скачать книгу бесплатно
После первой же зарплаты она смогла взять у фирмы кредит и купить однокомнатную квартиру.
* * *
– Больше напоминать не буду. Двадцать «штук» плюс еще десять – проценты. Срок два дня. Не отдашь – возьмемся за твою мамочку.
В трубке запищали короткие гудки.
Андрей потерянно смотрел в окно. Вот так, без особых устрашений и даже без мата. Но он абсолютно не сомневался в том, что они выполнят свою угрозу.
И он впервые всерьез подумал о своей соседке Татьяне.
* * *
Маргарита с удовольствием рассказывала Тане, что, хотя в стране кризис, работы у них больше чем достаточно. Теперь у копирайтеров прибавилось полномочий. Их стали допускать к отбору моделей для телерекламы и даже к режиссуре. Она недавно летала в Каледонию – проконтролировать, как идет работа над новым роликом про шоколадки «Баунти». Правда, часто приходится сидеть в офисе чуть ли не до утра – требования резко возросли. «Но ты знаешь, по ночам работать даже весело. Маккаген распорядился, чтобы нам в офис привозили еду из «Елок-Палок». Иногда даже пиво удается протащить!»
…Они сидели в пиццерии почти до часа ночи. Таня буквально впитывала все рабочие сплетни. Боже мой, как ей всего этого не хватает! Не хватает авралов и мучительных поисков нужного слова, и перепалок с дизайнерами! И стол ее, говорят, пока не занят! Таня впервые пожалела, что богатство отчеркнуло ее от обычных людей – с их обычной работой и обычными отношениями, не отягощенными миллионами долларов…
Маргарита давно умчалась, чтобы успеть на последний метропоезд, а она все сидела в скверике на Тверском бульваре, игнорируя заигрывания поздних прохожих.
Ей вдруг безумно захотелось вернуться на работу. И пусть опять не будет хватать времени на теннис и косметичек!
Неужели придется признать, что ей стало просто скучно – со всем ее богатством?
…Скучать ей оставалось всего лишь один день…
* * *
Когда Таня вернулась домой, она сразу же заметила призывное подмигиванье автоответчика – слух о ее приезде быстро разлетелся по Москве. Она прослушала сообщение от школьной подруги, от своего бывшего тренера по теннису, от Димы из «Молодежных вестей» – и, конечно, от мамы, которая велела ей обязательно поужинать. Как будто она в пиццерии не наелась!
Татьяна вышла на балкон полюбоваться на свою березу. Принесла с собой апельсиновый сок и уютно устроилась в шезлонге. Набрала номер Димы – увидеться с ним ей хотелось в первую очередь.
У Димы был долго занят номер, и Таня почти задремала под шелест своей березы.
Но все-таки стряхнула с себя сон и дозвонилась.
Дима не удивился позднему звонку и радостно позвал ее назавтра в гости: «Скучать не будем!»
* * *
К Диме Таня ехала с легким сердцем. Никакие тревожные предчувствия (как она специально вспоминала потом) ее тогда не посещали. Даже в мыслях не было, что этот рядовой дружеский визит станет для нее роковым.
У своего дома Татьяна взяла такси. Теперь с машинами в Москве никаких проблем не было. Любой частник был готов везти куда угодно. Порой на поднятую руку (тем более если рука эта была красивой, девичьей) останавливалось разом две, а то и три машины. Благодаря конкуренции цены были смешными, по сравнению с Парижем, разумеется. От своего дома в Новогирееве Таня уговорилась ехать к Диме в Орехово-Борисово за восемьдесят рублей. «Сколько это в конвертируемой валюте? – прикинула Таня. – Чуть больше трех долларов. Вот дешевизна!»
Таня попросила тормознуть у метро «Новогиреево» и забежала в гастроном. Купила тортик. Дима, как многие мужчины, любил сладенькое. Подумала даже, а не приобрести ли для него цветочков. Но потом решила, что это будет слишком.
Дима был, в сущности, лучшим Таниным другом. Два или три раза они, правда, оказывались в одной постели, но секс не повредил их дружеским отношениям. И не превратил их дружбу в нечто большее.
Кому-кому, а Диме Таня могла рассказать о чем угодно. Поделиться с ним всем тем, что ее волновало – причем куда откровенней, нежели с Томом, матерью или даже отчимом.
Ее друг работал в газете, поэтому умел слушать. Уменье слушать было у него профессиональным. Он обычно садился на кухне против нее, подпирал голову рукой и обращался в слух, лишь временами задавая наводящие вопросы. Когда ее рассказ заканчивался, Таня всякий раз ловила себя на мысли, что выболтала ему гораздо больше, чем собиралась. Куда больше, чем хотела бы. Часто жалела об этом. Ругала себя. И Диму тоже. «Вот репортер, – в сердцах думала она, – без мыла в душу влезет!» Но Дима, надо отдать ему должное, умел хранить тайну. Он никогда не использовал полученную «избыточную информацию» ей во зло.
Залогом их доверия друг к другу были совместные приключения, которые они пережили год назад. В самых трудных обстоятельствах, когда за ними гнались одновременно бандиты и КГБ, ни один из них не струсил, не отступил, не предал другого. Потом, в конце приключения, случилась их нечаянная близость – та близость, которая возникает не от любви, не из сумасшедшей страсти, но появляется благодаря доверию, взаимопониманию и совместно пережитой опасности.
Когда их жизни вошли вскоре в обыденное московское русло, они не виделись месяцами. А когда виделись, это происходило по одной и той же схеме. Дима звонил обычно среди ночи – обволакивал словами, уговаривал, льстил. Он всегда был краснобаем, и она поддавалась его велеречивости… Вскоре он возникал на пороге ее квартиры с огромным букетом цветов, коробкой конфет, бутылкой французского вина. Загорелый, запыленный. Говорил, что вчера вернулся из Белграда. Или с Памира. Или с Камчатки. Но о своих впечатлениях и переживаниях не рассказывал. Восклицал с пафосом: «Подробности читайте в «Молодежных вестях»!» Садился, закидывал тонкую ногу на ногу, глядел на Таню замечательно голубыми глазами. Наливал ей вина и говорил: «Ну, рассказывай!» И внимательно, с искренним сопереживанием, слушал ее.
Иногда такая ночь, подогретая прелестным вином и задушевными разговорами, заканчивалась, уже под утро, близостью. А бывало, если не случалось настроения, – заканчивалась ничем. Но при любом исходе оба все равно оставались довольны общением.
Оказавшись во Франции, Таня поняла, что она очень скучает по Диме. Точнее – не по нему самому. Она скучала по своей потребности излить ему душу. Говорить, о чем думаешь. Не подбирая слова и не задумываясь над формулировками. Дима был самым лучшим слушателем в ее жизни. Иными словами – лучшим другом.
Когда Таня подъезжала к Диминому дому, у нее на секунду возникло искушение рассказать ему о тех необыкновенных приключениях, которые ей довелось, уже в одиночку, пережить в мае. Не для печати, конечно, – просто поделиться. Но, сделав усилие над собой, она все-таки решила: всю правду могут знать только три человека – отчим, мама и Том. А Дима услышит от нее, так сказать, официальную версию: на Таню нежданно-негаданно свалилось во Франции грандиозное наследство.
Дима жил в новом семнадцатиэтажном доме неподалеку от Кольцевой автодороги. Вокруг шеренгами стояли столь же огромные многоэтажные дома. Таня на секунду ужаснулась такой скученности. Живут в буквальном смысле на головах друг у друга. И она двадцать пять лет прожила именно так. И радовалась однокомнатной клетушке – маленькой, но своей…
Поневоле будешь ценить виллу в Антибе.
Во дворе лежала тень от дома и было прохладно. Заходящее солнце горело в окнах дома напротив.
Таня вошла в темный подъезд. В лифте пахло собаками. Стенки его были исписаны фломастером. Вместе с Таней в лифт зашла худенькая, провинциального вида женщина лет сорока. Она, как и Таня, ехала на восьмой этаж.
– А вы к кому? – с деревенским любопытством поинтересовалась тетка.
– Не к вам, – отрезала Таня.
Дима жил в однокомнатной квартире. У тетки из лифта квартира оказалась рядом с ним. Она намеренно долго возилась со своим замком, пока Таня звонила Диме в дверь.
Дима отчего-то долго не открывал. Потом распахнул дверь, увидел Таню с тортиком и смутился.
– А, это ты… – проговорил он с непонятной интонацией и посторонился, пропуская Таню в квартиру.
Таня прошла в прихожую и сунула Диме тортик.
Квартира была маленькой и неухоженной. В единственной комнате – дверь, ведущая в нее из прихожей, была раскрыта – стоял неприбранный диван и стенка, полная книг. У окна ютился письменный стол с горами бумаг и недопитой бутылкой пива.
А из кухни навстречу Тане выходила девушка.
Таня мгновенно оценила ее. Было той лет семнадцать. Короткая юбчонка едва прикрывала розовые трусишки. Тельце обтягивала маечка с турецкого рынка. Под маечкой не было лифчика. Топорщились маленькие грудки. Волосы стянуты в пучок копеечной заколкой. Типичная пэтэушница.
– Знакомьтесь, девочки, – пробормотал из-за Таниной спины Дима. – Это – Оля, моя… – легкая заминка, – подруга. Таня, э-э, моя старая знакомая.
– Так, значит, старая знакомая, – нахально проговорила девица, глядя в глаза Тани бесстыжими своими буркалами. Конечно, для нее двадцатишестилетняя Таня была старой. – Очень приятно. – Девица сунула Тане влажную ладошку.
Ничего не оставалось делать, как пожать ее.
– Здравствуй, девонька, – чуть насмешливо проговорила Таня.
– Девочки, – увещевающе проговорил Дима. – Пойдемте на кухню, попьем чайку.
Он заметно смущался. Тане тоже было не по себе.
А пэтэушница чувствовала себя как рыба в воде.
– О, тортик! – вскричала она. – Люблю я сладенькое! Особенно перед сладеньким. Да, Димочка?
Дима еще больше смутился, не ответил и занялся чайником.
Таня без приглашения уселась на кухонную табуретку.
Она кипела от возмущения. Она, конечно же, не ревновала Диму. Много чести! Собрался потрахаться с крошкой – ради бога! Но зачем было приглашать ее, Таню? Зачем ее, взрослую, богатую и почти замужнюю женщину, ставить в неловкое положение? «Я, может, только ради того, чтобы поговорить с тобой, прилетела из Франции – а ты не в силах разобраться со своей очередной потаскушкой! Хотя бы избавиться от нее к моему приходу!»
На кухонном столе стояли две недопитые бутылки пива. Валялись раскрытые пакеты из-под чипсов. Тарелками и стаканами здесь себя не утруждали.
У батареи примостились еще четыре пивные бутылки – уже пустые. «Эх, Дима-Димочка, – подумала Таня, – тряпка ты. Не можешь никому сказать «нет» – даже этой ссыкухе подъездной. Был бы ты бабой – ходить бы тебе всю жизнь беременной! Да из тебя все кому не лень будут веревки вить. Вот поэтому-то я – не с тобой. Понял?»
Ярость Тани потихоньку улеглась. Она стала смотреть на эту ситуацию словно со стороны. Ей было весело наблюдать, как суетится Дима, тщетно пытаясь навести порядок на столе и в их отношениях.
– Олечка, порежь, пожалуйста, тортик, – сладко-сладеньким голосом попросил Дима.
– Пусть она режет, – мотнула головой пэтэушница. – Я не умею.
– А что ты вообще умеешь? – доброжелательно поинтересовалась Таня.
– Не твое дело! Не волнуйся! Что надо – умею. Получше тебя! Правда, Дима?
– Девочки-девочки, – невпопад проговорил Дима.
Эта Оля отчего-то имела над ним странную власть.
Таня резала тортик. Дура, еще выбирала, чтоб Димке понравился. Ей было смешно и стыдно наблюдать за девицей. Неужели Дима мог клюнуть на такое убожество?
– Ну, Димочка, – язвительно начала она, чтоб не молчать и хоть как-то уесть девку, – расскажи, над чем ты работаешь? Наверно, собираешь материал для очерка о трущобах? О детях городского дна?
Девица въехала в намек и ощерилась:
– Сама ты помойка!
Ну что ты будешь делать! Как с такой прикажете сражаться? Все равно, как если бы ты наносила изящный фехтовальный укол, а тебя в ответ – дубиной!
– Но-но, ты у меня потише тут! – Дима вдруг возвысил голос на девицу.
Та сразу сникла.
– И вообще! – вдруг выкрикнул Дима. – Шла бы ты лучше домой! Шалава!
Тут произошло то, чего меньше всего могла ожидать Таня. Девица сползла с табуретки и бухнулась перед Димой на колени. В глазах ее заблистали слезы.
– Димочка! Миленький! – взмолилась она. – Не гони меня! Радость моя! Хочешь, я извинюсь перед ней? Хочешь? Простите меня, госпожа хорошая! Простите, солнце наше! Хочешь, Димочка, я ей ручки поцелую? Хочешь? – Она потянулась к Таниной руке. – Хочешь, мы тебя с ней вдвоем ублажим? Хочешь?
Таня с удивлением и брезгливостью наблюдала за этой комедией.
– Встань! – страшным шепотом проговорил Дима. – Заткнись!
Девица послушно уселась на табуретку. В глазах ее, устремленных на Диму, было немое обожание.
– Прости меня, Танечка, – сказал Дима. – Я не ждал ее и… и…
– Ладно, Димка. Я пойду.
– А чайку? Я налью!
– Ладно, дорогой. Я не люблю Достоевского. Разбирайся с ней без меня.
Она решительно встала и прошла в прихожую. Дима бросился то ли останавливать, то ли провожать ее.
– Простите меня, Таня! – пронзительно закричала из кухни девушка.
«Не люблю пьяных», – подумала Татьяна.
В дверях она обернулась. У Димы был виноватый вид.
– Мы еще увидимся? – пробормотал он.
– Конечно – спокойно сказала она. – Но ты только смотри, предохраняйся. Не дай бог гонорея.
И она захлопнула за собой дверь.
…Назавтра, в час дня, ее арестовали по подозрению в убийстве.
Москва
12 августа, 11.40
ПАВЕЛ
– …назавтра, в час дня, меня арестовали по подозрению в убийстве. В убийстве этой Ольги, – закончила свой рассказ девушка.
Я был потрясен. Вот в чем, оказывается, ее обвиняют.
Я видел репортаж об убийстве в «Дорожном патруле». В Орехове-Борисове девушку нашли мертвой на квартире у молодого человека. Значит, это была та самая Оля.
Она, помнится, лежала в кровати с перерезанным горлом. Рядом валялся окровавленный нож. Камера показала тогда перебутыренные окровавленные простыни.
В квартире, как я успел тогда заметить, был разгром. Дверцы стенки открыты. На полу валялись книги и бумаги.
В кухне разметались бутылки. На столе стоял порезанный, но не съеденный торт.
Так вот, значит, чей это был тортик.
Банальная «бытовуха», подумал, помнится, я тогда. Пьяная ссора.
