скачать книгу бесплатно
– И куда теперь?
– Высокий дом с балконами видишь? Это его. Он хозяин. Идём.
Перед Ардашевым возникло трёхэтажное здание из красного кирпича под номером 101[11 - Позже, в начале XX века, этот дом на Казанской, 101 (улица Серафимовича) перешёл во владение С. Ф. Плешкова и стал доходным. В нём жили горожане среднего достатка. В настоящее время здание снесено и на его месте пустырь, хотя ещё в 1993 году оно считалось памятником архитектуры, отражавшим стилистическое многообразие застройки исторического центра Ростова-на-Дону.], с полуподвальными окнами и многоскатной крышей. Входная филёнчатая[12 - Филёнка – декоративный элемент, часть поля стены или двери, имеющей обрамление, близкое по форме к прямоугольнику.] дверь была расположена справа, затем шли два окна и ажурный балкон. Второй и третий этажи имели по три окна и по одному балкону. Оконные проёмы и межэтажные простенки украшали прямоугольные кирпичные выступы. Подоконные филёнки, дугообразные и треугольные сандрики[13 - Сандрик – архитектурный элемент над наличником оконного или дверного проёма.] над окнами верхнего этажа содержали в себе элементы классицизма и русского стиля. Арочный въезд во двор располагался под балконом первого этажа. Два подвальных окна были закрыты ставнями.
– Красиво, – восхитился Клим. – Чистая эклектика.
– Что?
– Это такой стиль в архитектуре, когда в нём намешаны разные формы и течения.
– Как салат?
– Точно, – улыбнувшись, согласился Клим. – Главное, чтобы всё сочеталось. Тут важно чувство меры. А это не всем удаётся. В Ставрополе тоже есть такие дома, а в Петербурге их великое множество.
– Виктор Тимофеевич живёт на первый этаж и подвал. Тангаран там… музей. Остальные два квартира другой человек у него снимают. Третий этаж – старый бабка, её сын умер, в Дон река утонул. Жену оставил, сын есть. Второй этаж – очень красивый дама с хитрый глазки, как лисичка. Сын у них тоже есть. Только муж у неё злой, как шакал. Я на неё совсем чуть-чуть глаз положил и сказал: «Добрый день, аревс», а он на меня так посмотрел, что я даже задрожал… испугался мало-мало, – горько признался Бабук.
– А что такое аревс?
Приказчик пожал плечами, ответив:
– Солнышко моё.
– Выходит, муж знает армянский?
– Канешна знает! Его зовут Самвел Багдасарян. У него два скобяной и три москательный лавка, а жена русский женщина. Я просто не видел его, когда говорил с ней. Он ещё на лестница был и очень тихо крался, как кот. – Толстяк поморщился и добавил: – Он наш обычай нарушил. Женился не на армянка. Это не беда, но немножко неправильно совсем.
Бабук вошёл в парадную. Остановившись перед первой квартирой, он покрутил механический звонок.
Тишина.
Подождав немного, армянин приложил ухо к двери:
– Тиха там. Не слышу никто.
– Звони ещё раз, – велел Ардашев.
Бабук опять повертел стальную ручку в ту сторону, куда указывала стрелка с надписью: «Вращать по кругу».
И опять ни звука.
– А горничная у него есть? – осведомился Клим.
– Есть, канешна. Мария. Красивый, как спелый гранат! Думаю, Виктор Тимофеевич и она – любовники.
Ардашев щёлкнул крышкой часов «Qte Сальтеръ» и заметил:
– Без четверти шесть. Скоро темнеть начнёт. Мне надо деньги отдать и взять расписку о получении, или квитанцию.
Уставившись на часы, приказчик спросил оценивающе:
– Твой часы серебряный?
– Да.
– Тебе повезло.
– Почему?
– Воры могли украсть.
– Им нужен был саквояж с деньгами, а не хронометр.
Толстяк вздохнул и сказал:
– Мой часы в мастерская. Тоже серебряный. Отец подарил. Золотые потом сам куплю, как разбогатеваю.
– Надо говорить «разбогатею». Но давай звони ещё раз.
И вновь шестерёнки издали звонкий металлический скрежет.
– А может, его нет? – предположил Клим и потянул на себя дверь, но она оказалась незапертой.
– Открыто, – удивился студент.
– Спит, наверно, – предположил приказчик.
– В такое время?
Постояв несколько секунд в нерешительности, приказчик открыл дверь и прокричал:
– Виктор Тимафее-евич! Пириехали мы, Ардашов и я!
В квартире было так тихо, что было слышно, как в одной из комнат тикают настенные часы.
Бабук махнул рукой, вошёл внутрь и принялся ходить по комнатам. Клим проследовал за ним. Портьеры были опущены. В помещениях царил полумрак. Приказчик, мотнув кудрями, заключил:
– Нет никто.
– Ты говорил про подвал, про музей, – напомнил студент, указывая на ведущие вниз порожки.
– Да! – воскликнул тот. – Но там темно! Он ставни не открыл.
– Подожди.
Клим вынул спички и зажёг керосиновую лампу. Дом, судя по всему, не освещался газом.
Толстяк взял лампу и застучал каблуками по лестнице. И вдруг снизу послышалось:
– Аствац им![14 - Боже мой!] Иди суда!
Студент спустился вниз и оторопел: перед ним на спине лежал человек с ещё густыми, но уже седыми усами. Он был одет в светлые шаровары и рубаху-косоворотку навыпуск, на ногах – кожаные тапки без задника. На лице Верещагина застыла маска удивления, безжизненные глаза уставились в сводчатый потолок. Вместо правой руки – пустой рукав.
– Мёртвый? – спросил Бабук.
Ардашев потрогал шею Верещагина:
– Да, остыл уже.
– Коранам ес![15 - Коранам ес (арм.) – чтобы я ослеп. Фраза выражает сочувствие, подразумевая: «Лучше б я ослеп и не видел этого горя».] С лестница упал?
– Пока не знаю.
– Что будем делать?
– Я видел городового у Нового базара. Позови его, а я пока здесь подожду.
– Зачем городовой? У Виктора Тимофеевича телефон есть. Он сто двадцать пят рулей в год за него платил.
– Тогда телефонируй.
Бабук передал лампу Ардашеву, а сам поднялся наверх.
Клим, поставив лампу на полку, повернул труп на бок. На затылке покойного выступили мозги, их след уже отпечатался на каменном полу. Он поднял рубаху, а потом поочерёдно задрал до колен каждую брючину и рукав левой руки. Ни на туловище, ни на голенях ушибов не имелось, да и одежда была чистая.
Ардашев огляделся. Небольшая комната была заставлена деревянными полками. На них лежали разные предметы, добытые, судя по всему, в результате археологических раскопок: бронзовые и керамические сосуды, наконечники стрел, фигурки из бронзы, монеты, два кинжала и меч. У ножки одной из полок он поднял бронзовый наконечник стрелы, вероятно упавший. Правда, поднеся его к другим наконечникам, Клим заметил некоторую разницу. Видно, мастер из далёкого бронзового века выливал его совершенно в другой форме, не имеющей четвёртого оперения, но зато с крючком сбоку. Сам не зная зачем, он сунул его в бумажник. Затем, взяв лампу, студент осмотрел ещё три комнаты, и там тоже вдоль стен были установлены полки с различными экспонатами, главным образом с археологическими находками.
Поднимаясь наверх, студент обследовал ступени и перила лестницы. На одной ступеньке он заметил белую пыль. Наклонившись и осветив лампой, понял, что это был мел.
Из комнаты доносился голос Бабука:
– Дук хасканумек русерен?[16 - Вы по-русски понимаете? (арм.)] Воч?[17 - Нет? (арм.)] Я тебе, полиция, на русский язык повторяю: Казанская сто один. Верещагин Виктор Тимофеевич умер. Хороший человек нет теперь… Меня зовут Бабук Гайрабетов, приказчик на «Аксае», контора служу. Сын купца Тиграна Гайрабетова, его брат, мой дядя Карапет… в Ростове театр построил[18 - Деревянный театр находился на пересечении улицы Большой Садовой и Николаевского переулка (ныне проспект Семашко), построенный в 1863 году на средства Карапета Гайрабетова и Марка Драшковича с получением последующей субсидии из городского бюджета. В 1896 году здание снесли и на его месте построили здание Городской думы, стоящее и поныне.]. Знаешь? Городской голова в Нахичевани был, знаешь? Весь Ростов, Таганрог и Нахичевань знает, а ты нет? Гайрабетов Бабук я. Поня-ял? Записа-ал? Приезжай. Мы все ждём тебя.
Он положил трубку и, повернувшись, бросил в сердцах:
– Эш[19 - Осёл (арм.).] этот полиция! Простой слов не понимает. Сказал скоро приедет.
– А ты хорошо знал Верещагина?
– Очень, – вздохнул приказчик и добавил с грустью: – Огис лацум э… Мой душа плачет.
– Он один жил?
– Жена его умер. Детей нет. Он добрый был, деньги в долг давал, – произнёс он и, пожав плечами, добавил: – Совсем маленький процент брал. Сосед с третий этаж много у него занимал. Потом в Дон река утонул. А он жена его помог паминка делать. Какой человек был!
– Давно схоронили?
– Нет. Неделя позади.
– Надо говорить «неделю назад».
– Прости.
– Стало быть, расписки должников у него остались? Векселя?
– Э, канешна! В кабинете. Там толстый конторский книга. Он мне, как сыну, доверял. Но почему ты хочешь всё знать?
– Я уверен, что его убили.
– Как! Я этот убийца двумями руками задушу! – вскричал Бабук.
– У нас говорят «двумя руками».
– Хорошо, мгу и двумя… Как думаешь, кто он такой?
– Это я и хочу выяснить.
– Тогда пошли, я тебе всё покажу.
– А тут явно кто-то хозяйничал. Ящики стола выдвинуты. Даже бельё в шкафу перерыто. Смотри, в пепельнице два окурка от крученых папирос «Трезвон», пепел и шведская спичка. «Папиросы «Трезвон» – три копейки вагон», – усмехнулся Клим. – Дешевле не бывает. А Верещагин курил?
– Да.
– А какие он предпочитал папиросы?
– Он трубка курил. Вон она стоит на подставка, видишь?
– Тогда эти папиросы курил убийца… Смотри, шведская спичка интересная, красная.
– Красный, потому что фонарь красный. Такой спичка в публичный дом ест, на Тургеневский улица. Бесплатно дают.
– А ты откуда знаешь?
– Оттуда.
– Ясно, – улыбнулся студент.
– Верещагин посещал такие заведения?
– Ты что? Зачем? У него же Мария ест, она и горничная, и любовница тоже, я так думаю. Красавица!
– Тогда получается, что спичку оставил преступник, да?
– Канешна!
– А где долговая книга?
– Вот. – Бабук снял с книжной полки фолиант, переплетённый как обычный книжный том, и протянул Ардашеву. – Смотри сколько хочешь.