скачать книгу бесплатно
– Марк никогда не говорит со мной о делах, – сказала Джейн.
– Хорошие мужья о делах не говорят, – поддержал ее Димбл. – Разве что о чужих. Вот Маргарет у меня знает все о колледже вашего мужа и ничего – о нашем. Как, завтракать будем?
– Подожди, – сказала его жена. – Сперва я посмотрю шляпку, – и быстро повела Джейн к себе наверх, продолжая старомодную женскую беседу.
Джейн старалась казаться выше этого, но ей стало легче. Когда шляпу отложили в сторону, миссис Димбл вдруг спросила:
– У вас все в порядке?
– У меня? – удивилась Джейн. – А что такое?
– Вы на себя не похожи.
– Нет, ничего… – пролепетала Джейн и подумала: «Она хочет узнать, не жду ли я ребенка».
– Можно я вас поцелую? – спросила миссис Димбл.
Джейн хотела ответить «Ну что вы!..», но, к своему огорчению, поняла, что плачет. Матушка Димбл вдруг стала для нее просто «большой» – теплым, огромным, мягким существом, к которому бежишь в раннем детстве, когда разобьешь коленку или куклу. Джейн часто вспоминала, как изворачивалась она, если мама или няня хотели ее обнять; но сейчас к ней вернулось то забытое чувство, которое она испытывала, когда кидалась к ним сама в страхе или горе. Нужда в утешении противоречила всем ее взглядам на жизнь. Однако она поведала, что ребенка не ждет, а просто горюет, потому что ей одиноко и она видела дурной сон.
За столом Димбл говорил о преданиях артуровского цикла.
– Поразительно, – сказал он, – как все там сходится, даже в очень поздней версии, у Мэлори. Вы заметили, что персонажи делятся на две группы? С одной стороны – Гиневра, Ланселот и другие, все благородные, и ничего специфически британского в них нет. С другой, как бы по ту сторону Артура, – люди низкие, с типично британскими чертами, и притом враждующие друг с другом, хотя они и в родстве. А магия… Помните это прекрасное место – о том, что Моргана «подожгла весь край женским ведовством»? Конечно, и в Мерлине много британского, хотя он не низок. Вам не кажется, что это – наш остров на исходе римского владычества?
– Что вы имеете в виду, доктор Димбл? – не поняла Джейн.
– Ну, одна часть населения была римской… Эти люди носили тоги, говорили на окрашенной кельтским влиянием латыни – нам она показалась бы вроде испанского. А в глубине, подальше, за лесами, жили настоящие древнебританские царьки, язык у них был типа валлийского, жрецами были друиды…
– Кто же такой сам Артур? – спросила Джейн, смущаясь, что сердце у нее екнуло при словах «вроде испанского».
– В том-то и дело, – сказал доктор Димбл. – Можно предположить, что он – старого британского рода, но крещен, обучен воинскому римскому искусству и пытается, не без успеха, стянуть страну воедино. Британские родичи этому противятся, а люди римской культуры смотрят на «местных» свысока. Вот почему сэра Кея постоянно называют мужланом – он принадлежит к одному из местных родов… И под всем этим – обратная тяга, назад, к друидизму.
– А что же Мерлин?
– Да… Интересная фигура… Быть может, попытка и не удалась, потому что он так рано умер? Он – не злодей, но колдун. Он, конечно, друид, но знает все о Граале. Он – «сын нечистого», но Лайамон дает нам понять, что это недостоверно. Помните: «Нездешних много сил, средь них есть добрые и злые».
– Удивительно, – сказала Джейн. – Я никогда об этом не думала.
– А я вот думаю, – сказал доктор Димбл. – Я размышляю о том, не был ли Мерлин последним представителем чего-то забытого, чего-то такого, что стало невозможным, когда люди, связанные с нездешними силами, разделились на черных и белых, на колдунов и священников.
– Не пугай нас!.. – сказала миссис Димбл, заметив, что Джейн озабочена. – Во всяком случае, Мерлин давно умер и похоронен, как все мы знаем, тут, рядом…
– Похоронен, но не умер, – поправил ее доктор Димбл.
Джейн вскрикнула, сама того не желая, а доктор Димбл продолжал, как бы думая вслух:
– Интересно, что они найдут, если станут там копать?..
– Сперва глину, потом воду, – сказала миссис Димбл. – Оттого здесь и строить нельзя.
– Зачем же они сюда рвутся? – спросил ее муж. – Джалс к романтике не склонен. Вряд ли он мечтает, что к нему перейдет мантия Мерлина.
– Ну что ты такое говоришь? – воскликнула миссис Димбл.
– Да, – сказал Димбл, – это маловероятно. Хотя некоторые из его людей были бы не прочь ее примерить. Другое дело, по росту ли она им. Не думаю, что им бы понравилось, если бы старый кудесник сам к ним явился.
– Джейн сейчас плохо станет! – сказала хозяйка и вскочила.
– Что с вами? – спросил хозяин, удивленно глядя на бледное лицо гостьи. – Слишком жарко?
– Так, чепуха… – проговорила Джейн.
– Пойдемте в кабинет, – сказал доктор Димбл. – Обопритесь на мою руку.
В кабинете, у открытого окна, глядя на лужайку, усыпанную ярко-желтыми листьями, Джейн рассказала свой сон, чтобы объяснить, почему она так глупо ведет себя.
– Вот, – заключила она. – Можете теперь провести сеанс психоанализа…
Судя по всему, доктор Димбл был сильно потрясен.
– Поразительно!.. – говорил он. – Поразительно!.. Две головы… Одна принадлежит Алькасану… Неужели мы вышли на верный след?
– Сесил, не надо! – вмешалась миссис Димбл.
– Вы думаете, я больна? – спросила Джейн.
– Больны? – сказал доктор Димбл, непонимающе глядя на нее. – А, в этом смысле!..
И Джейн поняла, что он думает о другом. О чем именно, она не могла и предположить.
Доктор Димбл выглянул из окна.
– Идет мой самый тупой ученик, – сказал он. – Что ж, послушаю доклад о Свифте, который начинается словами «Свифт родился…», и постараюсь вникнуть, а это нелегко. – Он встал и положил руку Джейн на плечо. – Вот что, – добавил он, – ничего не буду вам советовать, но если вы захотите поговорить с кем-нибудь про этот сон, спросите у меня или у Марджери, к кому пойти.
– Вы не доверяете доктору Брайзекру? – спросила Джейн.
– Сейчас я не могу вам объяснить, – сказал доктор Димбл. – Все слишком сложно. Постарайтесь не волноваться. А если заволнуетесь, сразу сообщите нам. До свиданья.
Когда он вышел, явились какие-то гости, и Джейн больше не смогла поговорить с хозяйкой. Через полчаса она ушла и направилась по тропинке через поле, где бродили ослики и гуси. Слева виднелись башни и шпили Эджстоу, справа – старая мельница.
Глава II
Обед у проректора
1
– Ну, удружил!.. – сказал Кэрри. Он стоял у камина в одной из красивейших комнат своей великолепной квартиры.
– Кто, Два Нуля? – спросил Джеймс Бэзби.
Все они – и он, и лорд Феверстон, и Марк – пили вино перед обедом. Двумя Нулями звался Чарльз Плейс, ректор Брэктонского колледжа. Лет пятнадцать назад прогрессисты считали его избрание одним из первых своих триумфов. Крича, что колледжу нужна свежая кровь, что пора его встряхнуть, что он закоснел в академической скуке, они протащили в ректоры пожилого чиновника, чуждавшегося академизма с тех пор, как он окончил Кембридж. Единственным его трудом был толстый отчет о состоянии клозетов в Англии. Однако надежд он не оправдал, ибо интересовался только филателией и своим больным желудком. Выступал он так редко, что сотрудники помоложе не знали его голоса.
– Да, черт его дери! – сказал Кэрри. – Просит зайти, как только я смогу.
– Значит, – сказал Бэзби, – Джуэл и К° на него насели. Хотят все переиграть.
– Резолюцию отменить нельзя, – сказал Кэрри. – Тут что-то еще, но вечер он мне испоганил.
– Именно что вам! – сказал Феверстон. – Не забудьте оставить то прекрасное бренди.
– Джуэл! О господи!.. – сказал Бэзби, запуская в бороду левую руку.
– Мне его стало жалко, – сказал Марк.
Отдадим ему справедливость: неожиданная, даже ненужная выходка Феверстона неприятно поразила его; неприятна была и мысль о том, что Феверстон протащил его в колледж. Однако эту фразу он произнес и потому, что хотел покрасоваться независимостью мнений. Скажи ему кто-нибудь: «Феверстон будет вас больше ценить, если вы покажете зубы», – он бы обиделся; но никто этого не сказал.
– Джуэла пожалели? – удивился Кэрри. – Видели бы вы его в свое время!
– Я с вами согласен, – сказал Марку лорд Феверстон. – Но я, знаете ли, разделяю взгляды Клаузевица. В конечном счете так гуманней. Я пришиб его одним ударом. Теперь он счастлив – вот они, молодые, которых он ругает столько лет! А что еще можно было сделать? Дать ему говорить? Он бы довел себя до инфаркта, да и огорчался бы, что мы с ним вежливы.
– Конечно, и в этом есть смысл… – сказал Марк.
– Обед подан, – сказал слуга.
– Да, – сказал Феверстон, когда они уселись, – никто не любит, чтобы его враги вели себя вежливо. Куда бы делся бедный Кэрри, если бы наши мракобесы подались влево?
– Что там, Дик, – сказал Кэрри. – Я сплю и вижу, когда же конец этим распрям. Работать некогда!..
Феверстон расхохотался. Смех у него был поистине мужской и очень заразительный. Марк почувствовал, что лорд начинает ему нравиться.
– Работать? – переспросил Феверстон, не то чтобы подмигивая, но все же поглядывая в сторону Марка.
– Да, у нас есть и собственная работа, – сказал Кэрри, понижая голос, чтобы показать этим, что говорит всерьез. Так понижают голос, когда речь заходит о вере или о болезнях.
– Не знал за вами, не знал, – сказал Феверстон.
– Вот видите! – сказал Кэрри. – Или спокойно смотри, как все разваливается, или жертвуй своей научной работой. Немножко еще разгребу и сяду за книгу. Все уже готово, продумано, только пиши.
Марк никогда не видел Кэрри обиженным, и ему стало еще веселее.
– Понятно!.. – сказал Феверстон. – Чтобы колледж оставался на высоком научном уровне, лучшие его умы должны забросить науку.
– Вот именно!.. – начал Кэрри и замолчал, ибо Феверстон снова расхохотался.
Бэзби, прилежно занятый едою, тщательно отряхнул бороду и произнес:
– Да, в теории это смешно. Однако, по-моему, Кэрри прав. Предположим, он уходит со своего поста, удаляется в келью. Мы бы имели блестящее исследование по экономике…
– Я, простите, историк, – сказал Кэрри.
– Ну конечно, по истории, – продолжал Бэзби. – Итак, мы бы имели блестящее историческое исследование. Но через двадцать лет оно бы устарело. Работа же, которой он занят теперь, принесет колледжу пользу на очень долгое время. Перевезти в Эджстоу институт! Как вам это? А? Я говорю не только о финансовой стороне, хотя по долгу службы с ней связан. Вы представьте себе, как все проснется, оживет, расцветет. Может ли самая лучшая книга об экономике…
– Об истории, – подсказал Феверстон, но на сей раз Бэзби не услышал.
– …об экономике, – повторил он, – сравниться со всем этим?
Доброе вино уже делало свое доброе дело. Все мы знаем священников, которые рады забыть о своем сане после третьей рюмки. Бэзби обладал другой привычкой: именно в этот момент он о своем сане вспоминал. Священник, уснувший летаргическим сном тридцать лет назад, обретал странную, призрачную жизнь.
– Вы знаете, – сказал он, – что правоверием я не отличаюсь. Но если понимать религию в широком, высоком смысле, я не побоюсь сказать, что Кэрри делает сейчас для колледжа то, чего не сделал никакой Джуэл.
– Я бы не стал употреблять таких слов, Джеймс, – скромно сказал Кэрри, – но…
– Конечно, конечно! – сказал Бэзби. – У каждого свой лексикон.
– А кто-нибудь узнал, – спросил почетный гость, – что именно будет тут делать институт?
Кэрри удивленно посмотрел на него.
– Странно слышать это от вас, – сказал он. – Я думал, вы там свой человек.
– Наивный вы, что ли? – сказал Феверстон. – Одно дело – свой, другое дело – чем они занимаются.
– Ну, если вы имеете в виду частности… – начал Кэрри, но Бэзби его перебил.
– Знаете ли, Феверстон, – сказал он, – вы разводите таинственность на пустом месте. На мой взгляд, цели института совершенно ясны. Он, впервые в истории, занимается прикладной наукой всерьез, в национальных интересах. Один размах говорит за него. Какие здания, какой аппарат!.. Вспомните, сколько он уже дал промышленности. Подумайте о том, как широко он использует таланты, и не только научные в узком смысле слова. Пятнадцать начальников отдела, причем каждый получает по пятнадцать тысяч в год! Свои архитекторы, свои инженеры, свои полицейские… Поразительно!
– Будет куда пристроить сыночка, – заметил Феверстон.
– Что вы хотите сказать, лорд Феверстон? – спросил Бэзби.
– Ах ты, сморозил! – рассмеялся Феверстон. – Совсем забыл, что у вас есть дети.
– Я согласен с Джеймсом, – сказал Кэрри. – Институт знаменует начало новой, поистине научной эпохи. До сих пор все делалось как-нибудь. Теперь сама наука получит научную базу. Сорок научных советов будут заседать там каждый день, протоколы будут немедленно реферировать, распечатывать – мне показывали, удивительная машина! – и вывешивать на общей доске. Взглянешь на доску – и сразу видно, где что делается. Институт работает как бы на твоих глазах. Этой сводкой управляют человек двадцать специалистов, в особой комнате вроде диспетчерской. На доске загораются разноцветные огоньки. Обойдется, я думаю, не меньше чем в миллион. Называется это «прагматометр».
– Видите! – сказал Бэзби. – У прагматометрии большое будущее.
– Да уж, не иначе, – сказал Феверстон. – Два Нуля сегодня говорил мне, что сортиры там – выше всех похвал.
– Конечно, – сказал Бэзби. – Не понимаю, что тут смешного.
– А вы что думаете, Стэддок? – спросил Феверстон.
– По-моему, – сказал Марк, – очень важно, что там будут свои инженеры и своя полиция. Дело не в этих прагматометрах и не в роскошных унитазах. Важно другое: наука обратится наконец к общественным нуждам, опираясь на силу государства. Хотелось бы надеяться, что это даст больше, чем прежние ученые-одиночки. Во всяком случае, это может дать больше.
– А, черт! – сказал Кэрри, глядя на часы. – Пора к Нулям. Бренди в буфете. Сифон – на верхней полке. Постараюсь поскорей. Вы еще не уходите, Джеймс?
– Ухожу, – сказал Бэзби. – Я ложусь рано. Весь день на ногах, знаете ли. Нет, надо быть болваном, чтобы тут работать! Сплошная нервотрепка. Дикая ответственность. А потом тебе говорят, что науку двигают эти книжные черви! Хотел бы я поглядеть, как бы Глоссоп повертелся!.. Да, Кэрри, займитесь своей экономикой, легче будет жить.
– Сказано вам, я… – начал было хозяин, но Бэзби, склонившись к Феверстону, уже сообщал ему какую-то смешную новость.
