скачать книгу бесплатно
– Ничего не трогайте, сэр, – предупредил техник, протянув руку к приборному щитку, выступавшему из потолка посадочной капсулы прямо над головой Наумова.
Щелк… Щелк… Щелк… – проворные пальцы перекидывали тумблера достаточно примитивной, но надежной панели управления в рабочий режим, а вокруг таинственно оживали какие-то огоньки, тускло вспыхнули несколько крохотных, размером со спичечный коробок, экранов, по которым тут же побежали плавные синусоиды графиков, очевидно отражавших работу каких-то систем посадочной капсулы.
– За вас все сделает бортовой компьютер, – дошел до сознания Виктора Сергеевича голос техника. – Вы знакомы с системами скафандра?
Наумов, который лежал в неудобной позе внутри толстого, многослойного, напичканного электроникой цилиндра капсулы, не имея возможности толком пошевелиться, просто скосил глаза, поймал взглядом лицо провожавшего его человека и кивнул, насколько это позволило свободное пространство внутри гермошлема.
«Вот это называется – влип…» – саркастически усмехнулся он.
Конечно, Наумов был знаком с системами индивидуального выживания в космосе. Теоретически. На практике попробовать не успел – слишком скоропалительным оказалось его назначение сюда, на Ганимед…
Пальцы техника потянулись к его шлему, надвинули на лицо дыхательную маску и опустили забрало.
Сухой щелчок, чавкающий звук расправившегося под давлением уплотнителя, первая порция горьковатого кислорода из плотно облегающей мышцы лица маски, и тишина… Глубокая, всеобъемлющая тишина, в которой медленно, как крышка гроба, опускается массивный овальный люк посадочной капсулы.
По телу Наумова пробежала невольная дрожь. Он лежал, туго схваченный ремнями, что пристегивали его к жесткому пластиковому каркасу, имитировавшему некое подобие кресла. Свет внутри капсулы внезапно моргнул и сменился на красный.
Тишина раскололась.
– ZERO-FIVE… ZERO-FOU… ZERO-FHREE…ZERO-TWO… ZERO-ONE…
Мягкий голос бортового компьютера, выговаривающий цифры обратного отсчета на безукоризненном английском языке, подействовал на Наумова шокирующее.
Он вдруг ясно осознал, сколько миллионов километров отделяет его от Земли…
Его разум, который, как ему казалось, очерствел в боях и разучился испытывать иррациональный страх перед неизбежными событиями, на этот раз взбунтовался – полковник был и оставался отличным солдатом, прекрасным, закаленным и проверенным в боях командиром, но этого оказалось мало – он был хреновым космонавтом, а это сейчас вдруг стало главным.
Он привык управлять стропами парашюта, делать все своими руками и, случись что, пенять лишь на себя, но, как выяснилось в эти секунды, он не верил ни компьютеру, с мягким, явно женским голосом, ни любой другой системе посадочной капсулы.
В эти секунды Наумов ощутил себя уложенным в гроб, ящик с бронированными стенками, который спустя секунду кувыркнется с орбиты…
Цепь замкнулась.
Внезапное ускорение неприятно отозвалось во внутренностях ощущением их щекотливого зависания – это капсула, освободившись от магнитных захватов, начала свой разгон по стволу стартовой катапульты, будто пуля, только что не вращаясь по нарезам этого самого ствола…
Кислород, насильственно вдуваемый в его сжавшиеся легкие, имел горьковатый привкус.
Полковник зажмурился.
Он знал, что уже не в силах что-либо изменить, оставалось лежать, вдыхая часто и равномерно.
Что он и сделал.
«Какого черта они послали сюда именно меня?»
Наумов впервые задал себе этот вопрос. Всю жизнь он подчинялся приказам, убеждая себя, что только так и нужно поступать настоящему офицеру… Но сейчас, падая в бездну космического пространства, отделенный от нее лишь утлой скорлупой брони, он вдруг осознал, что его назначение на Ганимед выглядело по меньшей мере абсурдным. Он не имел никакой специальной космической подготовки, не был ни полиглотом, ни космополитом, при желании он мог бы назвать еще с десяток критериев, по которым его кандидатуру должны были неизбежно отвергнуть…
Единственное, что он умел, – это грамотно воевать на земной тверди.
Ощущение невесомости пришло подкатившей к горлу тошнотой. Затем он почувствовал, как в недрах капсулы что-то завибрировало, задрожало, и динамик внутренней системы оповещения вдруг выдал какой-то отчет о произведенном действии. Мозг полковника не отреагировал на это сообщение. Словарного запаса его английского не хватило, чтобы осознать смысл доклада бортовой системы.
Зато он осознал нечто другое: его вызов в Москву и назначение на Ганимед выглядели так странно и скоропалительно, что не оставалось сомнений, он понадобился тут именно в силу своих военных навыков, и этот критерий перевешивал все остальные.
Закрыв глаза, он падал в бездну, не видя, но ясно ощущая ее. Чтобы не концентрироваться на этом пагубном чувстве свободного падения среди необъятной пустоты, Наумов попытался вызвать в своем воображении какие-нибудь воспоминания, но добился лишь того, что перед мысленным взором встал тот самый злополучный день, когда его, вырвав из боя, отправили в Москву…
Глава 2
Ганимед. Российский сектор освоения. 25 августа 2030 года…
Рывок парашютной системы Наумов мог отличить от тысяч других внезапных динамических перегрузок.
После рева двигателей, выматывающей, тошнотворной невесомости и столь же изнурительной тяжести при коротких включениях тормозных сопел замедленное куполами падение показалось ему чуть ли не райским ощущением.
Однако в данный момент полковника заботило другое.
Могло ли его командование на Земле предвидеть ту ситуацию, в которую сейчас попала «Альфа», еще девять месяцев назад, когда его внезапно откомандировали на борт?
Логика подсказывала ему – предвидеть могли, но только в том случае, если «Гарри Трумэн» покинул орбиту Земли чуть раньше, чем «Альфа», и направился к Ганимеду со вполне определенной целью…
Он не успел закончить свои логические выкладки, на выступающей приборной панели капсулы один за другим начали загораться зеленые искорки индикаторов.
Очевидно, маневр спуска подходил к концу.
Точно…
Удар о землю, вернее о Ганимед, показался ему сопоставимым с падением в металлической бочке с высоты нескольких этажей. Каркас под полковником просел, принимая на себя часть удара, но и ему досталось изрядно – казалось, в теле перетряхнуло все кости.
На индикационной панели вспыхнуло еще несколько предупреждающих искр, что-то пробубнил динамик внутреннего оповещения, а затем раздался неприятный, протяжный скрежет, вслед за которым на скафандр Наумова посыпалась окалина.
Люк над его головой открывался.
Электромагнитные замки ремней щелкнули и отключились.
Он был на месте…
* * *
Двигаться в скафандре оказалось крайне неудобно – Наумов провозился несколько минут, прежде чем сумел освободиться от захватов амортизирующего каркаса и выбраться из капсулы.
«Да, на бравого космодесантника не тяну…» – с внутренним раздражением подумал он, оглядевшись по сторонам.
Как показалось Наумову, скафандр не только стеснял движения, но и ухудшал видимость, – дымчатое стекло гермошлема видоизменяло мир вокруг, сглаживало тени и пропорции, скрадывало расстояния. Возможно, он просто не привык к такой экипировке…
Вокруг было пусто и тихо. В прозрачном фиолетовом небе царил яркий серп Юпитера. Из немногих познаний в астрономии он помнил, что Ганимед всегда повернут к планете-гиганту одной своей стороной, точно так же как спутница Земли – Луна.
Впрочем, имело ли это сейчас какое-то значение?
«Скорее всего, нет…» – мысленно решил Наумов, продолжая изучать местность и одновременно стараясь свыкнуться с таинственным сумраком и мягкими, размытыми тенями. Их отбрасывали хаотичные нагромождения каменных глыб, раскиданные повсюду, насколько хватало глаз.
Рельеф Ганимеда, сформированный вторжением сюда людей, имел весьма удручающий и крайне незамысловатый вид: прежде этот спутник Юпитера был покрыт толстым панцирем ископаемого льда, а теперь, когда на его орбите зажглось маленькое термоядерное солнце, лед растаял, превратившись поначалу в разреженную и ядовитую атмосферу, а уж потом, после запуска процессоров переработки, в пригодный для дыхания человека воздух. В результате таяния льдов каменные глыбы, которые на протяжении миллиардов лет были впаяны в толщу ледников Ганимеда, просто опустились до уровня твердой поверхности, образовав хаотичные, непроходимые нагромождения.
Капсула Наумова совершила посадку между такими каменными торосами и сейчас лежала на боку, полузарывшись в острый щебень, совсем не похожий на лунный реголит. Борта посадочного аппарата были обожжены до такой степени, что броня казалась изъеденной каким-то фантастическим грызуном, – местами она отслаивалась продолговатыми участками, опадая вниз черными хлопьями окалины.
Нельзя сказать, чтобы вид посадочного аппарата подействовал на Наумова ободряюще. Тем не менее осмотрев местность, он вернулся к нему, заглянул внутрь, нашел прибор связи и попытался вызвать «Альфу».
К его удивлению, борт ответил практически сразу.
– Полковник, это вы? – спросил коммуникатор голосом Гормана. Не было слышно ни позывных, ни установленных формулировок, – создавалось ощущение, что его выхода в эфир ждали на всех мыслимых частотах.
– Да, Наумов на связи. Что нового, господин Горман?
– Зовите меня, Патрик, хорошо? – неожиданно попросил командир «Альфы», и Наумов заметил, что напряжения в голосе капитана не убавилось.
– Что-то случилось? – спросил он.
– Очередные проблемы, – скупо ответил капитан. – Я рад, что вам удалось сесть без приключений. Мы вели вашу капсулу по каналам телеметрии, но я все равно волновался.
– Назовите мои координаты, – попросил Наумов. – И сообщите, что за новые проблемы.
– Да, конечно. У нас произошел сбой в системе автоматического выброса, и буквально перед вами к Ганимеду отправилась еще одна посадочная капсула. Мы не знаем, был ли кто-то на ее борту…
– Вы подразумеваете, что там мог кто-то быть? – не совсем тактично перебил его Наумов, сделав ударение на слове «мог».
– Нет. Практически это невероятно, – поспешил рассеять его опасения Горман. – Скорее всего самопроизвольное срабатывание автоматики. Такое, к сожалению, иногда происходит. Но тем не менее я бы хотел, чтобы вы обследовали ее, полковник. Капсула, по данным наблюдения, лежит в двух километрах к северу от места вашей посадки. Это направление совпадает с дорогой к ближайшему населенному пункту. Вы находитесь в семи километрах южнее границы русского и американского секторов освоения. Ближайший космодром в тридцати километрах севернее вас, двигаться нужно в глубь российской территории.
– Здесь есть магнитное поле и полюса? – осведомился Наумов, взглянув на циферблат вшитого в рукав скафандра компаса. Стрелка действительно придерживалась строго определенного направления.
– Да, хотя тут нет естественного геомагнитного поля, но зато присутствует искусственное. На полюсах Ганимеда смонтированы специальные генераторы, – объяснил Горман. – Без магнитного щита, отклоняющего часть излучения, жизнь на поверхности была бы затруднительна.
– Ясно. – Наумов сориентировался. – Мой передатчик в скафандре сможет вызывать вас?
– Пока еще нет. Спутник-ретранслятор уже запущен, но до завершения геостационарного маневра остается около часа. Когда ретранслятор займет заданную точку орбиты, он перекроет зоной своего действия весь российский сектор. Любой сигнал будет ретранслирован им на «Альфу».
– Хорошо. – Наумов еще раз взглянул на компас и начал искать подходящий проход в нагромождении каменных глыб. – Будем поддерживать связь по мере возможности.
– О’кей. Как только заработает спутник, вызову вас немедленно.
– Вот что еще, Патрик, – произнес Наумов, прежде чем отойти от своей капсулы. – На всякий случай, хоть они и молчат, оповестите эфир о моем появлении. Не хочу, чтобы меня воспринимали как неожиданный сюрприз.
– Вы опасаетесь конфронтации, полковник? Но на Ганимеде, насколько мне известно, нет никакого вооружения, только несколько десятков человек полицейской службы колонии.
– Зато оно есть на «Гарри Трумэне», – мрачно напомнил Наумов.
– Да, конечно, вы правы. Я попытаюсь оповестить всех, по крайней мере выпущу эту информацию в эфир.
– Тогда до связи, Патрик. И не психуйте, я сделаю все, что в человеческих силах.
– Спасибо полковник. Я… Мы все надеемся на вас.
* * *
Первые шаги по каменистой почве Ганимеда дались Наумову с трудом. Скафандр стеснял движения, но он не решился снять его и оставить в капсуле. Фиолетовое небо над головой, унылый лунный ландшафт вокруг, отсутствие каких-либо признаков человеческого присутствия – все это давило на психику, постоянно напоминая о том, что он не на Земле.
Впервые в жизни.
Это утверждение имело для Наумова особый смысл. Человеку, который хоть раз менял климатическую природную зону, должно быть хорошо знакомо это ощущение, когда вокруг тебя вдруг оказывается непривычный мир, – не те звуки, другая растительность, животные, о повадках которых можно только догадываться, люди, чей язык, поведение и нравы – тайна для тебя. Все это в первый момент сильно действует на нервы… Здесь же, сделав несколько шагов, Наумов вдруг поразился ирреальности своих ощущений: будто то самое, много раз испытанное им чувство морального одиночества вдруг усилилось в сотни раз…
Казалось бы – война на Кавказе сделала из него неплохого альпиниста, так что валуны, нагроможденные тут и там вокруг места посадки, для него не проблема. Тишина в эфире? Не страшно, тем более он был предупрежден о ней заранее.
Найдя проход между валунами, он преодолел первое препятствие и увидел перед собой воронку огромного кратера, точно такого, какие во множестве присутствуют на Луне. Освещенная тусклым светом Юпитера, перед ним лежала равнина желтовато-коричневого цвета. Границы кратера терялись вдали, обозначая себя сумеречными, серыми линиями у самого горизонта.
Дикую красоту этого ландшафта нарушало несколько явных следов человеческой деятельности: во-первых, широкая многополосная автомагистраль, черной ниткой перечеркивающая дно кратера, а во-вторых, далекие, призывные огни каких-то многоэтажных строений.
Сверившись с компасом, Наумов повернул на север. Это направление совпадало с ведущей к далеким строениям дорогой.
Над головой по-прежнему плыл исполинский серп Юпитера. Видимо, до рассвета было еще далеко. Расстояние до угадывающихся в сумраке ночи огней он определил как пять-шесть километров по прямой, но, учитывая разреженность атмосферы и непривычные глазу освещение и рельеф, он допускал, что мог ошибиться в своей оценке расстояния.
Давала знать о себе и иная сила тяжести. Шаг Наумова, несмотря на громоздкий скафандр, был размашистым, и идти не составляло особого труда.
Все эти ощущения сливались в нем, тревожили, вызывали чувство оторванности от всех и вся, какого-то совершенно необъяснимого, глобального одиночества.
Наумов хмурился, стараясь как можно чаще смотреть по сторонам, хотя был уверен: проявись в этой немой пустоте какое-то движение или звук, он бы заметил его сразу…
И тем не менее вид второй посадочной капсулы, чей контур внезапно появился из-за груды придорожных валунов, заставил его вздрогнуть, а сердце – пару раз глухо ухнуть, прежде чем Наумов совладал со своими не в меру напряженными нервами.
Продолговатый посадочный аппарат, длиной около трех метров, эдакое обугленное ископаемое яйцо динозавра, торчал из небольшой конической воронки, образовавшейся при его падении. Рядом бессильными белыми языками протянулись опавшие парашютные купола системы окончательного торможения.
Подойдя ближе, Наумов понял, какая деталь встревожила его.
Люк посадочной капсулы был открыт.
Он подошел сбоку, чтобы лежащий внутри аппарата человек не смог увидеть его приближения, и заглянул за край откинутого люка, откуда струился мягкий, приглушенный свет.
Мышцы Наумова окаменели от напряжения, он был готов к любому обороту событий, но взгляд, брошенный внутрь спускаемого аппарата, показал, что тот пуст.
От борта посадочной капсулы к дороге, тянувшейся к недалеким уже огням высотных зданий, уходили едва заметные, слабо отпечатавшиеся в мелком остром гравии следы подошв.
«Значит, самопроизвольное срабатывание автоматики, господин Горман?..» – подумал он, потянувшись к прибору связи, который располагался на панели управления внутри капсулы, но в этот миг внешние микрофоны скафандра передали далекий, прозвучавший где-то на пределе слышимости звук, который заставил Наумова отдернуть руку и оглянуться.
Звук постепенно становился четче, явственнее.
Он был очень хорошо знаком полковнику Наумову. В разных ситуациях этот равномерный деловитый стрекот нес либо спасение, либо смерть…
Это был шум приближающихся вертолетных лопастей.
* * *
В темноте покинутого здания тревожно прозвучали шаги. Человек, появившийся в дверном проеме брошенной жильцами квартиры, был экипирован точно так же, как женщина-снайпер, только что поразившая вертолет Военно-космических сил США двумя точными хладнокровными выстрелами.
