скачать книгу бесплатно
– Ну, добре! – потеплевшим голосом ответил Близнюк. – С прошлым должно быть покончено, и вы своим усердием могете искупить грех, что дружили с врагом народа. Обо всем, что случилось, молчок, иначе язык порву. А теперь свободны и можете возвращаться к своим бабам, ха-ха-ха!
Вскоре после ухода друзей к дому стали стекаться работники сельсовета, местные женщины вымыли полы и стены. А потом, когда на повозках доставили столы и стулья, все стали расставлять в доме чужую казенную мебель. Над столом председателя Близнюка был повешен портрет товарища Сталина, вырезанный из журнала «Огонек». Нашли красную материю, соорудили флаг и его победно водрузили на крыльце родового дома кыпчакского вождя, как символ новой власти на Алтае.
* * *
После зверского избиения Бронтой долго не мог оправиться. Первые дни он лежал на топчане в полутемном амбаре, закрыв глаза, страдая от боли во всем теле. Говорил так тихо, что его слов почти не было слышно. Сжимал левой рукой висящей на шее каменный амулет – точно черпал в нем силу. Такое состояние продолжалось несколько дней, и Тодош мобилизовал все свои знания и силы, чтобы выправить положение. Потом Бронтою стало легче, и он, превозмогая боль в позвоночнике, вставал, делал несколько шагов, подходил к маленькому оконцу и выглядывал из своей темницы, радуясь дневному свету.
Днем Бронтоя навещала жена лекаря Варвара, дородная женщина с мягкими плавными движениями и приветливой улыбкой. Она поила и кормила Бронтоя, убирала за ним, проявляя к нему воистину материнскую заботу. Утром и вечером его навещал Тодош, осматривал, делал перевязки, обрабатывал раны алтайским бракшуном и поил его эликсиром жизни собственного приготовления.
Когда Бронтою стало лучше, Тодош стал выводить его вечером во двор дышать свежим воздухом и учил ходить. Верные друзья Ромиро и Ак-Билек навещали его почти каждый день. Как обычно, они усаживались во дворе дома на широких пеньках, заменявших стулья, закуривали трубки и беседовали на отвлеченные темы, стараясь поднять настроение друга. В момент таких посиделок Варвара или ее дочь Маша занимали сторожевой пост у окна, чтобы не впустить в дом постороннего. Пребывание Бронтоя здесь держалось в глубокой тайне, а трое друзей, покуривая трубки, любили слушать старого лекаря, который так много увидел на своем веку и был хорошим рассказчиком.
– Чего грустишь, Бронтой? – как-то начал разговор Тодош, раскуривая свою старую прожженную трубку. – Радуйся, что остался жив, что голова и детородный орган остались целы. А это самое главное, что нужно мужику.
– А руки и ноги мужику разве не нужны? – спросил плотник Ак-Билек.
– Нужны, – ответил Тодош. – Но без руки или ноги еще можно жить и работать. Когда я был на германской войне, выносил на своих плечах раненых и оказывал им первую помощь, то насмотрелся всякого. Видел разных калек – и безногих, и безруких и все, несмотря на увечья, не падали духом и благодарили Бога за свое спасение. А вот у одного молоденького солдата оторвало осколком детородный орган. Так он, братцы, не захотел жить: «Кому я, такой урод, нужен – ни своей, ни какой бабе», – сказал он и наложил на себя руки. Вот и посчитайте, что есть для мужика самое главное.
– А бывает и другое, – продолжал Тодош. – Смотришь на иного мужика, вроде у него голова на плечах есть, руки-ноги и все остальное на месте, а изнутри весь с гнильцой, как трухлявое дерево. Это вроде нашего председателя сельсовета как его Пиз… Близнюка, – поперхнулся на его фамилии Тодош. Все дружно рассмеялись.
– А чем больна наша власть, дядя Федор? – поинтересовался Ромиро.
– Да как вам сказать попроще, – лукаво прищурился Тодош. – Болезнь председателя не слишком опасна, но значительна, и происходит от сгущения крови в главной и отводной головных артериях. А сгущение крови в артериях случается большей частью от злобы и черных мыслей. От всего этого в организме председателя накопилось много серы и соли, которые вызывают головную боль, нервное истощение и угнетают духовное начало сути человека, которое имеет место находиться в желудке. Подавлена у председателя и жизненная сила, которая пребывает у человека в копчике.
– Мудрено говоришь, дядя Федор, – усмехнулся Бронтой. – Но ежели он такой больной, что ты ему, как лекарь, не посоветуешь уехать в город на лечение, глядишь, мы бы избавились от этого опасного дурака.
– Да я его не раз стращал, советовал подлечиться в больнице, но он и слышать не хочет об этом, говорит: «Меня сюда направила партия, и хоть умри, но выполни ее наказ».
– Да хрен с ним, ребята, дерьмо никогда не тонет, а всегда на плаву.
– Его помощники: секретарь, счетоводы и вся их комсомольская братия не лучше своего хозяина – пьют, сквернословят, бегают за нашими девками.
– Все русские такие! – в запальчивости высказался Ак-Билек.
– Нет, Ак-Билек, ты не прав. Не суди о русских по этой накипи, – резко оборвал его Тодош.
– Ты так говоришь, дядя Тодош, потому, что у тебя жена русская, да и сам ты обрусел, что стал забывать наши корни, – не сдавался Ак-Билек.
– Откуда тебе знать о наших корнях, – спокойно парировал его слова Тодош. – Ты погляди на себя, на Бронтоя, на меня, наконец, и скажи, чем мы внешне отличаемся от русских. Да ровным счетом ничем, и говорим все по-русски. Я два года провоевал с русскими парнями, и меня принимали за своего ребята из Рязанской губернии, из Сибири и Урала. А что касается наших корней, то мне хорошо объяснил один спасенный мною раненый прапорщик. Он был из студентов, учился в самом Петербурге, готовился стать историком и изучал историю разных народов.
Когда я сказал ему, что родом с Горного Алтая и по национальности кыпчак, то он крайне удивился и сказал, что наконец-то видит живого кыпчака. Он поведал мне, что мы, кыпчаки, принадлежим к самому древнему славянскому народу – русам, которые жили в Сибири, в Саянских горах. Откуда они и пришли в Горный Алтай. Этот ученый-прапорщик сказал, что у нас, кыпчаков, с русскими одни корни, хотя мы и говорим на разных языках, а что касается сельсоветчиков – это не есть настоящие русские. На мутных волнах революции поднялась наверх всякая шантрапа. «Кто был ничем – тот станет всем», – как поют они в своем гимне. Но это ненадолго – придут на смену им другие – умные и честные.
– Ты веришь в светлое будущее нашего народа, дядя Федор? – спросил Бронтой.
– Верю! Без веры нельзя жить. Может, придется ждать долго, возможно, мы не дождемся, а дети и внуки его увидят.
Эти вечерние посиделки и беседы скрашивали затворническую жизнь Бронтоя, но потом, возвращаясь в свою темницу, находясь в полном одиночестве, он мучился от своей беспомощности, безумно тосковал по жене и сыну. Он замкнулся в себе, в своих переживаниях и, казалось, потерял интерес к жизни.
Проницательный Тодош понял состояние своего пациента, и у него созрел неожиданный план. Во время очередной вечерней встречи друзей Тодош перешел к делу. Он начал издалека:
– Орел с перебитым крылом все равно полетит в свое гнездо, к своим, не ведая, долетит ли он или расшибется – потому как он гордая и сильная птица. Мы, кыпчаки, сильны духом и телом, и Бронтой докажет это, вырвавшись на волю к своим.
– Я готов хоть сейчас лететь к своим даже с одним крылом, если бы оно у меня было, – мрачно усмехнулся Бронтой.
– А мы тебе поможем это сделать, – с загадочным видом сказал Тодош.
– Да как это возможно, дядя Федор? – вырвалось у Ромиро. – Ведь Бронтой не дойдет даже до своего дома – теперь сельсовета. Тьфу на них!
– А вот как, – начал объяснять Тодош. – Вооружимся опытом наших предков-воинов.
Раненого Бронтоя посадим на коня, а специальным деревянным каркасом прочно прикрепим к седлу – будет неподвижен, как в футляре – так перевозили раненых с поврежденным позвоночником. Ты, Ак-Билек, как искусный плотник, сделаешь это приспособление, а я тебя помогу, как консультант. Коня я вам своего дам, он у меня крепкий и покладистый, будете вести его под уздцы, не торопясь, по лесным тропам, глядишь, за день и управитесь – дойдете до селенья найманов. Ну, а там его женка Туяа, моя ученица, долечит своего муженька. Главное исцеление – исцеление любовью, – закончил Тодош.
План этот понравился всем. Бронтой впервые просиял:
– Спасибо тебе, дядя Федор, и вам, друзья, за мое воскрешение. Век вам этого не забуду.
– Подожди благодарить, – остановил его Тодош. – Сначала надо провести эту операцию грамотно без шума и осечки. А теперь, не откладывая, начнем готовиться.
Через пару дней все было готово к походу. Ак-Билек изготовил деревянный корсет, который не раз примеряли на Бронтоя, крепили к седлу, пока не убедились в надежности этого устройства. Теперь друзья были готовы совершить тайно этот необычный поход в кочевье найманов.
Исход найманов в Монголию
Ночи стояли ясные, светлые и с началом сентября уже по-осеннему холодные. Где-то в предутренний час друзья уже стали собираться в путь. Варвара поставила самовар, собрала им в дорогу солидный узелок с испеченными накануне пирожками и шанежками. После короткого завтрака в утренних сумерках, когда еще все село спало, они вышли из дома. Тодош с Варварой и дочкой Машей вышли из ворот проводить и благословить на удачную дорогу.
Ак-Билек шел впереди, держа за уздцы коня, на котором восседал в деревянном корсете Бронтой. Ромиро подстраховывал его сбоку. Они незаметно вышли за околицу села и пошли по тропе через густой дикий лес, где еще водились лоси, медведи и другое зверье, но они им были не страшны. Главная опасность осталась позади, и теперь они, спокойно и не спеша, передвигались по лесным тропам, хорошо знакомым Бронтою еще с детства. Несколько раз им перебегали дорогу то рыжая лиса, то перепуганные длинноухие зайцы. Ак-Билек шел впереди, держа за уздцы коня, а Ромиро, перекинув через плечо ружье, шел сбоку подстраховывая верхового Бронтоя.
– Не крути башкой, держись крепче, – покрикивал он на своего подопечного, ошалевшего от запаха леса и пьянящего душу чувства свободы.
Бронтой устал от неподвижного сиденья, сжатый как в тисках деревянным каркасом, было жарко, и пот разъедал глаза. Но душа его ликовала, а в памяти, как в калейдоскопе, мелькали обрывки из прошлого. Они проехали вблизи того памятного места, где он попался в охотничий капкан. Выручила Туяа – его любимая и единственная женщина, ниспосланная ему самой судьбой. Он возвращался к ней и своему сыну Ялату. Правда, не в том качестве – покалеченный, неходячий, облаченный в «деревянные доспехи».
«Что я скажу своим при встрече? Как жить дальше?» – эти невеселые мысли роились в голове Бронтоя по мере приближения к заветной цели.
Друзья, не спеша, с короткими остановками, прошли трудный путь по лесной чаще. Уже во второй половине дня они подошли к оголенной гряде каменистых холмов, окаймляющих долину. Тропа оборвалась, и перед путниками встала естественная преграда – относительно крутой (под 30–40 градусов) склон холма, который надо было перевалить. Пока они шли по ровной местности, Бронтой сидел вертикально, в деревянном каркасе, жестко закрепленном к седлу. А как быть сейчас, при подъеме на гору? Друзья остановились в раздумье.
– Ну, Ак-Билек, скажи, как поступали твои предки-воины в таких случаях? – с подначкой спросил Ромиро.
– Это знает только твой дядя Федор, – изрек Ак-Билек. – А мы этот случай не предусмотрели заранее.
– Да бросьте спорить, – не выдержал Бронтой. – Надо делать, а не размышлять. Чем больше думаешь – тем страшнее. Сделаем так: ослабьте крепления к седлу, наклоните меня к голове коня, чтобы я обхватил ее крепко-накрепко, а вы потихонечку толкайте нас.
Так и поступили. Ак-Билек, взяв коня за уздцы, стал прокладывать путь, а Ромиро сбоку подстраховывал. После долгого и утомительного штурма склона они достигли узкой седловины, через которую проходил перевал. Отсюда хорошо открывался прекрасный вид на широкую изумрудно-зеленую долину, ведущую к кочевью найманов. Спуск был не менее трудным: конь, чувствуя запах луговых трав и близость отдыха, ускорял свое движение. Его приходилось сдерживать, чтобы не оступился – падение грозило большой бедой для Бронтоя. Но друзьям повезло: они благополучно спустились в долину и сделали короткую остановку.
– Ну как, Бронтой, пустить тебя на землю, чтобы справить надобность? – спросил Ак-Билек.
– Нет у меня этой надобности – руки, ноги и все одеревенело, ничего не чувствую, – ответил Бронтой. – Одно желание есть – поскорее доехать.
– Теперь уже близко, потерпи уж до конца, – ответил Ак-Билек. – На вот, подкрепись слегка, – сказал он, подавая другу бутылку с молоком и хлеб. – А мы пока с Ромиро покурим.
– Друзья! У меня к вам просьба: о том, что со мною произошло – молчок! Сказывайте, что я грохнулся со строптивого коня, ну, и малость поломался. Не хочу омрачать встречу. Вот приедем, отдохнем в моей юрте, посидим, с радостью отметим мое возвращение.
– Мы уже раз отмечали твое возвращение, Бронтой. А чем оно кончилось? – усмехнулся Ак-Билек.
– Могло и совсем плохо кончиться, не будь нас с тобой, Ак-Билек, – подал голос Ромиро.
– Бронтоя спасло, что был выпимши, это дядя Федор еще сказал.
– А ты помнишь, Ром, как ты схватился за висевшее на стене охотничье ружье, когда «красноперый» избивал Бронтоя? А? Хорошо, что я тебя схватил за руку и остановил – иначе бы всех нас перестреляли, – воскликнул Ак-Билек.
– Да, не выдержал я этого злодейства, и чуть было не натворил беды, – признался Ромиро.
– Знаешь, судьба для нас всех оказалась счастливой!
– Ладно, поговорили, отвели душу, теперь в путь! – воскликнул Бронтой и, снова распрямившись, принял вертикальное положение в седле.
И они с новыми силами устремились дальше. Над долиной уже сгущались вечерние сумерки, а с севера, с сопок нагорья необратимо ползли темные тучи. В сумерках призывно белели юрты кочевья. Конь под Бронтоем встрепенулся и прибавил ходу, а вместе с ним и уставшие путники.
Навстречу им из юрт выходили кочевники и с нескрываемым удивлением смотрели на странное шествие, но Бронтой, не обращая на них внимания, глядел в одном направлении – в сторону, где стояла его юрта. А вот и она!
«Дошел-таки, наконец!» – прошептал он и увидел своих: жену и сына. Они стояли у юрты неподвижно, глядя на него невидящими глазами, словно не признавая. Бронтой подъехал вплотную, и друзья помогли ему спуститься на землю и освободиться от деревянного панциря.
Сгорая от нетерпения, Бронтой ступил на землю, но не почувствовал своих ног, они занемели и стали как протезы. Он пытался шагнуть вперед, но не смог и чуть было не упал. Его подхватил подбежавший к нему сын. Туяа обхватила мужа, прижавшись к нему, повторяя только одно: «Живой, живой». Поддерживаемый женой и сыном, Бронтой вошел в юрту. Следом за ними в юрту вошли Ак-Билек и Ромиро. В юрте было просторно и уютно. В центре на железной печке стоял медный чайник с зеленым чаем и молоком. Пахло душистыми травами и терпкими ароматами кумыса. Когда все уселись, Туяа прервала воцарившееся молчание, излив свои едва сдерживаемые чувства.
– Что случилось? – она обвела взглядом изможденное, заросшее бородой с проседью лицо мужа и, не получив ответа, уставилась на его друзей.
– Да ничего страшного, хозяйка! – заученной фразой обмолвился Ромиро. – Ну, не повезло твоему муженьку, упал с коня и повредился. Но дядя Федор его подлечил, а ты его вылечишь окончательно.
– Ты мне зубы не заговаривай, цыган! – воскликнула Туяа. – Уж не с той старой, облезлой клячи он упал, на которой приехал сюда?
– Нее! Это лошадка дяди Федора – она смирная. А тот конь был строптивый, чужак, невесть откуда появившийся в нашем селе.
– Да врешь ты все, Ромиро. Не найти такого коня, который бы сбросил моего Бронтоя. Его дед Аржан уже с пяти лет обучил верховой езде. Это все дело рук «красноперых», меня не обманешь.
– Ладно, Туяа, об этом потом поговорим, – оборвал ее Бронтой. – Радуйся, что вернулся живой благодаря моим друзьям. Лучше собирай стол, жена, отметим мое возвращение.
Туяа быстро накрыла круглый стол белой праздничной скатертью и уставила его разной снедью. Поставила большую бутыль араки, настоянной на душистых травах, и разлила в пиалы пенящийся, немного хмельной кумыс. Затем она принялась за свое коронное блюдо – бараний плов с мелко нарезанными кусочками душистого корня какого-то алтайского растения.
Ялат сидел рядом с отцом, не сводя с него восхищенных глаз. За время отсутствия отца он переживал за него, но старался не подавать виду и всячески успокаивать мать. Теперь они снова все вместе, и ему хотелось думать, что навсегда. Он вслушивался в разговоры отца и его друзей, ему нравилось их веселье. К общему удовольствию Ромиро порадовал своим пением и исполнил любимые «Очи черные», «Дорогой длинною…» и чисто цыганские зажигательные песни, от которых хотелось пуститься в пляс.
Когда солнце скрылось за горой и стало совсем темно, Туяа зажгла латунную лампу; разгоряченные вином и теплой домашней обстановкой друзья еще долго сидели за столом, пока веки, как намагниченные, не стали непроизвольно смыкаться. Туяа уложила на кровать мужа, постелила гостям и, когда все улеглись, вышла из юрты. Она уселась на маленькую скамеечку и, погрузившись в свои думы, смотрела в ночное звездное небо, наблюдая за падающими звездами и загадывая желание.
Наутро Ромиро и Ак-Билек после чаепития засобирались в обратный путь. Друзья тепло попрощались, не ведая, надолго ли расстаются или навсегда. И снова Туяа вышла с полной чашей кумыса и выплеснула его под ноги путников и их рыжего коня.
После отъезда друзей Туяа взялась за лечение мужа, массируя ему спину, натирая ушибы целебными мазями собственного приготовления и потчуя его настойкой из красного алтайского корня – эликсира жизни. Оберегая его покой, она не пускала в свой дом никого – хотя желающих его навестить было много.
Ее врачевание и уход возымели благоприятное действие на Бронтоя. Он значительно окреп, стал самостоятельно двигаться, опираясь на деревянную палку. Да и внешне изменился к лучшему: сбрил бороду с сединой, сделал короткую прическу и снова стал выглядеть молодцевато. Только голубые глаза посерели, как алтайское небо после бури, и в них застыла непреодолимая печаль.
Как-то утром к юрте Бронтоя подъехал Алтангэрэл. Конь под вождем племени был вороной, резвый, с надрезанным ухом в знак посвящения духам согласно шаманским правилам. Он остановил своего скакуна у коновязи, а сам вошел в юрту. Все семейство было в сборе. Туяа быстро накрыла стол и подала крепко заваренный зеленый чай с молоком. Алтангэрэл не спеша пил чай, и разговор по-степному обычаю шел вначале о погоде, о скоте и прочих вещах. После чаепития Алтангэрэл изложил цель своего визита.
– Я пришел поговорить с тобой, Бронтой.
Туяа встала и собиралась выйти, подав сигнал своему сыну, но Алтангэрэл движением руки остановил ее.
– Не уходи, Туяа, и твой сын пусть останется. Скажи, Бронтой, что дала новая власть вашему племени? – начал Алтангэрэл. – Ведь ваше село раньше было очень богатым, каждая семья имела лошадей, коров, овец и мелкую тварь. У твоего отца, говорят, был целый табун разномастных коней. А что стало сейчас?
– У моего отца было в личном пользовании 5 коней, 3 коровы и мелкий скот, после его ареста у меня отобрали все до последнего. Даже дом захватили и устроили в нем местное самоуправление власти – сельсовет по-ихнему, а, что там дом! С отцом моим учинили расправу, невзирая на возраст. Ну а как со мною расправились «красноперые», вы сами видите – еле живой остался. Неохота рассказывать, – мрачно промолвил Бронтой, взглянув украдкой на жену и сына.
– Нет, ты нам все расскажи, Бронтой, все без утайки, – сказал Алтангэрэл. – Мы и наши люди должны знать всю правду.
Пересилив себя, Бронтой начал рассказывать обо всех перенесенных им испытаниях. И по мере его рассказа лицо вождя найманов мрачнело, скулы задвигались и в черных раскосых глазах зажглась ярость. Когда Бронтой закончил, все долго сидели молча. Туяа, наконец, встала, зажгла свечку; поставила на стол три маленьких чашечки и намерила в них араку, а сыну пиалу кумыса. Они молча выпили, помянув ушедшего в мир иной Аржана.
– Смутные и страшные времена наступили, – мрачно вырвалось как стон из груди Алтангэрэла. – Таких злодеяний мы, алтайцы, не знали со времени Чингисхана. С русскими при царе нам жилось легко. Да, платили налоги – но никто не вмешивался в нашу жизнь. Старики помнят, что когда приезжал в кочевье становой пристав из Бийска, его торжественно встречали, поили аракой и кумысом, угощали, соболей давали в придачу. И все были довольны! Мы не знали ига – оно пришло к нам сейчас с «красноперыми» бесами. И выход один – уходить, пока не поздно.
– А куда уходить-то? Прятаться по горам и глухой тайге? – воскликнул Бронтой.
– Нееет, Бронтой! Мы все уйдем через границу в соседний с нами Монгольский Алтай. В Монголии – родина наших предков, которые покинули ее, спасаясь от гнета Чингисхана, и поселились здесь. Теперь мы вернемся в Монголию – народное государство кочевников-аратов, таких как мы.
– А как туда добираться? – спросил Бронтой, и в глазах его появились искорки азарта.
– От нашего кочевья несколько верст до селения Тайшанты. Через него проходит Чуйский тракт до самой границы и уходит в Монголию. Он проходит по хребту Сайлюгем. Надо совершить переход через перевал Дурбэндаба, а там уже Монгольский Алтай. Чуйский тракт переведет от перевала к озеру Цаган-Нур. Там самое подходящее место для нашего размещения, а неподалеку у озера Баяннур – кочевье казахов таких же беглецов, как мы. Я установил с ними дружеские отношения, когда ходил на эту сторону, – закончил свое разъяснение Алтангэрэл.
– Так что будьте готовы, Бронтой, к переезду в Монголию – там мы все обретем покой и защиту от насилия. Да сбудется всемогущая воля нашего народа.
– А когда, Алтангэрэл, ты наметил это переселение?
– На совете старейшин мы приняли решение сделать это за два раза. Через три дня отправится наш первый караван из самых молодых и здоровых людей – около трехсот человек. У них трудная и важная задача: перегнать стада овец и табун лошадей и обосноваться на новом месте. Этот караван поведу я сам. Остальные придут позже уже налегке небольшими группами, есть у нас и такие, кто не может или не хочет уходить – это их право. А что ты решил, Бронтой? Ты готов сейчас к походу с нами?
– Нет, уважаемый Алтангэрэл. Я еще не окреп и мне не одолеть долгий путь и в особенности пограничный перевал. А вот Туяа с сыном пусть едут с тобой – так будет лучше.
– Я не поеду без тебя, Бронтой, – решительно возразила Туяа. – Тебе нужен мой уход и лечение – хотя бы месяц до полного выздоровления.
Наступило тягостное молчание. Алтангэрэл невозмутимо курил трубку, не торопя молодых принять нужное решение.
– Возьми с собой моего сына Ялата. Это мое окончательное решение, – твердым голосом сказал Бронтой.
– Хорошо, я возьму Ялата и буду опекать его до вашего возвращения, – промолвил Алтангэрэл. – С ним будет и твой брат, Туяа: Мишиг тоже едет с нами.
И, распрощавшись, Алтангэрэл покинул юрту. Решение отца огорчило и озадачило Ялата. Ему не хотелось уходить с родных мест, тяжело было расставаться с отцом и матерью. Надолго ли? Все было неопределенно и вызывало в душе Ялата смятение.
Напоследок он еще раз сходил в ущелье на свою «жилу» с колыбташем, зашел попрощаться к своему учителю по камню Бате. Старый мастер привык к талантливому ученику, в которого успел за короткий срок вложить любовь к камню и умение с ним работать. За время своего обучения Ялат научился не только его ремеслу, но и понимать найманский язык. На прощанье, напутствуя своего ученика, Бата сказал ему:
– У каждого человека есть свой талант, свое призвание. Есть оно и у тебя, Ялат, пусть оно всегда остается в тебе, где бы ты ни был. В этом призвании твоя душа, твоя радость и горесть… ты понял, сынок?
– Да, понял, уважаемый Бата. Благодарю вас за то, что вы открыли во мне это призвание, научили меня своему мастерству. Это я сохраню в себе навсегда. Прощайте, учитель, – сказал в растроганных чувствах Ялат и отвесил старому мастеру глубокий поклон.
– Постой, на вот, возьми на память, – сказал Бата, протягивая Ялату стальной резец. – Этим резцом ты обрабатывал наш камень – колыбташ, может, он пригодится тебе и там.
Разве мог он подумать тогда, что спустя многие годы в Монголии ему доведется работать этим простым инструментом – подарком его учителя!
Перед отъездом к Ялату зашел его дядя Мишиг – коренастый, крепко сбитый молодой человек лет тридцати с широко раскрытыми доверчивыми глазами. Проведя рукой по густому бобрику черных волос, Мишиг сказал:
