скачать книгу бесплатно
– Ты же умеешь водить машину. Поедем потихоньку.
– Но я несколько месяцев не садилась за руль.
– И что хочешь сказать: разучилась водить?
– Нет, конечно, – Ирина подняла с пола ключи и пошла к машине.
Она осторожно припарковала «Жигули» у самого крыльца. Люда с детьми села в нагретый салон. Дорога заняла не больше пяти минут. Ирине пришлось тормозить на перекрестках, пропуская машины, но мотор ни разу не заглох. Всего за пять минут она вновь обрела уверенность за рулем, автомобиль был послушен неопытному водителю – как будто извинялся за то, что подвел ее на злополучном хабаровском перекрестке. Ирина помогла подруге донести вещи до квартиры. У Люды на руках была Даша, а Петя тащил пакет со своими игрушками, который он тщательно собирал утром, готовясь вернуться домой от тети Иры и дяди Коли.
Еще двести метров до соседнего подъезда, и белый «Жигуленок» занял свое привычное место под окном. Ирина выключила мотор и еще посидела в тепле затихшей машины, так и не придумав, как себя вести и что сказать мужу.
Николай не заметил, как дошел от больницы до дому – все бурлило в нем от злости. «Все-таки она меня достала!» – стучало в голове. Только поднявшись в квартиру, он сообразил, что бросил Люду с детьми. Они-то тут причем? Как после больницы по такому холоду они доберутся? Николай ругал себя последними словами, наспех натягивая куртку. У входной двери он нос к носу столкнулся с Ириной.
– А где Люда?
– Я довезла ее, – Ирина медленно опустила ключи от машины на полочку в прихожей и так же не спеша стала раздеваться.
Николай бросился к кухонному окну, откуда была видна машина, его белая «ласточка» ждала на привычном месте.
– Ириша, ты у меня молодчина, – он сгреб в объятия свою любимую. Разве можно было на нее злиться, когда он сам во всем виноват. – Ты меня прости, ладно. Чего я психанул, бросил вас беззащитных? Но ты молодец, ты все умеешь. И машина тебя слушается, я всегда тебе это говорил, а ты не верила.
Он все говорил и говорил какую-то бессмыслицу. Слова не имели никакого значения. Ей было так тепло и уютно рядом с ним. Надо было сказать, что вовсе не он, а она виновата в сегодняшнем разладе, любой бы на его месте еще сильнее разозлился, если бы его перед посторонними людьми так выставили. Но Ирина молчала: дурацкая гордость не давала ей признать неправоту.
Все выходные Ирина чувствовала себя потерянной. За три недели она привыкла к Пете, к его шумным играм и бесконечным «почему?». Повисшая в квартире тишина давила. В душу снова закралась тоска от одиночества. Николай все выходные валялся с книгой на диване и смотрел телевизор. Они почти не разговаривали, занятые каждый своим делом. Они находились в одной квартире и были очень далеки друг от друга. В воскресенье за ужином Ирина спросила:
– Юра будет сам летать на машине, за которой уехал?
– Не знаю.
– А твой самолет уже сколько лет летает?
– Много.
На все вопросы он отвечал «не знаю», «наверное», «не имею понятия». Разговор не получался. Тогда Ирина спросила раздраженно:
– Твоя мама тоже жена военного. Неужели они с твоим отцом никогда не говорили о его делах, не обсуждали его проблемы?
– Сколько себя помню, отец возвращался поздно, часто бывал в командировках. А мама воевала с нами троими – то сестра ее косметику без спросу возьмет, то мы с братом из-за игрушек подеремся. Вот и строила нас.
– Вот именно. Она вами троими занималась – не соскучишься с такой оравой. А у нас даже одного ребенка нет, чтобы мы могли строить его в две шеренги, – горько пошутила Ирина.
– Что врачи говорят?
– Вот и Люда вместо совета спрашивает: «Что врачи говорят?». Ничего не говорят. Подождать надо, говорят.
– Я понимаю, ты за эти три недели привыкла с Петей возиться. А сейчас опять у меня затосковала.
Ирина выскочила из-за стола: он слишком точно угадал ее состояние, а ей даже перед самым родным человеком не хотелось оголять свою боль. Она закрылась в ванной. Нет, она не плакала, только до боли кусала губу.
Все навязчивее преследовала мысль: «Я испортила ему жизнь. Скоро все родственники и друзья начнут задавать вопросы о ребенке. А скорее всего уже спрашивают. Они будут бесконечно ранить его. Зачем я приехала?».
Репетиции немного отвлекали Ирину. После майских праздников они с ребятами каждый вечер в сотый раз повторяли отдельные сцены и весь спектакль целиком, наконец, прошла генеральная репетиция. В день показа, перед праздником последнего звонка, страшно волновались. Но все прошло удачно. В школе такого еще не было, выпускники даже завидовали шестиклассникам. Директор тоже осталась довольна, поддержала идею гастрольного спектакля в воинской части. Через неделю ребята выступили перед военными. Среди зрителей были отцы маленьких артистов, они надувались от гордости и радовались, как дети, впервые попавшие в театр. Солдаты-срочники тоже от души аплодировали. Командир части вручил всем ребятам игрушки, а Ирине – огромный букет цветов. Николай ходил именинником, принимая поздравления друзей.
После бурных майских дней наступили каникулы, и школа опустела. Ирина приняла экзамены по истории у выпускников и ушла в отпуск. Отложенные домашние дела заняли не больше недели. И все – дальше пустота. Да еще навалилась дикая жара. Все чаще вспоминались студенческие каникулы, которые Ирина проводила с друзьями на реке, сестра, брат с маленьким племянником, родители, которых не видела долгие месяцы.
Газеты обычно Николай покупал вечером по пути домой. После ужина они сидели на диване, шурша каждый своими страницами. В краевой газете Ирине попалось на глаза объявление: с сегодняшнего дня начались гастроли драматического театра из города, в котором прошли ее студенческие годы. За пять лет она просмотрела весь репертуар. В афише значились знакомые спектакли, а с фотографии смотрели лица знакомых актеров.
На другой день эта газета с объявлением, как магнитом, притягивала к себе. Ирина в который раз читала театральную афишу, хотя уже помнила ее наизусть. Желание поехать в театр, не откладывая, прямо сегодня, было выше ее сил. На машине уехал на службу Николай. Ирину не могло остановить то, что спектакль заканчивается поздно и она не сможет добраться до поселка. Даже если не будет мест в гостинице, она готова была провести ночь на вокзале. Она оставила на кухонном столе газету, наскоро написав на полях: «Я уехала в театр».
Ирина совсем не подумала, что в кассе может не быть билетов. И только когда вышла из автобуса на вокзале, вдруг испугалась, что может не попасть на спектакль. Но страхи оказались напрасными, в городе жили не одни театралы, тем более не было наплыва на провинциальную постановку. В зале даже оставались свободные места. Спектакль унес Ирину совсем в другое место и время. Знакомые актеры вернули ее в родной дом, заставили забыть все сомнения. Она была одна, но куда-то ушло одиночество.
С гостиницей тоже повезло: там были свободные места. Но усидеть в душном номере в этот солнечный июньский вечер Ирина не могла. Страшно захотелось искупаться. Она положила в пакет гостиничное полотенце и пошла гулять. Она шла не спеша по центральной улице. Заходить в духоту троллейбуса не хотелось, хотя до набережной было далеко. Но торопиться ей было некуда. Вечером жара немного спала, и на улицы высыпала молодежь. Когда Ирина спустилась к реке, солнце уже садилось. Вот-вот, и оно уйдет за ту линию, где соединяются река и небо. Народу на берегу осталось уже совсем мало. Ирина сняла босоножки и пошла по кромке воды подальше от пляжа. Обернулась – никого не было видно. Она разделась донага и медленно зашла в воду. Амур еще не прогрелся и встретил ее прохладной водой. Она долго плавала, потом легла на спину и закрыла глаза: она была дома, в своей родной реке – такой же холодной и бодрящей.
Отросшие до плеч волосы высохли, пока Ирина поднималась по широкой лестнице на крутой берег Амура – медленно, ступенька за ступенькой: раз, два, тридцать, шестьдесят восемь… Она добралась до гостиницы далеко за полночь. Казалось, вовсе не устала, но, как только голова коснулась подушки, она уснула блаженным сном. Утром встала легкая, свежая и вдруг поняла, что вчера за целый вечер ни разу не вспомнила о муже. Но угрызений совести вовсе не было. Не было мыслей о том, волнуется ли он, спал ли ночью, разыскивал ли ее, как встретит ее сегодня. Ей было все равно.
Когда Николай прочел торопливую записку жены на полях газеты, его взяла досада. Конечно, она скучает, а он ни разу не догадался съездить на какой-нибудь концерт или в театр. Даже отец, как бы ни был занят, два раза в месяц обязательно выбирался с матерью на «культурные вечера», как он говорил. «На рыбалку с друзьями у меня время находится, а любимую жену развлечь ума не хватает, – костерил себя Николай. – Правильно Иришка меня поддела. И главное – не стала упрашивать. Взяла да и уехала одна».
Он почему-то не волновался: был уверен, что Ирина устроилась в гостинице, погуляет в городе и завтра вернется домой. Он не метался по квартире, куря сигарету за сигаретой, как это могло быть совсем недавно. Он хорошо выспался, только утром немножко грустно было, что рядом нет теплой уютной Иришки, – он так привык, что она всегда рядом.
Вечером Николай поспешил не домой, а в магазин. Как-то в ювелирном отделе универмага Ирина разглядывала золотые украшения, особенно ей приглянулись сережки с изумрудом. Продавец предложила примерить серьги.
– Они слишком дорогие. Все равно мы их не сможем купить.
– А вы все-таки оденьте и полюбуйтесь в зеркало.
Ирина вынула из ушей маленькие золотые ромбики – подарок родителей на восемнадцатилетие. Когда в ушах засияли изумруды, в ее темно-серых глазах мелькнул зеленоватый кошачий блеск. В зеркале Николай увидел совсем другую женщину – таинственную и еще более прекрасную. Он тогда подумал, как же мало ему знаком даже ее внешний облик, не говоря о ее мыслях и чувствах.
Накануне вечером он решил, что непременно должен купить жене в подарок те сережки, даже если потратит на них все деньги. Беспокоило только одно: лишь бы их никто не купил за это время. Изумруды сверкали в витрине все тем же притягательным блеском. Продавец узнала Николая:
– Эти сережки очень идут вашей жене. Я надеюсь, она будет рада подарку.
Николай тоже надеялся, что Ирина обрадуется, и надоедливая тоска покинет ее сердце.
Ирина была дома, как обычно, вкусно пахло ужином.
– Здравствуй, – дежурный поцелуй в щечку. – Проголодался, наверное, как собачонок. Мой руки, у меня уже все готово, – Ирина разговаривала, как будто ничего не произошло, как будто она никуда не уезжала.
– Подожди-ка, – Николай взял жену за руку и увлек в комнату, где было большое зеркало. Он достал из кармана коробочку и открыл ее: – Это тебе.
– За что? Вроде праздников никаких не намечается. И день рождения только в сентябре.
– Я к свадьбе тебе никакого подарка не сделал, а из-за свадьбы и день рождения толком не отметили. И вообще за целый год я ничего тебе не подарил. Просто преступная невнимательность. Посмотри, это те самые сережки, которые тебе понравились. Одень.
И снова, как тогда в магазине, ее темно-серые глаза отразили кошачью зелень. Она улыбнулась, и на щеках появились до боли любимые ямочки.
Ирина, как могла, уговаривала себя набраться терпения, пыталась занять себя то чтением, то вязанием, прогоняла от себя мрачное настроение. Но навязчивая мысль: «Я испортила ему жизнь» – все чаще возвращалась к ней. Пришло письмо от родителей. Мама писала, что сильно скучает, спрашивала, не собирается ли Ирина с Колей приехать. Снова до безумия захотелось домой. Если бы можно было повернуть время вспять, она не была уверена, что сломя голову поехала бы к Николаю. Нет, она не разлюбила его, но не могла принести ему того счастья, о котором мечтала. В мечтах они оба рисовали большую дружную семью. Не получилось и, наверное, никогда не получится. Ему еще не поздно начать все сначала – с другой. Думать об этом было больно. Только маме и сестре она могла выплакаться, у них найти утешение.
Письмо из дому сделало ясными давно бродившие смутные мысли: она решила уехать. Проводив мужа на службу, она достала с антресолей сумку – ту самую, с которой приехала сюда около года назад. Сложила самые необходимые для жаркого лета вещи. Она не была уверена, что вернется, но не тащить же с собой зимнее пальто. Вырвала из тетради лист бумаги. Долго сидела над ним, не зная, что написать. Потом торопливо выплеснула фразы, которые в последнее время не давали ей покоя: «Я испортила тебе жизнь. Мне не надо было приезжать. Я возвращаюсь домой». Ирина вынула из ушей сережки с изумрудами и положила на стол рядом с запиской.
Она поспешила на утренний автобус, чтобы в очередной раз сомнения не остановили ее. Для нее теперь целью стало купить билет на любой поезд, лишь бы только уехать как можно быстрее. Она готова была даже сесть на электричку, чтобы не ждать ни одного часа.
В автобусе Ирине досталось место рядом с пожилой женщиной. Они уже подъезжали к Хабаровску, когда Ирине стало плохо. Ее затошнило, в глазах все поплыло. Соседка увидела, как девушка внезапно побледнела и стала терять сознание. Она затормошила ее, открыла окно и усадила под струю теплого ветра.
– Дыши, дыши глубже. Что же ты, горемычная, в дорогу-то беременная одна собралась? Да еще в такую жарищу, вон с утра духота какая. Может, хоть дождь пройдет, легче станет, – слышала Ирина сквозь туман причитания бабки.
До конечной остановки было недалеко. Бабулька помогла Ирине выйти из автобуса и усадила ее на скамейку на остановке.
– Оклемалась маленько?
Ирина кивнула:
– Бабушка, а почему вы решили, что я беременная?
– Да разве меня обманешь. Сама пятерых родила, да и внуков уже шестеро. Что, в первый раз? – так и не ответила она на вопрос.
Ирина опять кивнула.
– Ну, я пойду. Доберешься одна-то?
– Доберусь.
Ирина не придала значения двухнедельной задержке. Так было уже не раз, и все обычно заканчивалось болезненными месячными. Но именно так, как сегодня, не было никогда. Она прислушалась к своим ощущениям: пока больше не тошнило, и голова не кружилась. Надо было возвращаться домой. Ирина пошла к вокзалу, в помещении которого были автобусные кассы. У входа в длинном ряду сидели женщины и торговали разной огородной снедью. На глаза Ирине попалась банка с солеными огурцами. Среди множества кучек свежих июньских огурчиков эта единственная банка соленых казалась чудом. Ирина не могла оторвать от них глаз. Казалось, если она не съест сейчас этот огурец, она умрет.
– А один вы можете продать? – спросила Ирина.
– Возьми так, милая, – бабка сняла с банки полиэтиленовую крышку. – Беременная чего захочет, то и съесть должна. А соленый огурчик – первое дело.
«Как будто на лбу у меня написано – все знают. Одна я, дурочка неопытная, ничего понять не могла», – думала, откусывая огурец, Ирина.
До автобуса оставалось два часа. Ирина сидела на лавочке на привокзальной площади. Вдруг нестерпимо захотелось есть. Она пошла к киоску, где торговали хлебом, и купила ржаной каравай. Она отщипывала по кусочку и с удовольствием ела кисловатый хлеб. Никогда не был он таким вкусным.
Наконец, духота разразилась ливнем. Мгновенно всех женщин-торговок «смыло» с площади. Полчаса вместе с ними Ирина пережидала дождь на вокзале. Тучи ушли, напоследок ворчливо громыхнули далекие раскаты, и проглянуло солнышко. Дышать стало легче.
Всю обратную дорогу в автобусе Ирина прислушивалась к своему самочувствию. На всякий случай села у распахнутого окна и старалась дышать глубже. Обошлось без приключений. В прихожей поставила сумку и сразу же отправилась к врачу. Ей повезло: прием еще не закончился. Врач выдала тест на беременность. Время ожидания тянулось медленно: Ирина то верила, что все получилось, то отчаивалась. Врач развеяла все сомнения:
– Ну, что, мамочка, поздравляю вас. Теперь будем беречься, выполнять все правила, чтобы ребеночек родился здоровеньким, – и выдала кучу бланков на анализы.
Ирина испытывала необыкновенные чувства: ее в первый раз назвали мамочкой.
На лестнице Ирина встретила своих теперь уже семиклассников – самых активных своих артистов.
– Ирина Павловна, а мы к вам. Скажите, осенью мы будем снова про Спартака спектакль ставить?
– Про Спартака, наверное, уже неинтересно. Думаю, пора нам браться за историю русских князей.
– А вы придете на работу? А то все молодые учительницы рожают детей и уходят в декрет, – продемонстрировали свою осведомленность о взрослой жизни современные дети.
– Мы еще успеем с вами поставить спектакль, – улыбнулась Ирина. – Репетировать начнем сразу же, как только придем в школу в сентябре. Обещаю за лето написать сценарий.
Дома Ирина взяла со стола свою записку, смяла ее и устало опустилась на диван. Не прошло и минуты, щелкнул в прихожей замок – вернулся Николай.
– Там твою мелюзгу у подъезда встретил. К тебе что ли приходили?
– Ребятам понравилось быть артистами, требуют новый спектакль.
– И до осени, конечно, потерпеть не хотят. Даже летом без любимой учительницы не могут, – Николай опустился рядом с женой на диван. – Ну, а чего такая грустная?
Ирина вдруг расплакалась:
– Я домой хочу, я по маме соскучилась.
– А слезы какие большие. Отпрошусь в отпуск пораньше, хотя бы на две недельки слетаем в гости к твоим родителям, и в Москве нас давно ждут.
– Никуда я не смогу поехать, – не могла Ирина унять слезы. – Мне врач не разрешит. Вдруг в дороге что-нибудь с ребенком случится. Вот и буду теперь весь год дома сидеть, а потом с маленьким тоже никуда не поедешь.
Николай долго молчал, вытаращив на жену глаза. Потом догадался, сгреб ее в охапку:
– Глупая моя, радоваться надо.
Он утешал ее, целуя мокрое лицо:
– Все родители: твои и мои – пусть сами к нам приезжают, чтобы ты не скучала.
Она прижалась к нему, выронив на пол скомканную записку. Николай поднял ее и прочитал:
– А я думаю, почему сумка в прихожей стоит. Это моя Иришка сбежать от меня хотела. Пока бы ты поездом ехала, я бы уже на самолете прилетел да на вокзале тебя перехватил. Никуда ты от меня теперь не денешься, ревушка-коровушка моя. Дай, я твои слезки сладкие вытру, – стал он ловить губами сбегавшие по щекам слезы.
– Они не сладкие, а соленые.
– Нет, сладкие, я-то лучше знаю.
Они долго еще сидели так, болтая разные глупости.
Призрачное счастье
Красивые школьные мечты о работе переводчиком растаяли, как сон. Нет, на иняз Виктория поступила и даже с легкостью. Пять курсов уже позади, по-немецки она шпрехает очень даже сносно. И на практике в Германии в числе лучших студентов была. Но вот ничего лучше, чем место учительницы иностранного языка, после пединститута ей не светит. Нельзя сказать, что в большом городе не нужен ни один переводчик, наверняка даже в Москве есть вакансии. Только ведь у столичных папочек свои детки институты заканчивают, а уж специальности, связанные с иностранными языками, наверняка получает каждое второе начальническое чадо. У Виктории тоже отец – большой человек, но в масштабах заштатного районного городишки, каких в России тысячи. Здраво поразмыслив, Виктория решила возвращаться домой. За пять институтских лет общага страсть как надоела. Чем ехать в неизвестную дыру и снова скитаться по общежитиям с казенной мебелью, лучше под мамино-папино крыло, в домашний уют. Придется сеять разумное, доброе, вечное на иностранном языке своим малолетним землякам.
Родители в принципе были рады ее возвращению домой. Особенно Клавдия Васильевна соскучилась по единственной дочери. Последний свободный летний месяц Викуша понежилась. Спала почти до обеда. Не успевала протереть глаза, мама ставила перед ней какую-нибудь вкуснятину. Девушка начала бояться за свою фигуру, тем более что проблема с лишним весом тревожила ее со школьных лет. В конце концов, она категорически отказалась от маминых котлеток и пирожков, переключившись исключительно на фрукты и овощи, благо на исходе лета и то, и другое было в изобилии. Мама и тут проявляла кулинарные чудеса: ее морковные и капустные котлеты были изумительны.
Вот только скучновато было Виктории. Лара, закадычная школьная подруга, еще училась, будущий строитель, вместо каникул она умотала на Дальний Восток со стройотрядом. Еще одна из их школьной троицы, Марина, никуда из города не уезжала. Она окончила училище, несмотря на молодость и небольшой опыт, работала главным бухгалтером в районном доме культуры. Марина была уже замужем, второй год они с мужем притирались друг к другу характерами: то ссорились и разбегались по маминым углам, то мирились. В общем, как поняла Вика, в расписании Маринкиной жизни времени для школьных подруг совсем не осталось.
Наконец, и Викино безделье осталось позади. Собственно, она теперь была не Викуша, как привыкла называть ее мама, а Виктория Николаевна – учитель немецкого языка. Правда, место ей нашлось только в школе на окраине города, но это было не так важно. Главное, на традиционном районном педсовете учителя, у которых она совсем недавно училась, называли ее по имени-отчеству, разговаривали на равных. Председатель райисполкома, он же Викин папа, лично посетил педагогическое собрание и с высокой трибуны поставил задачи на новый учебный год, чего давненько не делал. Учителя пошептались, поняв причину внимания районного руководства к ним. За неделю до начала занятий Виктория привыкла к своей школе, коллеги были очень внимательны к ней, щедро сыпали советы, иногда противоположные. Но Виктория была уверена, что и без посторонних советов сразу сможет расположить к себе детей, в общем, не сомневалась в своем педагогическом таланте. И совершенно напрасно.
На первый урок она вошла с высоко поднятой головой, желая показать уверенность. Высокая прическа и туфли на высоких каблуках сделали ее выше, но не стройнее. Даже черный костюм не скрадывал полную фигуру.
– Тетя лошадь, – громко сказал мальчишка с последней парты.
Виктория покраснела и, не сдержавшись, крикнула:
