скачать книгу бесплатно
Такако молча смотрела на него, не в силах поверить своим ушам. Подняв руку, Акиба потрепал ее по щеке. Девушка вздрогнула, и Акиба, отдернув руку, язвительно усмехнулся.
– Но мы поставим один эксперимент, – сказал он. – Я хочу выяснить, сможет ли твой дух – а ты у нас верная подданная императора, образованная, сведущая в науках – выполнить то, что не удалось другим духам, и стать демоном Максвелла. Я хочу узнать, будет ли работать мой двигатель. – Акиба кивнул на металлический сосуд в углу комнаты.
Такако увидела у него в глазах безумный блеск. Она заставила себя сохранить спокойствие и говорить мягко, словно обращалась к ребенку.
– Может быть, лучше подумать о том, чтобы сдаться в плен. Вы человек важный. Вас не тронут.
– Я всегда подозревал, что ты не та, за кого себя выдаешь, – рассмеялся Акиба. – Долгая жизнь в Америке развратила тебя. Я даю тебе последний шанс доказать свою преданность императору. Воспользуйся им и выбери, как ты умрешь, или решение за тебя приму я.
Девушка молча смотрела на него. Этот человек не видел ничего плохого в том, чтобы истязать старух, с радостью представлял себе большие города, объятые пламенем, бесстрастно собирался убивать людей, чтобы их души питали энергией машины смерти. Но в то же время Акиба был единственным, кто за многие годы проявил по отношению к ней хоть какую-то нежность, хоть что-то, похожее на любовь.
Он вызывал у нее ужас, и ей хотелось кричать. Она его ненавидела – и в то же время жалела. Ей хотелось увидеть, как он умрет, и хотелось его спасти. Но что бы ни случилось с Акибой, больше всего Такако хотела жить. Это ведь война, так?
– Вы правы, господин директор. Но, пожалуйста, прежде чем я умру, еще один раз, чтобы сделать меня счастливой… – Она начала раздеваться.
Акиба пробурчал что-то себе под нос. Положив пистолет, он расстегнул ремень. Угроза неминуемой смерти увеличила его аппетиты, и он полагал, что на девушку это повлияло так же.
Акиба задумался.
Возможно, он слишком суров по отношению к той, кто, в конце концов, доказала свою преданность. Ему будет не хватать этого странного, такого милого американского выражения, которое время от времени появлялось на лице у Такако, этого взгляда у нее в глазах, наполненного страхом и в то же время тоской, словно у щенка, который хочет вернуться домой, но не знает как. Акиба подумал, что на этот раз он будет с ней ласков, как был ласков со своей женой, давным-давно, когда они еще только поженились. (У него защемило сердце при мысли о том, что его жена сейчас в Хиросиме, а он даже не знает, жива ли она.) Затем он ее задушит, чтобы сохранить ее красоту. Да, именно так – в мгновение экстаза он отправит Такако в загробную жизнь, после чего сам последует за ней.
Акиба поднял взгляд. Такако рядом с ним больше не было.
* * *
Такако бежала не останавливаясь. Ей было все равно, куда бежать. Она просто хотела убежать как можно дальше от Акибы и кричащих духов.
Вдалеке девушка увидела яркое пятно. Возможно ли это? Да! Это был звездно-полосатый флаг, трепещущий на ветру. У Такако сердце застряло в горле. Ей показалось, она умрет от внезапного счастья. Она побежала еще быстрее.
С вершины холма Такако разглядела, что это маленькая деревушка. Повсюду были раскиданы трупы японских и американских солдат. А также женские. И детские. Земля пропиталась кровью. Флаг гордо реял в жарком воздухе.
Девушка увидела расхаживающих американских морских пехотинцев. Они плевались на трупы японцев и забирали у офицеров на сувениры самурайские мечи и другие вещи. Кто-то сидел на земле, отдыхая после изнурительного боя. Другие подходили к женщинам, стоящим в дверях своих домов. При их приближении женщины без сопротивления проходили внутрь. Это ведь тоже война, так?
Все было почти кончено. Она почти вернулась домой. Собрав остатки сил, Такако пробежала по лесу последние сто шагов и выбежала в деревню.
Два морских пехотинца резко обернулись при ее появлении. Оба были молодые, ровесники ее брата. Такако подумала о том, в каком виде она предстала перед ними: разорванное платье, немытые волосы и лицо, одна грудь обнажилась, когда она убегала от Акибы. Девушка представила себе, как обратится к ним по-английски, на размеренном говоре Тихоокеанского побережья с его омытыми дождем гласными и неприкрашенными согласными.
На лицах морпехов мелькнуло напряжение, испуг. Они полагали, что все закончилось, но неужели эта сумасшедшая хочет совершить еще одно самоубийственное нападение?
Раскрыв рот, Такако попыталась выдавить из горла воздух, которого там не было.
– Я амер… – успела прохрипеть она.
Раздалась громкая автоматная очередь.
* * *
Морские пехотинцы подошли к распростертой на земле девушке.
– Какая красивая япошка! – присвистнул один из них.
– Довольно привлекательная, – согласился другой. – Только я не могу вынести ее взгляд.
У Такако в груди и горле клекотала кровь.
Она думала о своих родных, оставшихся в «Тьюл-Лейк», о бумагах, которые подписала. О духах, которых тайком переправила в Америку ценой собственной жизни. О своей матери, прижимающей к груди гранату. Затем ее рассудок захлестнули крики и стоны мертвых вокруг, полные страданий, ужаса и боли.
Война открывала в людях потайную дверь, выпуская все то, что скрывалось внутри. И в отсутствие демона, стерегущего эту дверь, общая энтропия мира возрастала.
Это война, не так ли?
* * *
Такако парила над своим телом. Морпехи уже ушли, потеряв к ней интерес. Она без грусти посмотрела на себя со стороны, затем отвела взгляд.
Флаг, грязный и истрепанный, реял на ветру так же гордо.
Девушка подлетела к нему ближе. Она вплетется в его ткань, в красные, белые и синие нити. Уляжется среди звезд и обнимет полосы. Флаг отвезут обратно в Америку, и она отправится вместе с ним.
– Нмаридзима, – сказала Такако. «Я возвращаюсь домой».
Перерожденный
Каждому из нас кажется, что есть единственный «я», которому все подвластно. Однако на самом деле это иллюзия, которую с большим трудом создает головной мозг…
Стивен Пинкер[15 - Пинкер, Стивен (род. 1954) – канадско-американский ученый и популяризатор науки, специализирующийся в области экспериментальной психологии, психолингвистики и когнитивных наук (прим. пер.).], «Чистый лист»
Я помню свое Перерождение. Полагаю, именно так чувствует себя рыба, брошенная обратно в море.
«Судный корабль» медленно проплывает над набережной Бостонской бухты, его металлический корпус-диск сливается с ночным небом, затянутым облаками, выпуклая верхняя часть похожа на живот беременной женщины.
Размерами корабль – со старинное здание Федерального суда на земле. Вокруг него – корабли сопровождения; меняющиеся огни на их корпусах временами образуют причудливые узоры, похожие на лица.
Зрители вокруг меня умолкают. Судный день, проходящий раз в четыре года, по-прежнему привлекает большие толпы народа. Я обвожу взглядом задранные вверх лица. Большинство равнодушны, на некоторых застыл благоговейный восторг. Кто-то со смехом перешептывается друг с другом. Я посматриваю на них, но без особого внимания. Нападений не было уже много лет.
– Летающая тарелка! – говорит один из зевак излишне громко. Остальные спешат отойти от него подальше. – Проклятая летающая тарелка!
Толпа оставила прямо под «Судным кораблем» свободное место. В середине стоят наблюдатели-таунинцы, готовые встретить Перерожденного. Но Кая, моего сожителя, среди них нет. Оно сказало мне, что в последнее время уже с лихвой насмотрелось на Перерождения.
Как-то Кай объяснило мне, что формы «Судного корабля» – это дань уважения местным традициям, воспроизведение наших былых представлений о маленьких зеленых человечках и «Плана 9 из открытого космоса»[16 - «План 9 из открытого космоса» – американский низкобюджетный фантастический фильм ужасов 1959 года, многими критиками считается «худшей постановкой за всю историю кинематографа» (прим. пер.).].
«Это все равно как ваше старое здание суда было возведено с куполом на крыше, изображающим маяк, путеводный огонь правосудия, в качестве знака уважения морскому прошлому Бостона».
Обычно таунинцы не интересуются историей, однако Кай предпринимало определенные усилия, чтобы познакомиться с прошлым местного населения.
Я медленно прохожу сквозь толпу, приближаясь к перешептывающейся группе. Все они в длинных пальто из плотной ткани – идеальных для того, чтобы спрятать оружие.
Вершина «беременного» на вид «Судного корабля» открывается, и вертикально вверх вырывается яркий луч золотистого света, отражаясь на землю от черных туч мягким сиянием, не дающим теней.
По всему периметру «Судного корабля» открываются круглые люки, и из них выпадают, разматываясь, длинные скрученные канаты. Они вытягиваются, колышутся и извиваются подобно щупальцам. Теперь «Судный день» похож на медузу, плавающую в воздухе.
На конце каждого каната – надежно закрепленный за крючок, расположенный на спине между лопатками, человек, словно рыбина, попавшаяся за таунинским портом. Канаты медленно расправляются, приближаясь к земле, а фигурки на их концах неспешно шевелят руками и ногами, принимая изящные позы.
Я уже почти достиг небольшой группы перешептывающихся. Один из них – тот, который только что слишком громко высказался про летающую тарелку, – засунул руку за отворот толстого пальто. Я ускоряю шаг, расталкивая людей в стороны.
– Бедолаги, – бормочет мужчина с рукой за пазухой, глядя на Перерожденных, возвращающихся домой и приближающихся к свободному пространству в центре толпы. Я вижу, как у него на лице появляется решимость фанатика, ксенофоба, готового убить.
Перерожденные практически добрались до земли. Мой подопечный ждет, когда отсоединятся канаты, связывающие Перерожденных с «Судным кораблем», чтобы их больше нельзя было снова поднять наверх, пока они еще неуверенно держатся на ногах, не зная, кто они такие.
Все еще невинные.
Я очень хорошо помню это мгновение.
У моего подопечного поднимается правое плечо: он пытается что-то достать из-за пазухи пальто. Я отталкиваю в стороны двух стоящих передо мной женщин и прыгаю вперед с криком «Ни с места!».
И тут весь мир замедляется. Земля под Перерожденными взметается вверх, словно при извержении вулкана, и их вместе с наблюдателями-таунинцами швыряет в воздух; они беспомощно машут руками, будто марионетки, которым перерезали нити. Я налетаю на стоящего передо мной мужчину, и волна горячего света заслоняет все остальное.
* * *
На то, чтобы разобраться с задержанным мною подозреваемым и перебинтовать мои раны, уходит несколько часов. Когда мне наконец разрешают идти домой, уже за полночь.
Из-за только что введенного комендантского часа улицы Кембриджа тихи и пустынны. У Гарвард-сквер собралась флотилия полицейских машин, десяток мигалок пульсируют вразнобой. Я останавливаюсь, опускаю стекло и предъявляю свой значок.
Круглолицый молоденький полицейский шумно втягивает воздух. Возможно, имя Джошуа Реннон для него ничего не значит, но он видит черную точку в верхнем правом углу моего значка, точку, которая дает мне право входить в строго охраняемый таунинский жилой комплекс.
– Плохой сегодня день, – говорит полицейский. – Но не беспокойтесь, мы перекрыли все улицы, ведущие к вашему дому.
Он старается произнести «к вашему дому» как можно небрежнее, однако в его голосе сквозит возбуждение. «Он один из них. Он живет вместе с ними».
Полицейский не отходит от машины.
– Если можно, скажите, как продвигается расследование? – Он буквально пожирает меня глазами; его любопытство настолько сильно, что буквально осязаемо на ощупь.
Я понимаю, что на самом деле ему хочется спросить: «На что это похоже?»
Я устремляю взгляд прямо перед собой и поднимаю стекло.
Через какое-то мгновение полицейский отходит в сторону, и я нажимаю на газ с такой силой, что слышится визг покрышек. Машина срывается с места.
* * *
Обнесенный забором комплекс располагается на бывшей территории Рэдклиффского колледжа.
Я открываю дверь в нашу квартиру и вздрагиваю от мягкого золотистого света, который предпочитает Кай. Этот свет напоминает мне о событиях сегодняшнего дня.
Кай в гостиной, сидит на диване.
– Извини, что не позвонил.
Кай поднимается во весь рост в восемь с лишним футов и раскрывает свои объятия, его черные глаза смотрят на меня, словно глаза тех гигантских рыб, что плавают в огромном аквариуме Новой Англии. Я обнимаю его, вдыхаю его аромат, смесь цветов и ароматических специй, запах чужого мира и дома.
– Ты слышало?
Вместо ответа оно нежно раздевает меня, осторожно прикасаясь к бинтам. Я закрываю глаза и не сопротивляюсь, чувствуя, как слой за слоем спадает одежда.
Когда я остаюсь полностью раздетым, я поднимаю голову, и оно целует меня, запуская мне в рот свой теплый и соленый круглый язык. Я обнимаю его и нащупываю на затылке длинный шрам, чьей истории не знаю – и не пытаюсь ее узнать.
Затем Кай обхватывает мне голову первичными руками, прижимая мое лицо к своей мягкой груди, которая вся в пушку. Его третичные руки, сильные и ловкие, обвивают мою талию. Кончики его ловких и чувствительных вторичных рук нежно ласкают мне плечи, затем находят мой таунинский порт, аккуратно раздвигают кожу и проникают внутрь.
В момент контакта я ахаю. Я чувствую, как мои члены напрягаются, затем полностью расслабляются, позволяя сильным рукам Кая удерживать мой вес. Я закрываю глаза, чтобы насладиться тем, как мое тело воспринимается органами чувств Кая. Тем, как теплая кровь, разливающаяся по кровеносным сосудам, образует светящуюся карту пульсирующих красных и золотых прожилок на фоне более холодной синеватой кожи на спине и ягодицах; тем, как мои волосы щекочут чувствительную кожу его первичных рук; тем, как мои беспорядочные мысли постепенно смягчаются и становятся невнятными, откликаясь на его нежные, целенаправленные ласки. Теперь мы с Каем связаны так интимно близко, как только могут быть связаны два рассудка, два тела.
«Вот на что это похоже», – думаю я.
«Не обращай внимания на их невежество», – думает оно.
Я мысленно воспроизвожу события сегодняшнего дня: мое высокомерное и беспечное отношение к своим обязанностям, удивление от взрыва, горе и сожаление при виде погибших Перерожденных и таунинцев. Беспомощную ярость.
«Ты их найдешь», – думает оно.
«Обязательно найду!»
Затем я чувствую, как оно прижимается ко мне всем своим телом, шесть его рук и две ноги исследуют, ласкают, хватают, стискивают, проникают. И я откликаюсь на его движения, мои руки, губы, ноги мечутся по его холодной коже так, как, насколько я уже успел выяснить, ему нравится, его наслаждение такое же красноречивое и сильное, как и мое собственное.
Мысли становятся такими же ненужными, как и слова.
* * *
Крошечная комната для допросов в подвале здания Федерального суда навевает клаустрофобию. Это самая настоящая клетка.
Я закрываю за собой дверь и вешаю куртку. Я не боюсь повернуться к подозреваемому спиной. Адам Вудс сидит, поставив руки на стол из нержавеющей стали и закрыв лицо ладонями. В нем больше не осталось сил бороться.
– Я специальный агент Джошуа Реннон, Бюро защиты таунинцев. – Я по привычке предъявляю свой значок.
Вудс поднимает на меня пустые глаза, налитые кровью.
– Ваша прежняя жизнь закончена, как, уверен, вы сами прекрасно понимаете. – Я не зачитываю ему его права и не говорю, что он может пригласить адвоката: это все формальности менее цивилизованной эпохи. Никакие адвокаты больше не нужны – больше нет судебных процессов, нет никаких полицейских штучек.
Вудс смотрит на меня, и его взгляд наполнен ненавистью.
– На что это похоже? – едва слышно спрашивает он. – Когда тебя каждую ночь трахает один из них?
Я отвечаю не сразу. Вряд ли Вудс при таком беглом взгляде успел рассмотреть черную точку у меня на значке. Затем до меня доходит, что я, вешая куртку, повернулся к нему спиной и он мог разглядеть под рубашкой очертания таунинского порта. Он понял, что я один из Перерожденных, и разумно предположил (его догадка оказалась верной), что человек, у которого открыт порт, связан с кем-то из таунинцев.
Я не клюю на эту наживку. Я вдоволь насмотрелся на ксенофобию, которая толкает таких, как Вудс, убивать.
– После операции вы пройдете всестороннее обследование. Но если вы сознаетесь прямо сейчас и сообщите полезную информацию о своих сообщниках, после Перерождения вы получите хорошую работу, у вас будет полноценная жизнь и вы сохраните воспоминания о большинстве своих родственников и друзей. Однако если вы солжете или ничего не скажете, мы все равно узнаем то, что нам нужно, а вас отправят в Калифорнию убирать радиоактивные отходы, с абсолютно чистым сознанием. И все те, кому вы были дороги, забудут вас начисто. Выбирать вам.
– С чего вы взяли, что у меня были сообщники?
