Нити

скачать книгу бесплатно


Незаметно засовываю ключи обратно. Стелю раскладушку рядом с открытой дверью спальни. Ложусь и любуюсь округлой фигуркой Насти, лежащей на краю. Рядом храпит её новый, Андрей. А ведь меня она ругала за храп. Сейчас лежит, даже не ворчит. Похоже, любит его, бережёт.

Кажется, он хороший человек, раз Настя с ним живёт. Уж получше меня точно. Вон как он её обнимает – мне не давала. Ну ничего, я сам виноват. Главное, чтоб он любил её, а она – его. И я даже совсем не против.

Заворачиваюсь в одеяло и глубоко вдыхаю родной запах квартиры, наполняющий теплом. С приятной ностальгией всматриваюсь в проступающие из темноты очертания предметов. Вспоминаю, где что стоит. А ведь всё сами обставляли, вдвоём.

Когда мы только поженились, улыбка не сходила с Настиного лица. Она называла меня Петюшкой и целовала по утрам в нос, а я осторожно гладил её маленький лоб, не веря, что могу делать это когда вздумается. Я и теперь всё бы отдал за эти поцелуи и прикосновения.

Мне подумалось, что, если Андрей уйдёт от Насти, я предложу ей съехаться. Заживём по-старому. Можем даже не расписываться, лишь бы быть рядом с ней. Я найду «нормальную работу», буду цветы каждый день дарить – всё сделаю для своей Настеньки.

Воображаю, как целую её в мягкую щёку, беру за крохотную кисть и спрашиваю, как прошёл её день. Она мне рассказывает, делится, улыбается или хмурится, а я внимательно слушаю, качаю головой и обнимаю за плечи.

Вспоминаю мельком ключи. Как же хорошо, что я их сперва потерял, иначе не лежал бы сейчас рядом со своей женой, не слышал бы её дыхания. От этих мыслей становится тепло и спокойно на душе. Глаза сами собой закрываются.

На границе с горизонтом

Где-то вдали, у самой кромки океана, кто-то неизвестный поджёг небо. Сперва пламя было слабым – пара дождевых капель тут же погасила бы огонь – но, подхваченное лёгким дыханием тёплого солёного воздуха, оно становилось всё больше, всё выше. Огонь окрашивал небо в невероятные оттенки красного. Местами небо мерцало бесчисленными искрами – так оно было раскалено. А чуть в стороне стояло, наслаждаясь набирающим силу пожаром, в своём великолепии Солнце, довольно созерцая происходящее.

Но чем выше были языки пламени, тем ниже опускалось Солнце. Оно как бы говорило: «Я виновник этого вечного, ежедневного торжества, в нём я и погибну». И вместе с собой Солнце уносило в океан цвет ясного неба – чистейший голубой на верхушке переходил в яблочно-зелёный, затем вовсе терялся в подпалённых золоте и меди.

Наконец, стоило Солнцу утонуть в океане, блеснув на прощание уходящему дню, солёные воды наполнялись энергией, силой, становились глубже и темнее.

С противоположной стороны из них появлялась отмытая, выбеленная и сияющая Луна. Стоило ей появится на небе и осветить его своим сиянием, как тут же открывали заспанные веки звёзды. Проморгавшись и умывшись свежестью наступающей ночи, они приветливо замигали своему другу-Луне. Та по-хозяйски села на своё место и посмотрела вниз, на спящие волны океана, выливая на их гладь серебро из своих рук.

На берегу небольшого острова сидел на мягком песке человек. Он грел ладони у костра, медленно переворачивая и потирая их время от времени. Взгляд человека был направлен в центр очага, в черных зрачках отражались языки пламени, но видели ли они само пламя?

Человек был погружён в свои мысли. Он перебирал их, точно ракушки, пытаясь отыскать под раковиной гладкий перламутровый шарик. Всё тщетно.

Сама его жизнь напоминала ракушку: с виду красиво, а внутри пустота среди гладких переливов стенок, которые создали до него и для него. Однако человеку было мало этих стенок. Хотя и они не всегда окружали лишь пустое пространство.

Сначала в ракушке была жизнь. Но только сначала – чем дольше раковину омывало морское течение, тем более испорченным становилось содержимое. Гнило, превращаясь в речной ил. Источало тошнотворный запах, отпугивая всё чистое на своём пути. Или заражая его, от чего начинало гнить ещё быстрее.

Нечто чистое появилось в его жизни, когда человек был юн и пылок душой. Но уже тогда струи ядовитого воздуха отравляли его изнутри, не давая знать о себе. Чистая и невинная, Она была найдена им, как жемчужина в ракушке, на берегу океана. Смотрела в даль, будто стараясь достать взглядом что-то из-за горизонта. Волны неспешно ласкали её ноги. Человеку захотелось раствориться в солёной воде, чтобы так же прикасаться к Её гладкой коже. Они взглянули друг на друга.

Человек с этого момента каждый день приходил на берег, где преданно его ждала Она. Вместе они любили друг друга. Иногда она приводила его в свой крохотный домик – почти шалаш – и поила травяным чаем. А потом он возвращался назад, в свой огромный дворец с десятком молчаливых слуг.

Здесь человека уже никто не ждал, а только требовал: вести себя так, говорить эдак. Положение, статус, обязанности сжимали его в тисках. Но порой ему это нравилось. Нравилось блестеть в богатстве, привлекая всеобщее внимание. Нравилось шутить и врать ради собственной выгоды. В часы такого веселья и довольства он забывал Её – их берег, её шалашик. Всё внимание человек отдавал улыбкам и затянутой в корсеты лжи.

Прошло время. Человек стал старше. Настала пора жениться. Он пришёл к океану – Она уже сидела на песке, вырисовывая какие-то рисунки палочкой. Он предложил ей стать его женой, жить вместе весело и беззаботно. Она отказала – ей претило существование в холодном и мёртвом дворце. Человек твердил, что она может вдохнуть жизнь в глухие стены, но той не хотелось чувствовать себя заложницей. Уговоры становились всё тщательней, слова красивее, но без результата. В конце концов, Он не выдержал и закричал на Неё, сам не разбирая, что говорит. Она молча выслушала его, и когда он прекратил кричать, попыталась дотронуться до распалённой гневом щеки. Человек ударил её по руке. Она лишь посмотрела на него – долго, пристально – развернулась и ушла, не сказав ничего в ответ.

Человек вернулся во дворец. Женился. Часто в первые дни брака, борясь с бессонницей на пуховой перине он вспоминал запах солёной воды, шелковистую гладкость Её кожи, жар поцелуев и с трудом забывался в объятиях (увы, не Её!) Морфея.

Вскоре человек остался один. Сутки напролёт бродил по лестницам, коридорам, меж гобеленов и витражей. Балы его больше не радовали. Гости и слуги казались застывшими статуями с одинаковыми лицами и душами. Он был зол на них, на себя, но не на Неё – думая о Ней, человек улыбался.

Всё чаще и чаще он забывался за бутылкой вина. В конце концов терпкой, обманчиво сладкой волной оно принесло его туда, где всё началось – к океану. Тут он и сидел сейчас, возле пляшущего в загадочном танце огня.

Человек вздохнул. Вздохнул так громко, что услышала даже Луна и встревоженно посмотрела на него, но тут же успокоилась, обняв его тоску своим светом. Рядом стояла простая деревянная лодка. Человек засыпал костёр песком – огненные искры возмущённо запрыгали, крича, что им не дали закончить танец. Но ему уже было всё равно. Он с трудом вытолкал лодку с берега, залез в неё и, загребая веслом тёмную воду, выплыл в океан.

Над ним распростёрлось в своей бесконечности тёмное-синее, далёкое и глубокое небо. Он будто находился меж двух океанов, отражающих один другой. Две бескрайности, две глубины, и он, мелкий и незначительный.

Человек лёг на дно лодки. Волны подхватили её и принялись ласково убаюкивать. Ветер едва касался кожи.

Человек закрыл глаза и тут же увидел Её. Её и её домик, напоминающий шалаш. В груди стало тепло и больно одновременно. Но назад пути не было. Он отдал себя судьбе и океану, по волнам которого не спеша плыл в неизвестном направлении.

Через несколько часов, когда Луна уже медленно, неуклюже, сонно уходила за горизонт, а звёзды в печали засыпали, из воды радостно сверкнуло Солнце. Его улыбка, широкая и яркая, стёрла последние мазки темноты на небе, разбавила воду в океане. Волны приветливо зашумели в ответ, набегая друг на друга в попытках помахать Солнцу. Им ничего не мешало – лодки на их поверхности уже не было.

Две

Деревянная колыбель раскачивалась из стороны в сторону.

Вперёд. Назад. Вперёд. Назад.

Зоя сидела рядом и качала её. Пустыми глазами женщина смотрела перед собой и напевала под нос старинную песню, слова которой даже при большом усилии нельзя было различить: всякий звук перекрывал натужный детский плач.

Сколько он уже раздавался, ударяясь о стены этой бедно обставленной комнаты? Неизвестно: настенные часы уже два года как были сломаны. Время для женщины, как и всё остальное вокруг, кроме крохотного тельца в колыбели, покрытого красными пятнами, потеряло значение.

Ни чай, ни молоко, ни свежий воздух, ни воззвания со слезами к Богу не помогали: алых пятен на мягкой коже становилось всё больше. Скарлатина жгла ребенка изнутри. У Зои осталась только надежда на чудо. Надежда и дикая усталость.

Глаза женщины то и дело слипались, рука ослабевала, колыбель останавливалась. Тогда младенец – от недовольства или от боли – кричал ещё громче. Зоя вздрагивала, пару секунд недоумённо смотрела на сына и принималась качать колыбель с большей силой. Вперёд-назад, вперёд-назад, вперёд-назад.

Порой ребёнок засыпал. Зоя облегчённо выдыхала, убирала мокрую прядь с глаз и с нежностью смотрела на него. Она хотела погладить его пухлую щёку, но боялась дотронуться, боялась потревожить его хрупкий сон. Женщина медленно толкала колыбель, наслаждаясь тишиной, пока её сын не заходился в очередном приступе надрывного кашля.

Когда голубоватый свет, лившийся с улицы, погас, и комната постепенно заполнилась темнотой, взгляд Зои по-прежнему падал на окно, но ничего не замечал. Ничего и никого. Поэтому женщина вздрогнула, когда от привычного вопля отделился глухой стук в дверь.

Женщина вздрогнула, но осталась сидеть на прежнем месте, пытаясь понять источник звука. Только когда постучали ещё раз, она вскочила, чтобы открыть.

– Здравствуй, дочка, – голос старухи звучал ласково. Зоя с подозрением свела брови и осмотрела незваную гостью: обычная пожилая женщина в тёмной заплатанной накидке, с грязно-серыми волосами, космы которых падали на сморщенное лицо, стояла перед ней, опираясь дрожащими пальцами о палку. Таких в их деревне было полно, но вот лицо этой старушки было незнакомым.

– Вам чего? – спросила Зоя, скрестив руки на груди. – Денег не дам, сами с хлеба на воду едва перебиваемся.

– Да мне не деньги нужны, милая, что ты. Мне бы только водицы испить стакан, а то вся измучилась, пока шла. Не откажи в такой милости, дочка, – старушка подошла ближе ко входу. Женщина предостерегающе упёрлась рукой в дверной косяк. – Чу! Неужто дитё твоё так надрывается?

Зоя прислушалась: из глубины дома до неё долетел плач ребёнка. Нужно было идти к нему.

– Обождите здесь, щас вынесу.

– Бедненький, маленький, – причитала старушка. – Чать, не болен ли он у тебя?

– Ждите здесь, – не заметив вопрос старушки, женщина уже отвернулась, чтобы зайти в дом, как почувствовала на плече руку.