скачать книгу бесплатно
Выходит, в полку на передке чуть больше ста человек?
Позиции оборудованы в лесопосадке, которая тянется вдоль южного кювета шоссе Краснинское – Белогорская. Севернее – Александровка, северо-восточнее – Бирюзовая, северо-западнее – Благодатовка. Мертвые, безлюдные, темные деревни.
Окопы представляют собой не траншеи, а скорее ячейки – узкие щели. Они предназначены не для боя, а для укрытия от огня артиллерии и минометов. Настилы бревенчатые, тонкие, они не способны защитить ни от мины, ни от снаряда, зато позволяют спрятаться от коптера. Выкопаны окопы ниже уровня дороги, и, чтобы вести огонь из стрелкового оружия, бойцам нужно взобраться чуть выше по скату.
От других лесопосадок передок отличается. Оставшиеся без листвы ветки и стволы деревьев изуродованными черными пальцами устремлены в небо, кусты ободраны и измяты. Повсюду валяется мусор, бутылки с водой и из-под воды, они настолько грязные, что не различишь. Консервы, вскрытые ящики с боеприпасами вызывают у «Прозы» недоумение.
– Мальчишки, – поясняет «Пустельга», – стараются сначала съесть вкусненькое. А консервы надоели.
С каждой остановкой лица солдат становятся все серьезней, фигуры тех, кто выбирается из кузова, подтянутыми и собранными.
– Не наступи мне на симку! – кричит кому-то Лео.
Все ржут.
У позиции четвертой роты к уазику подходят трое ополченцев, просятся отвезти и их помыться.
– А вы случаем не беженцы? – настороженно спрашивает «Пустельга» и отказывает им: – Без приказа не могу.
На обратном пути замполит показывает «Прозе» полковую бронегруппу – три БМД-4, настолько тщательно замаскированные в лесопосадках, что «Пустельга» подъезжает к ним вплотную, чтобы «Проза» смог их разглядеть.
– А БМД-2 – бестолковая хрень, – говорит «Пустельга». – Тридцатимиллиметровая пушка только против пехоты хороша, а против брони бесполезна. Мы их в тыл убрали.
Уже светло. На заброшенных с весны полях то тут, то там торчат белые кассетницы от украинских «Ураганов». «Проза» различает воронки от мин, они похожи на дырки от HIMARSов, но не такие глубокие.
Возвращаются в Сухую Балку. В свете утра видно, что длина деревни не превышает 800 метров, дома стоят только на одной стороне единственной улицы. Слышно, как ругается бабка на связистов:
– Топчете мне огород, наши придут – покажут вам!
В соседнем огороде мужчина лет шестидесяти копает картошку. Крошечный песик пасет кур, которые исследуют пашню. Заборов в деревне не осталось.
На обратном пути замполит практикует повороты на полной скорости с помощью «ручника». Выпендривается перед «Прозой». В уазике ревет музыка – личная подборка «Пустельги», кого в ней только нет, но «Проза» узнает только Высоцкого.
Когда выбираются на шоссе, замполит, матершинник и любитель анекдотов, снижает громкость магнитолы и начинает разговор о «пятисотых».
– Понимаешь, Владимирыч. Есть две эмоции: страх и стыд. Сейчас ими овладел страх, и они не могут с ним справиться. А когда вернутся домой, их охватит стыд. Что они не выдержали, струсили, сломались, сбежали. Страх проходит, стыд – нет.
Возвратившись на КП, «Проза» крадется к своей машине, раздевается и с полотенцем и зубной щеткой шлепает тапками в расположение штаба.
И «спящий» начальник штаба встречает его вопросом:
– Так, Андрей Владимирович, где вы были с двух семнадцати утра?
* * *
«Проза» идет за крепким десантником, бредущим из столовой в сторону штаба. Его штаны закатаны до колен, широкие мускулистые икры покрыты черными пятнышками засохшей крови. Он ступает на кабель, поскальзывается на изоляции, но тут же восстанавливает равновесие. Замечает, что едва не оконфузился перед незнакомцем, улыбается смущенно. Здоровается.
Они садятся на крылечко, и Денис любуется лопаткой «Прозы», разбирает и собирает ее, показывает, что для чего, стучит лезвием о твердую как камень землю:
– Хорошая лопатка, может, даже пригодится.
Здесь почти все стригутся налысо, но у Дениса плотный густой русый «ежик». Из-под бурой от пота майки выглядывает пластырь. Денис – зенитчик, но авиации у украинцев почти нет, штатные десантные «Стрелы-10» по коптерам, беспилотникам и ракетам работать не могут. А так как людей не хватает, зенитно-ракетная батарея свои ЗРК сдала, солдат направили в окопы. Квалификации зенитчикам не хватает, поэтому их используют в охранении.
– Мы сегодня нашего старшину пытались отбить из плена. Неудачно, – рассказывает Денис. – У нас слева ополченцы стояли. И вдруг тихо-тихо стало. «Тамбур» послал туда троих во главе с «Кошмаром». Видели же? Лесопосадки то вдоль фронта, то поперек. Эта была несколько под углом. Как на Благодатовку идти. И вдруг слышим – СШГ взорвалась.
– Что это такое? – «Проза» не понимает аббревиатуру, потому уточняет.
– Светошумовая граната. Один боец приползает ошалевший: «укропы»! Все погибли!» Но «Тамбур»-то понимает, что от СШГ не погибают. Послал меня, Димку и Макса разбираться. Я первым крадуся по посадке, вижу – растяжка. Я ее снял. Впереди укреп ополчей. Слышу – хохлы говорят. Нашего старшину допрашивают.
Денис задирает майку и чешет живот вокруг пластыря.
«Проза» прикидывает, где был сегодня на рассвете. Выходит, что события, о которых Денис рассказывает, происходили чуть дальше за нашим левым флангом, за четвертой ротой. А он и не слышал ничего.
– А как его взяли? – спрашивает «Проза».
Он слышал, что украинцы охотятся за десантниками, и те не хотят сдаваться в плен садистам.
– Шок, небось. Пока в себя пришел – все! Плен! Я Димку с докладом отправил, а мы с Максом отошли от укрепа на двести метров, окопались.
Денис вертит в руках лопатку, шевелит губами, отключился на минуту.
– Ну приходит группа разведчиков и «Тамбур» с ними. Пошли мы в атаку. По нам открыли огонь. Минут десять бой был. Минометы, потом танк. Слышу «Тамбур» впереди на помощь зовет. А никто не идет к ним. Разведчики отошли. Я пополз, вижу, у командира рука перебита, кровью истекает, и второй боец, не знаю имени, сидит за голову держится. Я его окликнул – не отзывается. Контужен? Я «Тамбура» перевязал и вытащил к нам в пункт эвакуации. Ну и боец этот за мной полз. Возвращаюсь, штурмовая группа в атаку идет. Я с ними. Их комроты «Чили» погиб. Командование принял «Дрезден». Меня гранатой посекло. Но вот, вернулся в строй.
Они смотрят на его голые икры, посеченные осколками.
– Хрень… на излете уже. Не стал я в этот раз миллионером, – шутит Денис. – Сказали – форму 100 оформили б, если бы осколки глубже зашли. А так…
Он рубит воздух лопаткой.
На крыльцо выходит «Дрозд». Закладывает большие пальцы рук за подтяжки «по-ленински»:
– Андрей Владимирович, отвези одного страшного лейтенанта из первого батальона во второй. Дорогу знаешь?
– Конечно. А как я его найду?
– Он сам к тебе выйдет. Мы его по радийке кликнем. И это… – «Дрозд» мнется. – Расскажешь потом, что к чему? Как он тебе.
* * *
«Проза» проезжает пару деревень и съезжает на проселочную дорогу. В зеркала заднего вида из-за пыли и песка ничего не видно. Трава в степи выжжена августовским солнцем, лишь местами торчат метелки неизвестного растения. «Проза» специально искал в интернете название – не нашел. Иногда на метелке цветут желтые цветочки.
Над ним проносится тройка вертолетов: Ка-52, Ми-28, Ми-8. Идущий чуть сзади Ми-28 «Проза» успевает сфотографировать.
«Проза» подъезжает к первому батальону и останавливает минивэн в начале спуска в заросшую лесом балку.
КамАЗы выбили камни из колеи, и «Проза» прикидывает, цепанется ли за них днищем.
От двух батальонов в полку остались только тылы, в заросших лесом балках у Днепра прячутся склады топлива и ракетно-артиллерийского вооружения, в палатках живут водители грузовиков и мехводы бронетехники, ненужной на передке. Есть у БМД-2 экипаж? Нет ли? Механик-водитель у машины должен быть. Кроме того, у полка прилично ремонтно-эвакуационных (БРЭМ) и транспортных гусеничных бронированных машин – БТР МДМ и БТР-Д. Все они, замаскированные, хранятся здесь.
Из балки поднимается офицер: модную каску с прорезями для наушников и бронежилет он навьючил на рюкзак, на втором плече автомат. У него птичье лицо: глубокие ямочки на щеках и острый нос. Здесь, на горке, ловит интернет, лейтенант говорит по телефону. Кивает «Прозе» и ходит взад-вперед неподалеку от машины, скорее не говорит, а слушает. «Проза» различает отдельные реплики:
– Да… Да… Я все понимаю. Да. Я тоже тебя люблю. Да, обещаю… Хорошо, давай. Здравствуйте, Сергей Алексеевич.
Слышен начальственный басок в трубке старлея, «Проза» напрягает слух.
«Не подведи нас… Ты же потомственный офицер…»
Старлей понимает по глазам «Прозы», что тот слушает их разговор, и отходит подальше.
– Да! Есть! Не подведу! Не будут больше жаловаться. Хорошо. До свидания. – Он отодвигает смартфон от себя и смотрит на экран, словно ожидая там изображение.
Слышен женский голос, но слов «Проза» различить не может. Старлей шмыгает носом:
– Пока! Целую!
Он отворачивается проморгаться, «Проза» садится в машину и запускает двигатель. Старлей грузит на среднее сидение свои два рюкзака.
– Вы «Филин»? – уточняет «Проза» на всякий случай.
– Да.
Между батальонами езды – десять минут, «Проза» заливается соловьем, силясь развеселить и разговорить его. Тщетно. Старлей изображает интерес, задает правильные литературные вопросы, где положено, удивляется. Но ничего не рассказывает.
– Классная у вас каска, – замечает «Проза».
– Она прокручивается, – «Филин» рад смене темы. – Калибры в эту войну большие, осколок, прилетая по касательной, способен свернуть голову. А такая каска прокручивается.
На перекрестке «Проза» останавливается пропустить колонну: бронеавтомобиль «тигр», три танка, два КамАЗа. Впервые он видит такую тщательную организацию движения – между машинами интервал триста метров, стволы танков повернуты под небольшим углом по ходу движения в разные стороны.
Удивительно, как быстро человек привыкает к войне. Еще три дня назад «Проза» еле сдерживался, чтобы не фотографировать каждую железяку цвета хаки. А сейчас? Его машинка уверенно смотрится среди танков. Лишь из глубин подсознания всплывает древнее знание-воспоминание: «У танков нет зеркалец!»
* * *
В лес второго батальона «Проза» тоже не спускается, старший лейтенант выходит, а в машину просится солдатик в очках. Его «Проза» уже видел – в Сухой Балке на него ругалась бабка за хождение через огород. У солдатика широкое лицо и аккуратная борода, как у священника. «Проза» немедленно спрашивает его об этом. Женя – связист, он подтверждает:
– Да, я правда в семинарии учился, да не доучился!
– Почему?
– Женился неправильно. На разведенной женщине с ребенком. А священникам так нельзя жениться.
– А сейчас ты кто?
– Связист.
– Нет, в смысле – до армии?
– Учитель истории. Я из Еката.
«Проза» жалуется на неразговорчивого старшего лейтенанта. Женя мнется, но все же решается рассказать.
– Я «пятисотых» не осуждаю.
– Он «пятисотый»?
– Нет пока. Ему начальство условие поставило: или идешь на передок к бойцам, или увольняешься.
– А он?
– Выбрал передок.
Женя в зеркальце заднего вида видит, что «Проза» обрадовался такому выбору старлея:
– Не все так просто. На него… надавили, короче. А что на передке будет, никто не знает.
«Прозе» не хочется сознаваться, что он подслушал разговор.
– Я сам еще проверку на вшивость не прошел, – соглашается он с Женей, – хрен меня знает, как я сам поведу себя под обстрелом. Так что я тоже никого не осуждаю.
– Да все у вас будет нормально. Не знаете, где деньги снять можно?
Конечно, «Проза» знает. Солдаты получают зарплату на карты русских банков, а в магазинах принимают только наличные. Вот бойцы и ищут, кому из местных можно перевести рубли, чтобы получить гривны. Местные дельцы на наших солдатиках наживаются безбожно. Но отыскать торговую точку с подобной услугой непросто: то связи нет, то деньги кончились, то меняла куда-то ушел. Вот и слоняются прибывшие с передка бойцы вокруг магазинов, машут телефонами в поисках устойчивого сигнала.
В двухстах метрах от магазина на земле лежит нечто рыжее, формой напоминающее ракету. «Проза» не выдерживает, тянется за фотоаппаратом к заднему сиденью.
– Это не ракета, – поясняет Женя. – Это стартовая ступень «панциря». Вас сфотографировать?
«Проза» остается ждать Женю у магазина. В ста метрах впереди на прицепе стоит «пион». Вокруг никого. Ни часового, ни расчета. Эти крупнокалиберные пушки на фронте – на вес золота, и вот так запросто бросить посреди улицы ценную технику? Удивительно! Но выразить возмущение или задать вопрос некому.
В этом магазине нет хлеба, «Проза» разворачивается и за поворотом аккуратно и медленно пробирается между танками, БТРами и грузовиками, забившими улицу.
Женя видит ларек, чья витрина высовывается на дорогу прямо из огорода, там очередь из солдат и местных жителей:
– Хлеб продают!
Они выходят из машины и становятся в очередь у ларька в ожидании хлеба.
Глава 5
Здесь и сейчас
Хлеб уже привезли, но еще не выложили, лишь аромат свежей выпечки разносится над пыльными акациями и армейской колонной, ожидающей переправу.
А «Проза» изучает лица людей. Две мамашки с симпатичными взрослыми дочками гуляли и завернули сюда. Женщины перестали кутаться в жару. Видать, привыкли к военным. Две старухи: одна плотная, вторая сухая, обе – в косынках, осуждающе теребят взглядами девочку лет 14, вставшую в очередь с чупа-чупсом во рту. Неряшливо одетый старик опирается на палку и красными слезящимися глазами изучает стартовую ступень «панциря», что рыжеет в траве. Все молчат. «Как быстро люди привыкают к танку на своей улице», – думает «Проза».
В глазах женщин – настороженность. Еще недавно они были нимфами и грациями, женами и мамами, принцессами-дочками. И вот уже полгода женщины живут с пониманием: никто не защитит: ни муж, ни отец, ни брат. Нет государства. Нет эмансипации, феминизма. Все испарилось. Есть только одетые в потное хаки мужики с контуженными глазами, «только что с передка». В глазах женщин, и молодых, и старых, общее невысказанное понимание: здесь они – добыча. Как тысячи лет до сих пор. Усталые «вежливые люди» оскотиниться на войне не успели и девушек не трогают – хлеба бы купить. Но женщинам неуютно.
Над ГЭС из-за Днепра тонко взвивается звук сирены – воздушная тревога. Очередь не реагирует. Техника приходит в движение, лязгают гусеницы. Колонна рассредоточивается.
