скачать книгу бесплатно
Маркус почувствовал, как внутри его просыпается сексуальный голод. Обнаженная натура? А каково бы было ей позировать? Но Маркус поспешил задавить все эти вопросы и потушить вспыхнувший в нем огонь. Мисс Эйвери Каллен с каждой секундой интересовала его все больше и больше, но он совершенно не хотел ее спугнуть. Тем более теперь, когда на кону столько всего стояло.
– Как и у твоего двоюродного прадеда?
– А ты неплохо подготовился.
– Дураки у «Ваверли» не работают.
– Не сомневаюсь. Ты знаешь работы моего прадеда?
– Я изучал его в колледже и всегда обожал картины Бакстера Каллена, – признал Маркус и потянулся к мольберту. – Давай помогу.
– Спасибо.
Маркус как-то даже и не ожидал, что она примет его помощь.
Когда они уже шли к дому, Эйвери спросила:
– А ты сам рисуешь?
– Боюсь, это мне не по силам. Но я всегда умел ценить достойные работы.
– У меня здесь есть полотно Бакстера Каллена, если хочешь, могу тебе его показать, – предложила Эйвери, заходя через двойные стеклянные двери в дом.
На мгновение у Маркуса сердце замерло в груди. Неужели она говорит об «Очаровательной даме», которую он так долго искал, чтобы вернуть деду?
– Если я не помешаю, то с удовольствием на него взгляну, – ответил Маркус, старательно придав своему голосу подходящую нотку любопытства, чтобы не выдать своего истинного необузданного и всеподавляющего желания добраться до этой картины.
– Не помешаешь. Пойдем наверх.
Поднимаясь по широкой деревянной лестнице, застеленной ковром, Маркус чувствовал, как его сердце бьется все быстрее. И, опираясь на отполированные временем и руками перила, он невольно задумался о том, сколько же поколений Калленов прожило в этом доме. Да, этим людям, да и семье ее матери, явно никогда не приходилось ничего продавать из своего имущества, просто чтобы раздобыть денег на еду.
– Когда-то это была детская, – заметила Эйвери, указывая Маркусу, куда поставить мольберт.
Пока она мыла кисти, Маркус успел оглядеть высокий потолок и огромные окна. Да, сразу понятно, почему она выбрала именно эту комнату для домашней студии, но потом всем его вниманием завладела одна-единственная вещь.
Слыша бешеный стук собственного сердца, Маркус медленно подошел к небольшой, но мастерски выполненной картине, на которой обнаженная молодая девушка принимала ванну. Остановившись перед полотном, Маркус глубоко вздохнул и принялся считать от ста до единицы. У него даже в глазах потемнело, так прекрасна была эта работа. И он поймал себя на том, что ему кажется, будто он сейчас подсматривает за живой девушкой, замершей с полотенцем на изящном плечике.
И на какую-то долю секунды Маркусу нестерпимо захотелось просто сорвать картину со стены и убежать, но он мгновенно подавил это желание. Он слишком долго ждал, чтобы теперь так просто все разрушить, хотя Маркус как-то не думал, что ему будет так сложно увидеть картину, которую деду пришлось продать двадцать пять лет назад.
– Ну разве она не прекрасна? – спросила стоявшая у него за спиной Эйвери. – Видимо, она быта одной из служанок в поместье Бакстера, и тогда из-за нее случился настоящий скандал. Изабель, жена Бакстера, уволила служанку, как только увидела эту картину. Изабель заявила, что они стали любовниками, и потребовала, чтобы муж уничтожил эту картину. Но он не стал этого делать. Поговаривают, что Бакстер передал картину этой девушке, но никаких доказательств, кому потом принадлежала эта картина, не существует.
– И что самое интересное, никто даже и не подумал обвинять Бакстера в том, что он использовал служанку ради своей выгоды. – Как Маркус ни старался, но все же ему не удалось до конца скрыть оттенок горечи в своих словах. Весь позор в таких случаях всегда падает на выходцев из низов.
Но Эйвери лишь пожала плечами:
– Я не знаю, винил ли его кто-нибудь или нет. Но похоже, что Изабель была очень сильной женщиной, иначе она бы просто не выдержала поглощенности Бакстера работой.
– И натурщицей.
– Да, – улыбнувшись, признала Эйвери. – Хотя мне иногда кажется, что он видел в ней лишь цвета, оттенки и светотень.
Маркус поспешно сжал зубы, чтобы сдержать ответ, вертевшийся у него на кончике языка. Не стоит говорить Эйвери, что Бакстер Каллен видел в той девушке куда больше, чем просто цвета и светотень.
В конце концов, речь ведь шла о его собственной прабабушке.
Маркус заставил себя перевести разговор с девушки на картине. Увидев картину не в дедушкиной гостиной, а в совершенно чужом доме, Маркус расчувствовался, а ведь его никогда нельзя было упрекнуть в излишней сентиментальности.
– Она всегда меня вдохновляла, – заметила Эйвери.
– Рисовать обнаженную натуру?
– Я говорю не только про работу, но и про жизнь. Она помогает мне искать прекрасное во всем, не обращая внимания на обстоятельства.
– Просто не верится, что тебе нужно специально искать прекрасное, разве тебя окружает что-нибудь иное? – Маркус наконец-то оторвался от картины и посмотрел на Эйвери.
– Ты бы наверняка удивился, если бы узнал о том, что в действительности меня окружает и чего от меня ждут.
Маркус понял, что за этими словами скрыта настоящая боль, но не может же жизнь в таком роскошном месте оказаться слишком тяжелой? Тут он услышал, как где-то в отдалении бьют часы. Похоже, уже поздно. И как бы ему ни хотелось продолжить так удачно начатое наступление, он понимал, что в глубине души она еще так же не готова заключить с ним сделку, как и большинство людей, впервые вынужденных столкнуться с аукционом.
– Думаю, мне пора. Спасибо, что показала мне картину.
– Не за что. Давай я тебя провожу.
Маркус послушно пошел вслед за Эйвери вниз по лестнице, прошел через выложенное черно-белой плиткой фойе и у самой двери обернулся и протянул руку удивленной Эйвери.
Я не собираюсь сдаваться, – предупредил он, улыбаясь.
– Сдаваться? – переспросила она, пожимая протянутую руку.
– Да, я еще обязательно добьюсь того, чтобы ты продала отцовскую коллекцию.
И не надейся, – рассмеялась Эйвери.
– Обычно я всегда получаю то, что хочу, – протянул Маркус, неторопливо оглядывая ее лицо, а потом опуская взгляд ниже, к бьющейся на ее шее жилке.
Под этим взглядом Эйвери слегка покраснела и чуть сжала пальцы, а потом поспешила высвободить руку.
– Видимо, тебе пора узнать, что такое разочарование.
– А по-твоему, я не знаю, что это такое? Эйвери опять покраснела:
– Не мне об этом судить.
– Разочарований на мою долю хватило, но они помогли мне научиться добиваться того, чего я действительно хочу от жизни.
– И больше всего от жизни ты хочешь получить коллекцию Каллена для своего аукциона?
– Сейчас эта коллекция возглавляет список моих желаний. Но у меня много и других желаний.
– Как интересно, – протянула Эйвери, отступая на шаг, как будто это могло помочь ей справиться с любопытством. – Возможно, сегодня за ужином ты мог бы объяснить мне, зачем тебе так сильно понадобилась коллекция моего отца? Здесь ужинают в восемь.
Маркус почувствовал, как его буквально распирает от удовлетворения. Такое впечатление, что он отнял конфетку у ребенка. От категорического «нет» она уже дошла до легкого любопытства. Первый шаг сделан.
– Я бы с удовольствием продолжил наш разговор за ужином, но не здесь. Могу ли я пригласить тебя в ресторан? Мне еще нужно зарегистрироваться в отеле, а потом, – Маркус взглянул на часы, – я вернусь за тобой через два часа. Подходит?
Сперва Маркусу показалось, что она откажется, но Эйвери все же улыбнулась и кивнула:
– Я уже давно никуда не ходила, так что буду рада составить тебе компанию. Значит, в семь?
– Договорились.
Шагая к машине, Маркус изо всех сил старался сохранять достойный вид, а не прыгать и кричать от радости. Каждое слово, каждая секунда приближали его к успеху. Он уже практически видел себя совладельцем аукциона.
Глава 3
Закрыв за Маркусом дверь, Эйвери устало к ней прислонилась. Просто не верится, что она сама пригласила его на ужин! Под прямым взглядом его невозможно-зеленых глаз она чувствовала себя жутко неуютно, и это уже не говоря о том, что он вообще сюда пришел, чтобы уговорить ее продать отцовскую коллекцию.
Но ведь от того, что она проведет еще несколько часов в его обществе, никому хуже не станет?
Два часа. У нее еще есть два часа, чтобы привести себя в порядок до такой степени, чтобы не стыдно было показаться на людях. Эйвери мысленно перебрала все свои наряды, большинство вечерних платьев осталось в Лос-Анджелесе, но и здесь найдется пара достойных вариантов.
Эйвери вздохнула. Ну и кого она пытается обмануть? Ведь он ее пригласил не потому, что она ему приглянулась, а потому, что он хотел заработать процент от продажи отцовской коллекции. Черт, даже при одной мысли об этом в груди болезненно чувствуется пустота потери.
Она ни за что не расстанется с коллекцией, но это не помешает ей развлечься в обществе Маркуса Прайса. Оказалось, что он действительно неплохо разбирается в искусстве, а его реакция на «Очаровательную даму» разбудила в Эйвери любопытство. Эта картина явно произвела на него огромное впечатление. Бакстер Каллен был одним из выдающихся американских художников начала XX века, так что Маркус вполне мог изучать его в колледже, но Эйвери все же чувствовала – за этим стоит что-то еще.
И вдруг она поняла, что Маркус смотрел на эту картину с такой же жадностью, как и на саму Эйвери в саду. Как будто он решил присвоить себе одну конкретную вещь или, в ее случае, человека.
А потом она почувствовала, как по всему ее телу пробежала дрожь, вот только эта дрожь уже не имела никакого отношения ни к страху, ни к любопытству, а лишь свидетельствовала о том, что ее женские инстинкты реагировали на того, кого можно было без зазрения совести назвать доминантным самцом. Ее уже очень давно ни к кому так не тянуло, и это одновременно и пугало, и волновало. А ведь Эйвери уже так долго не позволяла себе ничего чувствовать. После внезапной болезни отца – он все девять месяцев скрывал, что болен раком, так что для нее болезнь стала полной неожиданностью, – и его смерти, Эйвери заперла все свои чувства на замок. А до этого тратила все время и силы на то, чтобы скрасить последние месяцы жизни отца.
Но ее больной отец уже никого и ничего не узнавал, а те люди, которых она называла друзьями, оказались обычными подхалимами, заинтересованными лишь в том, чтобы пользоваться ее влиянием в своих целях, быстро ее оставили, даже не попытавшись поддержать в трудную минуту. Все, кроме Маки, ее единственной настоящей подруги, вот только находясь за океаном, она мало чем могла помочь Эйвери.
И когда все эти так называемые друзья от нее отвернулись, Эйвери вдруг поняла, как она на самом деле одинока. Нет, после того как о кончине отца написали в газетах, некоторые из них даже ей звонили, но не затем, чтобы посочувствовать и поинтересоваться, как она, а для того, чтобы узнать, когда она собирается к ним возвращаться, ведь без ее денег многим из них пришлось забыть о роскошных ресторанах, дорогом шампанском и лимузинах. Эйвери вдруг поняла, что позволяла себя нещадно использовать – только для того, чтобы чувствовать себя частью чего-то общего, веселого и беззаботного.
И когда ее глаза наконец-то открылись, первым делом она внимательно присмотрелась к самой себе. Ведь во всем виновата она сама. И уже через неделю после смерти отца Эйвери твердо пообещала себе, что никому и ни за что не позволит снова себя использовать. Так что, забыв обо всех своих прошлых знакомых, она полностью погрузилась в свое горе и стала, как издавна было принято в их семье, поддерживать различные благотворительные организации, связанные с искусством. И иногда даже мечтала о том, что создаст свою собственную благотворительную программу, направленную на поддержку детей, мечтающих посвятить себя искусству.
Эйвери отлепилась от двери и пошла наверх. Ладно, с Маркусом Прайсом хотя бы сразу понятно, чего он хочет. Одну лишь коллекцию Каллена и ничего больше. Нет, он, конечно, может походя сделать ей парочку комплиментов, заставив почувствовать себя живой женщиной с горячей кровью в жилах, вот только дальше этого он не пойдет. Так что она может смело идти ему навстречу, главное – держать глаза широко открытыми, тогда ей точно ничего не грозит.
Маркус остановил взятый напрокат «ягуар» на подъездной дорожке Калленов. Он весь горел в предвкушении нескольких часов в обществе Эйвери Каллен. От нее было весьма непросто добиться желаемого, но в конечном итоге он свое получил, и это главное. Да и провести весь вечер в ее компании – одно удовольствие. Эта холодная спокойная красавица больше всего напоминала ему ледяную принцессу. Ледяную принцессу, готовую вот-вот растаять.
Вот только женщину, открывшую ему дверь, у него просто язык не поворачивался назвать холодной, и от такой внезапной перемены Маркус почувствовал, как его обдало жаром. Завернутая – другого слова он просто не сумел подобрать, чтобы описать то, как на ней держалось платье, – в красный шелк, Эйвери собрала светлые волосы в высокую прическу, ярко накрасила губы в тон платью и ничем не походила на ту холодную ранимую женщину в джинсах и футболке, которую он встретил сегодня в саду.
На пару секунд Маркус замер, пораженный этой ослепительной красотой, пробудившей в нем волну желания.
– Отлично выглядишь.
– Спасибо. Ты тоже неплохо смотришься.
– Тогда пойдем, – сказал Маркус, предлагая ей руку.
– И куда мы идем? – поинтересовалась Эйвери, изящно опираясь на него.
И Маркус с готовностью назвал ресторан, который она точно должна была одобрить.
– Хорошо, а то я там уже давненько не была, – кивнула она.
Обычно, чтобы попасть в этот ресторан с уединенными кабинками и превосходной кухней, нужно было бронировать столики на много дней вперед, вот только Маркус не зря учился в лучших школах и колледжах Бостона и успел обзавестись нужными знакомствами. Так что стоило ему позвонить бывшему соседу по комнате в колледже, ставшему видным финансовым деятелем в Лондоне, как двери ресторана легко и непринужденно раскрылись перед ним.
Галантно усадив Эйвери в машину, Маркус сел за руль.
– А ты точно уверен, что левостороннее движение тебя не смущает?
– Но сюда-то я как-то доехал. А если серьезно, я достаточно часто бываю в Великобритании, так что тебе не стоит волноваться о своей безопасности.
А потом про себя добавил, что волноваться о безопасности на дороге ей не нужно. А вот ужин и уж тем более то, что последует за ужином, если оно, конечно, последует, – это уже совсем другая история. Ведь Маркус уже всем телом чувствовал настойчивую потребность обладать ею, хотя и старался не обращать на это внимания. Однако его тело, и особенно некоторые его части, слишком уж настойчиво напоминали о себе. И теперь, сидя рядом с ней в машине, Маркус чувствовал ее тончайший цветочный аромат и гадал, окажется ли она такой же сладкой и на вкус. Но, сжав пальцы на руле, он заставил себя выбросить все ненужные мысли из головы. У него еще будет куча времени подумать о том, какие чувства у него вызывает Эйвери, а сейчас ему нужно просто добиться того, чтобы она согласилась на дальнейшие переговоры. Так что он не позволит обычному физическому влечению встать на пути у самой важной сделки за всю его жизнь.
Они на удивление быстро добрались до ресторана, и Маркус вышел из машины, чтобы помочь выбраться Эйвери, а заодно чтобы насладиться видом ее прекрасных стройных ножек, обутых в серебряные босоножки на высоченном каблуке, от которых у него сразу же разыгралось воображение. И Маркус еще раз отметил ее практически неземную красоту.
Когда они вошли в ресторан, головы всех присутствующих сразу же повернулись в их сторону, а метрдотель поприветствовал их обоих по именам. Хотя чего он, собственно, удивляется? Ведь он уже успел узнать, что, хоть Эйвери и росла скромной девочкой в Калифорнии, это не отменяло того, что вся ее жизнь была пропитана роскошью и привилегиями, а последние годы она жила не только в Лос-Анджелесе, но и в Лондоне. Во всяком случае, так было до смерти ее отца, после которой она резко изменила свои привычки и не показывалась на публике несколько месяцев, до этого самого момента. И теперь, видя, как к ним поворачиваются все посетители, и слыша легкий шепоток, Маркус вдруг почувствовал острое желание защитить Эйвери.
Привыкший всегда брать быка за рога, он наклонил голову и прошептал:
– Похоже, ты вдруг стала главной темой местных разговоров.
– Просто некоторым людям больше нечем заняться, – коротко и грациозно кивнула Эйвери.
И хотя она привычно отмахнулась от назойливого внимания, по скрытой в ее словах горечи Маркус понял, как на самом деле не просто ей дается видимая невозмутимость. Как только ее узнали, она сразу же крепко сжала пальцы, лежавшие на его руке, а потом, когда им указали на их столик в нише, отделенной от остального зала, Маркус почти физически почувствовал ее облегчение.
– Судя по их реакции, можно подумать, что ты уже давно не показывалась в обществе, – осторожно заметил Маркус после того, как они уселись и взялись за меню. Ему совершенно не хотелось, чтобы она узнала, что он наводил о ней справки.
– Да, я мало выходила, – признала Эйвери. – И это оказалось намного проще, чем я думала. Я говорю о том, чтобы забросить светскую жизнь.
Маркус потянулся через столик и легонько погладил ее по руке:
– Спасибо, что согласилась прийти сюда со мной.
И он скорее почувствовал, чем увидел ее реакцию на прикосновение. Рука Эйвери под его пальцами напряглась, а по коже побежали мурашки, как будто по ее телу прошла волна дрожи. А потом их глаза встретились, и Маркус увидел скрытое где-то глубоко в ее взгляде чувственное пламя желания. Но она быстро справилась с собственными чувствами, и теперь ему казалось, что он смотрит на заледеневшие озера. Мысленно пожав плечами, Маркус решил, что пока еще не стоит излишне на нее давить, ведь, в конце концов, так он не добьется своей цели, а лишь понапрасну ее встревожит. Хотя сейчас бы он не смог с точностью сказать, какая из этих причин была главнее – необходимость обезопасить грядущую сделку или острое, практически болезненное желание исследовать зародившуюся между ними связь.
* * *
– Всегда приятно, когда тебя куда-нибудь приглашают, – ответила Эйвери, просто чтобы взять себя в руки.
Однако скрыть свои чувства было намного проще, чем подавить их. И для нее стало настоящим откровением то, что такое простое прикосновение может вызвать у нее столь бурную реакцию. Маркус совсем легонько погладил ее кончиками пальцев, а она ощутила это так, словно тысячи крошечных молний пронзили ее кожу.
Да, определенно, Маркус Прайс чертовски опасен. Причем он не только грозит ее равновесию, но и яснее ясного представляет собой мужчину, вышедшего на охоту. Ни за что нельзя ослаблять оборону, а то мало ли на что он сможет ее уговорить.
Уже так давно никто не обращал на нее внимания просто ради нее самой, а не чтобы добиться чего-нибудь для себя. Хотя это никогда ее особо не волновало. У нее была пара близких друзей и множество знакомых, с которыми всегда можно было приятно провести время. Но после болезни и смерти отца Эйвери вдруг поняла, какой пустой и никчемной на самом деле стала ее жизнь. А еще она убедилась в том, что по-настоящему может положиться лишь на саму себя, если, конечно, останется верной себе.
И она говорила действительно то, что думала. Приятно, когда тебя куда-нибудь приглашают. Ведь до болезни отца ее приятели всегда звали ее с собой, а ее домашнее воспитание лишь усилило врожденную скромность, так что она всегда с радостью следовала за ними. Наверное, она так вела себя просто потому, что отчаянно хотела быть частью чего-нибудь, чего угодно, лишь бы чувствовать свою принадлежность. Но они просто ее использовали, и она им это позволяла, пытаясь убедить себя, что наслаждается глупыми однообразными вечеринками до утра, за которые, разумеется, платит только она.
