скачать книгу бесплатно
Как Григорий Бельский стал Малютой Скуратовым
Вячеслав Егорович Лялин
Блестящему взлёту Малюты при дворе мог бы позавидовать каждый. Он понял, верная служба царю вознесёт его на самый верх. Поэтому он стал лучшим, рубил головы боярам, но он не их идейный враг, просто он очищал место среди них для себя. Он сам не прочь стать боярином, но встречает протест царя и ненависть знати. Значит ему не стать ровней боярству, отсюда его лютая ненависть к князьям и боярам.
Вячеслав Лялин
Как Григорий Бельский стал Малютой Скуратовым
Начало
На царской службе
Измучившись душевно, первый русский царь уже не мог спокойно жить на Москве. Ему всюду мерещились заговоры своевольных бояр. Он метался по комнатам больших царских палат пытаясь отыскать укромный угол. Но всё было тщетно. Царские хоромы словно студёный застенок не согревали его изорванную на клочья душу.
– Крамола, крамола, – в отчаянии обрести покой вскрикивал государь, мотаясь по комнатам.
Но это был самообман. Не боярского произвола боялся царь Иван, а своих непомерных грехов, огромной тяжестью навалившихся на него и сковывающих его тщедушное тельце. Однако признаться в этом себе он не мог. Не смел. Ведь он государь всей русской земли. А кроме того, великий князь Владимирский, Тверской, Рязанский, Суздальский, Нижегородский, царь Казанский, Астраханский и прочая, и прочая. От таких величественных титулов у кого хочешь башку снесёт. Вот и наделал страшных дел первый русский царь. Даже сына своего родного, кровиночку, рождённого единственной любимой женой Анастасией, извёл. Ох много грехов на царе. Но он государь, самодержец, хозяин всей русской земли. Ему можно. Ведь не ровня же он всякому безродному сброду. Холопам и собакам, облизывающим его яловые сапожки. Это даже не людишки, а придорожная пыль. Бояре и то не чета царю. Им нельзя. Ни чего нельзя. Я царю всё можно. Только вот душа не на месте. И это не от личных грехов, не перестаёт убеждать себя царь Иван, а от крамолы боярской. Ну ни чего, сдюжим, переломим всем хребты. Выстоим. Не так просто царя обуздать. Он сам кого-хочешь в бараний рог скрутит.
Вот взял и выгнал всех бояр в шею из Кремля. Вроде даже полегчало немного. Окружил себя простыми людишками, то бишь верными собаками. Так спокойней. Эти не предадут. У них, как есть, ни кола, ни двора. Я если, что не так, голова с плеч. Об них и печалиться никто не станет. А уж заступаться и подавно. Одно слово собаки, не люди, пыль придорожная. Хотя и полезны, государеву делу преданны. Поэтому и держит их царь подле себя.
Вот хотя бы Афонька Вяземский, даром, что из князей. Червь навозный, не более. До того его семья захудала, что даже княжеский титул употреблять перестала. Пёс, одно слово, да полезный. Уж больно прилежно царский сапог облизывает. Такому что ни поручи, выполнит. Хоть мать родную, хоть отца, всех загубит, а царский указ исполнит. И беседу с царём поддержать может. Мысли царские, аспид проклятый, угадывает и наперёд всё знает.
– Что нового на Москве? – потянув Афоньку за кудри, спрашивает государь.
– Да тишь, батюшка.
– Не юли сказывай, – настаивает царь.
– Говорят, что на Руси появилась книга литвина одного, сына боярского Ивашки Семёнова сына Пересветова.
– Кто таков?
– Учёный муж.
– Монах?
– Да почём знать.
– И что там?
– Вот государь сказывают, что в Цареграде царствовал Константин Иванович, великий был государь, но окружил себя знатными вельможами. А те вельможи, ленивые коты, лестью снискали себе почёт при тамошнем государе. Ублажая царя Константина сладкими речами, захватили власть и грабили страну Цареградскую. Заботясь лишь о своей мошне, а не об интересах монарха и народа своего. Пока не разорили все области и не ослабили государство. А в это время Махмет-султан, другой государь магометанский, грозно правил государством, а изменников вельмож казнил лютой смертью, с иных кожу живьём сдирал. И победил Махмет-султан царя Константина Ивановича и занял Цареград и правят там его потомки до сей поры. И потому Махмет-султану победа досталась, что грозен он был для врагов своих, потому, как конь под царём без узды, так царство без грозы.
– Умно, – многозначительно покачал головой царь Иван Васильевич.
– Ещё бы государь. Мудрые мысли. Ведь главные царские враги своевольные вельможи, князья да бояре. Нужно их в узде держать для пользы государевой. Опираться же следует на простых воинников, которые без роду племени и своей службой будут обязаны только царю. Значит только тебе государь. Их следует освободить от власти князей и бояр, а обязать только царскую службою. Чтобы они только царской милостью были вознаграждаемы.
– Только как же царь Константин допустил, чтобы его бояре его обольстили?
– Об этом в книге тоже сказано, – продолжил Афанасий Вяземский. – Бояре всегда действуют хитро, через чудеса всякие прелестные, да чары колдовские. Каждый из них якшается с волхвами да ворожеями. А те способны напустить любой недуг на царских людей.
– А где сейчас этот Ивашка сын Пересветов?
– Неизвестно, государь, – пожал плечами Афанасий. – Может, по святым местам ходит. Молится на правое царское дело.
– Попробуй сыскать его.
– А на что он вам, государь. Он свои мысли в книжке сказал. Более тут и добавить не чего.
– Мудрые и правильные мысли, – призадумался царь.
– Я плохого не посоветую.
– При чём тут ты, – выпучил глаза государь. – Ты ж сказал, что это книга Ивашки Пересветова.
– Я и говорю его, книга.
– Темнишь ты, – погрозил кулаком царь.
– Главное, что мысли умные и нужные.
– Это да.
– Вот если бы у нас на Москве сделать как магометанский Махмет-султан. Зажили бы все счастливо, всюду славя царя-батюшку.
– Ещё заживём.
– Дождаться бы этого золотого времечка.
А время для Руси и в прям было совсем не золотое. Неспокойное было время. Московское государство ввязалось в трубную войну с Польшей и Литвой.
Едва управились с урожаем, как посыльный Смоленского воеводы привёз повеление собираться дворянскому ополчению. И как не хотелось Григорию Лукьяновичу Бельскому, мелкому Смоленскому помещику, более известному в округе по имени Малюты Скуратова, идти в поход, но делать было не чего. Воевода шутить не любил. Не поспеешь в срок, так беды не оберёшься. Огребёшь по полной. Уж больно крут был Смоленский воевода.
– Ой, опять покидаешь нас, – запричитала супруга Прасковья Григорьевна.
– Не скули и без тебя тошно, – огрызнулся Малюта.
– Да как же на кого нас бросаешь, куда я одна с четверыми детками без мужской опоры. Пропадём. Ты уж береги там себя. Не лезь на рожон. Помни, у нас трое дочек и малый сынок. Если, что с тобой, не дай Бог, случиться, на что жить станем. Пропадём без тебя. Поместье, что тобой выслужено, отберут, а на вдовью долю нам не прожить.
– Не чего меня раньше времени хоронить, паскуда, – замахнулся на жену Малюта Скуратов. – Раскаркалась тут. Только о мошне и думаешь.
– Да как же не думать, когда трудные времена. Война. Вон двое твоих старших братьев уже сгинули, – не унималась Прасковья.
– Ни чего, авось в поход не пойдём. Постоим на границе да по домам.
– Дай да Бог, – перекрестилась Прасковья Григорьевна. – А то одежонка у тебя совсем ветхая.
– За то сабля отменная, польской ковки, ещё деда моего Афанасия Евстафьевича. Знатный он был воин. И дружбу с большими людьми водил.
– Да только эти большие люди отвернулись от нас. Не похлопотали о передачи нам дедовских Звенигородских поместий, а отправили сюда, на литовскую украину. А здесь живём как на пороховой бочке. Каждый год ждём литовцев или ляхов, боимся полного разорения.
– Цыц.
– А, что не так.
– Ни чего, пробьёмся в люди, – поправив пояс, горделиво заявил Малюта Григорьевич.
– Это как это, – усмехнулась Скуратова. – Может тебя к себе в услужение Смоленский воевода возьмёт.
– Да хоть бы и так, но чувствую, будет нам счастье.
– Ой ли.
– Добьёмся власти, разбогатеем, дочек выдадим за знатных дворян. Максимку, сыночка к царскому двору на службу определим.
– Услышал бы Господь твои слова.
– Эх, костьми лягу, но вырвусь наверх из этой грязи.
– Чтобы из князи в грязи, видела, – заметила Прасковья. – А вот чтобы на оборот, из грязи в князи. Не бывало такого.
– Всякое в жизни случается. Сейчас время трудное.
– От кого же милости ждать?
– Только от государя. Он всё может. Он ныне всемогущ и на бояр в гневе. Его милостью можно и голову сложить и подняться к трону.
– Это ты хватил Григорий Лукьянович.
– А, что тут такого, – нисколько не смутился Скуратов. – Вон в Государев двор меня включили. Подвернулась удача. Когда в тысячу набирали обо мне и не вспомнили. А тут повезло. Дай Бог свидимся с государем, приглянусь ему. Верой и правдой служить ему стану. Не погнушаюсь любым его поручением. Всё исполню. И тем заслужу себе богатства и положение. Тогда каждый дворянин захочет со мной породниться. Вот и будут дочкам женихи да приданное.
– Где ж ты встретишься с государем. Он вон как высоко сидит. Бояре к нему за версту никого не подпустят. Куда тебе с немытым рылом в государевы подручные.
– Пока не знаю. Может, повезёт.
– Пока ты с государем не свиделся, так уж лучше побереги себя в сечах.
– Не учи учёного, я и так в битвах не усердствую. Биться на поле брани, тоже с умом нужно.
– Так и не лезь на рожон.
– Ладно, довольно скулить.
Оттолкнув жену, Малюта вышел во двор и кликнул дворового Савелия. Это был старый Скуратовский слуга, служивший ещё в Звенигороде у отца Малюты. Савелий достался Малюте по наследству, при разделе отцовских владений.
– Савёлка, всё ли готово?
– Готово милостивец Григорий Лукьянович, – стянув с головы шапку, поклонился Савелий. – Можно хоть сейчас ехать.
– Вот и ладно, – пробурчал Малюта.
– Детки пора прощаться с батькой, – подтолкнула деток Прасковья Григорьевна, высыпавших вслед за отцом во двор.
Малюта поцеловав дочек, обнял сына и жену. Попрощавшись, он взгромоздился на свою тощую лошадёнку, и сопровождаемый управлявшим повозкой Савелием, выехал со двора. Прасковья осенив мужа крестным знамением долго махала ему платков в след.
Предположение Малюты Лукьяновича не сбылись. Отсидеться на границе не удалось. Царь Иван Васильевич возобновил военные действия против литовцев. Малюта с братом Третьяком был определён в рать к большому воеводе князю Петру Ивановичу Шуйскому, выступившему в поход на Полоцк.
В конце февраля месяца, когда погода не совсем устойчива. Ночью студёно, а днём яркое солнышко, слепя глава, так сильно припекает, что с занесённых снегом соломенных крыш крестьянских хат ручьём струится талая вода. Санный путь становится труднопроходимым из-за рыхлого, насыщенного талой водой, снега. По такой снежной кашице из Полоцка к Смоленску, растянувшись на две версты, шёл русский военный отряд с огромным обозом тяжёлых пушек и порохового заряда. Как не старался главный воевода князь Пётр Иванович Шуйский поспеть до сумерек к большому селу Иванцовке, чтобы там заночевать, но никак не поспевал. Зимой солнце садиться рано, а двигаться в ночную стужу не сподручно, да к тому же сильно устали люди и лошади.
– Что будем делать? – обратился к князю Шуйскому, младший воевода князь Семён Туренин. – До Иванцовки нам не дойти. Все устали и так тянемся целый день. Люди голодные, кони еле ноги переставляют, того и гляди без лошадей останемся. Головы доносят, что уже есть случаи падежа. Дружинники ропщут, у них с утра не маковой росинки во рту, в брюхе урчит.
– Сам знаю, – тяжело вздохнул главный воевода. – Ночевать в поле не хочется. Студёно уж больно.
– Да нам не привыкать, к тому же в Иванцовке нам всё равно всем не разместиться. А тут и место хорошее, рядом река Ула, там и коней напоить можно. И валежник имеется, для костров. Кашу варить можно.
– Ладно, станем тут, – согласился князь. – Место и вправду не плохое. Тут заночуем. Пусть трубят в рог.
Пока колонна по инерции ещё тянулась, передовые ряды, получив приказ, стали распрягать коней, топтать снег под лагерь, расставляя сани по кругу. Так что вскоре огромное русское войско стало у реки лагерем.
Дворянская конница заняла самое выгодное место на пологом склоне у самой реки. Напоив коней и бросив им спешно нарубленных ивовых веток, дворяне и городовые дети боярские стали обустраиваться на ночлег. Натянув на шесты войлок, против ветра, и расчистив снег до мёрзлой земли они разожгли костры. Согрев в чанах речную воду, и бросив туда меру проса, для каши, разложили на куске бумажной ткани хлеб и чеснок, собираясь перекусить перед сном. Как вдруг по всему лагерю, размахивая факелами и будоража пехоту, заметались конные патрули, вернувшиеся из-за Улы.
– Литвины, литвины, – как эхо пронеслась по лагерю страшная весть.
Лагерь загудел, словно пчелиный рой. В ожидании неминуемой битвы возбудились воины, ожидая приказов воевод.
– Неужели и вправду литовцы, – перекрестился один из воинов. – Пустим им кровушку.
Не большого роста, он имел такие широкие плечи и сильные руки, что усевшись на свою маленькую, холощенную, лошадку, выглядел настоящим былинным богатырём. Не имея значительно чина, он уже пользовался большим уважением во всём дворянском ополчении, будучи первым рубакой.
– Не спеши Малюта, – осадил богатыря его старший брат Третьяк. – Обождём приказов воеводы.
Однако, не дожидаясь общей команды, лагерь стал готовиться к сражению. Дворяне оседлали своих лошадей. Пехота, стаскивая в ряд сани, стала готовить, для обороны, укреплённый тын. Пушкари возились у пушек, отыскивая в обозе заряды и порох.
События развивались стремительно. На глазах русского воинства несколькими рядами через мелкий кустарник на заснеженный луг у реки стали выводить своих воинов литовцы. Неприятель был уже совсем рядом, но Шуйский всё ещё не отдавал приказа об атаке.
– Чего ждём? – не выдержал Малюта.
Его лицо побагровело от ярости, а кисти рук побелели от сильного сжатия сабельной рукоятки.
– Братцы ударим лавой, – что есть сил, заорал Малюта.
– Остынь братан, князь воевода знает, что делать, – вновь осадил младшего брата Третьяк. – Будем ждать приказа.
– Чего ждать, пока литовцы выстояться в боевой порядок.
– Разбить их на марше, мало чести. Князь Шуйский старый воин, он добудет победу в честном сражении. К тому же их не так много.
– Как же не много, – не согласился Малюта. – Вон видишь хоругвь, три трубы, это великий гетман пан Никола Радзивилл, а с ним войск достаточно.
– Ни чего сдюжим. Слышал этого Радзивилла кличут рыжим, так пусти ему кровушку. Пусть он весь рыжим станет.
