скачать книгу бесплатно
Рогмана посадили в клетку. Рядом с ним стояло еще несколько неказистых металлических узилищ, в одном из которых сидел незнакомый ему сентал, другое занимал пойманный где-то дикий, и еще несколько клеток поменьше делили между собой крыса-переросток, подслеповатый кнурт с нижних уровней, – полуразумное, похожее на собаку существо с рыжей, свалявшейся клоками шерстью, и два нетопыря с широкими кожистыми крыльями, которые достигали в своем размахе почти что метра.
Обучение сводилось к тому, что в центре помещения между клетками раб-сентал устанавливал стол, на котором Хозяин, которого звали Ургун, бережно раскладывал принесенные из хранилища вещи.
Узникам предписывалось подойти вплотную к прутьям клетки и внимательно смотреть на разложенные предметы, стараясь накрепко запомнить их очертания. При этом все помещение оставалось погружено в плотный сумрак. Раб-сентал ходил между клетками. В одной его руке была зажата дубинка, от прикосновения которой между телом и наконечником проскакивала яркая голубая искра, вызывая адскую боль в пораженном месте, а в другой он держал плошку с бледно-синими гранулами. Их полагалось вложить в рот, под язык, и смотреть на сумеречные очертания разместившихся на столе предметов.
Рогман не знал, что такое наркотик. Его первое знакомство с бледно-голубым веществом прошло вполне спокойно, доза оказалась достаточно слабой, и в первый момент он действительно почувствовал странный, прямо-таки эйфорический прилив сил – его зрение обострилось, разум, казалось, сам потянулся к разложенным на столе предметам, накрепко впитывая в память их контуры, но это достаточно быстро прошло, состояние упоенной ободренности длилось не больше десяти-пятнадцати минут, и вслед за ним на удивленного юношу вдруг обрушились такие апатия и слабость, что он, не удержавшись на ногах, медленно ополз на пол своей клетки.
Раб-сентал понимающе усмехнулся и протянул ему миску с голубоватыми гранулами.
Только много позже Рогман понял, какую недопустимую ошибку он совершил, впервые взяв эту ядовитую пакость.
Понимание пришло примерно через неделю.
Просто в какой-то из дней никто из узников этой страшной «школы» вдруг не получил обычной порции наркотического вещества.
Последствия не заставили себя ждать.
Уже на второй день после последнего приема голубоватых гранул Рогман увидел, как беснуется в своей клетке непомерно большая крыса.
Она бессмысленно кидалась на прочные стальные прутья, разбиваясь о них в кровь, пыталась грызть их, обламывая зубы, потом вдруг забилась в конвульсиях, изрыгая отвратительную пену…
Следом за ней нечто подобное произошло и с другими обитателями клеток.
Рогман, как оказалось, держался дольше всех. Он тоже почувствовал себя не лучшим образом. Сухость во рту, спазмы мышц лица, ноющая боль под коленями и жажда, жгучая, сводящая с ума жажда, хотя рот был полон свернувшейся клубком слюны…
Его мучили страшные галлюцинации. Сидеть на месте не представлялось никакой возможности. Стоило лишь на мгновение сосредоточиться на своих муках, и все: тело мгновенно выскакивало из-под контроля мозга, само по себе рвалось бежать куда-то, биться в кровь о прутья клетки… руки начинали рвать свою же плоть, в исступленном желании сделать хоть что-нибудь, хоть как-то унять непонятный, сжигающий изнутри огонь…
Ему хотелось одного – этих самых проклятых гранул. Впервые в жизни Рогман понял, что готов на все, лишь бы почувствовать под языком горьковатый катышек…
Когда бороться с самим собой уже не было никаких сил, в комнате появился Хозяин.
Остановившись подле стола, в центре помещения, он долгим, пытливым взглядом обвел клетки с узниками.
Как понял потом Рогман, крыса, кнурт и дикий были к тому моменту мертвы. В живых оставались сентал, он сам и два огромных нетопыря, рассаженных по разным клеткам.
Ургун подошел к клеткам с нетопырями и долго, пристально смотрел в глаза обессилевшим от ломки существам. Тогда Рогман еще не понимал, что тот беседует с ними. Сам он научился такому разговору гораздо позже.
Следующим был он.
Хозяин подошел к клетке Рогмана, который без сил лежал на полу, уставившись погасшим, бессмысленным взором в противоположную стену. Его одежда была изодрана в клочья и перемазана кровью.
– Ты будешь служить мне, клонг… – жутко усмехнулся Ургун, присев на корточки и заглядывая в глаза Рогману. – Каждый предмет, принесенный тобой из Сумеречной Зоны, будет вознагражден одной гранулой, – он разжал ладонь, и щекочущий запах наркотика полоснул обоняние Рогмана…
Еще минуту назад он собирался умереть, вконец обессилев от мук. Ему казалось: пусть с ним делают что хотят, как и в случае с Нейрой, последним задержавшимся в его сознании чувством было отвращение к мучителю и стойкое желание умереть, но не подчиниться…
Однако вся его решимость мгновенно растаяла.
Он не ведал, что творил. С диким рычанием Рогман вскочил, ударившись о прутья клетки. Из уголков его рта стекала слюна. Он дрожал всем телом, впитывая этот запах, а изнутри его уже сотрясали сладостные конвульсии ПРЕДВКУШЕНИЯ, и разум оказался бессилен перед этим.
Вытянув язык, он раболепно слизывал с волосатой ладони крупицы раздавленной в порошок гранулы, ненавидя, презирая себя за слабость…
Так он стал блайтером.
Через несколько дней его вместе с сенталом и двумя огромными летучими созданиями ночью, когда город спал, вывели через тайный проход на окраину Сумеречной Зоны и оставили там, предупредив, что их срок – ровно неделя, дальше неизбежно начнется ломка.
Из первой вылазки вернулись только Рогман и один нетопырь.
Сентал и собрат летучего создания навсегда сгинули на просторах Сумеречной Зоны, пополнив собой длинный список жертв этого страшного и таинственного места…
* * *
…Наваждение схлынуло вместе с последним отправленным в рот кусочком брикета.
«Мечта…» – с неизъяснимой горечью мысленно повторил он, подбирая с ладони последние крошки безвкусной массы. Это слово виделось ему, будто маленькое живое существо, что постоянно присутствовало рядом, бежало теплым комочком где-то у твоих ног, и, в конце концов, являлось именно тем, ради чего стоило жить…
Странное, сосущее чувство в груди, именно оно оказалось сильнее страха перед физическим страданием. Стандартный срок был коротким – неделя. А до подножия Перевала Тьмы – три с половиной дня пути. Ровно столько, чтобы прийти к подножию, взглянуть в туманную, сумеречную высь и повернуть обратно, к проклятому Городу…
Рогман был упрям. Однажды он попытался начать восхождение, наплевав на срок, переоценив свои силы. Получилось из рук вон плохо. Он задержался на целые сутки, карабкаясь по вздыбленным в незапамятные времена стенам Мира, метр за метром приближаясь к Мечте, а когда понял, что на подъем нужна неделя, не меньше, и скрепя сердце повернул обратно, то было уже поздно.
Цепь натянулась, карая ослушника, и он упал, раздираемый ломкой, в одном дневном переходе от Города…
В тот раз ему повезло, после стычек с дикими окраину Сумеречной Зоны патрулировали отряды солдат. Его подобрали и отволокли к хозяину, изрядно избив по дороге.
С тех пор прошло уже немало времени, но Рогман не возобновлял попыток восхождения, накрепко запомнив полученный урок.
Это не значило, что он отказался от таких попыток вообще. В душе он знал, что рано или поздно Перевал Тьмы покорится ему. Просто он не хотел стать сморщенным трупом с ввалившимися щеками и пустыми, глядящими в никуда глазницами. Он хотел жить и потому поклялся сам себе действовать наверняка…
…Вздохнув, он в последний раз взглянул на туманные высоты, размышляя о том, какими они были, Мрачные Боги, что обрушили в этом месте стены Мира? И если они столь могучи, то как удалось простым смертным низвергнуть их?
На эти вопросы не было ответа. «Хотя, быть может, тайна Мрачных Богов как раз и скрыта за манящими вершинами Перевала Тьмы? – размышлял он, поворачивая назад. – Кто знает?..»
Звук срывающейся воды стал отчетливее.
Рогман остановился, прислушиваясь.
Его глаза пытливо смотрели в сумрак, пытаясь поймать движение смутных теней. Рогман знал, что пустота Сумеречной Зоны – это лишь обман, иллюзия. Пустые Сектора на самом деле населены, и достаточно плотно. Тут обитало около тридцати видов животных, а растений, различной плесени да мхов – хоть отбавляй.
Наконец он расслабил мускулы и вздохнул. При этом его взгляд разительно изменился: глаза потускнели, и в них, кроме естественного разочарования, проскользнула глубокая, затаенная печаль.
Рогман вновь пошел на звук капающей воды.
Под босыми ногами тихо похрустывали осколки облицовочного пластика, который давно облупился со стен, обнажив решетчатый каркас. Изредка дорогу перегораживали свисающие с низкого потолка ржавые гнутые балки. В некоторых местах по стенам, оставляя рыжие потеки, каплями сочилась вода. Железо в Сумеречной Зоне болело ржой сплошь и рядом. Свет был тусклым и неверным.
«Идеальные места для охоты…» – осматриваясь, подумал Рогман. Он знал, что здесь можно встретить не только огромных крыс, но и целый выводок ленивых шерстобрюхов или, на худой конец, просто насобирать притаившихся среди потеков воды под потолком жирных слизняков…
Единственное, чего не знал молодой, но уже битый и калеченный жизнью раб, – зачем Падшие Боги создали это место.
Огромное, исковерканное пространство простиралось перед ним. Настолько большое, что нигде, в какую сторону ни посмотри, не увидишь стен Мира, которые терялись в сумраке, столь далекие, что об их присутствии можно было лишь догадываться. Впрочем, наличие стен не вызывало никаких сомнений, а их отсутствие, пусть воображаемое, казалось столь невероятным, что даже не принималось рассудком.
Однако он не мог отделаться от чувства тайной уверенности, похожей на скрытое знание: что-то было не так в этом гиблом, пораженном давним гневом Богов Мире… но вот что? Понимание этого каждый раз ускользало от Рогмана, хотя частенько ему казалось – он сейчас поймает, ухватит кончик той нити, что даст ему наконец ответ на вопрос: зачем существует Мир? Почему он устроен именно так? Где смысл?
Рогман мог поклясться, что ни один, даже самый просвещенный, обитатель Города ни разу не задавал себе подобных вопросов. Для тех, кто называл его клонгом, презренным рабом, таких вопросов попросту не существовало. Есть, пить, спать, работать, развлекаться… – разве в этом был смысл?
Хуже всего бывало Рогману в такие моменты, когда он находил останки своих соплеменников.
Такое случалось крайне редко, количество страшных находок он мог пересчитать по пальцам, вспомнить в мельчайших подробностях.
Почему каждый раз его охватывала такая неизбывная тоска? Отчего на душе становилось тяжело и неспокойно при виде разоренных временем и мародерами помещений с истлевшими свидетельствами былой жизни? Что оборвалась тут много веков назад? Куда вел его этот гиблый путь сомнений, душевных мук и затаенной гордости?
Не отдавая себе отчета в происходящих день ото дня переменах, Рогман все глубже погружался в самого себя, замыкался, становился злее, жестче, словно из него по капле истекала душа, оставляя свои частички в недрах Сумеречной Зоны.
Это неизбежно должно было привести к бессмысленному бунту.
Бессмысленному потому, что он оставался зависим от голубоватых гранул наркотика. Сидел на цепи, словно паршивый лимминг.
* * *
В этот раз он опять возвращался налегке.
Последние вылазки в Сумеречную Зону не принесли его Хозяину особой прибыли. Ургун морщился, но пока терпел, глядя, как его лучший раб раз за разом выкладывает из мешка разную никчемную мелочь: то стопку неиспользованных тарелок из невесомого материала, то красивые, но совершенно бесполезные для практического применения нежно-розовые колючие кристаллы неизвестного предназначения, то пару покрытых налетом плесени ремней с пустыми кобурами для оружия.
Однако Ургун терпел, воздерживаясь от побоев. Он подозревал – что-то не так, но разве уследишь за путем блайтера? Тем более такого, как Рогман?
Сумеречная Зона действовала на него совершенно не так, как на других рабов. Он нырял в нее, будто мышь в родную нору. Если у других зона отнимала жизнь, то ему, похоже, оказались совсем нипочем и затхлая тишина коридоров, и мерзкие глубины Гиблых Впадин, и даже сама Невидимая Смерть обходила стороной этого везучего клонга. Он вырос, раздался в плечах, и рабская хламида уже с трудом скрывала его поджарое, сильное тело.
Глядя на Рогмана, Ургун уже не раз ловил себя на том, что ощущает исходящую от раба угрозу. И для таких подозрений у него действительно были причины.
С того памятного дня первой ломки юный раб никогда больше не унижался перед ним. Пережив ее, он твердо усвоил урок, но это не сделало его сродни другим несчастным, что регулярно появлялись в распоряжении Ургуна и так же быстро исчезали: кто в Пустых Секторах, а кто и тут, обожравшись сверх меры наркотических гранул после удачной вылазки. Рогман же казался неколебим. Его затравленная покорность как-то неприметно трансформировалась, превратившись в угрюмую, неприветливую решимость жить определенным образом. Спустя некоторое время купцу оказалось трудно вообразить, что вот этот самый раб жрал с его ладони… Теперь он, наверное, не решился бы поднести свою волосатую руку ко рту удачливого блайтера – еще отхватит палец, пойди узнай, что у него на уме?..
…Сейчас Рогман шел привычной дорогой. До первых тоннелей, которые вели к Городу этнамов, оставалось не больше суток пути. Недалеко от передовых застав ему предстояло зайти в укромное место, где он намеревался оставить часть найденного и переодеться.
Прикидывая в уме, что отнести на этот раз Хозяину, а что оставить про запас, на черный день, он ощущал раздражение и гнев.
Его срок опять вышел… Удавка, накинутая на шею, не давала покоя – чем старше он становился, тем сильнее душила Рогмана рабская зависимость. В душе, словно слизь на стенах покинутого тоннеля, копилась черная, тягучая ненависть. Шрамы на теле заживали, одни легче, другие труднее, а вот в душе – нет. Не было дано ему от природы это свойство – забыть.
Он знал, что голубые гранулы наркотика вырабатывались из особого вида тоннельной плесени. Среди блайтеров ходили упорные слухи, что ее источник кроется где-то в нижних горизонтах Сумеречной Зоны, и Рогман знал, если она есть, эта проклятая плесень, то он ее найдет.
Ургун не зря испытывал беспокойство при виде мрачного лица молодого блайтера – Хозяин занимал первую строку в мысленном списке Рогмана.
По этому списку он раздаст свою скопившуюся ненависть к мучителям, как только сумеет порвать цепь наркотической зависимости.
А потом уйдет. Навсегда. Искать тот смысл всего сущего, что так упорно ускользал от его понимания.
Оставалась сущая ерунда – найти тот таинственный источник, из которого пополняет свой запас хозяин Ищущих-В-Темноте.
* * *
У каждого блайтера в Сумеречной Зоне были свои заветные тропы.
Рогман развязал мешок и достал оттуда мягкие шнурованные ботинки с прочной рифленой подошвой. Он привык ходить босиком, но там, куда он собрался, пренебрегать защитой обуви не следовало. Недра Мира не терпят беспечных.
В запасе у него оставалось еще пять-шесть часов, которые он собирался посвятить спуску в недавно обнаруженный вертикальный тоннель. В прошлый раз ему не удалось достичь дна, и блайтера мучил вполне закономерный вопрос – не там ли обитает заветная плесень?
Обувшись, он подошел к массивному люку, который выделялся на полу темным кругом, с усилием отодвинул его и заглянул вниз. По стволу вертикальной шахты тянулась бесконечная череда сырых, покрытых шелушащейся проказой скоб.
Он даже приблизительно не представлял ее длины – свет фонаря тонул в бесконечности, то же самое произошло с брошенным вниз обломком: Рогман так и не дождался гулкого шлепка о дно.
Соскользнув в вертикальный ствол, он быстро полез вниз.
Шахта действительно вела в неизведанные глубины Мира. Прошло полчаса, час, а спуск все продолжался. В тусклом свете укрепленного на лбу фонаря, который Рогман включал через каждые сто пройденных скоб, по-прежнему виднелась лишь покрытая ржавыми потеками противоположная стена трубы, и только однажды ему удалось разглядеть старую овальную дверь, но она оказалась плотно закрыта, а по ее контуру скопились безобразные наросты больного железа. Висящему на одной руке блайтеру ни за что не удалось бы даже чуть приоткрыть массивный овал. Только намучился да измазался рыжей проказой, которая пятнами выступала из-под некогда блестящей поверхности.
Передохнув, он возобновил спуск.
Машинально перебирая руками по ржавым скобам, он продолжал невесело размышлять о своей сегодняшней судьбе.
На свободу Рогмана могло вывести только два пути. Первый – это пережить ломку и навек остаться в Сумеречной Зоне. Иногда он всерьез задумывался над этим, но еще не дошел до той степени отчаяния, когда подобные мысли обретают законченную неизбежность. Второй путь казался более реальным – Ургун готов был отпустить на свободу любого блайтера, кто принесет ему что-то действительно ценное. Такой предмет, чье назначение будет разгадано, а польза огромна и очевидна.
Рогман не был столь наивен, чтобы верить на слово Хозяину, но, зная алчность Ургуна, он всерьез надеялся поторговаться с сенталом. Он не собирался жить в Городе этнамов. Там он был чужим. Единственное, что требовалось блайтеру, – это противоядие от порочной зависимости. Освободившись от своей незримой цепи, он и без согласия скаредного и жестокого торговца артефактами сможет уйти навсегда… А если цепь не оборвать, то много будет стоить великодушно дарованная свобода?!
Но Рогман верил, что в Мире есть немало мест, способных приютить блайтера, дать ему пищу, кров и новую цель в жизни.
Пока он размышлял, минула очередная сотня проржавевших скоб. Спуск продолжался вот уже два часа. Ладони Рогмана, содранные о больное железо, горели огнем, но он не обращал внимания на зуд. Остановившись, блайтер просунул руку под скобу, согнул локоть и зажег фонарь.
Тусклый свет разлился по вертикальной шахте, осветив ее стены.
Направив рассеянный луч вниз, он увидел клубящийся туман. Белесая стена перекрывала отвесный тоннель. Она ворочалась, как живая, медленно вспухая языками испарений.
На секунду его сердце сжал страх. Вслед за ним пришло разочарование: стоило тратить столько времени на спуск, чтобы в конце концов столкнуться с непроходимой белесой стеной!..
Лезть туда было безумием. Туман вполне мог оказаться живой субстанцией, – глядя на поднимающиеся кверху жадные, блуждающие языки ядовитого марева, Рогман почти не сомневался в том, что перед ним не просто испарения. На всякий случай он развязал свой мешок, вытащил оттуда бесформенный кусок оплавленного пластика величиной с кулак, прихваченный с поверхности как раз на такой случай, и кинул его вниз.
Клочковатая мгла всколыхнулась, мгновенно собравшись в жадный, ищущий протуберанец, рванулась навстречу движению, на секунду открыв взгляду влажные стенки шахты, но удержать увесистый обломок не смогла, тот оказался слишком тяжелой добычей для сообщества взвешенных в воздухе живых капелек. Белесая мгла прогнулась, опадая вниз, вслед за ускользающей добычей, и в этот момент Рогман наконец разглядел конец шахты!
Внизу находился ровный срез черноты, в которой что-то вяло плескалось. Живой туман, или росянка, с которой ему уже приходилось сталкиваться, опадал вниз, увлекаемый инстинктивной жадностью. Затем раздался глухой всплеск, эхо от которого неприятно отразилось от гулких стен огромной, наполовину пустой емкости. Свет фонаря не достигал ни ее дна, ни даже поверхности той жидкости, порождением которой являлся живой туман.
Зато он смог разглядеть нечто другое. Вереница скоб оканчивалась решетчатой площадкой с хлипкими перильцами из тонких металлических прутьев. От площадки уходил короткий отрезок лестницы, которая казалась подвешенной в пустоте.
«Рискнуть?» – подумал Рогман, глядя, как внизу конденсируется опавшая туда вслед за камнем стена живого тумана. Из опыта он знал, что росянка медлительна: ей нужно много времени, чтобы вновь подняться вверх и закупорить своей невесомой массой зев тоннеля. Отдельных ее сгустков можно было не опасаться, в крайнем случае обожгут незащищенные участки кожи. Живой туман опасен, если попадешь в него целиком и не сумеешь быстро выбраться. Тогда пощады не жди, ожогами не отделаешься. Туман растворит все: и плоть, и кости, и даже ткань одежды, наверное…
Рогману уже приходилось видеть блайтера, что неосторожно искупался в таком тумане. Он выбрался из него, но ослеп, а вся его кожа напоминала собой одну огромную рану. От одежды несчастного остался лишь пластиковый ремень да прочная веревка из нетленного материала, которая плавилась, когда к ней подносили огонь. Промучившись сутки, блайтер умер.
«Только взгляну, куда ведет лестница, и сразу же наверх», – решил про себя Рогман, возобновляя спуск. Фонарь он не выключил, нечего экономить, когда вокруг уже появились первые клочья жадной субстанции.
Отрезок в тридцать скоб он преодолел меньше чем за минуту. Коснувшись ногами гулкой решетчатой площадки, Рогман замер. Лестница, кусок которой он наблюдал из тоннеля, резко уходила вверх, к невидимому отсюда своду. Там, под потолком, что-то светилось, какие-то неясные фосфоресцирующие огоньки вяло плавали в воздухе, сплетая медленные, ленивые па вечного танца. Тусклый луч фонаря метнулся по влажным, покрытым слизью стенам, и тут Рогман увидел небольшого тоннельного слизня, близкого родственника шерстобрюха, который медленно полз над самой лестницей, счищая своей волосатой подошвой налет со стены.
Это открытие поведало ему о многом. Во-первых, живой туман не поднимался выше, иначе тоннельный слизень уже был бы сожран вечно голодными капельками росянки. Во-вторых, отсюда существовал второй выход, расположенный скорее всего наверху, во мраке, куда уходила протянутая вдоль стены лестница. Блайтер сделал такой вывод, зная, что мятущиеся под потолком огоньки являлись спутниками более крупных летающих обитателей Сумеречной Зоны – нетопырей и, как правило, окружали их гнезда, где маленькие светлячки питались пометом…
Все эти мысли, вихрем промелькнувшие в голове Рогмана, выразились только в одном: он, не выключая фонаря, рванул вверх по лестнице, едва касаясь руками хлипких, обросших ржавчиной перил ограждения.
