скачать книгу бесплатно
думает Джозеф Пристли, —
я просто должен был знать,
и теперь я знаю,
другая выживет».
Он берет еще одну мышку и вместе с ней под колпак
ставит горшочек с веточкой мяты,
и хочет выйти из комнаты,
но упирается во что-то большое и прозрачное.
Ему становится душно и страшно,
и только одна мысль крутится в его голове:
я первая или вторая?
первая или вторая?
СИНДРОМ АДАМА
Ночью снова Лилит не спится, всё на ощупь считает ребра.
«Вот тринадцатое – сгодится? – чтобы был из него воссоздан
Тот, кто в губы целует нежно, кто дыханьем щекочет спину,
Никогда не скажет, что любит. Можно мне из ребра мужчину,
Чтоб помады хотелось алой, а еще каблуков и платьев,
Чтобы я и не вспоминала, что лежало на мне проклятье
Милых мальчиков не в сезон: летом – жарких, зимой – холодных?
Я не помню ничьих имен. Мне хотелось лишь быть свободной.
И теперь я как та река, обмелевшая: ил, осколки.
Я прошу теперь пустяка, и прошу, как всегда, ненадолго
(Лицемерие про половины может только Адам сморозить):
Можно мне из ребра мужчину, чтобы было не больно бросить?»
Проза
Иван Коберницкий
Родился в 1996 году в Шортандах. Живет в Санкт-Петербурге. Окончил факультет ландшафтной архитектуры СПбГЛТУ. Участник 22-го Форума молодых писателей России и зарубежья «Липки». Пишет прозу и стихотворения.
Похвала и критика
Юлиан испытывал особый трепет от одной мысли, что принадлежит к последнему поколению начинающих писателей. Или же писателей вообще. Откормленная нейросеть уже могла за полчаса выдать что-то дельное. А у него рассказ в восемь тысяч знаков отнял часов шесть, не считая времени на раздумья и подготовку.
Юлиан пощелкал мышкой, подправил разбивку на абзацы, еще раз бегло оглядел свой труд и запостил его в виде статьи. А затем принялся судорожно обновлять страницу. Бесполезное занятие! Начпис нацепил куртку и вышел на улицу продышаться. Он долго шарахался по округе и продолжал бы еще, если б не схвативший за горло и щеки морозец.
Вернувшись в съемную комнату, которая после улицы казалась ему тропическим островом, Юлиан первым делом поспешил к ноутбуку. Девять комментариев! Вот что значит иметь виртуальных друзей-творцов. Автор почувствовал себя победителем олимпиады: сначала районной по бисероплетению, немногим позже – всемирной, по плаванию в похвале. От радости ему даже захотелось вкусить гречишного меда из нетронутого ведерка. Каждый празднует по-своему.
Он вернулся с общей кухни, сел за скрипучий стул и запустил столовую ложку в сахаристые равнины, пахнущие лугом. Тут цокнуло уведомление – кто-то ему написал. Не откладывая ложки, Юлиан умудрился тыкнуть на поле «Мессенджер». Сообщение было от Арсения, известного в узких кругах под псевдонимом Кукумбер Грин.
Медоеда тут же обдало холодком… Знакомство с Арсением состоялось давно, когда он только делал первые шаги в писательстве, о коих принято благополучно забывать. С тех пор Кукумбер всегда помогал ему дельным советом. Но вместе с тем задевал за живое. Нет, ему было чуждо ехидство или иносказание. Просто даже самый положительный отзыв зачастую казался Юлиану перечеркнутым каким-то мелким критическим замечанием.
Предпросмотр приоткрывал завесу лишь частично:
– Привет! Прочитал твой рассказ. Хочу тебя пох…
Юлиан набрался храбрости и открыл сообщение полностью. На удивление, внутри не оказалось ничего про недостатки текста.
– Спасибо! – напечатал он в ответ.
Но отсутствие уже привычного противовеса отравляло его радость. Может, Арсений поленился? Да не похоже. Ему не припомнилось ни одной дежурной отписки за их долгое общение. Или случилось что? Ну, в один из разов тот даже перед вырезанием аппендицита умудрился накатать простыню.
– Есть у тебя профессиональные замечания? – Пальцы будто сами дотронулись до клавиш.
– Да! Извини, отвлекся чуток, забыл добавить в конце, – отрапортовал Арсений.
Юлиан в ожидании глупо оскалился перед монитором.
– Так-то все замечательно, растешь. Но вот первый абзац я бы переписал.
Критикуемый молниеносно полез открывать рассказ, будто не помнил, что сам сочинил. Он прошерстил начало и остался в полном недоумении. Что же не так?
Кукумбер Грин тут же вкинул конкретики:
– Все это мое личное мнение, не принимай близко к сердцу. Но вот первые предложения мне показались скучными: простое описание природы.
Юлиан опешил. Его ответом стал задумчивый смайлик.
Черезмониторный визави продолжил мысль:
– Сам ведь знаешь, начало – лицо твоего произведения. Если надо добить объем, то лучше спрятать описания подальше, в серединку. Не пойми неправильно: окружение влияет на персонажей. Не зря же в дождь хандрят, жалуются, зевают. Духота, там, обозначает давящее напряжение. Но эти клише можно обыграть. Поищи примеры у классиков. Глянь чеховский «короткий метр» – ничего лишнего. У тебя небо? Пускай. Только вот оно никак не влияет на суть. Как и закат)))
Ноутбук выдувал воздух. Жар усиливался. Юлиан тут же ринулся к форточке. Следует проветрить комнату.
Обдуваемый струями влетевшего холодного воздуха, набрал:
– Подумаю над этим
В конце фразы предполагалась точка. Но в последние годы точка – редкая и нежелательная гостья в интернет-общении. Пассивно-агрессивная гостья. Даже смайл со злой мордой куда выгоднее.
– Не хочу душнить, – продолжал переписку Арсений, – но я тебе об этом уже неоднократно говорил.
Гневного взгляда с немым вопросом «Когда?» удостоилось прозрачное пластиковое ведерко с белой ручкой. Активный собеседник замолк, и Юлиан подумал, что из-за стыда за свои поучения. Но тут Кукумбер переслал фрагменты старой переписки.
«Действительно! И как я умудрился пропустить эти советы? Конечно, у него в социальной фантастике с нотками фэнтези природа особой роли не играет. Но у меня-то все по-другому!» – подумал Юлиан и подвел черту под сетевым разговором:
– Благодарю за замечания! Впрочем, у каждого свое писательское видение.
– Не спорю. Но сейчас я в роли твоего преданного читателя)
«Преданного, потому что описания не работают, как тебе хочется, – в душе злорадствовал Юлиан. – Небо ему навредило… А ведь тот закат помог мне собраться с мыслями. Вдохновил. Просто так выкидывать целый фрагмент? Ну уж нет!»
Юлиан с трудом уснул, да и спал паршиво. Под утро он принялся редактировать первый абзац, ругая себя за то, что мед изрядно подтаял, потому что всю ночь оставался на столе.
Вера Сорока
Писатель, сценарист. Резидент литературной школы журнала «Юность» в Переделкине и Комарове. Шортлист премии «Данко» имени Максима Горького. Номинация «Выбор региона» на конкурсе новой драматургии «Ремарка». Публикации в журналах Esquire, «Волга», «Крафтовый литературный журнал», «Прочтение», «Иначе», автор блога в журнале «Сноб».
Стена
Рассказ
Познакомились просто: она зашла за шпатлевкой. Консультация не нужна: Соня знает все марки и состав каждой. Это он – новенький, а она тут постоянный покупатель.
Через неделю он спрашивает, что она строит.
– Ремонтирую, – отвечает Соня и добавляет: – Шпатель еще посчитайте.
Он помогает донести ведро шпатлевки.
Некрасивый. Помятый и несвежий. И ведро несет неловко, тяжело несет. Она уже давно научилась носить легче.
Заходят.
От зала остался узкий коридор. Диван-книжка уже не вмещается в разложенном состоянии – она собрала и спала вполовину.
Он смотрит на все это и уходит. Соня опускается на диван, колени касаются противоположной стены с дырами. Сидит так немного и тянется к ведру со шпатлевкой.
Он возвращается уже в сумерках. Приносит крупн ую наждачку и розу в пакете с кудрявой лентой. Роза красная, а лента розовая с серебристой полосой.
Розу ставит в пластиковую бутылку и начинает шкурить стену. За месяц сходит сантиметров сорок – раскладывают диван.
Проходит грязь, лед и снова грязь. Он протирает в стене дыру, достаточно большую для окна. Покупает раму. Берет гвозди.
– Будем счастливые смотреть на закат. И вот тут повесим фотографии.
Соню передергивает, она смотрит на шпатель у себя в руке.
* * *
Кирилл ставит чемодан на пол, поигрывает ключами на тяжелой металлической цепочке, улыбается.
Красивый. Мощный, загорелый, с выпуклыми венами на руках.
Каждая его хотела, но достался ей. Повезло.
В квартире одна комната, пустая – осматривать особенно нечего. Но Кирилл крепко держит ее за талию и поворачивает в разных направлениях, рассказывая об их будущей счастливой жизни.
– Вот здесь по вечерам будем пить чай. Вон там – будем сидеть обнявшись и смотреть сериалы. А вот на этой стене повесим фотографии наших самых счастливых моментов.
Она бы вставила в рамку и повесила этот момент, если бы могла.
Кирилл подводит ее к окну, говорит, что внизу, на площадке, будут играть их дети. Прикасается рукой к бедру, оставляя белые следы на коже. Мягко, но настойчиво облокачивает на подоконник. Плевать, что увидят.
Громким хлопком разрывается прозрачная пленка – отогнуть четыре, убрать бумагу, положить фотографию, загнуть четыре, сломать ноготь, перевернуть – криво.
Кирилл берет гвозди.
Первыми вешают свадебные. Сразу и много – в загсе, у Вечного огня, на пароходике. Он держит ее на руках и целует некрасиво, зато страстно.
Потом Турция – фрукты, парео, красный загар. Как он защитил ее от того араба. Ударил не задумываясь, и тот отлетел в бассейн. Столько крови, как будто снимали «Челюсти». Ей было ужасно приятно, что ради нее подвиг.
Фотография вышла красивая. Сделали крупно и повесили.
Потом машина. Куча справок для кредита, но папа подложил ей деньги в сумочку. Банкноты, завернутые в газету с рецептом посола «самых хрустящих огурчиков – детишки будут в восторге, муж станет уплетать за обе щеки».
Было стыдно брать, но Кирилл сказал, что глупо отказываться. Нам сейчас нужнее, сказал.
У папы сердце, ему бы в санаторий, но это можно на следующее лето. Успеется.
Кирилл долго не мог выбрать лучшую фотографию с машиной. Лучшие были все – на капоте, за рулем, с ключами в руках.
Потом на этой машине хоронили ее отца. Фотографии нет. Она хотела повесить их старую – где она счастливая сидит на коленях у папы и ест мороженое. И он счастливый. Но все это чернобелое ни к чему – надо жить счастливым цветным будущим, говорит Кирилл.
Следующая фотография в красивом холле театра музкомедии. Она хотела надеть Танькино платье в пол, в котором та была на Новом году, но пошла в джинсах и водолазке: так практичнее и меньше шансов подхватить ангину.
Кирилл вообще на эти кривляния идти не хотел, но вырядился в «пинжак с галстучьем» и пошел проследить, чтобы ее никто не облапал в очереди за курткой.
Потом шашлыки у Серого на даче. Кирилл в одной руке держит целый веер мясисто-кровавого, другой обнимает ее за талию. Фотография запятнилась из-за дыма, поэтому на всех лежат странные тени. На ней больше всего – на руках, на шее, на бедрах. Хотя там камере не видно, конечно.
Дальше она в шубе летом. Стоит босыми ногами на полу – жара ужасная. Зато процент скидки пропорционален столбику термометра. Отхватили. Кредит, правда, на нее, но это ерунда, конечно, – все ведь у них общее. Только шуба ее, смеется Кирилл.
Ей колко и потно в новой шубе, он каменно обнимает ее за плечи, за мертвое волосье, и фотографирует, выставив руку вперед.
– Улыбайся давай. Ну!
«Хочу к папе», – думает она, но в камеру улыбается, как будто счастливая. Потому что если морда кислая, то он злится. Расстраивается сильно. Он ведь все для нее, а она не ценит.
Следующая фотография в фотографии – он держит ее, а она держит черно-белое УЗИ. И сама черно-белая. Как будто вырезали из старого снимка и вклеили в истерично-цветной коридор больницы.
Снимок УЗИ хранится в той же раме. Фотография наследника, гордо говорит он. Потом вдруг оказывается девочка. Кирилл думает, ошибка, напивается, звонит в больницу. Потом бьет окна в регистратуре, и она идет за ним в отделение. Этого нет на фотографии, но он долго извиняется. На коленях, при всех, так что ей еще стыднее.
По дороге домой покупают фоторамку для наследника, но никакой фотографии так туда и не вставляют.
У Кирилла проблемы: откинулся какой-то зэк – Круглый или Толстый.
Кажется, все-таки Толстый. Поэтому нервы шалят, и руки девать некуда. И один разочек ногой, чтобы помнила, как лезть со слезливыми бабскими советами.
Когда Соня возвращается из больницы, ее все еще немного шатает. Она приносит продукты из магазина, потому что выходить Кириллу никак нельзя. Дверь не запирает. Убирает пивные бутылки в холодильник (Кирилл не любит из банок) и уходит в ванную. Набирает горячее до самого краешка и ставит музыку. Громко.
Соня лежит в ванне почти до рассвета. Вода холодная, темная, а губы уже не синие, а просто белые.
Толстый был совсем не толстый – ей показали фотографию ориентировки. Интеллигентный вполне. Мебель не крушил – сделал по-тихому.
Как и обещал ей.
