скачать книгу бесплатно
– А ты японец? Подрался со старшим по чину? – спросил один, то ли самый смелый, то ли самый главный.
– Точно японец, – поддержал версию арестант помоложе. – Верно?
Позже выяснилось, что молодой сидел в тюрьме пятый раз, считался опытным, знал всё о распорядке тюрьмы, её законах, других заключённых и наших надзирателях.
Я кивнул в ответ, а сокамерники заметно расстроились.
– Ну вот, – говорили они. – Теперь не поговорить от души! Что он может рассказать нам? Зачем его к нам подсадили?
В тюрьме невероятно дороги весточки с воли. И вообще любой рассказ о событиях в «большом мире». Несколько минут все молчали, затем молоденький сокамерник сообщил, что видел, как в тюрьму привезли группу корейцев.
– Вот невезуха! – жаловался он. – Именно к нам камеру попал не один из них, а какой-то японец!
– Так ли это важно, кореец я или японец? – спросил я по-корейски.
Пока они ловили отвалившиеся челюсти, рассказал, кто такой и за что меня посадили. А в финале предложил собственный план.
– Раз у нас одна судьба, то придётся либо выжить, либо умереть вместе, – сказал я. – Поскольку всем интереснее первое, чем второе, то есть смысл как-то наладить жизнь и придерживаться простых правил. Например, прекратить любые разговоры о еде.
– Как так? – загалдели в камере.
– А вот так! Это разгоняет голод… Мы нуждаемся в чистоте. Если останется питьевая вода, её можно использовать для уборки. Туалетом пользоваться в определённое время и тоже чистить.
– Фу! – сказал один. – Не буду ничего этого делать!
– Тогда я тебя изобью, – предупредил его. – А заодно отберу всю еду. Хочешь?
Бунт оказался подавлен, и я приступил к исполнению плана. Разговорчики о еде действительно прекратились, со временем сокамерники научились даже делиться друг с другом небольшим количеством пищи.
С гигиеной всё сложнее. Не так-то легко экономить воду, когда её мало. На дворе самый жаркий месяц года, а нам выделяли полковша воды в день на человека. В таких условиях почти невозможно сэкономить хоть капельку воды: сделав первый глоток, человек не может остановиться. Некоторые пили не из-за жажды, а просто потому, что видели, как пьёт другой. Нужно было научиться иметь в запасе хоть глоток воды на тот случай, если у кого-то из нас действительно будет жажда. Я попросил, чтобы меня назначили ответственным за воду и пообещал, что вскоре у нас будут чистые стены, умывальник и пол.
Туалет – самая большая проблема. Некоторым стоило немалых усилий научиться пользоваться уборной аккуратно и выносить за собой. Так как я сам предложил все эти правила, я должен стать тем, на кого люди могли бы равняться. Если в группе людей не распределены обязанности, то быть беде. В этой адской тюрьме нам тоже требовался вожак. Как-то само собой получилось, что старшим стал я. И у меня появилась привилегия – распределение мисок с едой трижды в день. В условиях тюрьмы, когда каждое зёрнышко риса на вес золота, это огромная ответственность. С самого первого обеда я не сделал ни глотка больше, чем другие. У меня не пропало ни зёрнышка – всё получали люди. Остатки еды я тоже честно делил между заключёнными.
Когда у меня начался дерматит, я тоже стал выглядеть как прокажённый, стал походить на сокамерников. В разгар лета в камерах была настоящая душегубка. Мы каждый день видели трупы, которые проносили мимо нашей камеры. Однажды утром я решил сделать обычную зарядку: начал с растяжки, но потерял сознание и упал. Очнувшись в холодном поту, поспешно сел в обычную позу. Нехорошо, если бы другие заключённые увидели мою слабость…
Вскоре из соседней камеры на носилках вынесли Пак Сунн Ква – его трясло от лихорадки. Очевидно, у него был бред и галлюцинации, он выкрикивал какие-то жуткие слова – до сих пор помню этот крик. С воли не было никаких новостей, и меня это здорово угнетало. Вечера стали душными и жаркими. Мы стучали в двери, умоляли дать хоть немного воды. За это могли расстрелять, но нам уже всё равно… Вместо воды мы обычно получали поток ругательств. Когда в тюрьме становилось слишком шумно, надзиратели избивали заключённых, тогда крики стихали.
***
Однажды надзиратель принёс с собой на смену полное ведро воды. И принялся дразнить заключённых:
– У меня здесь вкусная холодная водичка! Та камера, в которой есть хороший певец, получит целый ковшик!
Все хотели выжить, поэтому из каждой камеры доносилось пение. Но в моей камере не нашлось никого, кто знал хоть какую-то песню. Воды в ведре оставалась немного, поэтому я сам затянул корейскую народную песню.
Надзиратель оценил старания, налил ковш воды и попросил спеть что-нибудь ещё. На этот раз я решил исполнить популярную современную песню. Где-то посередине песни раздался крик:
– Кто это распелся?
К нам в камеру влетел другой охранник, который ничего не знал про «песенный конкурс». Надавал всем тумаков, а на меня надел наручники. Вот скажите, в чём я виноват? Не я придумал «конкурс» по пению – я просто пытался получить немного воды. Со стороны обоих охранников бесчестно и жестоко. Обиднее всего, что они оба корейцы… Это ужасно – быть закованным в наручники. И особенно страшно, когда руки скованы за спиной: сидеть в таком состоянии больно, лежать или спать невозможно. Человеку в наручниках приходится есть как собаке, уткнувшись лицом в чашку, лакать сидя на корточках.
Утром я отказался от миски с завтраком, отдал сокамерникам. Ближе к обеденному времени стало мутить от голода, но я всё ещё был в наручниках. Раздали миски с едой – я опять отказался. Мои сокамерники забеспокоились, умоляли поесть хоть немного. Но мне была ненавистна мысль, что со мной обращаются как с животным. Лучше смерть, решил я, чем такое унижение. Вскоре я потерял сознание…
Очнулся ближе к вечеру. Тот охранник, который надел на меня наручники, отвёл меня к начальнику охраны.
– Ты отличный певец! – сказал он. – Снимите с него наручники.
Только я вздохнул с облегчением, как начальник попросил меня спеть что-нибудь. Я взглянул на него с недоумением. Из-за этого пения у меня и так проблемы, на меня хотят повесить ещё?
– Нет, – отказался я. – Петь я не буду, хоть режьте.
Начальник сразу изменился в лице. Он не ожидал такого поворота и снова приказал заковать меня в наручники. Воистину, мне устроили тюрьму внутри тюрьмы. Конечно, должны были наказать охранника, который устроил «песенный конкурс». Но я не видел смысла сдавать его, поэтому взял всю вину на себя. Удивительное дело: надзиратель, который заставлял заключённых петь за ковш воды, пришёл ко мне в камеру, извинился. Сказал, что его зовут Ким, что он сожалеет, что случилось, и благодарен, что я не сдал его.
Нет худа без добра: после этого случая сокамерники стали доверять мне ещё больше, у меня завязались неплохие отношения с тем охранником. А я научился жертвовать собой ради блага других.
***
12 августа в тюрьме включили радиорепродукторы на полную мощность. Все заключённые жадно вслушивались в каждое слово. Именно такие новости каждый кореец жаждал услышать много лет: Советский Союз вступил в войну с Японией, войска Советской армии продвигаются вниз по полуострову. Это значит – Японской империи конец. Я танцевал от радости! Мы становились свидетелями важнейших исторических событий. В камере имелось единственное зарешёченное окошко под потолком. Его всегда на ночь закрывали снаружи ставнями, но в ту ночь ставни не закрыли. Я жадно смотрел на луну и звёзды. И вдруг мне в голову пришла мысль: если Японии крышка, оставят ли в живых политических заключённых?
Остаток ночи я провёл почти без сна. А утром обнаружилось ещё кое-что интересное. В японской тюрьме есть традиция: всякий раз после пробуждения мы обязаны кланяться, глядя на восток – там располагался дворец японского императора. За соблюдением ритуала зорко следили надзиратели. Но этим утром обошлись без поклонов.
– Похоже, нет больше никакого императора… – предположил я.
– Что же тогда будет с нами? – заволновались все.
Я не знал, что ответить… Ближе к полудню пришёл охранник Ким – тот самый любитель пения, и мы потихоньку поговорили.
– Какова будет наша судьба? – спросил я.
Выяснилось, что жизни наши буквально на волоске. Нас дважды то приговаривали к смертной казни, то миловали. В августе после долгих споров и обсуждений японское правительство решило казнить всех заговорщиков и участников восстания корейских солдат-студентов. 18 августа должна состояться казнь. Охранник Ким рассказал, что губернатор провинции уговаривал тюремное начальство помиловать корейских студентов – боялся, вдруг казнь приведёт к волнениям. «Они и так ходячие мертвецы, – убеждал губернатор. – К чему тратить порох? И так помрут». Но японское правительство приказало казнить…
В полдень 15 августа опять включили радио. Я никогда раньше не слышал голоса императора. В тот день он звучал так, словно ему физически больно, он плачет. Некоторые слова я не разобрал, но было понятно, что он объявляет полную капитуляцию Японии.
– Слава Корее! – заорал я.
Следующий день, 16 августа, стал одним из счастливейших в моей жизни. Нам дали на обед свинину. Корейские надзиратели рассказали, что японская охрана дала дёру – нас всех выпускали на волю. Ким принёс одежду: просторную рубашку, мешковатые брюки, пару туфель, даже плетёные японские шлёпанцы. И вскоре меня и моих товарищей вывели за ворота тюрьмы. Мы стояли и не могли надышаться воздухом свободы. Представьте, это случилось за два дня до запланированной казни!
Я провёл в тюрьме только семь месяцев, но вред, нанесённый моему здоровью, был колоссальным. Однако лишения закалили меня, моя воля окрепла. Именно эти качества пригодились впоследствии для развития боевого искусства тхэквондо.
***
К моменту нашего освобождения возле тюрьмы собралась толпа. Как только мы вышли за ворота тюрьмы, люди начали аплодировать: «Ура! Да здравствуют корейские студенты!» Многие плакали… Нам принесли еды и наперебой старались накормить. Охранник Ким вызвался проводить нас до здания муниципалитета Пхеньяна. Толпа здесь ещё больше, над зданием городского правления подняли национальный флаг. Люди скандировали: «Долгой жизни освобождённым патриотам!»
Горожане зазывали на обед. Лично я принял приглашение от Кима, и всей тюремной командой мы отправились к нему в дом. Во время застолья Ким снова рассказал о том случае, когда он устроил конкурс по пению, поблагодарил меня за то, что я не выдал его, крепко пожал руку. Мы лакомились корейским барбекю, пили корейскую водку, обсуждали планы на будущее.
Мы сто раз обговорили наши планы: честно выполнять свою работу, но не стремиться к высоким постам или славе. «Наверное, – говорили мы, – надо создать какую-то организацию – и попытаться избежать возможного соперничества внутри коллектива. Если лидер не будет соответствовать нашим идеалам или недостаточно служить нуждам корейского народа, он должен покинуть свой пост». Мы в очередной раз поклялись навсегда остаться друзьями, выпили за это, скрепив договор очередными обещаниями. Нам было очень хорошо!
Посреди застолья Ким куда-то сбегал, вернулся взволнованный. «Корейцы, – сказал он, – дерутся с японцами – у людей накопилось слишком много обид и претензий друг к другу». Для нас это была та ещё новость. Мы только-только вышли из тюрьмы, с силами-то не успели собраться, нам было не до уличных драк. Действительно, Пхеньян в то время буквально сотрясало от драк, которые вспыхивали то в одном, то в другом районе города. Взрывоопасную ситуацию переждали в доме нашего бывшего охранника Кима. А когда почувствовали себя окрепшими, четверо из нас собрались ехать в Сеул. По радио в то время транслировали речь патриотического лидера Кореи Йоу Онн Хена. Он призывал бывших корейских солдат-студентов присоединиться к нему.
Услышав призыв, мы сели в трамвай и поехали на вокзал Пхеньяна. В зале ожидания я неожиданно столкнулся с известным полковником Ким Сук Воном, который присутствовал на нашем судилище. Полковник был ещё в японской форме. Он узнал нас, поздравил с освобождением, выразил сочувствие по поводу трудностей, которые нам пришлось пережить. Мы немного поговорили о политике, а он высказал неожиданное предположение:
– Скорее всего, друзья мои, лет через десять мы вступим в альянс с Японией против Советского Союза.
Тогда я был изумлён его словами. Но оценил предсказания этого мудрого человека намного позднее, когда международная политика изменилась до неузнаваемости.
***
На платформах вокзала царил беспорядок. Так много людей, что мы с огромным трудом нашли нужный поезд. Поезд тронулся, пассажиры стали рассаживаться по местам – или, точнее, искать себе место в вагоне. Именно там был замечен наш тюремный дерматит.
– У вас ветрянка или проказа? – спрашивали пассажиры.
– Похоже, и то и то! – отвечали мы.
И люди стали отсаживаться от нас подальше. Вокруг образовалась такая пустота, что мы смогли разложить багаж, даже вытянуть ноги. Кто же знал, что ненавистный дерматит сослужит такую службу!
Когда мы прибыли в Сеул, уже смеркалось, трамваи до города уже не ходили. Единственный вариант – идти пешком, но сил на это не было абсолютно. Мы попытались уговорить кондуктора трамвая довезти нас. Но тот, рассмотрев скромную одежду и сыпь на наших физиономиях, предложил переночевать на вокзальной площади. Я был возмущён: спать, как бродяги, на дороге? Какое унижение!
Всё-таки пришлось идти пешком. Усталые и разбитые, мы брели в сумерках. Стояла духота, не было даже намёка на слабый ветерок. Мы обливались потом, покрывались пылью, и от этого кожа чесалась ещё сильнее. Ли Доу Су не вытерпел, уселся на тротуар и с видом безумца принялся чесать всё тело обеими руками… Это было ужасно… Мы отдыхали больше, чем шли. В полной темноте доковыляли до первого жилого района. Совсем не было денег; те туфли, которыми нас снабдил охранник Ким, давно изорвались, и мы шли босиком. Ну и зрелище мы собой представляли!
В Сеуле тысячи домов – но ни одного, где согласились предоставить ночлег. Набравшись смелости, постучали в двери больницы. Открыл человек, похожий на доктора. Увидев нас, сначала нахмурился, однако, выслушав нашу историю, смягчился. Нас не впустил, но подарил по паре старых японских деревянных шлёпанцев.
Мы были готовы уснуть прямо на дороге. И уже начали присматривать укромный уголок, как вдруг вышли на небольшую гостиницу – оттуда слышался храп. Когда подошли ближе, увидели, что за стойкой спит женщина, видимо, горничная или администратор. Услыхав наши шаги, она проснулась и оглядела нас с ног до головы. Тот ещё видок у нас был! В грязной одежде, немытые, потные, с тюремной сыпью… Наверное, мы показались ей бандой, которая промышляет воровством туфель.
– Мы не собираемся ничего красть! – взмолились мы. – Дайте нам воды! Воды, пожалуйста!
Женщина пожалела и принесла столько воды, чтобы мы смогли утолить жажду. Извинившись, что оторвали её от службы, мы почтительно поклонились и отправились дальше. Пак Сунн Ква всё-таки сориентировался и привёл нас к зданию с вывеской «Комитет основания государства». Наконец-то! Здесь помогали всем патриотам, пострадавшим от японского правления. Нас радушно встретили, проводили в хорошую гостиницу, персоналу которой объявили, что мы важные гости. Так приятно, что мы прослезились…
В Сеуле нас принимали во всех слоях общества. Мы завели кучу интересных знакомств, были заняты устройством нового государства. Но я всё время тосковал по дому – там даже не знали, жив я или нет. И я тоже не знал, как дела у моих родственников. Однажды я нанял рикшу и поехал на вокзал. С билетами мне помог Йоу Онн Хен. Забегая вперёд, скажу, что именно этот человек стал знаменитым политиком и видным историческим деятелем, однако не потерял связи с простыми людьми. Его убийство стало для меня огромной трагедией, а Корея лишилась своей путеводной звезды.
***
Когда уходил на войну, я обещал, что выживу и вернусь. Да, я выжил и вернулся. В Сеуле сел на поезд, проехал сотни километров и сошёл на станции Нонг-Сунг, от которой до моей деревни шестнадцать километров. В потёмках прошёл примерно половину дороги – устал невероятно. На пути мне встретилась недорогая гостиница, где я решил заночевать. Заплатил за общую комнату, лёг на свободную кровать, сразу провалился в сон.
Спал неспокойно. Чудилось, будто слышу голос брата. Среди ночи проснулся с ощущением, словно действительно слышал его. В комнате слишком темно, но готов поклясться – я действительно слышал голос Бунг Хи.
Соскочил с кровати, закричал:
– Брат, брат, я здесь!
– Хон Хи, это ты? – завопил он в ответ. – Не может быть!
Такая встреча – самое настоящее чудо! Бунг Хи рассказал мне, что недавно мама собрала всех членов семьи. И рассказала, что деревенский кликуша недавно вбежал в дом и закричал: «Хон Хи идёт! Хон Хи идёт»! Никто в деревне не воспринимал слов кликуши всерьёз, поэтому мои родственники не обратили на него внимания. Но тот продолжал горланить: «Сейчас Хон Хи устал, очень устал. Берите телегу, езжайте ему навстречу». Брат, тем не менее, запряг телегу и поехал. И вот случилась удивительная встреча…
Мы выехали из гостиницы на рассвете. Телега, запряжённая мулом, двигалась медленно, и у меня была возможность любоваться красотами родного края, по которому так соскучился. Представьте, как была счастлива мама, когда я вошёл в дом! С первых же минут мать принялась лечить меня. Увидев мой дерматит, заставила съесть тофу без приправы. Сказала, что после тюремных испытаний это то что нужно. Я ел всё что скажут, принимал народные снадобья, которыми меня пичкали, и был счастлив: я дома, среди родных! Вместо славы у меня всё тело покрыто ранами, да и сила духа оставляла желать лучшего. Но жители деревни были искренне рады меня видеть, я не услышал ни одного дурного слова.
***
Наконец-то наелся досыта! Каждый день плавал в море, тюремный дерматит исчез полностью. Мой организм восстанавливался после пережитого. В деревне между тем бурлили страсти. Коммунисты старались вовлечь в свои ряды тех, кто раньше оказывал сопротивление Японской империи. Люди из комиссариата создавали ячейки коммунистической партии. На многих видных людей оказывали давление. Районный губернатор, директор школы, работники правительственных учреждений должны были сделать политический выбор. Но они боялись, что власть снова сменится… Предполагалось, раз меня упекло в тюрягу японское правительство, то я по умолчанию должен разделять коммунистические взгляды – именно так они считали, пытаясь привлечь меня в организацию. Особенно старался Ким Кю Ул, с которым мы когда-то учились в начальной школе (много позже Ким Кю Ул стал контр-адмиралом Северокорейского военного флота).
Японскую власть я ненавидел, потому что она угнетала Корею. Однако взять сторону коммунистов означало для меня поменять одного оккупанта на другого. Под крылом Советской армии расплодилось огромное количество радикальных коммунистов. Они свирепствовали по всей округе, как лиса, которую защищает тигр. У многих молодых коммунистов ещё молоко на губах не обсохло, но уже величали себя народными лидерами. Эти молодые комиссары были очень заносчивы, не проявляли уважения ни к старости, ни к опыту. Под каким-то благовидным предлогом я отказался сотрудничать с местной коммунистической организацией. И твёрдо решил, что коммунизм и его теории не подходят нашей общине, которая веками руководствовалась принципами конфуцианства. Как вы помните, после освобождения из тюрьмы мы с товарищами договорились создать организацию, целью которой будет процветание Кореи. Конечно, мы не предполагали, что опять придётся бороться с очередным политическим режимом…
Тем временем Сунн Ква заручился поддержкой многих жителей в Кванджу. При встрече он рассказал мне, что при помощи товарищей из Сеула ему удалось создать Лигу Кван-Бюн. Активисты лиги уже играли значительную роль на политической арене, и Пак Сунн Ква предложил мне вступить в организацию. Я прикинул, что к чему, и решил вернуться в Сеул – надо двигаться дальше. Перед отъездом пообщался со своими товарищами. Мы обладали патриотическим пылом и отвагой, но невозможно голыми руками сражаться с врагом, у которого пушки и автоматы. Я от всего сердца попросил членов нашего сообщества оставаться верными нашему делу, не лезть на рожон. Просил их спокойно работать, ждать, когда смогу вернуться с армией.
Опять мне пришлось покинуть родной дом… Но в этот раз со мной уезжала дюжина молодых людей. Матушка снабдила меня солидной суммой в размере 90 вон. На станции Сон-Чжин мы сели в советский военный поезд и отправились в Кванджу. Поезд, в котором мы ехали, был грузовым, все вагоны товарные. Один вагон предназначался для военного состава – он был накрыт брезентом, чтобы люди могли спокойно спать и отдыхать в нём.
Русские вели себя как на курорте. Часто останавливали состав, чтобы поиграть на поле в футбол с деревенской детворой или пообедать. Расстояние, которое самый медленный пассажирский поезд проходит за семь или восемь часов, мы преодолевали целые сутки. Во время поездки я пытался учить английский язык. Ко мне подсел советский капитан, указал на словарик и произнёс странные слова – «ни бэ ни мэ». Мне послышалось, будто он сказал «Ниппон», что на японском означает «Япония». Возможно, он считает меня японцем? И я стал объяснять, показывая словарь: «Нет, нет, инглиш, инглиш». Наверное, капитану показалось, что мы нашли общий язык. Он жестами пригласил меня к себе в вагон, чтобы пить водку. Наверное, собутыльником я оказался неважным, поскольку советский офицер очень скоро напился и заснул…
По прибытии мы переночевали у друзей в Кванджу, а утром отправились в Сеул. Здесь мы присоединились к группе, которой руководил мистер Ким – они держали путь на юг Кореи. Мистер Ким только что вернулся из Джил-Чжу, и у него был опыт пересечения 38-й параллели (38 градусов северной широты). Это как раз та самая линия, по которой разделили Корейский полуостров советские и американские войска. Тремя годами позже эта параллель стала границей между КНДР и Республикой Корея, именно здесь происходили стычки между войсками обоих государств.
В той группе была и его дочь, студентка педагогического колледжа для женщин. Мы провели день в деревне совсем рядом с 38-й параллелью. С утра лил дождь, и мы решили, что сегодня самый удачный день для перехода границы. Мистер Ким повёл нас по берегу реки Чун-Юнь. Мы сняли одежду, закрутили в тюки, уложили всё это на головы и пошли вброд. На середине пути дождь закончился, и одновременно нас обстреляли из автоматов. Пули свистели совсем рядом, но возвращаться уже поздно – мы рванули вперёд. К счастью, никого не задело.
На берегу мы оделись, перевели дух и снова отправились в путь. Через некоторое время вышли к провинции Дон-Ду Чан. Мы словно оказались в раю, который кишмя кишит торговцами едой. У нас глаза разбежались в разные стороны. Скорее направились в приглянувшуюся забегаловку, чтобы до отвала наесться супа с лапшой. Представьте, именно в этот момент над нами вспыхнула радуга – добрый знак! Отобедав, расплатились и уже собирались уходить, когда нас окликнул владелец кафе.
– Я заметил радугу, когда вы зашли в моё кафе, – сказал он. – Сейчас вы уходите, и радуга исчезла. Кто-то из вас, а может, вы все – избранные!
Наш первый день на юге Кореи – и сразу такое хорошее предзнаменование! С этого дня радуга для меня стала символом новой жизни, изменений, новых планов. Я создал тхэквондо в 1955 году. Новую систему единоборств удалось распространить по всему миру. В 1989 году о тхэквондо знали уже во многих странах, огромное количество людей практиковали это искусство. Я выпустил много книг и пособий об этом искусстве, и очень часто на их обложке была радуга, символ хорошего начала.
***
Задерживаться в Дон-Ду Чан смысла никакого, поэтому направились в Сеул. Отыскали здание Лиги Кван-Бюн – как раз успели на собрание. Сели потихоньку на заднем ряду зала заседаний, стали наблюдать. На трибуне перед сотней человек выступал председатель Ли Чун Янг. И знаете, такое разочарование охватило меня! Лига превратилась в сборище коммунистов, неизвестно откуда взявшихся комиссаров. Наслушавшись вдосталь, я поднял руку и потребовал слова.
– Я Чой Хон Хи, бывший корейский студент! – кричал я в голос. – Только что приехал с севера страны и хочу, чтобы все знали, что там происходит!
Возможно, многие надеялись, что я сделаю очередной восторженный доклад об успехах коммунистического движения. Но нет! Я рассказал, как ведёт себя Советская армии на территории Кореи. О беспределе со стороны так называемых корейских коммунистов – с примерами, конечно. Со всех сторон члены лиги кричали, чтобы я заткнулся: они не хотели верить, что подобное действительно происходит на севере страны. Но я продолжал и продолжал! И особо подчеркнул, что политический альянс с Советским Союзом грозит нашей нации очередным рабством.
– Товарищ! – накинулся на меня председатель. – Как вы смеете говорить такие необдуманные вещи, когда в стране и так очень напряжённая международная обстановка? Своей речью вы наносите вред. Думайте, что вы делаете, и следите за тем, что вы говорите!
– В Корее четыре тысячи студентов, которые пытались поднять восстание против Японии, – парировал я. – В вашей лиге меньше ста человек, и вы явно не можете говорить за всех, поэтому нечего меня поучать! Если эти люди действительно заинтересованы в благополучии Кореи, им полезно узнать о том, что творится на севере. А я имею право рассказывать!
После такого бурного выступления в лиге наметился явный раскол…
Той осенью я работал телохранителем у Йоу Онн Хена – он часто выступал на площадях и стадионах, и ему частенько требовалась помощь в толпе людей. Я делал свою работу и впитывал мудрость умного человека. Во время своих выступлений он часто говорил: «Если твоей преградой является огромный камень, который ты не можешь сдвинуть с места, просто обойди его». Йоу Онн Хен отличался от бесшабашных радикалов, которые с голыми руками нападают на тигра. Его противниками были левые радикалы, которых поддерживали коммунисты, но при этом он слыл здравомыслящим и осторожным политиком.
В то время постоянно организовывались какие-то митинги, собрания, выступления партийных деятелей, дебаты. Меня уже тошнило от политики, я старался избегать встреч с друзьями, потому что разговоры тоже походили на какие-то дебаты. Теперь моим главным правилом было питаться три раза в день – и поменьше говорильни… Наконец я устроился учителем английского и письма в среднюю школу для девочек. Мой приятель Ли Доу Су нашёл работу учителя математики. Мы распрощались с Лигой Кван-Бюн и занялись преподаванием.
Однажды я возвращался домой после уроков. Как всегда, на плече рюкзак с книгами и тетрадями. По дороге ко мне привязалась банда местного хулиганья – шесть или семь человек, не помню. Дурацкие шуточки, подколочки. Кто-то толкнул меня в спину, попытался сделать подножку. Я встал в середине группы, снял рюкзак. Один из агрессоров, в криво надетой кепочке, очевидно, был заводилой.
– Давай, – подначивал он другого. – Покажи этому ботанику, в чьём он районе!
Тот немедленно попытался меня ударить. Я увернулся, ответным ударом выбил ему зубы. Не дожидаясь, пока тело коснётся земли, впечатал подошву своей ноги в подбородок главарю. Когда тот тоже упал, я поднёс кулак к его лицу и сказал:
– Вот это – каратэ! Трусам полезно знать, что их убьёт!
Остальные члены шайки моих слов уже не слышали – улепётывали так, что пятки сверкали. А тем двоим пришлось извиниться. И попробовали бы они этого не сделать!
В который раз я убедился, что сила всегда на стороне правды, а не наоборот. Сила, которой я обладал, могла послужить правде. С помощью этой силы я смог поставить Лигу Кван-Бюн на место. Но, к моему огромному сожалению, мне пришлось оставить работу учителя…
***
