скачать книгу бесплатно
существуя в узорном рагу
на вульгарных цветочных обоях.
Голос вычурный мне запрети,
сократи мой сценический номер.
Я посредственно жил во плоти,
но с тобою талантливо помер.
Не храни меня, а хорони.
Поза классика прозой дотлела.
– Это ангелы?
– Это они.
Я теперь не писатель, а тело.
Это подвигом стало моим
и семейным бессмертием нашим,
гениальностью, данной двоим
под венцом с мендельсоновым маршем.
Остается империя злой.
Продаются молитвы и свечи.
Прут стихи сквозь озоновый слой
и плюют на дела человечьи.
Я хотел быть поэтом Айги.
Ждет меня не овчарня, а псарня.
Уберечь мне в себе помоги
восемнадцатилетнего парня.
* * *
Чем проще вещество, тем тень его светлее,
чем фон вокруг темней, тем ярче негатив.
Есть книжка о любви про темные аллеи —
там человек живет и, смерть опередив,
не знает сам, зачем ему такая роскошь.
Крестообразна тень его любовных дел.
И он распят на ней, и как ее отбросишь? —
ту сырость, темноту, которой не хотел.
Она, как чешуя, как хвост, неотделима
от всех его следов присутствия внутри
побега, духоты, раскаяния, грима,
десятилетий сна, которых не сотри; —
герой останется заложником, добычей.
Его не увезут такси и поезда…
…Есть тень у памяти. У тени есть обычай:
от вещи отлипать, когда она пуста.
Но памяти станок не умещает навык
сточить в себе свои большие шестерни.
И человек живет. Все время криво, набок,
как в негативе, – как его ни разверни.
Графитный и сырой, разбит предельный воздух.
Горящие кусты, как кадры, мельтешат.
Слезится человек. Полезен в малых дозах
холодного дождя глухонемой ушат.
Чем жестче человек, тем более ухватист
за тень свою, – твердит из темноты аллей
лауреат и сноб, сложив любви акафист. —
Чем проще вещество, тем тень его светлей.
* * *
1
Удачная любовь напоминает дрему
в отравленной воде, в удобном лежаке,
обильна, как молва, по весу и объему,
с лукавой ямочкой в породистой щеке.
Купальщица, она всплывает на прилавок —
порядочный товар для справедливых глаз.
Так бабочка летит на острия булавок
в коллекцию смертей, под стекла, напоказ.
Не вздумай остеречь терпением щенячьим
моей свободы, прочь ушедшей из мещан.
Мы значили бы то, что мы себя не значим,
когда простили бы друг другу всяк изъян.
2
Уж нет войны с тобой, но я кажусь убитым.
Посуда на боку уснула. Ты ушла.
А все, что связано с нерукотворным бытом, —
зашито для тебя и не имеет шва.
Ты все еще спешишь и снова ходишь в женах.
Полезен статусу вменяемый жених!
А бережет ли Бог больших и береженых,
не пережеванных и даже не блажных?..
3
Я выдохнул в стекло и выдоха не вытер.
Пониже отражен губной помады шквал.
Пускай бы сочинил какой-нибудь кондитер
удачную любовь для нас из тех зеркал.
И твой бы мне сказал двойник: со мной не лайся!
А мой ответил бы: давай-ка раздвоим
осколком зеркала условие баланса
меж соглашеньем в нас и подвигом моим.
И мой оригинал творил бы здесь такое!.. —
с той стороны стекла, твердя: не навреди
хрестоматийному изяществу покоя —
пародии на тот, который впереди.
Я нас двоих спасу, а мы умрем всего лишь,
но сгладим все углы в своих гробах сперва.
Прости меня за то, что ты меня неволишь,
а я тебя прощу за то, что ты права.
* * *
Что останется, если от тела отлипнет обертка?
Некрасивая красная мякоть, как глупый цветок,
вся – наружу, навылет, – как сахар, не обороняясь
от своей пустоты и от жарких чужих языков,
тает, сыпется, но остается в единстве с собою.
Потому что и эти шершавые знойные рты,
эти смерти, которые входят в любые обертки, —
только части трамплина: рожденный родится опять.
…Я не прячу тебя в закоулках удобной обиды
и тем более не унижаю ни памятью, ни
ожиданием нового чуда, ни просьбой вернуться.
Ты и так никуда не пропала, мой атомный взрыв.
Эти цифры, которые мы провели друг над другом,
ничего и не значили (если, конечно, не с них
начинать настоящее – то, что всегда). Это время
не умеет сосчитанным быть, тут грамматике – шиш.
Ты не куст, но цветенье само и физический импульс,
не скульптура, а взмах над камнями, возможность, процесс.
Человек не вмещается в деланое постоянство.
И пружины, растущие прямо из наших пупков,
всё вокруг зацепили задолго до наших рождений.
Оттого и себя узнаём, натыкаясь впотьмах,
репетируя жизнь, на другого. И долго вслепую,
как цепочки, звеним, если хочется вдруг разойтись.
Этой маленькой смертью не кончится жизнь для бутона.
За возможность распасться на новую мякоть и свет
он энергию переработал и стал водомеркой
через тысячу лет. Он настолько проникся тобой,
что ему только воду по капле измерить осталось.
Все иное для умного тела его – пустяки.
Если это любовь – дай мне вновь от себя отказаться.
Я есть ты. Все различия – повод дойти до любви.
Проза
Александр Беляев
Майкл Фелпс отдохнет
На «крайней», как у них принято говорить, планерке главред приказала:
– Ищем новых героев!
Обычная мантра: старые звезды всех достали уже, а новых никого не знаем.
– А кто у нас из новых-то? – спросил кто-то.
– Да кто ж их знает-то…
– И что, писать о тех, кого никто не знает?
Редакция удивлена. Редакция состоит из красивых ухоженных барышень с филологическим образованием и одного выпреда, выпускающего редактора, который тихо спивается.
– Так искать надо! Открывать имена, – наставляла хрипловатым голосом главред, сухая блондинка без возраста с мимическими морщинками вокруг большого рта. – Да, может быть, не вау, не которых любая домохозяйка знает. Но иногда можно рискнуть.
– В этом году Олимпиада в Греции, – сказал выпускающий. – Ну, это я просто как инфоповод.
– Во-первых, не Олимпиада, а Олимпийские игры, – поправила главред.
Все усмехнулись: пуризм языковой неистребим. Выпускающий поморщился. Против упрощения фраз и разговорных вариантов они ничего не имел.
– Но я не о том. Смотрите, – продолжила главред. – Вот бывает звезда инстаграм[1 - Организация признана в РФ экстремистской и запрещена.]…
– В инстаграме, инстаграма, – пробормотал выпускающий; взгляда не удостоился.
– …сто тысяч там подписчиков, но эти юзера?, фолловеры эти, – кроме них его больше никто его не знает.
– Фено?мен культовой группы, – покачала головой изящная брюнетка с идеальным каре а-ля героини Годара.
Главред глянула на нее ласково и завершила мысль неожиданно:
– Вот поэтому надо уже обратиться к человеку. Не хайпожорить, а идти от интересной истории интересного человека. Пусть он и несколько не для нашей аудитории. Не нам, вообще, решать, кто для кого. Главное – человек. Alles klar?
На том и порешили.
Строева, редактор отдела «Красота и здоровье», взялась за Олимпийские игры. Знакомые спортобозреватели и блогеры ее тут же обескуражили: до спортсменов не добраться, они на базах тренируются, фотосессии – это из области фантастики, это тебе не манекенщицы твои. Фотомодели. Неважно. Они сами модели. Модели поведения.
Вечером Строева серфила по ютубу в поисках обзоров косметических средств, как вдруг выскочил сюжет про паралимпийские игры. Посмотрела не отрываясь. Вот это люди! Модели поведения? Точно! Контакт пресс-атташе паралимпийской сборной нашелся быстро.
