скачать книгу бесплатно
Темные времена. Хозяин
Александра Лисина
ВременаТемные времена #3
Последний этап на пути к Лабиринту оказывается самым сложным испытанием для терпения и воли темного эльфа. Серые пределы, даже обретя хозяина, остаются смертельно опасными для незваных гостей. Дикие хмеры, затаившиеся в чаще пересмешники, плотоядные деревья и ядовитая мошкара… Но они тревожат Таррэна гораздо меньше, чем присутствие Белки. Ее ненависть по-прежнему сильна, а сердце неприступно так же, как и сердце Проклятого леса. Однако, когда перед эльфом встает выбор – спасти мир или маленькую Гончую, он не колеблется ни мгновения. И принимает решение, которое в итоге меняет все.
Александра Лисина
Темные времена. Хозяин
Пролог
Он снова был в душном подвале. Неподвижной куклой лежал на грубо сколоченном столе и мертвым взглядом смотрел на низкий каменный потолок. Он понятия не имел, сколько времени провел в этом жутком подземелье. Не видел ничего, кроме повисшего над головой крохотного магического светильника. Не помнил, кто он и откуда, но точно знал, что все еще жив, и был уверен, что это ненадолго.
Он не был привязан, нет. На него не накинули цепи, не заковали в колодки, только набросили сверху сеть охраняющих заклятий, тем самым полностью обездвижив.
Его кожа была щедро покрыта кровавыми разводами. Дышалось с трудом, но не потому, что воздух в подвале был насквозь пропитан запахом крови, а оттого, что на грудь невыносимой тяжестью давило изящное эльфийское кольцо с крупным зеленым камнем посередине.
Если бы он мог приподнять голову, то непременно узнал бы один из родовых перстней темных эльфов: грозно оскалившийся дракон, держащий в пасти потрясающей чистоты изумруд, был действительно уникальным. Но он не мог видеть. И не мог знать. Просто чувствовал, как чуют порой дикие звери, что в этом перстне таилась огромная мощь.
А затем левую лодыжку ухватили чьи-то железные пальцы, и немилосердная боль вспыхнула с новой силой.
– Осталось совсем недолго, – довольно промурлыкал откуда-то сбоку мелодичный голос. – Видишь, как мало нужно, чтобы ты перестала кричать и не мешала мне закончить? Надеюсь, ты оценишь мою доброту, девочка: я поранился ради тебя и не спал целые сутки, лишь бы ты изменилась.
По истерзанной лодыжке скользнуло несколько горячих струек, кожу снова обожгло огнем, а затем жар расползся дальше, охватывая бедро, живот, спину… Все тело невольно содрогнулось в агонии, но палач не обратил внимания.
Казалось, запах крови пропитал душный воздух насквозь. Он сделал его густым, вязким и вгрызался в кожу почти так же остро, как делал это эльфийский клинок. Этот запах был отвратительным, но до боли настойчивым. Он медленно убивал, просачиваясь через каждую пору. Почти обжигал, как жгла сейчас старательно льющаяся сверху кровь – эльфийская кровь, которую безжалостно втирали в еще свежие раны и старательно смешивали с человеческой.
По неподвижной детской щеке медленно скатилась одинокая слеза.
– Не волнуйся, девочка, – преувеличенно ласково сказал эльф, погладив разметавшиеся по столу каштановые вихры. – Как только все закончится, я позволю тебе забыть этот день. И сестру, и того сопляка, которого найдут еще не скоро. Никто не узнает, отчего он умер. Как никто не поймет твоей новой сути. Для них ты умрешь, дитя. Исчезнешь. И я позабочусь, чтобы прошлое тебе не мешало. Ты не вспомнишь ничего, кроме того, что обязана мне жизнью. И того, что я твой новый хозяин. Ты станешь моим лучшим творением за три долгих века поисков. Единственной из всех, кому удалось выжить. И всего через десять лет сможешь стать такой… Об этом ты и мечтать не могла…
Горящие торжеством зеленые глаза на мгновение зажмурились.
– Не бойся боли, девочка: скоро она уйдет, и ты никогда не вспомнишь про ее укусы. Не бойся уз, потому что через них я передал тебе очень многое: свою память, знания, опыт и даже больше. Я отдал тебе часть себя. Свое сердце, душу… потому что хочу, чтобы моя раса продолжала жить. И именно ты дашь ей новое будущее. Ты принесешь нам надежду и поможешь избавиться от гнойной язвы под названием человечество… Я подарил тебе прекрасную защиту, закрыл от всего, даже от собственной семьи. Разумеется, отец придет в ярость, когда я назову тебя своей парой, а братец снова попытается меня убить, но у него не останется шансов, потому что ты станешь лучше его ненависти. И сильнее его воли. Я дам тебе силу покорять. Сделаю нечувствительной к любой магии… Кроме своей, разумеется. Никто не посмеет тебя коснуться, просто взглянуть и остаться прежним, потому что твое новое тело станет другим. Ты будешь покорять, сводить с ума, ты будешь заставлять убивать ради одного твоего вздоха. Ни одно существо не сумеет дать тебе отпор, потому что, дитя, я сделал тебя совершенной. Моя женщина. Моя игрушка. Мое личное оружие…
Темный эльф мечтательно улыбнулся и сжал в руках окровавленное лезвие.
– Они говорили, что я сошел с ума. Считали, что у меня не получится, и утверждали, что люди не способны подняться выше смерти… Но теперь у меня есть ты, и они больше не смогут возражать. Мой шедевр, моя надежда, мое будущее. Да, я мог бы просто нанести руны на твою кожу, дитя. Мог бы порезать тебе запястья. Мог бы не накладывать уз и не делиться с тобой воспоминаниями. Я мог бы взять любую женщину своей расы и сделать ее первой… Но мне не нужна непокорная эльфийка, которая станет бесплодной через несколько жалких десятилетий. Я не хочу искать кого-то, кто будет желать меня так же, как ты. Поэтому, девочка, я создал тебя. И готов подождать до тех пор, пока руны не изменят тебя окончательно. Поверь, очень скоро линии расправятся и оденут тебя неповторимым брачным покровом. Раны заживут, потому что я не стал бы уродовать тело, к которому намереваюсь прикасаться. Но я хочу каждый день видеть его красоту и гармонию. Каждый раз убеждаться, что другого такого нет. Всегда знать, что это – моя работа. И восхищаться ею как роскошной картиной в священных залах Иллаэра…
Зеленые глаза куда-то исчезли, но теперь он хорошо знал, что скоро вернется боль. Даже нет, не так, она усилится, а запах крови станет настолько невыносимым, что захочется умереть, лишь бы никогда его больше не чувствовать.
«Кажется, я ненавижу этот запах, – думал он. – Я никогда не смогу его забыть. Как не смогу забыть эти страшные глаза и сильные руки, что раз за разом заносят серебристый клинок и без всякой жалости вонзают его в мое тело. Я ненавижу тебя, темный. Ненавижу так, как никого и никогда раньше. Ненавижу твое лицо, в котором нет даже толики сострадания. Твои длинные пальцы, что так спокойно режут кожу. Я ненавижу твой смех. Твои косы и проклятый перстень, что не дает мне вздохнуть. Я ненавижу каждый час, что ты терзал мою сестру. Каждый миг, что ты находишься рядом. А еще я ненавижу твои воспоминания…. Твой мягкий голос, который так подробно описал мое будущее. И ненавижу даже себя – за то, что вызвал твой интерес. За то, что за эти сутки мне пришлось умереть сотни раз, но так и не дождаться забвения. Да, я ненавижу тебя, эльф! Весь твой проклятый род, твою память, твое темное сердце! Но особенно я ненавижу твои глаза… безумные, пронзительные глаза, в которых никогда не было жалости, которым чуждо понимание, которые никогда не умели сочувствовать… Мертвые глаза бессмертного, который потерял душу.
– Будь… ты… проклят… – неслышно шепнули губы. Тихо, как последний вздох. Неуловимо, на грани безумия. По ту сторону медленно уходящей жизни. – Будь проклят!
Эльф вздрогнул и неверяще обернулся, позабыв довести безупречно ровную линию до конца.
Она была последней, самой сложной и требовала от него полного сосредоточения, потому что одна-единственная ошибка могла испортить весь кропотливый многочасовой труд. Расширившимися глазами он уставился на детскую руку, что вдруг сумела оторваться от столешницы и дрожащими пальцами сняла с груди тяжелый перстень. А вместе с ним завладела и могуществом.
Во взгляде темного промелькнуло непонимание, когда окровавленные пальцы мстительно впились в источник его бессмертия. А затем до него неожиданно дошло, что обездвиживающие чары почему-то исчезли. Как и то, что искаженное мукой лицо незаметно для него уже изменилось, а в глубине неистово горящих глаз зародилось нечто, чего он совсем не ждал.
По крайней мере, не ждал так рано.
– Будь ты проклят! – четко выговорили белые от ненависти губы.
Маленькая рука со всего маха ударила перстень об острые кромки стола, и эльф снова вздрогнул, увидев, как покрывается мелкой сеточкой трещин зачарованный изумруд. Этого не могло быть… не здесь, не сейчас! Но каким-то образом человеческому детенышу удалось повредить напоенный древней магией камень! А вместе с ним заставить дрогнуть бессмертное, внезапно ставшее уязвимым сердце и воспламенить щедро разлитую в подвале их общую кровь.
Она вспыхнула везде, куда успели упасть тягучие капли. На полу, на стенах, на потолке, даже на запоздало отшатнувшемся палаче. Правда, не тем изумрудным огнем, какое бывает от проклятия умирающего мага, а ровным, необычайно насыщенным янтарным пламенем, что призвал тот, кому еще не придумали названия, – человек, в котором текла теперь кровь темного чародея.
Родовой изумруд обреченно хрустнул, теряя силу, и почти сразу погас, возвещая об окончании долгой жизни бессмертного. Одновременно с этим исчез тусклый свет под потолком, а полыхнувший огонь мгновенно перекинулся на эльфа, его руки, лицо, туловище. И палач пронзительно взвыл, заметавшись по каменному мешку, но в панике позабыв, что чары не пропускают наружу ни единого звука.
Впрочем, страх охватил его ненадолго – резко остановившись, темный эльф внезапно осознал свою единственную ошибку: не стоило ему оставлять второе сердце рядом с тем, кто собрался умереть. Не стоило давать ему повода это сделать, потому что беспомощный человеческий детеныш случайно… совершенно случайно обратился к тому единственному, что могло заставить кровь Изиара гореть истинным огнем, – к своей ненависти. К боли. И боль эта оказалась столь велика, что теперь пожирала темного эльфа заживо.
Он выкрикнул страшное ругательство, диким усилием сумев погасить боль в обожженных руках, и сжал пальцы, торопливо плетя смертоносное заклятие. Но внезапно почуял неладное, стремительно повернулся, всей кожей ощутив приближающуюся опасность. И все равно не успел отшатнуться, потому что вырванный из ножен добела раскаленный клинок по самую рукоять вошел ему прямо в сердце.
Эльф с силой отмахнулся, отшвырнув человеческую пушинку в сторону и нечаянно опрокинув ее на клетку, в которой кто-то приглушенно взревел. После чего вынужденно опустился на одно колено, схватился за рифленую рукоять и, вырвав из раны собственный меч, неверяще выдохнул:
– Не может… быть!
А потом взглянул на сверкающие письмена на теле изувеченного ребенка, на неуклюже выбирающуюся из клетки маленькую хмеру. Судорожно сглотнул, когда она жадно слизала с морды алые капли и старательно обнюхала неподвижное тельце… и только тогда наконец понял все.
Кровь… кровь струится из глубокой раны, от которой ему не будет спасения. Кровь повсюду: на полу, на стенах, на испачканном столе. Но теперь это уже другая кровь, сильная и… беспомощная одновременно, потому что даже она неспособна остановить тяжелую поступь рока. И даже она не смогла бы закрыть дыру в груди темного мага.
Сквозь ревущее пламя он увидел, как маленькая хмера торопливо облизывает тяжело заворочавшегося ребенка. Как странно вспыхивают ее глаза, как разгорается в них совершенно осмысленная ненависть. К нему ненависть, будто она поняла, кто убил ее стаю! Почти такая же ненависть, как у дрянного детеныша недавно. И еще он увидел, как бережно костяная тварь вдруг хватает тяжело дышащую девчонку зубами. Маленькую соплячку, которую она больше не собиралась убивать.
– Ненавижу… – снова шевельнулись бескровные губы, и в голубых глазах на мгновение отразился объятый пламенем враг: палач все еще был жив. И детское лицо вдруг страшновато изменилось, неожиданно оскалившись и показав маленькие острые зубки. Руки сами собой сжались в кулаки, тонкие пальчики нащупали вырванный эльфом клинок, затем еще один, но ударить второй раз не сумели – не хватило сил. Получилось только встать на четвереньки и, пошатываясь от слабости, доползти до заветной двери. Туда, где помощь, где люди… только бы добраться до них… только бы суметь…
А потом позади раздался поистине звериный рев.
Эльф был так близко и вдруг в последний миг какой-то человеческий обрубок одним словом перечеркивает всю его прежнюю жизнь! Все, чего он достиг! Все, к чему упорно стремился! То, что составляло смысл всей его жизни! А это… существо теперь безнаказанно уходит?! Забирает его родовые мечи, в беспамятстве волоча их по камням, как простые железки! Да еще и тащит за собой отчего-то присмиревшую хмеру, на которую у него тоже были большие планы?!
– Смерть вам! – мстительно шепнул бессмертный, исчезая в янтарном пламени. – Всем и каждому, кто здесь жил! Ненавижу вас, ничтожества! Проклинаю!
Таррэн вздрогнул и открыл глаза.
Глава 1
– Убью-у-у! – бешено взревел чей-то сочный бас. Дверь крохотной кузни с отчаянным скрипом отлетела в сторону и смачно ударилась о стену, едва не разлетевшись в щепу. – Где эти мерзавцы?! Как они посмели?!
Крикун яростно выдохнул, обведя налитыми кровью глазами столпившихся вокруг импровизированного полигона Стражей.
Стояло раннее утро. Вернее, не совсем утро, потому что заря еще только-только позолотила верхушки Сторожевых башен и осветила переполненный двор. Как правило, молодняк выбирался на занятия ближе к полудню, но сегодня они позабыли про вчерашние тревоги и, словно восторженная ребятня, столпились возле многочисленных тумб, сооруженных специально для тренировок. И внимательно следили за двумя шустрыми Гончими, пытавшимися уже который час загнать темного эльфа в тупик.
Никто не знал, с чего началась эта погоня. Не задумывался, каким образом на полигоне столкнулись Шранк, Адвик и этот странный эльф. Не понимали, почему ушастый не использует магию, а отражает бесконечный град сыплющихся на него ударов исключительно родовыми клинками. Но, что самое главное, никто и подумать не мог, что он устоит против Гончих.
Правда, Шранка Таррэну достать так и не удалось – тот был слишком ловок. Да и с Адвиком нужно было держать ухо востро: парнишка хоть и успел словить тяжелую оплеуху, так и не коснулся ногами земли, что, по условиям поединка, приравнивалось к поражению. Но даже сейчас, морщась при попытке опереться на правую ногу, он не выпустил меча, не потерял головы и уже в который раз приготовился провести атаку.
От бешеного рева из кузни все трое одновременно отскочили в стороны и застыли в напряженных позах: Таррэн – на одном из уступов, где было проще обороняться; Шранк с напарником – на рядом стоящих тумбах. Гончие были обнажены по пояс и босы. Темный тоже предпочел играть босиком, однако большей вольности, чем слегка расстегнутый ворот на рубахе и закатанные до колен штаны, он себе не позволил.
С появлением гнома во дворе воцарилась оглушительная тишина, в которой было слышно только ровное дыхание Гончих, гневное сопение кузнеца да возбужденный шепоток юных Стражей, с восторгом следящих за происходящим.
– Крикун, ты чего орешь? – наконец бросил Шранк, сверля глазами низко пригнувшегося эльфа.
– Ты еще спрашиваешь?! – взъерошенный гном, потрясая доспехом из чешуи черного питона, едва не задохнулся от возмущения. – Опять броню испортили, вот что! Вы что с ней сделали, ироды?! Я целый месяц над ней корпел, а вы всего за полночи…
– Брось, Крикун, – болезненно поморщился Адвик, старательно борясь с желанием заткнуть уши. – Ты ж знаешь, что на Белике все огнем горит. Ну, подумаешь, поцарапали немного… Ты бы после саламандры вовсе не встал.
– Какой еще саламандры? – подозрительно прищурился Крикун, безжалостно комкая чешуйчатую кольчужку.
– Той, которая чуть пополам его не перекусила. Хорошо еще, что челюсти не успела нормально сжать, а то плакал бы твой доспех кровавыми слезами.
Гном на какое-то время умолк, обдумывая новые сведения. Затем метнул быстрый взгляд на напряженного эльфа и даже собрался что-то сказать. Но неожиданно оценил качество его парных мечей и вдруг одобрительно крякнул.
– Слышь, Шранк, ежели вы его тут пристукнете, оставь мне ножики, а? Остроухому будет все равно, а мне пригодятся – картошку чистить.
Гончие оскалились, прекрасно зная о «теплых» отношениях двух древних рас, но Таррэн и глазом не моргнул. Только усмехнулся и крутанул родовые клинки так, что у Стражей внизу вырвался невольный вздох – это было очень быстро.
– Смотри, не обожгись, – негромко предупредил он.
– Не твоя забота, остроухий, – презрительно фыркнул гном.
– Конечно нет. Но если шарахнет молнией, не обессудь: от твоей кузницы не останется даже камня, а от некоторых вообще только мокрое место. Мелкое такое, рыжебородое и дымящееся.
Крикун нехорошо прищурился.
– Ты на что намекаешь, дылда? Тебя рост мой не устраивает? Или завидуешь бороде, безволосый сын Темного леса?
– Хм, – откровенно задумался эльф, краешком глаза подметив расплывающиеся в безудержных улыбках лица Стражей. – Рост – это мелочи, он меня никогда не смущал. А по поводу бороды… каждый носит то, что считает нужным. В конце концов, достоинство измеряется не длиной бороды.
Кто-то тихонько поперхнулся, но вовремя прикусил язык, не став уточнять, какое именно «достоинство» имел в виду дерзкий чужак. Впрочем, судя по предельно серьезному лицу эльфа… В толпе вдруг послышались сдавленные смешки, а Крикун сцедил сквозь зубы страшное проклятие.
– Думаешь, самый умный, да? – опасно спокойно спросил он, перебрасывая доспех через плечо. – А в морду не хошь, остроухий?
– Подставляй! – невольно вырвалось у Таррэна, прежде чем он сообразил, что в точности повторяет слова Белки, и прикусил язык.
Зато теперь даже Шранк не сдержался: ухмыльнулся во все зубы и ехидно покосился на гнома – того не просто перекосило, а буквально подбросило вверх, как пружиной. Маленький, пузатый, совсем коротышка, но уж если взовьется по-настоящему, то жди беды. Точно: вон как лицо побагровело. Ох, зря его темный дразнит.
Тем временем глаза у Крикуна действительно полыхнули нехорошим огнем, и без того немалая грудь широко раздулась, а пальцы сжались в громадные кулаки.
Бедняга: терпеть насмешки от людей он уже немного привык. Да и задевали его, надо сказать, нечасто – мало кому понравится получить в лоб увесистым молотом. Может, только Белик и рисковал провоцировать вспыльчивого гнома, да с него и спрос совсем другой. Но чтобы какой-то ушастый придурок…
Под ногами у Стражей вдруг шевельнулась земля.
– Опять, – вдруг притворно вздохнул сверху чей-то мягкий голос. – Вот так всегда: стоит только понадеяться на славное представление, как кто-нибудь обязательно все испортит. Крикун, ну что тебе стоило выйти на пару минут позже?
Таррэн ошеломленно обернулся и едва не вздрогнул, обнаружив точнехонько над своей головой, на одном из широких уступов, высеченных каким-то умельцем прямо в скале, довольно жмурящуюся хмеру, рядом с которой, беззаботно болтая босыми ногами, сидела до боли знакомая фигура.
На высоте в три человеческих роста! Белка сидела, опираясь спиной на тихонько урчащую сестру, и с нескрываемым разочарованием смотрела на не вовремя остановленную схватку, в которой явно готовился перелом.
Эльф знал, что вполне может не выйти из этого угла. Догадывался, что его попробуют зажать в клещи, и последние несколько минут лихорадочно искал способ выкрутиться. Однако Гончие не собирались давать ему этого шанса: хватит того, что целый час они, к собственному стыду, не могли его скинуть на землю. И вот у них почти получилось, да тут явился Крикун и…
При виде Белки у Таррэна словно камень с души свалился.
– Ты что там делаешь?! – окончательно взъярился гном. – Кого это тут саламандры покусали, а?! Тебе еще двое суток пластом лежать, а не скакать по всей заставе бешеной кошкой! Вон отсюда! Спать, я сказал! Живо!
Белка удивленно подняла брови, но вдруг улыбнулась так, что у мужчин тревожно екнуло сердце.
– Знаешь, Крикун, – мурлыкнула она голосом, от которого на миг перехватило дыхание. – Мне даже нравится, когда ты кричишь… Ты становишься таким милым… Соскучился, наверное?
Белка, позабыв про всех остальных, почему-то смотрела только на внезапно осекшегося гнома. Смотрела долго, внимательно, странным взглядом, в котором все быстрее загорались изумрудные огоньки, что у Таррэна, оказавшегося к ней слишком близко, едва не закружилась голова.
Он судорожно вздохнул.
Эти пронзительные голубые радужки, где порой вспыхивали изумрудные всполохи, с самого первого дня не давали ему покоя, завораживали и заставляли сердце испуганно колотиться, как в моменты смертельной опасности. Они вынуждали его прощать то, чего он никогда и никому бы не простил, заставляли метаться в догадках и упорно искать способ приблизиться. Да, кажется, именно они сводили его с ума, потому что, скрывая главное, все же не могли спрятать странной силы Гончей. И это необъяснимое обаяние действовало на всех. Даже на светлых, неожиданно ставших удивительно покладистыми.
Но раньше Белка всегда держалась на почтительном расстоянии и лишь изредка приближалась, если не имела возможности уклониться. Как во время нападения агинцев, например. Или недавно, на тропе, когда одним только взглядом она заставила темного замереть. А теперь вот снова показала свою силу. На долю секунды, но этого хватило, чтобы рассвирепевший гном внезапно умолк, Стражи внизу неровно задышали, Таррэн замер, пытаясь успокоить взбунтовавшееся сердце, а Гончие опасливо попятились.
– И-извини, Бел, – пробормотал Крикун, поспешно уставившись в землю. – Но с твоей стороны нечестно испытывать на мне свои способности.
Белка, так же внезапно посуровев, отвернулась.
– Кажется, вас предупредили о гостях? – холодно спросила она. – Кажется, я просила не трогать никого из новичков?
Гончие отодвинулись еще дальше, старательно отводя глаза. Адвик и вовсе спрятал руки за спину, а сам внимательно изучал грязные ноги, одновременно размазывая ими пыль по тумбе, будто нашкодивший пацан. И, как все остальные, настойчиво не смотрел наверх, будто боялся, что если взглянет хоть раз, то уже не сумеет устоять.
– Доброе утро, Бел. Мы просто разминались, – немного нервно ответил Шранк. – Остроухий неплох: я только раз сумел до него дотянуться. И то случайно.
– В самом деле? – вдруг заинтересовалась Белка, покосившись на непроницаемое лицо темного эльфа. – И долго вы его гоняли?
– Где-то час.
– И вы его даже не поцарапали?
– Почти нет.
– Гм… – Она на миг задумалась, но потом милостиво кивнула: – Тогда ладно, развлекайтесь.
Напряжение в воздухе мгновенно спало, будто грядущая буря с громами и молниями благополучно миновала. Снизу послышался шорох, потому что молодые Стражи наконец обрели подвижность и стремительно разошлись по своим делам. А Гончие с огромным облегчением выдохнули. Только гном нашел в себе силы гневно фыркнуть и демонстративно отвернуться, сложив могучие руки на груди.
Таррэн тоже перевел дух, ощутив странную свободу, вернувшуюся к нему в тот момент, как Гончая отвела взгляд. А еще – непонятное разочарование, потому что она опять надела личину Белика и, видимо, больше не собиралась ее снимать.
Таррэн осторожно покосился наверх, еще осторожнее заглянул в ее глаза, где уже утихали знакомые зеленые искры, и вдруг понял, почему никто из присутствующих не повторил подобной глупости, не рискнул смотреть.
В них не было ничего жуткого, в этих глазах. По крайней мере, ничего такого, чего он не видел раньше. Те же чистые лесные озера, слегка подернутые быстро тающей изумрудной пленкой; то же странное обаяние, которому невозможно не поддаться; неуместная ранимость, так странно сочетающаяся с несомненной внутренней силой; та же железная воля, вызывающая желание склонить голову и не сопротивляться; тот же обжигающий холод, не дающий сделать подобной глупости… Все это он уже наблюдал раньше. И уже прочувствовал на себе: огонь и лед, вода и пламень, пугающее по силе влечение и тут же – не менее сильное отторжение, заставляющее мгновенно прийти в себя и шарахнуться прочь. Необъяснимое сочетание неумолимой тяги, замешенной на обманчивой доступности, и острейшего чувства смертельной опасности, какое испытываешь, стоя перед готовой к прыжку и не на шутку разгневанной хмерой.
Сколько раз он уже видел эти странные глаза! Сколько раз с усилием заставлял себя отворачиваться! Сколько раз понимал, что это настоящее безумие, но все равно настойчиво искал способ снова их увидеть! Сколько говорил себе, что сходит с ума! Напоминал, что испытывать подобные волнения рядом с человеческим мальчишкой недостойно сына Темного леса! А вот теперь оказалось, что он не безумец. Что его упорно тянуло не к языкастому мальцу, а к красивой женщине, как и положено нормальному мужчине. Что все было как нельзя правильнее, и ответ лежал на поверхности, стоило только взглянуть повнимательнее…
Таррэн плохо помнил, что случилось потом. Просто вдруг ослабли ноги, а сердце зашлось в бешеном галопе, на висках выступил холодный пот, а руки ощутимо дрогнули. Затем – короткое мгновение беспамятства, полная неподвижность, во время которой он с трудом мог мыслить. Мгновенный зеленый вихрь перед глазами, а за ним – долгий выдох, снова осознание себя разумной личностью и наконец чувство невероятного облегчения, что он живет, дышит и пока неплохо себя чувствует. Он больше не поддался на ее страшноватое очарование. Только взмок, будто от тяжелой работы, да устал как собака – много сильнее, чем за время вынужденной разминки. После чего глаза Белки опять стали ярко-голубыми, а на лице появилась непонятная задумчивость.
