скачать книгу бесплатно
Я живу на втором этаже трехэтажного кирпичного дома, а на первом этаже, прямо под моей квартиркой, живет пожилая эмигрантка из Польши, у которой я и снимаю свою студию. Пани Ракса живет одна, дети уже давно вылетели из гнезда и даже родили ей внуков, а мужа не стало уже десять лет назад. Поначалу я подумала, что Ракса – это имя, но оказалось, что это фамилия, а имя моей квартирной хозяйки – Магда. Когда-то супруги Ракса смогли купить две маленькие квартиры для сдачи в аренду, и теперь у Магды есть свой бизнес рантье. Ее дверь приоткрыта, и из квартиры вместе с запахом яичницы доносится голос репортера одного из национальных каналов.
Я не успеваю вовремя выскочить во двор, пани Ракса замечает мою попытку уйти и выходит на площадку. Поскольку она одинока, то всегда старается завязать разговор. Я обречённо опускаю сумку на ступеньку, понимая, что мне придется выслушать очередную историю из жизни пожилой женщины.
Не изменяя своему стилю, домовладелица, явно переигрывая, выходит, схватившись за сердце:
– Дорогая, вы даже не представляете, что произошло этой ночью! Йезуз-Мария! Убийство в Дорчестере!
– И это в нашем-то преспокойном районе! – сегодня утром я явно настроена на сарказм.
– Да, возможно, это не самое благополучное место, – не хочет она угомониться, – но это не самое опасное место в Бостоне, к тому же здесь так красиво, и рядом пляж, – зачем-то добавляет женщина и показывает куда-то на стену. Вероятно, она не хочет, чтобы я съезжала, ведь более непритязательной квартиросъёмщицы ей не найти, поэтому она так рекламирует Дорчестер. – В любом случае, я не припоминаю никаких убийств в последнее время. В основном все заканчивается простыми грабежами или изнасилованиями, – продолжает она так, как будто грабежи и изнасилования бывают простыми. – Возьмите с собой газовый баллончик, – она сует в мою стоящую на ступеньке сумку баллончик, который откуда-то вдруг появляется у нее в руках.
– Не уверена, что баллончик мне поможет, если кому-то захочется меня убить, пани Ракса.
– Не говорите глупостей. Эта штука спасла тысячи жизней.
Я из вежливости соглашаюсь, благодарю Магду за ее заботу и, подхватив сумку, выхожу на улицу, как всегда, с усилием открыв большую деревянную дверь подъезда. До метро идти не сказать, что далеко, тем более, привычная дорога всегда кажется короче. Дело в том, что вечером все вокруг выглядит совсем по-другому. Здесь странным образом становится оживленно – сюда начинают стягиваться страждущие и те, кто готов облегчить их страдания, забрав последние деньги. Когда мне изредка, но приходится проходить здесь в позднее время суток, мне кажется, я не дышу всю дорогу и даже боюсь оглядываться – в любой момент от любой тени могут, как зомби, отделиться темные силуэты и направиться ко мне с непонятными намерениями.
К девяти утра я добираюсь до университета. Сегодня с захожу в уже знакомое здание кафедры с приятным, но все же волнением – с сегодняшнего для начинается моя постдокторантура, к тому же мне предстоит знакомство с новыми сотрудниками, и я очень надеюсь оказаться в сплоченном и доброжелательном коллективе.
Профессор Рустерхольц очень рад меня видеть и даже дает напутствия и советы о том, как пережить свой первый постдок. Он быстро проводит для меня небольшую экскурсию по зданию: офис Лорэна, как я уже знаю, размещается на пятом этаже, на четвертом находятся лаборатории и кабинеты остальных профессоров, на третьем сидят постдокторанты, на втором – студенты и аспиранты, а на самом первом этаже находятся семинарные и экзаменационные помещения.
Наконец он провожает меня в офис, в котором мне предстоит работать ближайшие два года. Это довольно просторное помещение в светлых тонах, оно заполнено естественным светом – почти половину одной из стен занимает окно. В офисе два больших белых стола с новейшими стационарными компьютерами и удобными анатомическими офисными креслами, открытые полки с папками и коробками. Свой новый офис я делю с долговязой, худенькой постдокторанткой Изабеллой, которая тоже работает с Рустерхольцем. Он представляет нас друг другу и уходит, вновь улыбнувшись и кивнув мне. От Изабеллы я узнаю, что группа Лорэна сидит в другом крыле, и мы с ними сталкиваемся в основном только в лаборатории. Изабелла вызывается показать мне главную достопримечательность кафедры молекулярной биологии – огромную лабораторию.
Лаборатория и вправду выглядит впечатляюще и высокотехнологично. С десяток ПЦР машин[6 - Прибор, обеспечивающий периодическое нагревание и охлаждение материалов ДНК, используется в молекулярной биологии для увеличения числа копий участка ДНК.] и секвенаторов[7 - Прибор для автоматизированного определения последовательности нуклеотидов в цепи ДНК.] нового образца выстроены в ряд, у каждого студента и постдокторанта есть свой стол. Во время своей аспирантуры я работала в лабораториях Северо-западного здания, в подвальных помещениях, и сейчас я впечатлена не только новейшим оборудованием, но и большой площадью лаборатории кафедры.
Мой первый рабочий день заполнен решением организационных вопросов, и время пролетает незаметно – я разбираюсь в том, где находится административный корпус, подписываю контракт, получаю в пользование рабочий компьютер и лабораторный халат.
– Тебе очень повезло – как раз сегодня вечером будет фуршет, посвященный получению какого-то очередного гранта. И нас всех пригласили, – задумчиво произносит Изабелла. – Мы полгода ждали, и вдруг нас приглашают именно сегодня. А тебе даже ждать не пришлось, – она смотрит на меня оценивающе, и я понимаю, что мы вряд ли станем хорошими подругами.
– Я лично никого об этом не просила, – мягко огрызаюсь я.
– И что, прямо все будут там? – решаю я нарушить возникшее молчание. – Кхм… – прочищаю я горло, – профессор Лорэн … и профессор Рустерхольц, – поспешно добавляю я, чтобы не вызвать подозрений.
Глаза Изабеллы сужаются, но она никак не комментирует мой вопрос.
– Странно, если Лорэн не придёт. Это же он получил грант. Хотя он непредсказуем: хочет – придет, не хочет – не придет.
– Он ненадежный человек? – как бы невзначай интересуюсь я.
– Что? Да нет же, он очень ответственный, просто в делах, важных для него. Знаешь, у всех свои приоритеты. Он – великий ум. Все финансирование нашей, да и не только нашей, кафедры держится на нем. Поэтому он может себе позволить выбирать, что считать важным.
Остаток первого рабочего дня я провожу за своим новым столом, проверяю почту и отвечаю на кучу имейлов, пытаюсь заполнить какие-то анкеты по поводу страхования жизни. Но как я ни стараюсь сосредоточиться на работе, мысли возвращаются к паре голубых пронизывающих меня насквозь глаз. Как можно увидеть человека один раз и позволить ему вывести себя из душевного равновесия? Что это за сила такая магическая? Может, он обладает гипнозом? И вообще, это не нормально и не поддается здравому смыслу и логическому объяснению. Я же человек, который так ответственно подходит к работе (зануда, кричит мне мое подсознание). Да, пытаюсь я ответить собственному подсознанию, может, я и скучный задрот-трудоголик, но, по крайней мере, не окажусь на улице, просящей милостыню. Мне всю жизнь приходилось надеяться только на себя. Даже в детстве. И наконец-то мои упорство и труд дали свои результаты – я получила степень и работаю в самой престижной лаборатории в стране, а может, и в мире. Но за все приходится платить. За учебу и карьеру я заплатила своей свободой. В то время как все мои одноклассники и одногруппники, чувствуя поддержку родителей и будучи в ней уверенными на сто процентов, ходили на вечеринки и заводили отношения, с раннего возраста, когда девочки начинают интересоваться мальчиками, я проявляла интерес к науке и просиживала вечера напролет над учебниками, а позже – в лабораториях. В результате своего небольшого опыта в общении я достаточно застенчива и не умею общаться с противоположным полом. И не то, чтобы меня совсем не интересовали парни. Конечно, интересовали. Но, боюсь, когда рядом появляется Бетан, все взгляды и все внимание непременно достаются ей. По крайней мере, я именно так объясняю свои неудачи на романтическом фронте моему подсознанию. Стоп. Я вообще не понимаю, почему веду сейчас этот диалог со своим подсознанием и что-то ему доказываю.
И все же мои мысли возвращаются к пугающему профессору – как может один человек пробуждать такое огромное количество мыслей и эмоций?
В шесть вечера мы с Изабеллой, которая распустила свои собранные в низкий пучок русые волосы и подкрасила губы почти бесцветным блеском, спускаемся на первый этаж в огромное помещение, которое, по-видимому, служит на кафедре местом для проведения такого рода торжеств и других мероприятий.
В глубине зала расположен подиум, на котором установлена кафедра, справа от нее – длинный стол с несколькими стульями. В середине зала расставлены высокие круглые столики, а вдоль одной из стен – длинные столы под белыми скатертями, на которых расставлены многочисленные блюда с закусками, подносы с наполненными бокалами, бутылки с водой. Между блюдами и подносами расставлены стопки небольших, размером с хлебные, тарелок, корзиночки с вилками, стопки бумажных салфеток. При виде еды я вспоминаю о том, что почти не ела сегодня: у меня был совсем скудный завтрак, а обед я и вовсе пропустила. Я была так поглощена своими мыслями и волнением, что даже не заметила, как Изабелла ушла на обед. А та не потрудилась позвать меня с собой.
Зал начинает заполняться людьми. И я понимаю, сколько же человек здесь работает – от администрации кафедры до студентов и профессоров.
Наверное, я произвожу впечатление на своих коллег тем, как набрасываюсь на еду, но, к моему удивлению, меня это даже не волнует. Вот что значит базовая потребность в пище.
Я так занята поглощением мини-пицц, что даже не замечаю, как рядом со мной возникает высокая мужская фигура. Я поднимаю глаза и вижу знакомое точеное лицо с ярко-голубыми глазами и пронизывающим взглядом. От увиденного я забываю о том, что была увлечена едой и, по-видимому, выгляжу крайне глупо. Я и не думала, что он такой высокий – меня уже начинает напрягать, сколько высоченных людей в моем окружении. Сложно понять, смотрит Лорэн на меня изучающе или насмешливо. На нем черное поло с расстёгнутыми верхними пуговицами, которое подчеркивает его впечатляющие бицепсы, и черные джинсы. Я еще не видела его одетым в повседневном стиле – он выглядит намного младше, почти по-юношески. Во время моего интервью он был одет так строго и казался старше своего возраста. Интересно, сколько ему лет, спрашиваю я себя? Сколько лет должно быть ученому, чтобы он уже два раза побывал первым автором в публикациях в «Нэйчэр»[8 - «Nature» («Природа») – британский журнал, в котором публикуются исследования научной тематики, один из самых авторитетных научных журналов в мире.]? Наверное, в таких вещах возраст не является показателем – все дело в таланте. Сколько лет было Моцарту, когда он написал свою первую пьесу? Пять или шесть?
– Я вижу, вы уже совсем освоились, – Лорэн переводит взгляд на мини-пиццы, которые я успела нахватать, и теперь они лежат горкой на моей тарелке, и на бокал просекко, которым, да простят меня итальянцы, я запиваю свои мини-пиццы.
Я киваю и пытаюсь прожевать и проглотить мини-пиццы, которыми набит мой рот, чтобы поддержать разговор. Лорэна кто-то окликает, но он все еще с холодным интересом наблюдает за моими попытками проглотить мини-пиццы.
– Еще увидимся, – он, наконец, отворачивается и направляется к ожидающей его группе мужчин. И это мое персональное фиаско.
Не успеваю я как следует обдумать, что только что произошло, ко мне подбегает Изабелла, которая до этого оставила меня на произвол судьбы.
– Что хотел Лорэн? – ее глаза блестят.
– Ничего, просто поприветствовал, – я наконец-то проглатываю мини-пиццы и залпом допиваю просекко, отчего у меня начинает кружиться голова.
– К тебе только что подходил Лорэн, чтобы поприветствовать? – не верит она ни одному моему слову. Я ловлю себя на мысли, что я себе тоже не верю.
– Боже, какой же он красавец! – восклицает Изабелла.
Я еле сдерживаюсь, чтобы не высказать ей, что не пристало так говорить о работодателе. Хотя в мыслях я с ней абсолютно согласна.
– Да, характер у него просто ужасный, однако, что ты хочешь, с таким ай кью лапочек не бывает. И он знаменитость! – продолжает Изабелла.
– А что не так с его характером? – интересуюсь я, будто уже не наслышана о нем от Бетан.
– Скоро узнаешь! – насмешливо заявляет она и уходит, оставив меня гадать и наслаждаться следующим просекко, которое мне незаметно добавили.
Лорэн очень хорошо виден в толпе – он минимум на полголовы выше любого из собравшихся, поэтому за ним очень легко наблюдать. Наслаждаясь моим уже третьим бокалом, я замечаю, как две студентки или, может быть, аспирантки за соседним столиком отчаянно пытаются обратить на себя внимание Лорэна, который разговаривает с кем-то из учредителей и остается равнодушным к их попыткам. Одна из студенток кокетливо смотрит в его сторону, пока другая развратно покусывает оливки, нанизанные на шпажку. Это выглядит уморительно, и я еле сдерживаюсь, чтобы не прыснуть от смеха, настолько несуразно выглядят их попытки. Девушки поворачивают ко мне свои хорошенькие личики и недовольно смотрят на меня. Это действует отрезвляюще, хоть я и понимаю, что причина моего веселья – алкоголь. Я очень редко пью, и не зря. Мне становится очень плохо от алкоголя. Поэтому обычно я предпочитаю пить безалкогольные коктейли. Но сегодня я просто не могу остановиться и не пить это просекко: то ли я излишне перенервничала из-за новой работы и знакомства с коллективом, то ли виной всему изысканный вкус этого вина. Я продолжаю наблюдать за безуспешными попытками девушек соблазнить работодателя и понимаю, что моя голова начинает безбожно кружиться.
Я решаю дойти до туалета, пока мне не стало окончательно плохо, и меня не вырвало на какого-нибудь профессора Лорэна, после чего моя карьера может оказаться смытой в унитаз, так и не начав набирать обороты.
Я почти добираюсь до дамской комнаты, как вдруг слышу приятный низкий голос за моей спиной:
– Вам плохо? Вам вызвать врача? – спрашивает он меня медленно и внятно, как будто говорит с тугодумом.
Я вспоминаю, что в первую и, по закону подлости, во вторую нашу встречу я произвела именно такое впечатление.
– Все в порядке, профессор, – «я просто всегда лажаю, когда вы рядом», – произношу уже я про себя.
Но Лорэн явно читает мысли или просто очень хорошо разбирается в рвотных позывах.
– Вы очень бледны, и вас сейчас, наверное, вырвет прямо на меня, – говорит он предостерегающе.
Но вместо того, чтобы отойти подальше, он подходит ко мне ближе. Я чувствую его обволакивающий аромат и понимаю, почему он на всех производит такое неизгладимое впечатление – абсолютно невозможно оторвать от него глаз, он как магнит притягивает меня к себе. Я понимаю, что просто пьяна, и мне становится вполне понятным поведение тех студенток за столиком. Видимо, я тоже из их числа.
Пока я нахожусь в шоковом гипнозе, Лорэн заводит меня в туалет и чертовски вовремя – меня успевает вырвать в одну из раковин этими самыми мини-пиццами. И я просто растоптана. Мне хочется прополоскать рот, поскольку мы находимся довольно близко друг от друга. Придерживая волосы одной рукой, я наклоняюсь над раковиной, стараясь повернуться к Лорэну затылком.
После того, как мой желудок освободился, мне становится немного легче. Я вытираю лицо бумажным полотенцем и, вся красная от этого унижения, произношу единственное, что приходит мне в голову:
– Это вообще-то женский туалет.
Лорэн стоит со скрещенными руками, прислонившись к стене. Он некоторое время смотрит на меня тяжелым взглядом и наконец отвечает:
– Это уборная унисекс. Но мне приятно думать, что именно это смущает вас больше всего в данной ситуации. Вам абсолютно противопоказано пить, я надеюсь, вы это знаете, – по его тону я понимаю, что передо мной мой работодатель, и он не очень рад видеть меня в таком состоянии.
– Я не виновата, что у меня аллергия на алкоголь, – лепечу я и понимаю, что больше похожа на маленького провинившегося ребенка, чем на самостоятельную взрослую женщину, которой пытаюсь казаться.
– Где вы живете?
– Простите? – искренне не понимаю я его интереса к моему местожительству. И, насколько это возможно, пытаюсь привести свои мысли в порядок.
– По какому адресу вы проживаете? Я отвезу вас домой.
Интересно, что бы сказали о таком нарушении внутренних норм администрация университета? Или Лорэну можно все?
– Ой, это совсем не обязательно, профессор, – застенчиво произношу я, – я вызову такси.
Где же была моя застенчивость пять минут назад? Его светлые глаза зло смотрят на меня, в них как будто появляются тени. Я переминаюсь с ноги на ногу и мечтаю оказаться прямо сейчас где-нибудь в другом месте. Очень жаль, что исследовательская группа института Нильса Бора так и не добилась успеха в опытах по квантовой телепортации хотя бы на небольшое расстояние.
– Еще как обязательно. Возьмите свои вещи, я буду ждать вас на выходе из здания. И можно без профессора, – уже мягче добавляет он.
И я чувствую, как по моему телу ползут мурашки.
Глава 4. Территория
Я выхожу из университета. Прохладный вечер закрыл город темнотой, набросив серое покрывало туч на крыши Бостона. Холодный металл луны сверкнул ненадолго, разрезав ткань облаков, но ветер торопливо затянул прореху. Я съеживаюсь от отрезвляющего ветра и радуюсь тому, что не забыла дома ветровку, она оказалась сейчас очень кстати. И сразу вспоминаю об оставленной в офисе сумке с лэптопом. Но решаю не возвращаться – очень маловероятно, что сегодня я сяду за работу дома. К тому же очень не хотелось бы столкнуться с Лорэном. Я, конечно, очень надеюсь, что Эммануэль (вот так легко я перешла на то, чтобы фамильярно называть его по имени в своей голове) уже уехал. Мне нужно немного покоя, чтобы упорядочить мои мысли, которые несутся скоростным поездом, а сердце стучит так, что готово вырваться из грудной клетки. И какой бы интерес ни вызывал у меня Эммануэль, я слишком устала от нашего с ним, пусть и коротенького, но все же разговора в уборной. Мои инстинкты почему-то на взводе, и они отчаянно подсказывают мне, что в нем есть что-то странное. И эта загадка одновременно и пугает, и привлекает меня.
Я еще помню, сколько будет стоить такси от университета до дома. Самым практичным будет выйти на одной из станций красной линии, Филдс Корнер, Ашмонт или Батлер, где-нибудь недалеко от моей станции, Милтон, чтобы таксист согласился отвезти меня домой, но при этом чтобы это было достаточно близко к моему дому, и потому поездка получилась бы бюджетной.
Я прикидываю у себя в голове ценник за такси и начинаю быстро идти в направлении метро, но не успеваю даже завернуть за угол здания, как понимаю, что рядом останавливается машина. В ту же секунду открывается пассажирская дверь, и мое внимание привлекает мягкий голос:
– Я думаю, вам стоит сесть в машину. Никогда не знаешь, насколько безопасна прогулка по ночному Бостону.
Эммануэль наклоняется в мою сторону, приглашающим жестом показывает на правое сиденье, взглянув на меня так, что мой желудок сжимается в кулачок.
Его автомобиль – как отдельный вид искусста. Это блестящий черный кабриолет с поднятой крышей. Я представляю, какие чувства может вызвать поездка на таком шикарном автомобиле с открытым верхом. Я не разбираюсь в автомобилях и не знаю его марку, но весь его вид кричит о баснословной стоимости этого чуда техники. Откуда у профессоров деньги на такие тачки?
Несмотря на разумность доводов Эммануэля, я сомневаюсь в том, насколько это этично – садиться в машину к человеку, с которым меня связывают рабочие отношения, да еще практически рядом со зданием университета.
Наконец усталость, любопытство и мое опьяненное безрассудство берут верх над рациональностью и практичностью моего разума. Мне остается только надеяться, что никого из сотрудников кафедры не окажется поблизости и радоваться, что уборная унисекс оказалась пустой в момент моего позора и последовавшего за ним разговора с Лорэном.
Я сажусь в машину и погружаюсь в мир Эммануэля: обволакивающий аромат с древесными нотками заполняет мои легкие. Между водительским и пассажирским сиденьями расположена необычно высокая торпеда, и это дает мне странное чувство защищенности, словно я в колыбели. Я поворачиваю голову и встречаюсь с голубизной его глаз. Он в ожидании смотрит на меня, и я успеваю поежиться от того, насколько сильно действует на меня его присутствие. Это сложно описать, но меня как будто накрывает волной.
Я отвожу взгляд и смотрю на свои руки. Я надеюсь, что это поможет мне справиться с собственным дыханием и привести мысли в порядок.
– В каком направлении мне ехать? – спрашивает он, уже не глядя на меня.
Ах, да, я так и не сообщила ему, где живу.
Я все еще физически ощущаю на себе его внимательный взгляд и безуспешно пытаюсь взять себя в руки.
– Я живу в Дорчестере, – мне кажется, на последнем слове мой голос вздрагивает. Я молюсь, чтобы Эммануэль этого не заметил. Хотя после его присутствия при том, как меня вырвало в раковину, мне уже должно быть все равно, я все еще надеюсь произвести на него совсем противоположное впечатление. Это настолько нелепо, что даже весело.
Я диктую ему свой полный адрес.
– Вы в самом деле живете в Дорчестере? В самом криминальном районе Бостона? – спрашивает он и наконец смотрит на меня.
В его голосе удивление и что-то еще. Я не могу удержаться от того, чтобы не взглянуть в его глаза. Такое чувство, что они стали на несколько тонов темнее. Настроение в машине из легкого смущения переходит в напряженное молчание.
– Там не так уж и плохо, – начинаю оправдываться я. – Правда, поздно вечером не погуляешь, если не хочешь приобрести парочку новых друзей-наркоманов, – пробрасываю я, чтобы разрядить обстановку.
– Шутите? Хорошо. Новости совсем не слушаете? – спрашивает он меня, и у меня возникает странное ощущение, как будто из салона машины откачали воздух. – Там что ни день, то новый труп находят, – добавляет он. – У вас есть какая-то особая причина для того, чтобы жить в Дорчестере?
– Причина? – я пытаюсь понять его вопрос.
– Ну, семья у вас там живет, или парень?
– Нет, я…, – я прочищаю горло, пытаясь звучать увереннее и убедительнее, но вместо этого мой голос звучит еще более тоненько. – Я живу одна, моя семья живет далеко, –решаю я сказать все как есть. – Там просто дешевле. И когда я была студенткой, это было жизненно важно.
– Не думал, что профессор Альварес платит своим аспирантам так ничтожно мало, что они не могут позволить себе нормальное жилье, – Эммануэль по-прежнему не оставляет тему моего жилья в покое.
Я решаю не отвечать ему на едкое замечание.
Автомобиль мягко трогается с места, в салоне негромко звучит какая-то приятная мелодия, и я пытаюсь сосредоточить свое внимание на ней. Я чувствую, что все еще пьяна, но в моей голове потихоньку начинает проясняться.
– Почему Гарвард? – меняет тему Эммануэль. Я вопросительно смотрю на него, до меня не сразу доходит смысл его слов.
– Это самое престижное место для обучения в мире. Мне очень важно получить работу, а это место как никакое другое может в этом помочь.
Я вижу краем глаза, как Эммануэль усмехается (боже, как же предугадать его настроение!). Он проводит руками по своим немного волнистым каштановым волосам, поворачивается ко мне, и в его глазах я вижу снисходительность. К сожалению или к счастью, он отворачивается слишком быстро. И я замечаю, что перестаю дышать. Я делаю глубокий вдох. Я благодарна тому, что Эммануэль не замечает или делает вид, что не замечает реакцию моего тела на него. Мое глупое тело, сейчас же веди себя адекватно!
– А кто не хочет получить работу? – произносит Эммануэль. – Вы сидите в той же лодке, что и все остальные постдокторанты и аспиранты.
Я ощущаю, как его слова обжигают мою кожу. Как бы мне ни хотелось это скрыть, я должна признаться себе в том, что мне бы очень хотелось, чтобы Эммануэль видел меня особенной. Но он меня совсем не знает, как и я его. Моя ситуация настолько кардинально отличается от жизненных обстоятельств всех тех, с кем сталкивался этот богатенький красавец, что даже нет смысла что-либо ему доказывать.
Вместо того, чтобы спорить, я отвлекаюсь на дождь, который успел начаться, и теперь капли дождя, а вместе с ними и огромные градины громко стучат по крыше и стеклам автомобиля.
Я бы очень хотела задать тот же самый вопрос Эммануэлю и узнать, почему он выбрал именно Гарвард. У него, в отличие от меня, наверняка было полно разных предложений по работе. Но мне не слишком удобно задавать этот вопрос и, несмотря на его разрешение называть его по имени и любезное предложение подвезти меня (хотя возможности отказаться у меня как таковой и не было), я не думаю, что стоит забывать о субординации. Поэтому я решаю не лезть к нему с вопросами. Мы едем молча, и только стук дождя, тихая музыка и едва слышный шорох шин заполняют тишину.
– Вы не слишком-то разговорчивы, – говорит Эммануэль. Ему определенно нравится навязывать мне свою оценку меня.
– Я не люблю разговаривать с людьми, которых не знаю, – мрачно говорю я, и это правда.
– Это я уже заметил, – он чувствует на себе мой удивленный взгляд и объясняет: – На вечеринке вы ни с кем не общались, – и неожиданно добавляет: – Я на собственном опыте знаю, что такое быть интровертом, и, поверьте мне, тяжело узнавать людей, если с ними не разговариваешь.
Остальная часть нашего пути проходит в молчании. И я благодарна Эммануэлю за то, что он больше не комментирует никакие из моих качеств.
