Тео

скачать книгу бесплатно

Тео
Ю. Лис

Тео редко думает о себе. Разве что как об османском султане или плывущем против течения лососе. Но скорее всего она слишком занята болтовней об утках, спорами о революциях или чтением стихов. Ей никогда не бывает скучно, а в квартире, которую она делит с друзьями – никогда не бывает тихо. Здесь они танцуют, борются с бессонницей, любуются солнечным светом в пыльных окнах и не верят в драмы, страшнее сбежавшего кофе. И никогда, никогда не говорят о будущем.

Ю. Лис

Тео

Посвящается квартире 66,

ее хозяйке, волшебнице Инге,

и всем, кто разделил с нами это время

– 1 —

Квартира затихает и наполняется шорохами и рассеянным желтоватым светом. По углам клубится сумрак, перекатываясь вместе с валиками пыли. Мне нравится это время, когда толпа уже схлынула, оставив после себя мелкий мусор и запахи вина, табака, чьих-то духов. В комнатах поселяется совершенно особенная тишина. Уютная. Потому что в ней обитают те, кто проживают свои вечера рядом с тобой, не пытаясь в них влезть.

Я крадусь по коридору, выбирая голыми ногами те доски паркета, что потише. Я пытаюсь слиться с красноватым сумраком. Где-то открыто окно и сквозняк покачивает кисти на винном бра. Их тут два – винное, цвета бордо, и невинное, темно-коричневое, лампочка в котором почти всегда не работает. По-моему, Клэр слегка выкручивает ее, стоит кому-то, чаще всего Мишель, наладить везде свет. Клэр не меньше меня любит сумрак.

У Мишель сегодня шумно. По вечерним меркам. Я замираю под дверью на несколько мгновений. За разноцветным мозаичным стеклом колышутся тени, негромко урчит проигрыватель. Кажется, там кто-то танцует. Может, Мишель делает это одна. Может у нее остался кто-то. Я принюхиваюсь. Из-под двери пахнет табаком и чем-то сладким. Неожиданно музыку заглушает громкий смех, и я отшатываюсь от двери.

За дверью Клэр тихо, но я все равно прислушиваюсь. Она плохо спит в последнее время. Когда не может спать по нескольку ночей подряд, Клэр меняется. Что-то выбирается из нее на поверхность, кто-то резкий, колючий, немного странный. Этот кто-то может сделать с ней что-то. Не опасное, но не приятное. Не закрыть окна в середине февраля. Изорвать картины. Обрить ее длинные черные волосы. Теперь на ее голове пробивается мягкий пушок, а сама Клэр похожа на жертву чахотки – бледная, с отчетливыми темными кругами под глазами и острым, асимметричным лицом. Пока у нее были ее восхитительные кудри, это было не так заметно. Может, для художника такой вид – то, что нужно. К тому же на самом деле с Клэр все в порядке. Здоровье у нее отменное. Только иногда она не может спать.

Из-под двери пробивается слабый свет, и я осторожно приоткрываю створку. Когда Клэр никого не хочет, она запирает дверь. Если же нет, значит, она не против пришельцев.

Клэр и правда не спит. Ее голая худая спина белеет у провала окна. Клэр что-то пишет резкими отрывистыми мазками, придерживая другой рукой мольберт. Я достаю из кармана сигареты, закуриваю. Зажигалка щелкает очень громко, я сама чуть не вздрагиваю. Клэр лишь слегка оборачивается на звук и продолжает свое занятие.

Я подхожу ближе, заглядывая к ней через плечо.

Холст покрыт толстым слоем краски. Серой, бурой, болезненно-синеватой. Контуров словно нет, но у меня все равно ощущение, словно картина смотрит в меня. Я передергиваю плечами и затягиваюсь

– Отвратительно. Что это?

Клэр протягивает руку, и я подаю ей свою сигарету.

– Бессонница.

Голос у нее хриплый, она долго молчала. Окно приоткрыто и на худых плечах – мелкие пупырышки. Интересно, она сама замечает, что мерзнет?

Я поднимаю с матраса халат и набрасываю на Клэр.

– Похоже.

Она кивает мольберту.

– Хочешь, выпьем вина? Или я сварю нам какао?

Она качает головой.

– Ложись спать. Кажется, меня сейчас наконец вырубит.

Клэр поднимается с круглого стула – вот куда делся табурет от фортепиано, а Стефан искал его весь вечер – и закрывает окно.

– Тогда до завтра. Спокойной ночи.

Мне хочется погладить ее по лысой макушке, но я почему-то медлю и Клэр оказывается слишком далеко, чтобы тянуться.

Я ухожу к себе. Сумрак становится гуще и тише. Прикрывая дверь в свою комнату, я почему-то чувствую себя опустошенной. Когда закрываю глаза, то снова вижу перемазанный красками холст.

Я просыпаюсь ночью от того, что Клэр забирается ко мне под одеяло. Она холодная и пахнет сигаретами и потом.

– Не спится? – шепчу я.

– Прости, не хотела разбудить.

Голос у нее глухой и шершавый, с хлюпающими нотками. Скорее всего, последние полчаса она плакала. Иногда, на вторую или третью бессонную ночь она плачет от бессилия, как ребенок.

Я пытаюсь развернуться к ней, но Клэр обнимает меня со спины.

– Лежи так. Только молчи, ради всех богов.

Словно это я притащилась к ней в комнату.

Я поглаживаю ее по худой руке.

– Хочешь, я куплю тебе мягкую игрушку?

– Силиконовую, – фыркает она мне в затылок. – А я тебе – пижаму, чтобы ты перестала спать с голой задницей.

Я зажмуриваюсь, но сон постепенно утекает из-под век.

Некоторое время я слушаю, как Клэр дышит, глубоко и медленно, пока не начинает тихо всхлипывать.

Я снова поглаживаю ее по руке.

– Хочешь какао? Есть ром.

– Давай.

Когда я возвращаюсь в комнату с двумя кружками, Клэр уже не плачет. Она сидит на кровати, закутавшись в одеяло, и глаза ее влажно блестят в свете ночника. От сигареты к потолку поднимается синеватый дым. Она выглядит как призрак, принесший мне с того света дурные вести.

Какао мы пьем молча.

– Может, никакого смысла никогда не было? – спрашивает Клэр, глядя в окно. Занавески так и висят в прачечной, и рама выглядит провалом в стене, за которым – холодный подводный мир с зыбкими зеленоватыми отсветами от проплывающих мимо субмарин.

Скорее всего, обращается она совсем не ко мне, но я все равно киваю:

– Понятное дело.

Клэр морщится и отставляет кружку.

– Скажи мне, что все будет хорошо.

В темноте ее глаза кажутся черными.

– Все будет хорошо.

Она качает головой:

– Так, чтобы я поверила.

Я ставлю свою кружку на тумбочку, придвигаюсь ближе и опускаю ладони Клэр на плечи. Она выпрямляется, глядя мне в глаза. Словно это я должна сообщить ей нечто важное с того света.

– Все будет хорошо, Клэр.

Она улыбается уголком рта и кладет ладони мне на виски. Руки у нее теплые и пахнут сигаретами и растворителем.

– Люблю тебя, Тео.

Закрыв глаза, я киваю. Мы сидим так немного, пока я не чувствую, как ее плечи под моими руками становятся мягкими и расслабленными. Ее пальцы поглаживают мои выбритые виски, зарываются в волосы на макушке. Чувство пустоты под ребрами исчезает.

Засыпая, я глажу ее по голой голове и думаю, как она всегда чувствует, когда нужно прийти.

– 2 —

Когда я проснулась, Клэр уже ушла. В ярком утреннем свете паркет кажется желтым. На стеклах – серые подтеки от прошедших дождей. Окна здесь не мыли уже… да их вообще никогда не мыли. По крайней мере – не я.

Вставать не хочется. Я тянусь за сигаретами. Кружки с тумбочки исчезли вместе с Клэр. Кажется, даже запах с подушки она забрала с собой. Скорее всего ей не нравится вспоминать такие моменты слабости. Или это ее способ поддерживать относительный порядок в квартире.

Я рассматриваю сероватый потолок сквозь клубы сизого дыма. Бывают такие дни, когда просыпаешься с уже готовыми претензиями к миру. Я не помню, что мне снилось, но я чувствую себя раздраженной. Будто всю ночь слушал чью-то пустую болтовню.

В таком настроении лучше никого не видеть. Да и не хочется, если честно. Не хочется даже просто принимать вертикальное положение. Спина прирастает к простыне, подушка вцепляется в затылок. Сложно поднять руку, чтобы донести сигарету до рта.

Квартира уже живет своей жизнью. Кто-то топает по коридору, стукается о тумбочку за поворотом, ругается. Кто-то играет на фортепиано в гостиной. Кто-то болтает за стенкой. У Клэр?

Я набрасываю на себя халат, открываю окна и, оставив дверь распахнутой, выхожу в коридор. Здесь все так же сумрачно, несмотря на ясный день. За это я его и люблю. Этот коридор – словно артерия в теле нашей квартиры, ведущая к самому сердцу – кухне. В кухню чаще всего приходят самые свои. Готовят, изредка бьют чашки, варят кофе, спорят, курят, рассевшись на подоконниках и свесив ноги в окно. Иногда трахаются. Хотя я бы не стала – на столе постоянно полно крошек, потому что Клэр ест за ним круассаны по утрам и бросает сухие хвостики там же, рядом с пустыми чашками.

Дверь к Клэр закрыта. Я не стучу, просто иду дальше.

Ванна занята. Во рту гадкий привкус после вчерашнего сладкого какао с ромом и сигарет. Хочется прополоскать горло, не говоря уже о том, чтобы почистить зубы, и я иду в кухню. Оттуда уже пахнет кофе. С кардамоном. Значит, сварила его не Клэр.

Проходя мимо зеркала, я бросаю на себя быстрый взгляд. Бархатный темно-зеленом халат с вышивкой достоин какого-нибудь шейха, но из-за роста и худой шеи под длинными каштановыми кудрями я похожу не на наложницу даже, скорее на мальчика из гарема. Я усмехаюсь себе уголком рта и закуриваю.

– Стой!

Я не успеваю переступить порог. Мишель стоит ко мне спиной, вытянув руку со смартфоном. Я знаю, что она слегка улыбается, самыми уголками рта. Хотя голос звучит серьезно.

– Назад. Ещё. Тео, ты все ещё в кадре.

Я пячусь, пока не натыкаюсь затылком на бра. Металлический тюльпан кусает меня острым лепестком за затылок. Маленький укол – и накопленное раздражение с шипением вырывается наружу.

– Голод важнее сторис, – я врываюсь в кухню, как монголы в Китай. Мишель капитулирует. Только громко цокает языком. Она в широкой, расшитой бисером тунике. Солнце путается в стеклярусе и золотых нитях. Из-под туники торчат длинные загорелые ноги. Мишель шлепает босыми ногами по грязному паркету и усаживается на подоконник.

Смахнув пепел в мойку, я аккуратно пристраиваю сигарету на металлический край и принимаюсь умываться.

– Сегодня вас приветствует утренняяТео во всей красе, – Мишель наводит на меня камеру. Я понимаю это по голосу. Ее «голосу для камеры». Вода течет по запястьям, в рукава халата, капает с подбородка. Не оборачиваясь, я показываю в камеру фак. Мишель хохочет.

– В кибер-будущем ты бы воткнула себе глаз-камеру, чтобы все сразу транслировалось в сеть? – я промокаю лицо тонким кухонным полотенцем и смахиваю с подбородка пару сухих хлебных крошек.

Мишель снова смеется и пожимает плечами.

– Тебе то что? У тебя даже аккаунта нет.

– А зачем? Мишель, кофе!

Но джезва уже извергается на плиту, заливая слабый огонек конфорки, затапливая все черным, пузырящимся.

Мишель ойкает. Воздух заполняет запах горелых зерен, кардамона и почему-то хлеба. Пока я распахиваю окно, Мишель собирает тряпкой кофейную лужу. В этот момент в кухне появляется Поль. Полю восемнадцать, он смуглый, кудрявый, носатый и красивый. Фамилия у Поля Леви. Мишель нашла его на подготовительных курсах по истории, и уже три недели он почти живет здесь.

– Кофе пахнет… ого, – Поль останавливается в дверях, морщится. Обводит взглядом кухню. Тугие кудри у лица мокрые. От него пахнет мылом и зубной пастой, короткие волоски в вырезе просторной футболки тоже влажные.

– Так что, кофе нет?

Он подходит к Мишель почти вплотную и заглядывает через плечо. В этой квартире Поль самый высокий. От разговоров с ним у меня ноет шея.

– Какая дедукция, Поль! – Мишель швыряет тряпку в мойку, сшибает джезву и пустой стакан. От звона все слегка приседают. Поль отступает к подоконнику и берет у меня сигарету. Мишель гремит посудой.

Сегодня день шума и ярости.

– Чего она? – спрашивает Поль шепотом.

– Ничего! – отзывается Мишель, прежде чем я открываю рот. – Тео вертится под ногами и отвлекает меня!

– Я не дала ей сделать сторис.

Мишель обжигает меня взглядом, а я вспоминаю, что хотела почистить зубы. И вообще пора привести себя в порядок.

– Вы не видели Клэр? – вспоминаю я в дверях кухни, но не получаю ответа. Мишель и Поль стоят у окна в обнимку, ослепительно яркое солнце отражается в грязном стекле и распарывает кухню надвое. Они стоят на свету, в клубах табачного дыма и искрах солнечной пыли. Теперь нас разделяет не пара метров по вытертому до желтизны паркету, а несколько десятилетий и пустыни междумирья.

Через пару минут, когда я принимаю душ, кто-то громко колотит в дверь ванной.

– Ты хочешь что-то из булочной? – кричит Мишель. Ее звонкий голос отражается от кафельных стен, почти заглушается воем труб. Приходится слегка прикрутить воду, чтобы ответить.

– Печенье, арахисовое. Спасибо, Мишель, – прибавляю я. Она не отвечает, только еще раз ударяет в дверь ванной.

Когда вместе с клубами пара я вырываюсь в коридор, в квартире царит редкая тишина. В окно слышно курлыканье и щебет, и трамвай на кольцевой, и шум проспекта, но все это – снаружи. А здесь, внутри, все замерло. Квартира превратилась в музей, в воспоминание. Я словно вошла в одну из картин Джима Холланда.