скачать книгу бесплатно
Дорогая Эмми Блю
Лиа Луис
Жизнь прекрасна! (АСТ)
Эмми и Лукас родились в один день, в один год, и история их знакомства удивительна: Эмми отпустила в небо воздушный шарик с пожеланием найти друга, и, пролетев сотни миль и два океана, он приземлился на пляже Франции, где его обнаружил Лукас. Всё это не может быть случайным совпадением, правда?
Четырнадцать лет спустя, накануне своего тридцатилетия, Эмми надеется, что Лукас наконец-то признается ей в любви…. А вместо этого узнает, что он собирается жениться на ком-то другом!
Теперь Эмми буквально стоит на осколках всего, во что верила, и чувствует, как мечты ускользают сквозь пальцы. Но что, если ее история только начинается?
Лиа Луис
Дорогая Эмми Блю
Lia Louis
DEAR EMMIE BLUE
Публикуется с разрешения автора и литературных агентств Caskie Mushens Ltd. и Prava I Prevodi International Literary Agency.
© 2020 by Lia Louis
© Смирнова А. С., перевод, 2020
© ООО «Издательство АСТ», 2021
Любое использование материала данной книги, полностью или частично, без разрешения правообладателя запрещается.
* * *
«Великолепный роман о том, что не все вещи, о которых мы мечтаем, на самом деле принесут нам счастье. Вы полюбите эту прекрасную историю!»
Джоди Пиколт, автор бестселлеров New York Times
«Бесконечно трогательная и романтичная история о героине, которой сопереживаешь до самого конца»
The Washington Post
* * *
Джульетте.
Никому другому эта книга посвящена быть не могла.
* * *
Запуск воздушных шаров
по случаю юбилейного выпуска 2004 года
школы Фортескью-Лейн:
50 лет качественного образования!
Эмми Блю, 16 лет, класс IIR
Старшая школа Фортескью-Лейн, Рамсгейт, Кент, Соединенное королевство
Emmeline.Blue.1999@fortescue.kent.sch.uk (mailto:%20Emmeline.Blue.1999@fortescue.kent.sch.uk)
1 июля 2004
Если этот воздушный шарик когда-нибудь и найдут, только ты будешь знать правду. Это была я. Я та самая девушка с Летнего бала. И я ничего не выдумывала.
Глава первая
Я была готова, совершенно готова к тому, что он это скажет. Так готова, что вся сияла, и представляю себе, какими красными были в тот момент мои щёки – как у беспризорников в романах Чарльза Диккенса; эдакий сияющий помидор. Всего пять минут назад всё было идеально, а я нечасто говорю это слово, поскольку даже то, что порой кажется идеальным – люди, поцелуи, сэндвичи с беконом – оказывается совсем не таким. Но здесь всё было идеально. Ресторан, накрытый стол, горящие свечи, пляж за верандой, тихий плеск волн и вино, очень похожее на то, что мы пили девять лет назад, в наш двадцать первый день рождения – названия я, конечно, запомнить не смогла. Волшебные огни гирлянд, оплетавших колонны деревянной беседки, где мы сидели. Морской бриз. Даже мои волосы были уложены безупречно – впервые с того раза… хм, да, видимо, с того единственного раза, который был в те незапамятные времена, когда я еще слушала музыку на своем «Сони Уокмэне» и надеялась, что Джон Бон Джови ни с того ни с сего заявится в Рамсгит и пригласит меня на бургер и картошку фри.
И Лукас. Конечно же, Лукас, но он всегда настолько близок к идеалу, насколько вы можете себе представить… Я закрываю глаза, прижимаю ладонь ко лбу, колени – к холодному полу туалета и думаю о нём, сидящем в соседней комнате. Очень красивый, в классическом, английском понимании этого слова. Кожа, чуть загоревшая под солнцем Франции. Накрахмаленная белая рубашка, открытая у воротника. Когда мы только что сюда приехали, всего пару часов назад, и тут же заказали вино и закуски, я смотрела на него и мечтательно думала – интересно, кем мы кажемся другим посетителям, обласканным в лучах заходящего солнца? Кем мы кажемся незнакомцам, с туфлями в руках гуляющим по пляжу мимо нашей веранды? Может быть, счастливой парой, празднующей в ресторане какую-то важную дату? Годовщину свадьбы? Или решившей устроить свидание, удрав от детей? Двоих. Мальчика и девочки.
– Я так волнуюсь, Эм, – наконец начал Лукас, нервно хихикнув, постучав пальцами по столу, покрутив кольцо на указательном пальце, – но я хочу тебя попросить…
И в этот момент, за этим столом, в этом ресторане – в туалете которого я сейчас прячусь – я осознала, что готова и уверена в своём ответе больше, чем когда-либо была уверена в чём угодно. Готова и хочу сказать да. Я даже заранее продумала, как я это скажу, хотя Рози и считала, что если продумать заранее, получится натянуто, как будто на самом деле я не хочу говорить да, как будто, как она выразилась, «тебе в спину упирается пистолет маньяка, Эмми, потому что именно так ты и говоришь, когда нервничаешь». Но я всё равно проиграла этот сценарий в голове сегодня утром. Я хотела сказать что-нибудь милое и остроумное, вроде «и чего ты так долго ждал, Лукас Моро?» – и чтобы он потянулся ко мне через стол, покрытый скатертью с зубчатым краем, какими в «Ле Риваже» всегда накрывали маленькие круглые столики, и сжал мою руку. И чтобы мы побрели назад по пляжу, и Лукас, как всегда, показывал мне то самое место, где много лет назад нашёл мой воздушный шарик.
Он, конечно, целовал бы меня. В машине. Он бы остановился, медленно склонился ко мне и поцеловал бы, придерживая ладонью мой подбородок. Лукас поцеловал бы меня впервые за четырнадцать лет, и мы оба ощутили бы вкус мидий мариньер и мятных конфет, которые приносят на блюде вместе с чеком, и после стольких лет я наконец смогла бы выдохнуть. Потому что всё пережитое того стоило. Четырнадцать лет дружбы и шесть лет подавленного желания сказать, что я к нему чувствую, сегодня должны были привести к желанному финалу.
Вот чего я ждала. Не этого. Не того, что я буду сидеть, скорчившись в туалете, этим идеальным вечером, в нашем идеальном ресторане, на нашем идеальном пляже, после идеального ужина, который теперь, наполовину переваренный, смотрит на меня из унитаза, как бы символизируя полнейшую, мать её, катастрофу. Я ждала, что скажу да. Несколько минут назад я думала – слово вертелось на кончике языка, спина была прямой, в глазах сияли звёзды – что скажу да, и из самых лучших и преданных друзей мы наконец станем парой. За день до того, как нам исполнится тридцать. Потому что какой ещё вопрос Лукас не мог задать мне по телефону?
Мне казалось, я сумела скрыть изумление, резко ударившее меня, как сильная пощёчина, и мучительную, тошнотворную боль, сжавшую желудок, пока мой мозг медленно впитывал его слова, как пирог впитывает приторный сироп. Наверное, я раскрыла рот и глупо уставилась на Лукаса, потому что его улыбка угасла, глаза сузились в щёлки – верный признак беспокойства.
– Эмми?
И я сказала именно это. Потому что, глядя на него через стол, не могла сказать ничего другого.
– Да.
– Да? – повторил он, приподняв светлые брови, расслабив широкие плечи.
– Да, – вновь сказала я, и прежде чем смогла выдавить ещё хоть слово, хлынули слёзы. И здесь, я должна сказать, я справилась мастерски. Потому что, с точки зрения Лукаса, это были слёзы не боли, не опустошения, не страха. Это были счастливые слёзы. Слёзы радости и гордости за моего лучшего друга, решившего принять важное решение, слёзы умиления, оттого что я стала частью такого важного события. Вот почему он облегчённо улыбнулся. Вот почему встал со стула, обошёл круглый стол, на котором горели свечи, наклонился и обвил меня сильными руками.
– Ну ладно тебе, Эм, – смеясь, прошептал он мне в ухо. – Так-то уж не реви. Люди подумают, что я какой-нибудь сукин сын, разбивший тебе сердце.
Очень смешно. Именно так оно и было.
И вот оно: жар, поднявшийся от живота к груди.
– Мне нужно в туалет.
Лукас отошёл в сторону, и я молила лишь об одном: чтобы он не задавал вопросов, чтобы не смотрел мне в глаза. Он бы всё понял.
– Что-то голова болит с утра, – врала я, – может, мигрень, ну, сам знаешь. Приму таблетку, умоюсь… – будто я размазала макияж. Но ведь в фильмах так и говорят, да? А всё, что сейчас произошло, казалось ненастоящим. Таким оно кажется и теперь, когда я обнимаю этот общественный, пусть и сияющий, унитаз, забрызганный остатками вина и пищи, которую мы, счастливые и сияющие, заказали всего час назад.
Женится. Лукас женится.
Через девять месяцев человек, который был моим лучшим другом целых четырнадцать лет, человек, которого я люблю, станет мужем женщины, которую он любит. Другой женщины. А я буду стоять рядом с ним у алтаря в качестве подруги жениха.
Глава вторая
В дверь кабинки стучат.
– Excusez-moi? ?a va?’[1 - Простите, с вами всё в порядке? (франц.)]
Меня всегда рвало очень громко. Я издаю такие стоны, будто меня изо всех сил бьёт в желудок профессиональный рестлер, и, полагаю, добрая обеспокоенная женщина по ту сторону кабинки хочет убедиться, что с ней такого не произойдёт, если она зайдёт помыть руки.
– Да, – отвечаю я, – всё о’кей. Мне просто нехорошо… malade. Да. Je suis malade.
Женщина задаёт мне на французском ещё какие-то вопросы, которых я не понимаю, но улавливаю слова «партнёр» и «ресторан». Потом она умолкает, и я слышу шорох её шагов. Дверь тихо скрипит, будто женщина прижимается к ней ухом.
– Позвать кого-нибудь? С вами точно всё в порядке?
Голос молодой. Взволнованный. Видимо, эта женщина помогает всем подряд, как Мари. Мари всегда остановится, чтобы помочь любому пьянице перейти улицу, и будет говорить с ним тихо, спокойно, и мысль, что у него за спиной нож и что она очень даже может не дожить до пенсии, не проникнет в её в принципе хорошо работающий мозг. Ничего удивительного, правда? Ничего удивительного, что они вновь сошлись. Ничего удивительного, что он на ней женится.
– Эй? – снова зовёт женщина.
– Нет. Нет, – мой голос кажется мне натянутым и писклявым, – не волнуйтесь. Всё нормально. Merci. Merci beaucoup.
– Вы уверены? – она сомневается.
– Да. Но спасибо. Спасибо большое.
Она говорит что-то ещё, чего я не понимаю, потом я слышу скрип петли и тихий стук двери под романтические ноты классической музыки, доносящиеся из динамика. Я краснею и медленно поднимаюсь на ноги. Колени покалывает. Рассыпавшиеся локоны – все мокрые. Не могу поверить, что меня ни с того ни с сего стошнило. Так внезапно. Так сильно. Всё равно что героинь «Эммердейла»[2 - Британская мыльная опера 1970-х о жизни на ферме.], которые бросаются в туалет, услышав шокирующие новости, и торчат там, напряжённо таращась в сливное отверстие. Ах, как драматично, думаю я теперь, глядя на себя со стороны, как на персонажа сериала. Но, похоже, за мои почти тридцать лет меня ещё не били в живот настолько сильно.
Я достаю телефон, снимаю блокировку, открываю нашу переписку в ватсап. Инстинкт, на который реагируют пальцы, прежде чем мозг успевает воспротивиться. Привычка. В первую очередь я всегда захожу сюда. Лукас Моро был онлайн в 18.57. Сейчас он, конечно, оффлайн. Он сидит по другую сторону туалетов, на залитой волшебным светом, выходящей на пляж веранде, напротив пустого стула, за полусъеденной тарелкой мидий в чесночном соусе и ждёт меня. Я просматриваю наши последние сообщения, отправленные несколько часов назад.
Эмми: Рядом со мной сидит мужчина и ест кальмаров из пакета для заморозки! Фууу! СПАСИ МЕНЯ!
Лукас: Ахаха, серьёзно?
Эмми: Сейчас в обморок упаду от вони!
Лукас: Буду ждать тебя с нашатырным спиртом. Ты справишься, Эмми Блю, ты сильная! Ты крепкий орешек.
Он всегда так говорит. Таков ответ Лукаса на все мои тревоги, все мои сомнения. Он сказал именно это, когда мне было семнадцать, я осталась совсем одна в Рождество и позвонила ему, надеясь, что он возьмёт трубку и я услышу его голос. Когда я уехала из Рамсгита и перебралась в город по соседству, подальше от перешёптываний и взглядов в коридорах колледжа. Когда четыре года назад мой парень Адам бросил меня в маленькой квартирке, которую мы начали снимать вдвоём. Последний раз, когда Лукас это сказал – не считая эпизода с кальмарами – был восемнадцать месяцев назад. Я тогда наконец оставила попытки в одиночку снимать квартиру и переместилась в маленькую, жаркую в любую погоду комнатку со сварливой владелицей. «Ты справишься, – сказал он мне по фейстайму, когда мы оба лежали каждый в своей постели, – ты крепкий орешек, Эмми Блю. Помни об этом». Интересно, что он сказал бы теперь, если бы я оказалась в этой туалетной кабинке по вине кого-то другого? Наверное, посмеялся бы, а потом сказал: «Господи, Эм, да как такое вообще могло случиться?» А потом: «Ну так ему и надо. Если он не понял, какое ты сокровище…»
Я кладу телефон обратно в сумку, мою руки мылом, пахнущим, как кондиционер для белья, и выпрямляю спину перед длинным рядом зеркал. Теперь по мне не скажешь, что меня по-прежнему мутит и трясёт и моё сердце разбито. Я такая же хорошенькая и сияющая, как два часа назад, когда выехала из дома родителей Лукаса. Только тушь в уголке глаза размазалась, но я тут же её стираю. Всё хорошо. Он не должен ничего узнать. Тем более теперь.
Я открываю дверь, на секунду останавливаюсь, чтобы пропустить двух улыбающихся, пахнущих духами женщин, и выхожу – уверенная, прямая, насколько это у меня получается. Тихая болтовня звучит в унисон со звоном бокалов, стуком столовых приборов по тарелкам и приглушённой музыкой. Воздух густой, как всегда в «Ле Риваж». Пахнет чесноком, лимонами и морем. Этот ресторан – одно из моих любимых мест. И всегда им был. Мои лучшие воспоминания впечатались в его стены, в древесину пола. Столько бесконечных летних дней и бесцельных пляжных прогулок за последние тринадцать лет приводили нас сюда. Мы проезжали целые мили, чтобы добраться до ресторана – Лукас, только что закончивший универ, и я, только что получившая работу администратора. Мы медленно ехали мимо огромных замков и ветхих коттеджей четырехсотлетней давности, мечтая о том, какие из этих домов станут нашими и что в них мы переделаем, а что оставим. Конечно, каждый раз, можно сказать, по традиции, в Онфлёре Лукас сбивался с маршрута, и ему приходилось останавливаться и спрашивать у фермеров дорогу, но мы всё-таки её находили. И здесь, под шипение гриля на открытой кухне и спокойный гул волн, восстанавливали свои силы: закусками, солеными чипсами, посыпанными розмарином, а иногда одним только пивом. В этих стенах мы говорили обо всем на свете. Но больше всего – о будущем, о том, что нас ждёт. Интересно, думали мы когда-нибудь о том, что может случиться такое? Не в смысле, что Лукас решит жениться, а… Думали мы когда-нибудь, что такое возможно? Что между нами встанет нечто, меняющее всё? Меняющее нас?
Я прохожу через открытые стеклянные двери и вижу Лукаса раньше, чем он видит меня. Здесь тихо. Нежный шелк моря, красивый вид, исчезающий в лучах заходящего солнца, как в старом фильме. Лукас смотрит на фиолетовый горизонт, оперевшись на стол, потирая подбородок. Повернувшись, видит меня, и его лицо тут же расплывается в сияющей белозубой улыбке. Он беспокоился за меня. Я это вижу.
– Эй, – говорит он, – всё в порядке?
Я стою, вцепившись в изогнутую деревянную спинку стула. Я киваю и натянуто улыбаюсь, но не думаю, что смогу заставить себя сесть напротив него за незаконченный обед. Я думала, что смогу, но я не могу. У меня болит горло. Во рту привкус желчи. И, глядя на него, на серо-голубые глаза, на россыпь веснушек, которые я знаю все до одной, я чувствую, что вот-вот разрыдаюсь. Катастрофа. Лукас понятия не имеет, что случилось по его вине. Настоящая катастрофа. Совсем не то, что я себе представляла во время долгого пути сюда на переполненном вонючем пароме.
– Ты не против, если я пойду в номер?
Он встаёт, разглаживает складки белой рубашки.
– Нет. Нет, конечно же не против. Но, Эм, ты точно в порядке?
– Мне просто нехорошо. Наверное, лучше лечь в постель и как следует выспаться. Чёртова мигрень! – мой неискренний смешок напоминает рёв мотоцикла.
– У тебя уже давно не было мигрени, – говорит он. – Последний раз, кажется, в Лондоне, в кинотеатре, да? У тебя таблетки с собой?
Я смотрю на него и чувствую, как мое сердце сжимается и подпрыгивает, будто кто-то резко бьёт по тормозам. Два года назад Лукас приехал в Лондон по работе – на какую-то архитектурную конференцию, куда французская фирма, где он работает, посылает его раз в год. Мы встретились на южном берегу под жарким июльским солнцем в очереди в кинотеатр, и у меня перед глазами вдруг заплясали зигзаги, в голове, как часы, застучала тупая боль. Мы покинули очередь и пошли в гостиничный номер Лукаса на десятом этаже, где я выпила обезболивающее, которое всегда ношу с собой в сумке, и уснула. Занавески не пропускали солнце, Лукас молча работал, и синий свет ноутбука освещал его лицо. Когда я проснулась несколько часов спустя, он набрал мне ванну и, пока я там мокла, через дверь выкрикивал мне вопросы викторины, идущей по телевизору, а я отвечала. А потом, когда мы лежали на кровати с подносом еды, выключив свет, и смотрели эту дурацкую викторину девяностых, я сказала ему, что рядом с ним чувствую себя ближе всего к дому, который искала всю жизнь. И он это помнил. Он помнил тот вечер, как и я, помнил многие наши вечера вместе – и вот чем всё кончилось.
– Таблетки остались в комнате, – говорю я. – Мне просто нужно немного отдохнуть.
Лукас кивает, обеспокоенно сузив глаза.
– Давай попросим счёт. Простите. – Он мягко берёт под руку проходящего мимо официанта, извиняется, спрашивает, можно ли расплатиться. На французском, конечно. На идеальном французском, которому он, смеясь, пытался меня учить и говорил, что я произношу слова, как пьяная Дирдри Барлоу[3 - Персонаж английской мыльной оперы «Улица Коронации», самого длинного сериала в истории, идущего с 1960-го года по настоящее время.], заблудившаяся в Марселе. За столько лет я выучила лишь несколько базовых фраз. Больше ничего не отложилось.
– Люк, я могу просто вызвать такси.
Брови Лукаса изумлённо взмывают вверх, будто я сказала нечто неприличное.
– Смеёшься, что ли? Мы только что приехали. У нас все выходные.
– Но… как же Мари? Ты же хотел, чтобы мы встретились с ней после десерта, отметили…
– Ничего страшного, Эм. Я ей позвоню.
Приносят счёт, Лукас передаёт официанту веер банкнот, сдачу просит оставить себе. Двенадцать лет подряд мы оплачиваем ужин по очереди, и сегодня черёд Лукаса. Я стараюсь не слушать тихий и грустный голос в моей голове, который говорит мне, что мой черёд – учитывая его свадьбу и моё разбитое сердце – не наступит никогда.
– Ну что, – Лукас надевает тёмно-синий пиджак, расправляет лацканы. – Готова идти?
Я киваю, и он, улыбаясь, протягивает мне руку. Моё сердце вновь падает, и я беру его руку – а что ещё мне остаётся? Я люблю его. Я согласилась стать подругой жениха у него на свадьбе, потому что я люблю его. Моего лучшего друга. Моего единственного друга. Мальчика, который четырнадцать лет назад нашёл мой воздушный шарик и, прорвавшись сквозь все трудности, сквозь дожди, шторма и мили океана, нашёл меня.
Глава третья
Рози: Ну чего, это наконец случилось? Кажется, так делают французы, когда хотят с кем-то завести серьезные мутки?
Рози: Да, я сказала «серьезные мутки». Ну и чего?
Рози: PS: Надеюсь, всё прошло отлично?
Рози: PPS: Вы там трахаетесь, что ли?
Я подношу телефон к раздутому лицу, щурю распухшие, больные глаза от яркого света экрана. После этих четырёх сообщений в ватсапе она прислала мне фото, и, несмотря на всё, что я сейчас чувствую, я смеюсь. Рози стоит на белоснежном кухонном полу, прикрыв руками рот, распахнутый в притворном изумлении, а Фокс, наш начальник-подкаблучник, припал на одно колено и протягивает ей круассан, как кольцо с бриллиантом. Да уж, иронично. Лукас именно так и сделал предложение Мари – с помощью завтрака в постель. «Семнадцать пирожных, а в центре кольцо», – рассказал он, смеясь.
