скачать книгу бесплатно
Как врач и обещал, из клиники дочь вернулась домой.
– В школу отправлять ее не спешите, – напутствовал доктор. – И вообще – не дергайте. Пусть делает, что хочет.
Но девочка не хотела ничего. Сидела целыми днями у окошка, смотрела невидящим взглядом на улицу. И даже в тетрадке своей больше не писала.
– Аленка, давай сходим в кино! – теребила мать.
– Не хочу, – буркала в ответ дочь.
– Я купила вкусный торт к чаю…
И снова – равнодушный вопрос:
– Зачем?
Совсем за собой не следила, роскошные, медового цвета волосы свалялись, стали словно войлок. Включит мама телевизор – уставится в экран. Выключит – переведет взгляд на стену. И молчит. А ведь когда-то болтать могла без умолку. И смеяться. И бесконечно примерять наряды. Писала стихи, рисовала, сидела в чате, читала английские книжки, бегала на аэробику, краснела, когда получала эсэмэски от мальчишек, пела, танцевала. Жила полной жизнью. До того рокового дня, который перечеркнул их бытие надвое. На до – и после.
И оставлять все как есть было никак нельзя.
В этом мама не сомневалась.
* * *
Человека скучнее, чем его родительница, Сашка в мире не знал. Только два имелось у маман состояния: или работала, или занудствовала. И никаких, сколько он помнил себя, человеческих радостей не позволяла. Ни себе, ни сыну родному.
Она даже одевалась – глянешь, и от скуки аж зубы заломит. Кофточки блеклых расцветок, серые юбки, всегда одинаковая, бесформенная прическа. Что взять с училки! Мазер, многостаночница, преподавала у них в школе английский, русский и литературу. А еще бралась за переводы и даже чужие тексты перепечатывала, если находились охотники платить. Сашке казалось: в какое время ни выползи на кухню – хоть в два часа ночи, водички хлебнуть, хоть в семь утра, завтракать, – маменька вечно за столом горбится. То тетрадки школьные проверяет, то словарями обложится и переводит скучнейшую техническую заумь. Пока был маленький, еще пытался упросить ее порисовать с ним, поиграть, в салки побегать. И с раннего детства же запомнил: вечно укоряющий взор, недовольный тон:
– Саша, какие игры?! Мне нужно работать.
Однажды – уже подростком – не выдержал. Спросил:
– Слушай, ты вообще умеешь жизни радоваться, улыбаться хотя бы?!
Ждал, что разозлится, велит не задавать глупых вопросов, однако мать лишь вздохнула:
– Когда-то умела. Душой компании была.
– А почему разучилась?
– Жизнь, Сашка, такая. Не до смеха. Думаешь, легко две ставки тянуть, да еще подработки?
Впрочем, сколько ни пахала, а жили они так себе. В отпуск мама никуда не ездила, а его на каникулах отправляла только в детские лагеря (если удавалось льготную путевку достать). Телевизору – лет сто, все краски выцвели, компьютера или даже простенького смартфона у Сашки не имелось. Пытался влиять на мать, укорял:
– Что за жизнь у нас с тобой! Вообще никаких удовольствий!
Но матушка сухо ответствовала:
– На удовольствия нужны время и деньги. А я одна нас обоих кормлю. Плюс плачу за твою гимназию!
Впрочем, Сашка не сомневался: даже будь у мамаши лишние деньги и время, все равно не станет она развлекаться. Может, когда-то и была хохотушкой, но сейчас жизнь прижала. Скрытной родительница стала, сухой, нерадостной. Никаких подруг, никогда в доме у них не устраивалось вечеринок, не бывало спиртного. Даже на Новый год обходилась единственным бокалом шампанского и самым началом «Огонька», а уже в час ночи отправлялись спать.
Покуда Сашка был мелким, приходилось терпеть: бесконечные уроки, английский, режим и скучные фильмы по телеканалу «Культура».
Но теперь он вырос – целых пятнадцать! – и против маминой диктатуры восстал. Все чаще, с разрешением или без оного, сматывался из дома. Тусовался с друзьями, смотрели нормальное кино по ди-ви-ди, задирали девчонок, учились курить, резались в карты. Маман скандалила, постоянно гонялась за ним: то с «Островом сокровищ» на английском, то с идеей, чтоб он тоже шел подрабатывать. На почту, за три тысячи в месяц – смех!
Сашка мамину идею зарубил на корню: пусть родительница сама горбатится за копейки. А он для себя уже решил, что специальность будет получать простенькую, но денежную. Автослесарь, установщик кондиционеров, даже повар – если нормально устроятся! – получают в разы больше, чем школьная училка свободно владеющая английским.
А пока что удалось наврать, что ему уже семнадцать, и устроиться барменом. Точнее, мальчиком на побегушках при бармене. Подавал бутылки, мыл стаканы, смотрел, как смешивают коктейли. К чаевым сопляка, конечно, не допускали, но пресловутые три тысячи он влегкую зарабатывал за неделю! Хоть джинсы себе нормальные смог купить и пару правильных маек, а теперь копил на комп.
Но мамино умение монотонно, старательно откладывать каждую копеечку Сашка не унаследовал. Столько искушений вокруг! И коктейли, и сигареты, и девчонки постоянно клянчат: то цацку, то шампусик. Еще в карты с пацанами играли. Тоже на деньги. Ставки не бог весть какие, но штуку за полчаса Сашка однажды спустил. Обидно, конечно, зато – впервые в жизни своей скучнейшей! – почувствовал: мир вокруг – не упорядоченный, не серый. Он полон ярких красок, непредсказуем, азартен!
Вольной жизнью Сашка старался не злоупотреблять: все ж таки жаль было совсем уж разочаровывать мамашу. Уроки кое-как, но учил; когда парни на спор решили магнитолу из чужой машины вытащить, в авантюре не участвовал. Маман – по-прежнему вся в работе – пребывала в святой уверенности: сынуля ее – почти пай-мальчик. Троек в дневнике почти не бывает, в школу не вызывают.
Но однажды попались: резались на школьном стадионе в «очко» и не заметили, как директор подкрался. Начал вопить, изъял колоду, деньги, что стояли на кону, и велел на следующий день всем явиться с родителями.
Сашка расстроился. Нет, бить или под замок сажать мамаша не будет. Но представлял, как вспыхнут разочарованно ее выцветшие от постоянного корпения над книгами глаза, вытянутся в укоризненную струнку губы, – и настроение совсем становилось нулевым.
Вечером выбрал минутку, когда маман, между проверкой школьных тетрадок и очередным переводом, присядет передохнуть на продавленный, ветхий диванчик, и бухнул:
– Тебя Пал Палыч вызывает.
– Павел Павлович? – удивилась она. – Зачем? Мы с ним сегодня на педсовете виделись.
И Сашка, понурясь, поведал о своем преступлении.
– Ты играешь в карты? На деньги?! – Мама выглядела растерянной.
– Да какие там деньги, – насупился Сашка, – на интерес. Сто рублей, от силы, на кону.
– И во что же вы играете?
– А, ты все равно не знаешь, – отмахнулся он.
– И все-таки?
– Ну, в «очко».
Мама продолжала испепелять укоризненным, скорбным взором.
– Ну, ма-ам! – заныл Сашка. – Ну не буду, не буду я больше!
Мать молча встала с продавленного диванчика. Вышла из комнаты. «Неужели реветь пошла?» – гадал Саша. Но нет – вернулась быстро, глаза – сухие. А в руках – он просто глазам своим не поверил! – запечатанная карточная колода.
Похоже, ждал его очередной педагогический прием. Матушка подобные штучки обожала. Выписывала, например, на карточки всякие невинные словечки типа «блин» или «отстой» и заставляла сына ритуально их сжигать. Неужели сейчас и колоду карт (а ведь дорогие, на хорошей бумаге, откуда только в их доме взялись) спалит?
Но нет!
Маман коробочку распечатала, высыпала карты на стол, ловко – только пальцы с коротко остриженными ногтями мелькали – выстроила подобие домика, с треском разрушила его, лихо картишки перемешала.
Саша взглянул на нее чуть ни со страхом:
– Эй, мам! Ты чего?
А она холодно улыбнулась:
– Почем играем? По сто – или на пятьсот решишься?
– С тобой? Играть?! – искренне изумился он.
Мама же небрежным жестом метнула на стол тысячную купюру:
– Я поставила. Отвечай.
Сашка хмыкнул. Сбегал к своему тайничку. Притащил восемь тысяч – все, что было.
Матушка ловким жестом швырнула ему девятку, пятерку и двойку.
Он только считать начал – маман уже улыбается:
– Шестнадцать. Еще?
– Ну… давай.
И – оп-па! – сразу перебила блэк-джеком.
Без стеснения загребла его тысячу.
Тут же сдала карты снова. Еще хуже: две семерки. А себе – двух дам.
Сашка в восхищении взглянул на нее, молвил:
– Мам! Ты, что ли, шулер?
Она холодно улыбнулась:
– Ставь еще тысячу и сплитуй.
– Чего?
– Даже терминов не знаешь, – укорила. – Удваивай ставку и разделяй. Другого выхода нет.
– А смысл? – вздохнул сын.
Но деньги поставил.
К первой семерке пришли туз и тройка – очко! Только вторую ставку проиграл.
– Хотя бы при своих! – похвалила мама.
Но, несмотря на ее подсказки, восемь его тысяч уплыли – двадцати минут не прошло.
Надеялся, мама проигрыш вернет – нет, аккуратно расправила купюры, положила в старенький, из кожзаменителя, кошелечек. Произнесла снисходительно:
– Понял что-нибудь?
– Понял, – ухмыльнулся он в ответ. – Ты у меня, оказывается, крута!
Мама же грустно вздохнула:
– Саша, не о том речь. Я играю на среднем, зауряднейшем уровне. Просто тебе объяснить хотела, что ты только у мальчишек выигрывать можешь. А попадись на твоем пути даже самый слабый из профессиональных игроков, шансов у тебя никаких. Все сольешь. В кабале окажешься.
– Но ты научишь меня? – загорелся он.
Однако мама только помотала головой. Хмуро произнесла:
– Никогда! И если еще раз услышу, что ты на деньги играешь, – ты мне не сын.
Горько добавила:
– Слишком многих я видела, кто из-за карт свою жизнь под откос пустил.
– Но ты-то сама играешь суперски! – возразил сын. – Бросай свою школу и на круизный лайнер устраивайся! В казино, дилером! А я к тебе в ученики пойду.
– Ребенок ты еще, Сашка! – печально вздохнула она. Веско добавила: – Я дала себе зарок: что больше играть не буду – никогда. Ни при каких обстоятельствах. Все, разговор окончен.
Лицо – суровейшее, Сашка сразу поверил.
И даже подумать не мог, что его твердая, будто кремень, сухая, как прошлогодняя листва, мамаша зарок свой в ближайшее время нарушит.
* * *
Надя Митрофанова иногда очень жалела, что она – не политик. В Думе не заседает, собственной фракции не имеет, законопроекты лоббировать не может. А если б могла – первым делом бы протащила на голосование полный запрет на глянцевые журналы. Точнее, не на журналы как класс, а на бесконечных тощих девиц, которые улыбаются почти с каждой страницы. У каждой, ну ведь у каждой размер одежды – сорок второй или даже меньше! Талии тонюсенькие, ручки цыплячьи. А модные разделы – вообще кошмар. Сколько раз Надюха присматривала себе кофточку в свете последних тенденций, отправлялась в магазин, точно такую же находила, примеряла. Однако на ее фигуре – среднестатистической – наряд смотрелся – впору в зеркало плюнуть. Типичный пример, как вводят покупателя в заблуждение! Можно в суд подать и дело выиграть.
Даже с Полуяновым, своим любимым мужчиной, однажды мыслями поделилась. Но тот обидно заржал:
– Наивная ты, Надюшка! Даже будь ты в Думе, выдвини подобный закон – его ж зарубят на корню! Депутаты – в большинстве мужики. Если запретят девок тощих, на кого им тогда глазеть?
– Ты мне сам говорил: мужчина – не собака, на кости не бросается! – парировала она.
И Димка честно признался:
– В постели, кто спорит, с мягонькой лучше. А в свет выводят худеньких. Ничего не поделаешь. Так принято.
Ох и обидно ей стало! Крутишься целыми днями. Помимо работы, творишь в доме уют, колдуешь в жаркой кухне над разносолами. Еще и в тренажерный зал приходится бегать, чтобы не превратилась ее среднестатистическая фигура в откровенно толстую. Полуянов всегда ухожен, сыт, никогда ему не устраивается ни истерик, ни скандалов. Но все равно: мечтает втайне о тощенькой! А то и давно себе завел, только маскируется успешно.
Когда-то Надя готова была в лепешку разбиться, только чтобы Полуянову, блестящему денди, соответствовать. Тело, дух, вкус постоянно развивала, волосы подкрашивала – строго раз в три недели, маникюр всегда безупречный, за новостями следила, терпеливо смотрела вместе с другом сердечным ненавистный футбол и скучнейшие политические ток-шоу.
Но со временем Митрофанова помудрела. Поняла: превратиться в гламурную красотку у нее все равно не получится. Да и устала постоянно себя блюсти. И теперь, если хотелось ей не тащиться в парикмахерскую, а поваляться с книжкой, – оставалась дома. Уставали ноги от каблуков – отправлялась в ресторан в удобных мокасинах.