления огнестрельных орудий.
Но источников по бомбардологии XV–XVI вв. очень мало – документов Пушечного приказа практически не сохранилось[2 - Лобин А. Артиллерия Ивана Грозного. М., 2019. С. 6–13.]. Самый ранний документ, в котором содержится список работников Пушечного двора, датируется 1598/99 гг[3 - АСПбИИ РАН. Ф. 175(И.Х. Гамеля). Оп. 2. № 1.]. Это не оригинал, а копии XIX в. в двух тетрадях списка служилых людей пушкарского чина, получивших денежное жалованье по случаю венчания на царство Бориса Федоровича Годунова (Лл. 1–11) и списка пушкарского чина, кому дана великим государем прибавка (Лл. 1–27). В конце приведен список умерших пушкарей. В документах расписывается полный штатный состав Пушечного двора ко времени царствования Бориса Годунова. В этом же фонде находится копия кормовой росписи боярина Д.И. Мезецкого на жалованье служилым людям пушкарского чина от 30 января 1627 г. за скрепою дьяка О. Вареева, где расписывается полный штатный состав Пушечного двора[4 - АСПбИИ РАН. Ф. 175 (И.Х. Гамеля). Оп. 1. № 5.]. Сравнив состав Пушечного двора до Смуты и после, можно проанализировать производственные мощности государственной литейной и в какой-то мере оценить реформы по воссозданию работы Пушечного двора в первые годы правления Михаила Федоровича.
Майский пожар 1626 г. уничтожил огромный массив архива Пушкарского (Пушечного) приказа за Смутное время. Поэтому реконструировать состав артиллерии конца XVI – начала XVII в. очень сложно.
До наших дней сохранилось только одно датированное орудие, отлитое Проней Федоровым и Андреем Чоховым в период Смуты, – это известная в историографии «мортира Самозванца». Да и то уцелела она благодаря надписи, оставленной по велению Петра I: «Великий государь по имянному своему указу сего мортира переливать не указал 1703 году».
Одним из информативных источников по артиллерии являются русские описи второй половины – конца XVII в. Это прежде всего «Опись Смоленску, приему пушкарского головы Прохора Шубина» (1667–1671 гг.)[5 - Дополнения к Актам историческим. Т. V. C. 294–310.], фрагменты описей артиллерии Москвы в составе «книги приходно-расходной пушкам и пищалям» 1694 г.[6 - Архив ВИМАИВ и ВС. Ф. 1 (Пушкарский приказ). Кн. 21.] и «описи 1695 г.»[7 - АСПбИИ РАН. Ф. 175. Оп. 1. № 465 (копии академика И.Х. Гамеля); РГИА. Ф. 1700. Оп. 1 Д. 3.], описи городовой артиллерии – прежде всего Пскова 1630–1699 гг., Соловецкого монастыря 1660-х гг., Новгорода 1640–1680-х гг., а также комплекс документов по вооружению городов Белгородской черты 1650–1670-х гг. В данной работе использованы материалы из шести отечественных архивов (РГАДА, ОПИ ГИМ, ВИМАИВиВС, ОР РНБ, РГИА, АСПбИИ РАН).
Нельзя расценивать сохранившиеся в музеях пушечные образцы как некое собрание, по которому можно полноценно изучать русскую артиллерию рубежа XVI–XVII вв. Без привлечения документального и иконографического материала такое исследование обречено на неудачу.
Лакуны в источниках могут дополнить польские и шведские источники, поскольку Речь Посполитая и Швеция были активными участниками интервенции в 1604–1618 гг. Польско-литовские и шведские войска захватывали и вывозили самые ценные и красивые бронзовые орудия. И вот здесь исследователь сталкивается еще с одной проблемой – рассматривая иностранные документы, будь то шведский «Artilleriregister» или польский «Komput dzial», порой сложно установить, когда, в какое время то или иное орудие стало трофеем.
Как уже я писал в своей первой книге «Артиллерия Ивана Грозного», много стволов к концу Ливонской войны попали в руки противников под Венденом, а также в Полоцке, Великих Луках, Соколе, Суше, Велиже, Усвяте, Невеле и других крепостях.
Так, архивный «Инвентарь Виленского цейхгауза» 1601 г.[8 - AGAD. Metryka Koronna. Ksiegi Poselstw. LL. 27, k. 1a–2v.] перечисляет: «пушек московских фальконов 2, ядро весом 6 фунтов»[9 - «Dzial moskiewskich folkunow 2, wazy kula funt(оw) 6»], «пушка московская, до Инфлянтов взята»[10 - «Dzialo moskiewskie falkon do Inflants wzieto»], «пушка московская другая фалькон, до Инфлянтов взята»[11 - «Dzialo moskiewskie drugie falkon do Inflant wzieto»], «пушка московская третья, и та до Инфлянтов взята»[12 - «Dzialo moskiewskie trzecie falkon i to do Inflants wzieto»]. Надо полагать, что все эти 6-фунтовые орудия-«фальконы» можно отнести по московской классификации к полуторным пищалям, распространенному типу русских орудий в XVI в. В том же виленском цейхгаузе числились и крупные русские орудия: «пушка московская «Волк», к ней 324 ядра весом в 46 фунтов»[13 - «Dzialo moskiewskie Wolk do niego jest kul 324 wazy kula funt 46»] (вероятно, одна из осадных «Волков», отлитых в 1577–1579 гг.), «пушки две Панны, к ним ядер 218 весом в 20 фунтов»[14 - «Dzial dwie zowa je Pannami kul do nich jest 218, wazy kula funt 20»] (две осадные пищали «Девки» известны из разрядов 1577–1579 гг.), «пушка московская Сокол, к ней 405 ядер весом ядро в 16 фунтов»[15 - «Dzialo moskiewskie Sohol do niego jest kul 405 wazy kula funt 16»], «пушка московская, названная Монах, к ней 1980 ядер, ядро весом 8 фунтов»[16 - «Dzialo moskiewskie Mnich nadpsowany, do niego jest kul 1980, kula wazy funt 8»], «пушка московская другая, которая называется так же – Монах, до Инфлянт взято его королевской милости гетманом»[17 - «Dzialo moskiewskie drugie, ktоrego zowa tak ze Mnich, to do Inflant JK MP hetsmanem wzieto»], «пушка московская также Монах, до Инфлянт взято».
Здесь всем очевидно, что перечисленные в Виленском цейхгаузе в 1601 г. пушки – трофеи Ливонской войны. А что касается реестров XVII в. замков Речи Посполитой, то здесь сразу возникает ряд трудностей. Во-первых, сами реестры малоинформативны – содержатся только указания на принадлежность («пушка московская») и калибр. Во-вторых, разобрать, где обозначены трофеи Ливонской войны времен Ивана Грозного, а где трофеи интервенции периода Смуты, практически невозможно. В-третьих, даже пометка в документе «с надписью московской» («z napisem Moskiewskim») не всегда может быть точным атрибуционным признаком – так, в польском инвентаре смоленского замка («Inwentarz zamku smolenskiego, miasta Smolenska i jego przyleglosci 1654 r.») 30-фунтовая пушка «Брат», отлитая в начале XVII в. в Виленской людвисарне, обозначена как «Brat nazwane 30-funtowe szturmak z napisem Moskiewskim»[18 - Собрание государственных и частных актов, касающихся истории Литвы. Ч. I. Вильно, 1858. С. 60. № XLII.] только потому, что на стволе имелась кириллическая («московская») надпись. Часто литовские орудия с кириллическими надписями в польских реестрах могли быть отнесены к «московским».
«Regestr strzelby w zamku Dubienskim» (от 10 марта 1616 г.)[19 - Regestra skarbca ksiazat Ostrogskich w Dubnie, spisane w roku 1616 // Sprawozdania Komisji do Badania Historii Sztuki w Polsce. T. 6. S. 207, 217.] упоминает «пушку московскую с кентавром с гербом московским» («Dzialo moskiewskie z centaurem z herbem moskiewskim» – это, очевидно, русская пищаль «Полкан»), «пушку длинную московскую, богато украшенную травяным орнаментом» («Dzialo dlugie moskiewskie floryzowane wszystko»), «пушку московскую, украшенную травами» («Dzialo moskiewskie floryzowane»), «пушку московскую с литерами московскими» («Dzialo moskiewskie z literami moskiewskiemi»), «пушку московскую гладкую» («Dzialo moskiewskie gladkie»). Опять-таки нам неизвестно, когда попали вышеперечисленные орудия в Дубенский замок – во время Ливонской войны или во время Смуты?
В инвентаре Биржанского замка 1655 г. упоминаются стоявшие на вооружении крепости «московские пушки». Ни даты отливки орудий, ни массы, ни орнаменты не приводятся. Да и размеры и калибры описываются оригинально, например: «две московитских змеи 6 фунтов… двадцать два ядра в длину, тринадцать до цапф и 8 после»[20 - «Zwo Moscowitische Schlange… sechs ff… zwo und zwanzig Kugeln lang, dreyzehen vor und 8. hinter dem Zapfen»] или «также две московитских змеи 6 фунтовых, 29 ядер в длину, 17 ядер до цапф и 11 после»[21 - «Noch zwo moskowitische Schlangen ist 6 ff, seind 29 Kugeln lang, 17 vorn und 11. hinter dem Zepfen». AGAD. AR. Dz. XXVI. Nr 72. K.2. Большую признательность выражаю к.и.н. из Минска Н.Волкову за ценное указание на источник.].
Если взять диаметр 6-фунтового ядра за 93 см, то примерная длина двух орудий в первой цитате составит 2 м 46 см, а во второй цитате длина орудий 2 м 67 см, что близко к размерам полуторных пищалей. Но самое главное, мы не узнаем из подобных инвентарей, когда эти трофеи были захвачены.
Национальный морской музей в Гданьске (Narodowe Muzeum Morskie w Gdansku) хранит в своем собрании пушки (20 шт.), поднятые со шведского корабля «Солен». Среди них есть две пушки польско-литовского происхождения и две пушки с автографами «делалъ Богданъ»[22 - Izewski M. Spizowe lufy armatnie z «Solena» w zbiorach Centralnego Muzeum Morskiego w Gdansku // Kwartalnik Historii Kultury Materialnej, Tom 30, Numer 2 (1982) – S. 215–224; Врублевская Е. Стволы орудий с корабля «Солен» в коллекции Гданьского центрального морского музея // Изучение памятников морской археологии. Выпуск 5. СПб., 2004. С. 70–84.]. Известно, что мастер Богдан до 1558 г. отливал орудия для Великого княжества Литовского, а с началом Ливонской войны стал работать на Ивана Грозного (мне известны не менее 30 стволов Богдана, стоявших на вооружении городов в XVII в., одна богдановская «полуторная» пищаль с двуглавым орлом и титулом Грозного 1563/64 гг. хранится в собрании ВИМАИВиВС). И вот интересно – какого периода богдановские орудия в Гданьске, «литовского» или «московского»? Имеющиеся у меня данные говорят о том, что все-таки «московского» (автограф «делалъ Богданъ» характерен в основном для пищалей, отлитых в России). Возможно, они стали трофеями шведов в Ливонскую войну или в период Смуты, а затем попали на корабль «Солен».
Несомненную ценность представляют собой рисунки Я.Ф. Телотта 1702–1708 гг. из собрания Военного музея Стокгольма (Armеmuseum Ritningssamlingen). В этих альбомах можно найти изображения русских пищалей, попавших в руки шведов в Ивангороде в 1612 г., Новгороде в 1611–1617 гг., под Нарвой в 1700 г. и в ряде других сражений 1701–1704 гг. Особенно следует отметить 3-й том (AM 5379), в котором зафиксированы трофеи шведов за период 1598–1679 гг.
Пушки XV–XVI вв. активно применяли в осадах и боях, а при катастрофическом недостатке бронзы пускали испорченные орудия на переплавку. Самый большой комплекс музейных экспонатов, относящийся к крупнокалиберной артиллерии, датируется 1585–1591 гг. – это тяжелые пищали «Аспид», «Троил», «Скоропея», «Свиток», «Лев», «Медведь» и «огненная» пушка «Егуп», экспонируемые в ВИМАИВиВС и музеях Московского Кремля. К этому же периоду относятся большинство упоминаний в описях полуторных и полковых пищалей. Взятый в комплексе материал помогает составить общее впечатление о мощи осадных орудий, пушечном орнаменте и в целом о военной продукции Пушечного двора.
В истории отечественной бомбардологии похожий парадокс относится к эпохе правления Василия III, и там ситуация еще хуже – за 1505–1533 гг. вообще не уцелело ни одного бронзового орудия, известно лишь описание только одной мортиры 1513 г.! Даже от Ивана III в музеях сохранились две пищали (ГИМ и ВИМАИВиВС), а в документах можно найти десятки описаний фальконетов 1480–1503 гг. И несмотря на свой «преклонный возраст», орудия конца XV – начала XVI в. активно использовались во времена Великой Смуты.
Невольно возникает вопрос: а как изучать бомбардологию русской Смуты при таком малом количестве источников? Как выявить типологию орудий этого периода, обозначить основные направления в артиллерийском производстве?
Из источников известно достаточное количество орудий, отлитых до 1598 г. – практически весь этот артиллерийский парк активно применялся в осадах и боях Смуты. Сохранившиеся документы Пушкарского приказа (с 1620-х гг.) позволяют выявить типы и виды орудий, производимых в «Москве и городех» после воцарения Михаила Романова. Следовательно, здесь оправдано применение метода экстраполирования данных, т. е. научного исследования, основанного на прогнозировании прошлых и новых тенденций и закономерностей. К примеру, мы знаем, что до 1580–1590-х основными типами производимого для городов артиллерийского вооружения были затинные, сороковые, скорострельные, девятипядные, семипядные, полуторные пищали, а также тюфяки и вальконейки (фальконеты), а с 1620-х гг. – затинные, полуторные, полковые пищали, вальконейки и тюфяки. Таким образом, можно зафиксировать, что с 1580-х по 1620-е гг. орудийные мастерские перестают производить многоствольные и казнозарядные орудия, семи- и девятипядные пищали, а к 1630-м гг. постепенно прекращается литье тюфяков и полуторных пищалей (последнее художественно оформленное орудие этого типа было создано в 1648 г. мастерами Тимофеем Феоктистовым и Петром). На их смену приходят полковые пищали «русково литья» и «короткие пищали по шведскому образцу»[23 - Лобин А.Н. Производство русской артиллерии на Пушечном дворе в 1584–1645 гг. [Электронный ресурс] // История военного дела: исследования и источники. 2016. Специальный выпуск VI. Русский «бог войны»: исследования и источники по истории отечественной артиллерии. Ч. II. C. 97–157 <http://www.milhist.info/2016/02/09/lobin_7> (09.02.2016)].
С конца XVI в. вместо больших бомбард производятся «огненные пищали» – крупнокалиберные мортиры, стрелявшие зажигательными снарядами.
Надо также заметить, что с 1570-х гг. в истории производства артиллерии начинается так называемый «русский период»: все литейщики 1570–1590-х гг. были русскими, продолжившими традиции европейских мастеров. Как уже отмечалось выше, в музеях сохранились именные пищали 1589–1591 гг. «Аспид», «Троил», «Скоропея», «Свиток», «Лев», «Медведь» – но орудия с такими же названиями мы встречаем в составе осадного парка Ивана Грозного. Несколько стволов попало в руки противника, какое-то количество пришло в негодность и пущено на переплавку – и на свет появились новые пищали с прежними названиями. Из артиллерии Ивана Грозного до событий Смуты уцелела лишь часть осадного парка – это были прекрасные и качественные орудия Каспара Гануса, Микулы Микулаева, Андрея Чохова, Богдана и др. литейщиков.
В XVI–XVII вв. известны случаи переплавки испорченных орудий на новые, с сохранением конструктивных особенностей, названий и декора. Так, потеряв артиллерию под Венденом в 1578 г., Иван Грозный, по словам Р. Гейденштейна, «тотчас приказал вылить другие с теми же названиями и знаками и притом еще в большем против прежнего количестве…»[24 - Гейденштейн Р. Записи о Московской войне (1578–1582 гг.). СПб., 1889. С. 37.]. Традиция переливки испорченных орудий в новые стволы сохранялась на протяжении всего XVII в.[25 - Дополнения к Актам Историческим (далее ДАИ). СПб., 1872. Т. XII. С. 19.] Известно, что пищали «Волки» 1577, 1579 и 1627 гг. выполнены с похожим орнаментальным решением в виде раскрытой пасти хищника, из которой торчит ствол. От волчьей головы до казенной части ствол украшен растительным орнаментом в виде переплетающихся стеблей и трав, как на пищали «Ахиллес» 1616 г.[26 - Лобин А.Н. Производство русской артиллерии на Пушечном дворе в 1584–1645 гг. [Электронный ресурс] // История военного дела: исследования и источники. 2016. Специальный выпуск VI. Русский «бог войны»: Исследования и источники по истории отечественной артиллерии. Ч. II. C. 110. <http://www.milhist.info/2016/02/09/lobin_7> (09.02.2016).]. Следовательно, имела место некая преемственность в производстве русской осадной артиллерии. Крупные орудия по-прежнему украшались орнаментом («травами») – стеблями со своеобразными листьями, опоясывающими частично казенную, среднюю и дульную части ствола. Изображения диковинных растений, мифических и реальных животных на стволах конца XVI – начала XVII в. берут свои истоки в артиллерии Ивана Грозного.
В истории отечественной бомбардологии до сих пор нет сводных данных даже по сохранившимся в составе музейных собраний орудиям. База «Госкаталога музейного фонда РФ» (https://goskatalog.ru), к сожалению, малоинформативна, в ней пока отсутствуют экспонаты крупных музеев.
Надо отметить, что подобная работа ведется зарубежными коллегами. В качестве примера можно указать справочник О. Мальченко «Украiнськi гармати в зарубiжних музейних колекцiях»[27 - Мальченко О. Museum artilleriae Ucrainicae. Музей украiнськоi артилерii XV–XVIII столiть. Частина I. Украiнськi гармати в зарубiжних музейних колекцiях. Киiв, 2011.], а также работы по несвижским пушкам белорусского историка Н. Волкова[28 - Волкаy М. Артылерыя Нясвiжскага замка. Мiнск, 2015.].
При отсутствии единых методов и принципов классификации артиллерийских памятников всегда сложно начинать составлять базу данных. Но одно можно сказать – систематизация орудий должна включать не только музейные образцы, коих сохранилось очень мало, но и любые упоминания в источниках, как документальных, так и нарративных.
Для полного описания орудия, т. е. его имени и типа, калибра, конструктивных особенностей, года производства, истории боевого применения, необходимо создание базы данных, некоего «бомбардария» – справочника по материальной части артиллерии. Работа по учету упоминаний того или иного «именного» ствола в источниках весьма трудоемка – мной она, например, ведется с перерывами с 1995 г.
Каждое сохранившееся орудие 1580–1610-х гг. имеет свою удивительную историю. Вот, к примеру, стоит на постаменте в Московском Кремле 60-фунтовая пищаль «Троил», отлитая в 1589 г. Казалось бы, что еще такого интересного можно узнать об орудии, кроме того, что оно отлито в 1589 г. мастером Андреем Чоховым? Привлекая документы, можно проследить «технохронику» орудия, его удивительную историю: в 1590 г. «Троил» – главный калибр осадного наряда в «Ругодивском походе», в 1615 г. во Пскове отражал королевские войска Густава Адольфа, в 1654 г. оставил неизгладимое впечатление под Смоленском – и стал героем «Песни о взятии Смоленска»:
Рывкнул на Смоленеск «Троило»,
Бакштам, стенам не мило!
И в другом месте:
Запел «Троил» в чистом поле,
Здають Смоленск поневоле.
Затем «Троил» участвовал в Виленском 1655 г. и Рижском 1656 г. походах. При отходе осадного корпуса из-под Риги струг с орудием разбило на порогах. Вытягивали его долго – сохранилась длительная переписка о подъеме ствола, – а затем, после того как «Троил» был поднят, его переправили обратно во Псков, где он мирно простоял до XVIII в., после чего был перевезен в Москву.
Или еще один пример. Большая 45-фунтовая пушка «Василиск» 1581 г., отлитая для Стефана Батория итальянским мастером Иеронимом Витали из Кремоны. В польских описях – это тот же самый «Bazyliszek». В 1581–1582 гг. орудие бомбардировало Псков, под Смоленском в 1610 г. вместе с другими осадными пушками сделало большой пролом в стене; в 1617–1618 гг. «Василиск» – крупнейшая пушка осадного парка в походе королевича Владислава на Москву, 20 июля 1618 г. обстреливала Можайск, а после похода оставлена в Смоленске. В 1654 г. орудие вновь изрыгало ядра в сторону войск Алексея Михайловича. Впрочем, тогда же «Василиск» захвачен в Смоленске. До 1704 г. стоял в крепости, затем перевезен в Москву, где и находится по сей день. Между тем это тоже своего рода «пушка Смуты», только со стороны одного из главных противников России XVII в. Практически за каждым орудием тянется «хвост» из письменных источников, в которых отражены разные этапы истории.
«Изучение богатой и своеобразной культуры Московской Руси, в которой тесно переплетаются художественное творчество и ремесло, наука и религия, искусство и письменность – духовное и материальное, исключительно важно и, более того, необходимо для осмысления истоков русской национальной культуры», – писала известный специалист по оружиеведению Л.К. Маковская[29 - Маковская Л.К. Артиллерийские орудия XV–XVII вв. – памятники духовной культуры Московской Руси // Военное дело России и ее соседей в прошлом, настоящем и будущем. Материалы международной научно-практической конференции. Санкт-Петербург, 29–31 марта 2005 г. 2006. С. 160.]. В артиллерийских орудиях XVI–XVII вв. как раз и сплеталась идейно-художественная общность русского искусства. На свои изделия мастера наносили титулы государей, автографы, имена пушек, «травы», украшения с зооморфными и антропоморфными сюжетами. При этом важно заметить, что орудия XVI в. не имели, как это ни парадоксально звучит, христианской символики. Сюжеты в виде сцен мифологических животных мастера находили в бестиариях и азбуковниках. К христианской культуре украшения имели косвенное значение. «Аспиды», «Змеи», «Соловьи», «Ястребы», «Драгоны», «Онагры», «Скоропеи», «Львы», «Девки», «Молодцы» не украшались крестами; в отечественной бомбардологии отсутствуют орудия, названные по именам святых[30 - По описи Виленского цейхгауза известны три орудия с именем «Монах», но что было изображено на них – неизвестно.] (а в Западной Европе такая практика была). Тем не менее иностранцами замечено, что при транспортировке артиллерии, «когда пушки сдвигают с места, при этом присутствует священник, который кропит их святой водой и освящает их, произнося русские молитвы и песнопения»[31 - Якоб Ульфельдт. Путешествие в Россию / пер. Л. Н. Годовиковой. М., 2002. С. 346.].
Первое известное орудие, на котором можно встретить христианскую символику, – это знаменитая Царь-пушка, на которой изображен государь с нимбом.
Но только с царствования Михаила Федоровича на стволах стали изображать степенной крест и «голгофу» («крест с подножием, у подножия копие»). В 1616 г. Андрей Чохов на пищали «Царь Ахиллес» предводителя мирмидонов изобразил со скипетром и… державою, увенчанную крестом, как будто он не язычник, а христианский царь! При Михаиле Федоровиче литейщики стали отливать кресты и голгофы. Отныне орнамент изрыгающих огонь и несущих смерть орудий часто включал в себя христианскую символику. Этот немаловажный факт свидетельствует о неком сломе стереотипов после Смутного времени. Из пушек стреляли прахом свергнутого царя, из них же салютовали новому правительству; в сражениях они же останавливали стремительный натиск гусарской конницы и обращали ее вспять; в осадах крепостей «пушечный гром» принуждал противника капитулировать, а в жестокой обороне «городовой наряд» крепости наносил серьезные потери осаждавшим.
Если в начале XVI в. государь мог заявить: «…Не орудия важны для меня, а люди, которые умеют лить их и обращаться с ними»[32 - Герберштейн С. Записки о Московии / пер. А. В. Назаренко. М., 1988. C. 172.], то столетие спустя даже одна пушка уже считалась священной собственностью государя. К потере артиллерии в бою стали относиться как к позорному явлению (вспомним, что одно из обвинений М.Б. Шеину в измене – сдача полякам государева огнестрельного наряда под Смоленском в 1634 г.). Сам факт нахождения государевых пушек и пищалей в руках противника считался бесславным и унизительным. В договорах о заключенных перемириях неоднократно поднимался вопрос о возврате русских орудий («что есте – вывезти в свою землю»), а в военных планах российского правительства перед воеводами даже ставилась задача возврата государевых пушек и пищалей. Так, в наказах князю И.А. Хованскому 1660 г. на случай выхода войск к Варшаве специально обговаривалось: «и пушки московские, которые есть в Аршаве, привезти к себе»[33 - Курбатов О.А. Литовский поход «7168 года» князя И.А. Хованского и битва при Полонке // Славяноведение. 2003. № 4. С. 25.]. Русские орудия выкупались, обменивались – и привозились в Москву.
В 1720-х гг. традицию возвращения русских орудий продолжил Петр I[34 - РГАДА. Ф. 248. Оп. 7. д. (кн) 384. Канцелярия Сената 1721–1724. № 51, 1723 г. Дело об организации выкупа русских пушек и гаубиц в Швеции, лл. 526–534 (реестр выкупаемых пушек и гаубиц на л. 528об). Большую признательность выражаю В.Р. Новоселову за указание на источник.]. В 1723 г. знаменитая чоховская пищаль «Инрог», участница войн 1577–1634 гг., распиленная на три части, была доставлена в Санкт-Петербург стокгольмским купцом Иоганном Примом. В 1724 г. старый пушечный мастер Семен Леонтьев спаял все три фрагмента «Инрога» – посетители Артиллерийского музея сейчас могут увидеть «шрамы» как сварных швов, так и отметины на стволе от вражеских ядер.
Русские купцы Ф. Аникеев и Н. Барсуков в 1723 г. из Стокгольма привезли пушку «Царь Ахиллес», за что получили от царя 1540 рублей. Также в Санкт-Петербург были доставлены «Лев» и «Медведь» – участники злополучной осады Нарвы 1700 г.
Тем не менее именно по указу Петра были отправлены на переплавку красивейшие орудия XVI в. – в записях архивной «Вседневной книги» в феврале 1701 г. сохранилось упоминание на «Великого государя имяной указ о болших пушках: велено перелить в пушечное и мортирное литье пушку «Павлина» что в Китае у Лобного места на роскате, пушку «Кашпирову», что у Нового денежного двора от Земского приказу, пушку «Ехидну», что под селом Воскресенским, пушку «Кречат» ядром пуд десять фунтов, пушку «Соловья» ядром шесть фунтов, что в Китае на площеди»[35 - РГИА. Ф. 1700 (Артиллерийский приказ). Оп. 1. Д. 5. Вседневная книга. Л. 4 (7).].
Впрочем, несколько орудий было сохранено по велению государя – «Аспид», «Троил», «Скоропея», «Свиток», «Егуп», «Царь-пушка» и др. А на мортире Лжедмитрия навечно осталась выбитая надпись, что по указу царя «сего мортира переливать не указал».
Данная книга состоит из ряда очерков, в которых затронуты основные вопросы бомбардологии конца XVI – начала XVII в. Фактически здесь собраны и проанализированы примеры применения артиллерии – это сделано в рамках составления общей характеристики состояния и развития пушечного дела в России на рубеже XVI–XVII вв.
Илл. 1. Разбивка старых орудий на части. Гравюра XVII в.
Ошибочно было бы считать, что в осадах городов эпохи Смуты всегда применялась артиллерия. История знает множество примеров, когда крепости захватывались «изгоном» или сдавались при первом приближении войск неприятеля, когда при осадах и обороне не использовались пушки и пищали по той причине, что их не было у осаждавших и осажденных. В период 1604–1618 гг. было много осад и полевых сражений. Автор не ставил перед собой цель рассмотреть все случаи применения артиллерии. Задача была несколько иная – привести примеры, где «огнестрельный наряд» сыграл важную роль в обороне или осаде, штурме или вылазке, атаке или контратаке.
В связи с этим данная книга не претендует на полноту. Поэтому ошибкой было бы предполагать, что здесь читатель найдет абсолютно все примеры применения артиллерии. Хронологически книга охватывает 1584–1618 гг. Здесь важно сделать более широкий хронологический охват – рассмотреть состояние артиллерийского вооружения со смерти Ивана Грозного, в период гражданской войны и интервенции, а также оценить первые реформы правительства Михаила Федоровича по воссозданию артиллерийского парка страны к окончанию Смуты.
Нельзя не сказать слова благодарности всем, кто помогал в написании данной книги. Стартовой позицией для исследования стали вначале дипломная работа 1999 г., посвященная русской артиллерии XV–XVII вв. (научный руководитель д.и.н. А.С. Лавров), затем диссертация, защищенная в 2004 г. («Материалы Пушкарского приказа как источник изучения русской артиллерии XVII в.») под руководством д.и.н. Р.Г. Скрынникова. Большую признательность выражаю Ю.М. Эскину, О.А. Курбатову, А.В. Малову, С.В. Полехову, И.Б. Бабулину, А.А. Березину, К.А. Кочегарову, В.С. Великанову (Москва), Н. Волкову (Минск), Н.В. Смирнову, Д.М. Фатееву, Е.И. Юркевичу, А.И. Филюшкину, К.В. Нагорному (Санкт-Петербург), И.В. Хохлову (Великий Новгород), Р.А. Сапелину, В.В. Пенскому (Белгород) и др. Исследования по артиллерии никогда бы не увидели свет, если бы не поддержка моей семьи – жены А.Н. Слепухиной и дочери Д.А. Лобиной.
Артиллерия и война технологий
«Ключами от городов» бургундский герцог Карл Смелый назвал огнестрельную артиллерию – новый род войск, пришедший на смену камнеметательным машинам, – с помощью которой часто решались судьбы городов. Историки неоднократно отмечали возрастающую роль артиллерии в европейских войнах XV–XVI вв. В целом огнестрельное оружие существенно поменяло облик войн не только в Западной, но и в Восточной Европе.
Однако некоторые представители «евроцентричной школы» в лице К. Краузе[36 - Krause K., Arms and the State: Patterns of Military Production and Trade (Cambridge University Press, 1992), Р. 48–52.], Д. Гранта[37 - Grant J. Rethinking the Ottoman ‘Decline’: Military Technology Diffusion in the Ottoman Empire, Fifteenth to Eighteenth Centuries, in: Journal of World History. 10, Nr. 1(1999). P. 179–201.] и других исследователей предлагают относить военную промышленность ряда государств эпохи Средневековья к т. н. «производителям третьего уровня» («third-tier produce»), которые сильно отставали в развитии военных технологий. К «производителям третьего уровня» помимо Оттоманской империи причисляют Венгрию, Польшу, ВКЛ и средневековые балканские государства. Относительно России существуют более категоричные оценки, выраженные, например, в словах американского исследователя Маршалла По[38 - Маршалл По. Выбор пути. Почему Московия не стала Европой // Родина. 2003. № 11. С. 26–27.].
В настоящее время подобные мнения о предполагаемой «неполноценности» оружейной промышленности Восточной Европы и исламского мира оспариваются рядом военных историков. В частности, об этом пишет и современный венгерский исследователь Габор Агоштон, который провел сравнение развития военных технологий в Оттоманской империи и России с Европой[39 - Аgoston G. Ottoman artillery and European military technology in the fifteenth to seventeenth centuries, in: Acta Orientalia Academiae Scienciarum Hungaricae 47 (1994). P. 21–22; Аgoston G. Military Transformation in the Ottoman Empire and Russia, in: Kritika: Explorations in Russia and Eurasian History. 2011. Vol. 12. № 2. P. 281–319.]. О роли военных технологий и огнестрельного оружия в Восточной Европе пишут и авторы сборника «Warfare in Eastern Europe, 1500–1800» (под ред. Б. Дэвиса)[40 - Warfare in Eastern Europe, 1500–1800. Edited by Brian L. Davies. Leiden, Netherlands: Brill, 2012. 364 p.].
В то же время в западноевропейской историографии продолжаются дискуссии о роли «порохового оружия» в становлении империй – историки полемизируют на предмет того, существовала ли связь между подъемом государства и использованием технологии пороха, с одной стороны, и упадком и технологической атрофией, с другой[41 - Parker G., The Military Revolution: Military Innovation and the Rise of the West, 1500–1800. Cambridge: University Press, 1988, Carlo M. Cipolla, Gun, Sails and Empires. Technological Innovation and the Early Phase of European Expansion, 1400–1700. New York, 1965. P. 90; Bert S. Hall, Weapons and Warfare in Renaissance Europe: Gunpowder, Technology and Tactics. Baltimore, 1997. P. 212–216; Аgoston G. Behind the Turkish War Machine: Gunpowder Technology and War Industry in the Ottoman Empire, 1450–1700. In: The Heirs of Archimedes: Science and the Art of War through the Age of Enlightenment. Cambridge, 2005. P. 101–133.].
Несомненно, что Российское государство к концу XVI в. – это не отстающая в плане артиллерии страна. К этому времени она впитала в себя основные достижения европейской металлургии и пороходелия. Ее артиллерийский парк не уступал имперскому и, скорее всего, превосходил по мощи артиллерию соседей. Несомненно, что театр боевых действий в Ливонии, Литве и Северо-Западной части России накладывал свой отпечаток на применение военных технологий. Войны XVI столетия (и Ливонская война не исключение) в Восточной Европе – это не только стремительные грабительские походы мобильных ратей, это прежде всего борьба за ключевые пункты, города. Периоды «малой войны», состоящей из набегов и рейдов по территории противника, проходили без использования пушек. Однако борьба за укрепленные пункты – крепости – подразумевала применение тяжелого вооружения. Крупнокалиберная артиллерия разносила в щебень кирпичные стены рыцарских замков, ровняла с землей деревянные укрепления или же одним своим видом заставляла гарнизоны капитулировать. Война действительно в каком-то смысле стала войной технологий – противники использовали друг против друга самые передовые достижения в металлургии и военном деле. В конечном итоге по результатам кампании 1558–1560 гг. лучшие орудия Ливонии («das beste geschutte») оказались в руках «московитов»[42 - Riga’s ?ltere Geschichte in ?bersicht, Urkunden und alten Aufzeichnungen // Monumenta Livoniae Antiquae. Bd IV. Riga; Dorpat; Leipzig, 1844. Р. 110. – Магистр Ливонского ордена Г. Кетлер позже жаловался императору Фердинанду I, что Московит «захватил все мои лучшие орудия» (Письмо магистра Ливонского ордена Готарда Кетлера императору Священной Римской империи Фердинанду I от 1 октября 1560 г. // Родина. Российский исторический иллюстрированный журнал. 2004. № 12. С. 51).]. Самые красивые и качественные стволы были включены Иваном Грозным в состав «государева огнестрельного наряда». В свою очередь, «большие и красивейшие московитские орудия» в ходе боевых действий 1578–1582 гг. были захвачены шведами и польско-литовскими войсками.
Я уже отмечал в своих работах, что новинки артиллерийского дела проникали в Россию с некоторым опозданием. На протяжении всего XVI в. Ливония, Ганза, Польская корона и Великое княжество Литовское всячески препятствовали проникновению новых военных технологий – военные специалисты задерживались властями Ливонии, Ганзы, Польской короны и Великого княжества Литовского, в некоторых случаях даже арестовывались. Известны многочисленные инструкции магистра ордена, польского короля, Совета приморских городов и мандаты императора о недопустимости провоза стратегических товаров в Московию.
Тем не менее имеется множество примеров знакомства русских с передовыми достижениями в артиллерии[43 - Подр.: Лобин А. Артиллерия Ивана Грозного. М., 2019.]. Русские рати в осадах задействовали большое количество артиллерийских стволов. По моим подсчетам, за период правления Ивана Грозного в «осадном наряде» царя имелось не менее 92 тяжелых орудий, из них не менее двенадцати крупных бомбард и девятнадцати мортир – и речь идет только о тех стволах, которые участвовали в боевых действиях.
Поэтому, когда Джильс Флетчер в 1588 г. писал восторженные строки о русской артиллерии («Полагают, что ни один из христианских государей не имеет такого хорошего запаса военных снарядов, как русский царь, чему отчасти может служить подтверждением Оружейная палата в Москве, где стоят в огромном количестве всякого рода пушки, все литые из меди и весьма красивые»[44 - Дж. Флетчер. О государстве русском // Проезжая по Московии. М., 1991. С. 95–96.]), то вряд ли он сильно преувеличивал. Изучение документов позволяет рассмотреть основные особенности производства русской артиллерии накануне Смутного времени.
Ведомство русской артиллерии. Пушечный приказ и его столы
Да еще доведетца в Пушкарском приказе в полковом ходу и ко всякому делу всегда устроити полковой скорострельной и дробовой наряд, судовые мосты, приступные лестницы…
«Воинская книга» 1607 г.
В документах первое упоминание о неком «Пушечном приказе» относится к 1577 году: в списке «бояр, окольничих и дворян, которые служат из выбора» указаны начальник этого приказа Семен Коркондинов и его помощник Федор Пучко-Молвянинов, которые еще два года назад числились в Разряде как «головы у наряда»[45 - АМГ. Т. I. СПб., 1890. С. 39.].
Постепенно круг контроля приказа расширился – к 80-м годам он был ответственен за производство не только орудий, но и боеприпасов[46 - Акты, собранные в архивах и библиотеках Археографической экспедицией. СПб., 1836. Т. I. № 205.]. В октябре 1582 г. игумену Кирилло-Белозерского монастыря Игнатию с братьею велено сварить «емчуги добрые» (селитру) и прислать ее в Пушечный приказ[47 - ААЭ. Т.I. С. 379. № 317; РИБ. Т. XXXII. № 300.]. В 1585 году кузнецам этого учреждения были выданы деньги на сукно[48 - Дополнение к Актам историческим. Т. I. СПб., 1846. № 131. С. 197–198.].
В отечественной историографии существует версия о том, что с 1610 года Пушечный приказ поменял название и стал именоваться Пушкарским приказом[49 - Лебедянская А.П. Архив Пушкарского приказа в его прошлом и настоящем. Л., 1946 (рукопись БФ ВИМАИВ и ВС); Богоявленский С.К. О Пушкарском приказе // Сб. в честь М.К. Любавского. Пг., 1917. С. 375.]. Однако обращение к источникам опровергает это предположение. В 1580-е гг. приказ именуется то Пушечным, то Пушкарским. В документах долгое время путали старое («Пушечный») и новое («Пушкарский») названия приказа. Так, словосочетание «Пушечный приказ» встречается в документах 1577–1598, 1627 гг., Пушкарский с 1582 г.
Ввиду неясности функций и работы Городового приказа в конце XVI – начале XVII в. уже в советское время на страницах научных журналов родилась дискуссия, в которой приняли участие известные историки А.П. Лебедянская, С.М. Каштанов, В.И. Буганов и др.[50 - Лебедянская А.П. Пушкарский приказ. Опыт изучения организации артиллерийского ведомства, управления и производства в Московском государстве в XVII столетии. Автореферат дисс…. канд. ист. наук. Л., 1949; Яковлева О.А. К статье «Материалы из истории русской техники в неопубликованной летописи первой четверти XVII в.» Городовой приказ в Московском государстве XVI в.» // Известия АН СССР. Отделение технических наук. 1951. № 9. С. 1432; Буганов В.И. О Городовом приказе в России XVI в. // Вопросы истории. 1962. № 10. С. 211–214; Каштанов С.М. Еще раз о Городовом приказе XVI в. // Вопросы истории. 1963. № 11. С. 211–213; Он же. Известие о Засечном приказе XVI века // Вопросы истории. 1968. № 7. С. 204;.]. В 2007 г. Д.В. Лисейцев пришел к выводу, что упоминаемый в 1577–1613 гг. Городовой и в конце XVI в. Засечный приказы – это иные названия того же Пушкарского[51 - Лисейцев Д.В. К вопросу о Городовом приказе конца XVI – начала XVII в. // Российская реальность конца XVI – первой половины XIX в.: Экономика. Общественный строй. Культура. Сборник статей к 80-летию Ю.А. Тихонова. М., 2007. С. 10–36.]. То есть, по мнению историка, Пушкарский приказ в документах могли именовать и Городовым, и Засечным. В справочнике Лисейцева Д.В., Рогожина Н.М., Эскина Ю.М. отмечено, что Пушкарский приказ «фигурировал также под названиями Городового, Городовых дел и Засечного приказов (что породило в науке ряд ошибочных гипотез об этих ведомствах)»[52 - Лисейцев Д.В., Рогожин Н.М., Эскин Ю.М. Приказы Московского государства XVI–XVII вв.: словарь-справочник. М.; СПб., 2015. С. 146.].
Основная аргументация о тождественности Пушкарского, Засечного и Городового приказов сводится к тому, что:
1. В 1577 г. на отписку воевод Борзуня в Городовой приказ стоит пометка об отсылке грамоты к Истоме Евскому, который через три года упоминается как дьяк Пушечного приказа. Еще 3 июня 1577 г. Истома Евской выступает еще и в качестве дьяка Засечного приказа.
2. В 1613 г. по документам Печатного приказа Городовой и Пушкарский приказы возглавляли одни и те же лица – кн. Л.О. Щербатый, Ч.И. Бартенев, дьяки Н. Перфирьев, И. Федоров и Ф. Ларионов.
3. Круг задач Пушкарского приказа в 1613 г. вполне совпадает с функционалом Городового и Засечного: он занимается починкой городских укреплений и засек.
Не со всеми приведенными аргументами можно согласиться. Во-первых, можно говорить о том, что И. Евской был дьяком одновременно и Городового, и Земского приказов – явление достаточно распространенное в те годы. То, что он 19 июня 1580 г. упоминается в Пушечном приказе, не может свидетельствовать в пользу того, что тремя годами ранее он работал в нем же.
Нет ничего удивительного в том, что Городовой, а не Пушечный приказ ведал пушкарями и припасами в подчиненных им ливонских городах. Для примера: с конца 30-х гг. XVII в. города Новгородской земли вместе с находившимися в них пушкарями управлялись в Новгородской четверти, пушкари приморских городов – в Устюжской четверти.
Комплекс документов 1577–1583 гг. Городового приказа связан с деятельностью по управлению крепостями Ливонии, а также городами России (Коломна, Галич). Засечный приказ в это время управлял засечным строительством, а функции Пушечного приказа заключались в производстве орудий («пушечное дело», «пищальное дело») и припасов («зелейное дело», «ямчужное дело», «ядерное дело»).
Нет ни одного документа, указывающего на то, что Городовой или Засечный приказы ведали производством артиллерии. Первый приказ исчезает со страниц документов после 1583 г. и вновь появляется только в июне 1613 г. Второй также мимолетно упоминается в 1577/78 гг. и исчезает со страниц документов. Пушечный же приказ постоянно фигурирует в 1577, 1580, 1581, 1582, 1585/86, 1589/90, 1598/99 гг.
По второму пункту аргументов можно лишь отметить, что здесь могла быть как техническая описка (единичное упоминание Городового приказа с управленческим составом Пушкарского приказа), так и временное учреждение («воскрешение») нового ведомства накануне последующего поглощения его функций Пушкарским приказом.
Нет никаких сомнений в том, что не позднее 1616 г. дела о крепостях и засеках стали ведаться в учрежденных городовом и засечном столах Пушкарского приказа, а документация Городового и Засечного приказов перешла в артиллерийское ведомство.
Дела Пушкарского приказа об определении засечных голов и сторожей к рязанским, лихвинским, одоевским и прочим засекам, об исправлении засек, платеже пенных денег за порубку казенного леса в засеках и т. д. хранятся в Научном архиве СПбИИ РАН в фонде И.Х. Гамеля (Ф.175) и Коллекции Ф.А. Толстого (К.133), в фонде 532 ОР РНБ. Документы показывают разделение приказа на особые отделы – «столы». Вопрос о времени их образования на сегодняшний день остается открытым. Историки С.К. Богоявленский и А.П. Лебедянская установили, что в Пушкарском приказе существовало три стола – денежный, городовой и засечный[53 - Богоявленский С.К. О Пушкарском приказе. С. 385; Лебедянская А.П. Пушкарский приказ. С. 30.].
Изучение имеющихся в нашем распоряжении документов АСПбИИ РАН (ф. 175. Оп. 1. Кн. 27) позволяет говорить о существовании не трех, а пяти столов: деятельность пушечного стола источники фиксируют еще в 1610-х гг., судный стол упоминается с 1620-х гг. XVII в.[54 - Судный стол ведал служилыми людьми пушкарского чина. В этой инстанции разбирались как уголовные, так и гражданские дела (грубое нарушение поруки, пропажа имущества, «винные и табашные торговли», убийства, земельные иски и т. д.). Один из ранних документов судного стола относится к 1629 г. В начале октября 1629 г. засечный сторож Тульской Корницкой засеки С. Руднев бил челом в судный стол приказа, жалуясь на то, что «нынешние полковые и осадные воеводы» чинят ему и служилым людям «налог, обиды и продажи», а до этого, отмечает С. Руднев, судили их «в судных исках на Москве в Пушкарском приказе». Дьяки среагировали быстро: 15 октября, рассмотрев жалобу, они уже набросали черновик грамоты тульскому воеводе, в которой указали: «…ты б на того засечного сторожа Савку Руднева перед собою управы никому ни в каких исках не давал… и продаж ему и убытков в том не чинил, а кому до него какое дело не в великих исках….управу дают засечный голова да приказчик, а кому будет дело в больших исках, и те б… нам бить челом об управе на Москве в Пушкарском приказе» (Отдел рукописей РНБ. Ф. 532. Ч. 1. № 326–327).]. Засечный стол Пушкарского приказа встречается в документах с 1616 г. Он ведал «засечным делом», а именно постройкой укреплений («засек») на западных, восточных и южных рубежах Московского государства. В первой четверти XVII в., в годы Смуты, засечная черта на южной окраине Московского государства перестала играть роль южного рубежа; состояние оборонительных сооружений было неудовлетворительным, т. к. многие укрепления были разрушены татарами. Первые действия засечного стола заключались в починке сооружений «черты». Фрагменты приходо-расходной книги 1616 г. содержат сведения только о латании брешей в оборонительной линии. Строительство новых засек и укреплений не производилось, по крайней мере документы Пушкарского приказа об этом ничего не сообщают. Даже после набега 1622 г., когда татарами были разграблены Белевский, Данковский, Дедиловский, Епифанский и Одоевский уезды, каких-либо существенных изменений не происходило. Правительство поделило засеки между Разрядным и Пушкарским приказами. Первому подчинялись восточные и западные засеки (Алаторская, Опочецкая и др.), второму достались самые ответственные южные укрепления[55 - РИБ. Т. II. С. 559.]. До 1632–1634 гг. деятельность Пушкарского приказа была сосредоточена на подготовке к Смоленскому походу. Южная черта только формально входила в его ведомство. Опустошительные набеги 1631–1634 гг. заставили правительство сосредоточить основное внимание на развертывании новых мощных укрепительных линий. Тогда строительство затянулось на несколько десятилетий.
В Описи дел Пушкарского приказа 1639–1645 гг., а также в других его документах 1626–1644 гг. содержатся данные об Арзамасской, Белевской, Веневской, Зарайской, Каширской, Козельской, Коломенской, Кропивенской, Кцынской, Лихвинской, Перемышльской, Ряжской, Рязанской, Тульской и Шацкой засеках[56 - ОР РНБ. Ф. 532. Ч. 1. № 581. Л. 1–57.]. Из них Коломенская и Зарайская были вскоре упразднены.
Однако разделение управления над засеками вызвало неразбериху. Дела некоторых засек пересылались в Разряд, а затем возвращались обратно в Пушкарский приказ. Например, документы Арзамасской засеки в 1626 г. были в артиллерийском ведомстве, а в 1635 г. – в Разряде[57 - РИБ. Т. II. СПб., 1875. С. 558.]. В 1638 г. засечный стол Пушкарского приказа временно упразднили и дела его перекочевали в Разрядный приказ[58 - АМГ. Т. II. СПб., 1894. С. 60–91.], но, как оказалось, не все, а только документация Тульской, Каширской, Рязанской, Козельской и Лихвинской засек. В 1641 г. засечные дела вновь пересылаются в Пушкарский приказ, который в памятях, адресованных Разряду, отмечает, что не все чертежи были присланы обратно[59 - АМГ. Т. II. СПб., 1894. С. 120.]. Как видим, такие пертурбации были в обычной практике московских приказов.
В 1646 г. Разрядный приказ организует постройки Синбирской черты, соединяющей Белгородскую и Закамскую оборонительные линии. Приказы постоянно переписываются друг с другом относительно некоторых особенностей организации обороны. Чтобы сосредоточить засечное дело в одних руках, царь в 1659 г. «то засечное дело во всем указал… ведать в Пушкарском приказе»[60 - ПСЗ. Т. I. СПб., 1830. № 258.]. Засеки, обновленные в 1636 г., к 60-м гг. уже обносились и пришли в упадок. По донесению инспекторов они требовали срочного восстановления[61 - АМГ. СПб., 1901. Т. III. № 242.]. Засечный стол Пушкарского приказа снова принялся строить новые засечные линии и чинить старые, для чего имелись специальные чертежи. Так, согласно одному документу, «чертеж и роспись» Веневской засеки от 1638 г. воевода послал в приказ, «и чертеж государь осмотрел»[62 - АМГ. СПб., 1894. Т. II № 115.].
Городовой стол, судя по сохранившимся документам, перенял функции прежнего Городового приказа – ведал постройкой укреплений, учетом, «сколко в городех пушек, зелья, свинцу и иных пушечных запасов». Он образовался, скорее всего, в начале XVII века. Документация о «городовых делех» постоянно пересылалась из одного приказа в другой и вследствие волокиты оседала в разных архивах, поэтому точно установить время образования городового стола очень сложно. Но не все города подчинял себе Пушкарский приказ. Сметный список 1629 г. перечисляет 83, а список 1637 г. – 64 города. В 1646 г., по неполным данным «Описной книги пушек и пищалей», городовой стол контролировал артиллерию около 100 крепостей[63 - Там же. С. 363; ОР РНБ. Ф. 550. F – IV–75. Л. 4–127 об.].
Особой неустойчивостью отличались отношения с Разрядным приказом, иногда в некоторых городах «городовое дело» ведал Разрядный приказ, а наряд – Пушкарский[64 - Лихачев Н.П. Разрядные дьяки XVI в. СПб., 1888. Приложения. С. 34–44.]. К примеру: Пронск и Валуйки только с 1626 по 1633 г. 4 раза переходили под власть того и другого приказов; если пушкарским чином руководил второй, то полоняничьи деньги с них собирал первый[65 - АМГ. СПб., 1890. Т. I. С. 617.].
Пушечный стол Пушкарского приказа управлял непосредственно производством пушек, колоколов, снарядов (т. е. «пушечными делами»). Это был чисто «технический отдел» приказа. Главным объектом ведения стола был Пушечный двор. Комплекс сохранившихся документов этого канцелярского отдела помогает проследить организацию производства орудий на всех ступенях их изготовления: от заказа правительства до приема на склад готовых пушек. Пушкарский приказ получал царский указ об отливке орудий. Рассмотрев указ в соответствии с возможностями пушечного производства, руководство приказа в лице судьи и дьяков принимало решение об отливке определенного числа орудий такого-то типа и такого-то калибра. Мастера предоставляли в приказ сметы, пользуясь как своим опытом, так и справочниками по литью («роспись пищальных образцов», «роспись образцовая арталорейским пушкам» и др.)[66 - Описание актов собрания графа А.С. Уварова. Акты исторические. – М., 1905. С. 514; РИБ. Т. XXI. Кн. 1. СПб., 1907. С. 677.]. После отливки орудия простреливались на полигонах (на этом велись отчеты о стрельбах). Не всегда удавалось вылить пушку «без порух». Анализ протоколов испытаний новых пищалей дает основание заключить, что бракованным («охульным») считалось орудие, у которого стержень залит металлом; образовывались привары и неровности на поверхности; был недолив ствола; были раковины («ноздри») и свищи.
В Пушкарском столе ведался и пушкарский чин. Под пушкарским чином подразумевают служилых людей «по прибору», деятельность которых так или иначе связана с артиллерией. Все они делились на воинские (пушкари, затинщики, воротники) и мастеровые чины (мастера, казенные кузнецы, плотники). Служилые люди пушкарского чина жили в слободах, называемых «пушкарскими». Самая большая пушкарская слобода находилась в Москве, в непосредственной близости от Пушечного двора, у церквей Сергия и Преображения «в Пушкарях».
В городах пушкарям разрешалось селиться на расстоянии не более 2 верст от города, чтобы в случае опасности они могли успеть занять место у городских орудий. В своих слободах и посадах пушкари занимались торгово-промышленной деятельностью и сельским хозяйством.
В военное время, по распоряжению Пушкарского приказа, часть из них направлялась в армию, в составе которой пушкари подчинялись начальникам артиллерии – пушкарским головам. Оставшиеся в городе, согласно росписным спискам, на случай осады посменно дежурили у своих орудий и следили за их исправным состоянием.
Для подготовки высококвалифицированного артиллериста, хорошо знающего «пушкарское дело», владеющего основами баллистики и инженерного дела, техникой заряжания и прицеливания, нужны были многие годы, поэтому правительство было заинтересовано в укреплении семейной традиции, преемственности передачи опыта пушкарского дела «от отцов детям, от дядь племянникам». Однако недостаток специалистов по артиллерийскому делу вынудил правительство пойти на ряд мер. После тяжелых времен Смуты, когда возник дефицит квалифицированных кадров, традиционные способы комплектования («от отцов дети, а от дядь племянники») не могли обеспечить нужные потребности в обслуживании большого парка орудий, поэтому возможность «государевой пушкарской службы» стала распространяться и на посадское население. При поступлении на службу новоприборные из «черных слободцов и вольных людей» освобождались от налогов; им выдавалось единовременное пособие и назначались денежный и хлебный оклады.
Илл. 2. Описания орудий XV в. в документах XVII в.
