скачать книгу бесплатно
В пути крестоносцев преследовали болезни, голод и войска мусульман. Рыцари, уставшие от бед, выразили сомнение в чудодейственной силе копья из храма Антиохии. Священник Бартелеми, чтобы вернуть уверенность войску, решился на жестокое испытание. В центре всего войска был разожжен огромный костер, через который прошел священник, сжимая в руках копье, обернутое в шелковую материю. Он вышел живым из огня, и войско пошло дальше. А через несколько дней Бартелеми умер.
15 июля 1099 г. Иерусалим был взят приступом; крестоносцам придал сил один лишь вид священного города. Но после блистательной победы началась ужаснейшая резня, все мусульмане были преданы мечу. Реки крови обагрили город, по которому ходил Иисус. А когда не стало больше мусульман в Иерусалиме, графы, бароны, рыцари и простые пилигримы обнажили головы, сняли обувь и с самыми искренними выражениями любви и благоговения направились на поклонение святыням.
Все искали на Святой земле хоть что-то связанное с земной жизнью Господа. Потому и Гуго де Пейн, оказавшись на земле, где ходил Создатель, столь самоотверженно, на непривычной жаре, переворачивал палестинский песок и камни. Кстати, пора бы нам вернуться к человеку, с которым познакомились на первых страницах книги.
В 1118 г. из земли франков в Иерусалим прибыл рыцарь Гуго де Пейн с восемью своими родственниками-рыцарями. Благородные воины были настолько бедны, что имели одну лошадь на двоих. Единственное, чего было сверх всякой меры – это желания быть полезными Святой земле, и связано с этим желанием было множество великих проектов и грез.
Рыцарь сразу же направился во дворец Иерусалимского короля, каким-то образом добился его аудиенции и объявил монарху о своем намерении организовать вооруженное христианское братство на Святой земле. Предполагалось, что орден будет защищать паломников от воров и грабителей и вообще охранять дороги, ведущие в Иерусалим. Поскольку рыцари прибыли в Иерусалим, едва отличимые по виду от бродяг, то и с названием ордена Гуго де Пейн долго не мудрствовал.
Как ни удивительно, король Иерусалима благосклонно принял идеи рыцаря. Гуго де Пейн и его «Нищие рыцари» (не имевшие никакого крова над головой) получили приют в Храме Соломона, расположенном на южном склоне Храмовой горы. Благодаря этому обстоятельству «Нищие рыцари» теперь стали именоваться (вначале неофициально) тамплиерами (храмовниками) или орденом Храма. Так появился этот рыцарско-монашеский орден на Святой земле.
К Соломону сооружение, с которого началась история знаменитого ордена тамплиеров, имело косвенное отношение – поскольку оно лишь располагалось на холме, где стояло детище библейского царя. Настоящий Храм Соломона был построен в начале X в. до н. э. и разрушен вавилонским царем Навуходоносором в 586 г. до н. э. В 538 г. до н. э. персидский царь Кир издал указ, согласно которому евреям дозволялось вернуться на родину и снова построить храм.
Отстроенный с участием Кира храм просуществовал до 70 г. н. э., когда вместе с Иерусалимом был до основания разрушен римскими войсками Тита. Город лежал в руинах 60 лет; затем император Адриан решил на его месте основать римскую колонию, а на Храмовой горе построить храм Юпитера. Победившее христианство превратило языческие культовые постройки в руины, и на их месте возникла свалка.
В VII в. Иерусалим завоевывают арабы, они же сооружают на Храмовой горе знаменитые мечети Купол Скалы и аль-Акса. Во время штурма Иерусалима крестоносцами в 1099 г. укрывшиеся в мечети аль-Акса мусульмане оказали наиболее упорное сопротивление. С ней связаны и самые кровавые страницы битвы за Святую землю. Сарацины гибли не только во время боев; войско крестоносцев настолько было малочисленным, что у него не имелось людей для охраны пленных, а потому истреблялись все мусульмане, а заодно и евреи. В мечети погибло до десяти тысяч мусульман. Все пространство в ней было покрыто мертвыми телами, и победители с ног до головы были забрызганы кровью.
Множество мусульман обоего пола пытались спастись на крыше мечети аль-Акса. Танкред и виконт Беарнский объявили их своими пленниками, однако на следующее утро франки поднялись на крышу и перебили всех до единого. Безумная жажда крови овладела латинянами до такой степени, что когда граф Тулузский отослал собственных пленников в Аскалон, то был обвинен товарищами в предательстве.
Мечеть аль-Акса после взятия Иерусалима стала именоваться Храмом Соломона. Она стала резиденцией первого латинского правителя Иерусалимского королевства – Готфрида Бульонского. Часть Храма король Балдуин II теперь и отдал только что образованному рыцарско-монашескому ордену Гуго де Пейна.
Иерусалимский король оттого проявил благосклонность, по сути дела, к бродягам, что его увлекла спасительная идея: создать на Святой земле военно-монашеский орден, который бы всегда оставался здесь. Весь христианский мир радовался освобождению Иерусалима, множество паломников устремилось в Палестину, среди них были и рыцари, готовые поучаствовать в нескольких битвах с мусульманами. Но… Те, что совершили Первый крестовый поход, в большинстве своем сложили головы, так и не увидев Иерусалима; многие, после взятия священного для христиан города, вернулись на родину, посчитав свою миссию исполненной; прибывавшие пилигримы надолго не задерживались; крестоносцы же, наиболее верные священной миссии, просто состарились. (Наш старый знакомый Петр Пустынник после разгрома своей армии под Никеей и до конца своей жизни оставался в глубокой тени. Он присоединился к войску Готфрида Бульонского, дошел с ним до Иерусалима, затем в 1099 г. вернулся во Францию, основал монастырь и умер в его стенах в 1115 г.) И вот, первый правитель Иерусалима (не принявший золотой короны, потому что в этом городе Иисус был коронован терновым венцом) Готфрид Бульонский однажды смог выставить только 200 рыцарей и до двух тысяч воинов.
При иерусалимских королях Балдуине I и Балдуине II положение стало еще хуже, чем при славном Готфриде Бульонском – бесстрашном воине и праведнике, который более всех крестоносцев был предан делу освобождения Святой земли. Животворящий Крест редко покоился в храме Гроба Господнего. Почти ежегодно святыня была несомой впереди немногочисленного войска христиан, идущего в бой против неисчислимых ратей мусульман. Только страх потерять главнейшую реликвию и заставлял христианское войско одерживать победы.
Постоянно живущих христиан в Иерусалимском королевстве было так мало, что, по словам Балдуина I, они едва могли бы заполнить одну из главных улиц города.
Балдуин II выделил Гуго де Пейну из своих владений небольшие земельные участки – некоторые были подарены, другие переданы во временное пользование. Благодаря этому члены ордена получили средства для существования и для развития своего детища. Отличительной особенностью тамплиеров стал красный крест, нашитый на белый плащ. Вступавшие в орден давали три обета: целомудрия, бедности и послушания.
Несмотря на покровительство Иерусалимского короля, орден Храма долгие годы оставался в безвестности. В Иерусалим прибывало много паломников: одни, поклонившись святым местам, возвращались на родину, другие принимали участие в войне с неверными, иные оставляли свои головы в негостеприимных песках, но слишком мало находилось желающих вступить в суровый орден и расстаться со своими человеческими слабостями, как требовал его устав. Новая христианская организация противоречила здравому смыслу: она, согласно приносимым обетам, являлась монашеской, а монахам запрещалось брать в руки оружие, но без оного орден не мог исполнять то, что обещал. В те времена монахи должны были в уединении обращаться к Богу с молитвой, а рыцари сражаться – и оба действия в понимании тогдашнего человека не могли соединяться.
Орден рыцарей Храма существовал, но свое назначение, в силу малочисленности, выполнить не мог. Могущество к нему пришло, когда Гуго де Пейн начал отчаиваться и почти утратил веру в жизнеспособность своего детища.
Плохое предчувствие хранителя хитона
Магистр нечасто пользовался гостеприимством бедного иудея, обычно они встречались в одном и том же месте, за одним и тем же делом. Несмотря на занятость, магистр с подчиненными не оставил попыток проникнуть в тайны Голгофы. Исследователя в душе, Гуго де Пейна радовала любая мелочь из прежних столетий, и особенно вещь, извлеченная из земли и существовавшая во времена, когда совершал свои земные шаги Иисус. Его нисколько не огорчало, что Понтий, рассказывавший о находках, неизменно своими комментариями подтверждал, что величайшего открытия не совершено.
Сегодня Понтий появился на Голгофе позже обычного. Еще более удивил он, когда сразу же после приветствия пригласил Гуго де Пейна в гости. «Разумеется, – нехотя добавил иудей, – после того, как магистр закончит поиски». Тамплиер любезно поблагодарил иудея и, спустя недолгое время, забыл о приглашении. От проницательного Понтия это не ускользнуло, и он вновь спросил: сможет ли магистр зайти ненадолго в его скромное жилище.
Рыцаря немного озадачило настойчивое приглашение в гости; обычно Понтий не уговаривал; более того, когда франк оказывался в его хижине, то хозяин чувствовал себя неловко оттого, что нечем было угостить дорогого гостя. Иудей понял сомнения Гуго де Пейна и пояснил:
– Мне необходимо показать тебе что-то очень важное… Вещь, которой тысяча лет.
– Уж не ко времени ли Спасителя относится то неведомое, чем ты желаешь меня удивить? – предположил магистр.
– Именно так, – утвердительно кивнул собеседник, – оно ближе к Спасителю, чем ты можешь предположить.
– Что же это?! – почти закричал заинтригованный магистр. Эмоциональная реакция тамплиера заставила повернуться в их сторону несколько пар посторонних глаз и еще больше ушей.
– Почтенный магистр, когда пожелаешь, зайди в мое жилище, и мы продолжим беседу, – приглушенным голосом (почти шепотом) Понтий опять пригласил в гости тамплиера.
– И ты сейчас же не скажешь: как называется эта вещь? – возмутился Гуго де Пейн.
– Нет конечно, – все так же тихо, но решительно произнес иудей. – Потому что ты невольно выдашь тайну, хранимую нашим родом тысячу лет. Я не могу произнести в присутствии посторонних даже название этого предмета.
– Идем сейчас же к тебе, дорогой друг, – магистр, следуя примеру иудея, сказал тихим голосом, но с волнением совладать он не мог. Кажется, все тело рыцаря находилось в движении, словно в него постоянно втыкали иголки, хотя собеседники стояли на одном и том же месте.
– Хорошо, идем ко мне. Тем более, у меня нехорошее предчувствие…
На ходу Понтий несколько раз оборачивался, видимо, он собирался приоткрыть тайну по дороге к дому. Но тут заметил, что им навстречу быстрым шагом спешит рыцарь – точно в таком же, как у магистра, белом плаще. Ветер, развевающий одежду, временами открывал части красного креста, нашитого на спине.
– Годфруа де Сент-Омер, – упавшим голосом магистр произнес имя спешившего человека. – Он может принести важные вести.
– Магистр, тебя срочно просит к себе король, – подтвердил худшие опасения де Пейна подошедший орденский брат.
Лицо магистра исказила гримаса недовольства, впрочем, столь же скоро вернулось к нему и полагавшееся монаху смирение.
– Ничего не поделаешь, придется идти. Не только приказом, но просьбой короля не годится пренебрегать.
Дело у короля оказалось настолько пустяшным, что магистр много раз пожалел, что слишком торопился во дворец и не закончил беседу с нищим иудеем, которая теперь ему не давала покоя.
Оказалось, что Балдуин пожелал сыграть с Гуго партию в шахматы – восточную игру, к которой оба пристрастились в Иерусалиме и были в ней примерно равными по мастерству соперниками.
Теперь, когда мысли тамплиера были заняты совсем другим, перевес в игре довольно скоро перешел на сторону высочайшей особы. Победив единожды, король пожелал закрепить победу. Во второй раз после вялого сопротивления, главная фигура де Пейна снова оказалась под ударом – без единого шанса на спасение. Король Иерусалимский довольно потер ладони и принялся расставлять фигуры для очередной партии. Третья игра прошла еще более скоротечно. Победа перестала радовать Балдуина:
– Может быть, ты не здоров, брат мой?
– Да, у меня сегодня болит голова, – пришлось соврать растерявшемуся тамплиеру, хотя он не любил этого делать.
– Пожалуй, не буду приглашать тебя к ужину, – смилостивился король. – Вижу, ты действительно плохо себя чувствуешь. Может быть, прислать моего врача?
– Не стоит, – отказался магистр. – Иногда со мной такое бывает. Чтобы ушла боль, мне надо только несколько часов покоя, – и здесь магистр не соврал, именно так он и лечился. (Разве что в настоящий момент ему не было необходимости лечиться.)
Если бы голова и беспокоила магистра по-настоящему, то она бы прошла в момент – от того, что, наконец, удалось покинуть апартаменты короля и вернуться к незаконченному разговору со странным другом. Но… Возвращаться в иудейскую хижину было слишком поздно, на город опустилась ночь. Невольно пришлось отложить визит до утра следующего дня.
Перед тем как лечь спать, магистр решил выйти во двор. Иерусалимское небо все было увешано звездами, ярко светила полная луна. Ночная прохлада и красота ночи Святой земли заставляли магистра не торопиться в нагревшуюся за день и не успевшую остыть душную келью. Гуго направился к воротам в стене, которая защищала и дворец короля, и скромное жилище тамплиеров.
– Ты куда, магистр? – поинтересовался Годфруа де Сент-Омер, вышедший проверить караулы.
– Пройдусь по городу немного.
– Ночью? Без оружия и воинов охранения? – возмутился рыцарь-монах.
– Я недалеко. В пределах видимости привратной стражи.
– Все же я тебя провожу, – настоял Годфруа.
В бедном квартале вдруг на их глазах вспыхнула хижина.
– Где-то там живет Понтий. Уж не его ли жилище запылало? – заволновался де Пейн и почти побежал в направлении пламени, которое увеличивалось с каждым его шагом.
– Гуго, речь шла о небольшой прогулке, – совсем по другому поводу заволновался де Сент-Омер. Но силой остановить магистра он не мог, и рыцарю осталось лишь спешить за ним.
Тамплиеры приблизились к хижине, когда она полностью была охвачена огнем; и строение, к ужасу магистра, действительно оказалось жилищем его друга. Де Пейн поискал его глазами вокруг пожара, но, к еще большему ужасу, не обнаружил. Лишь группа иудеев с интересом наблюдала за чужой бедой. Они даже не пытались тушить огонь, и вообще, как показалось магистру, собрались здесь раньше, чем возникло пламя.
Магистру почудилось, что какая-то тень мечется в языках огня. Инстинктивно он направился к двери; исходящий от горящей хижины жар заставил его прищурить глаза. Пекло лицо, руки, грудь.
– Стой, магистр! Ты уже никого не спасешь и никому не поможешь, – призвал к благоразумию Годфруа де Сент-Омер.
В это время сильный удар вышиб дверь, и прямо на магистра вылетел человек в дымящейся одежде. Магистр, не растерявшись, сбросил с головы человека горящую тряпку, которой тот спасал свое лицо. Затем плотно обернул Понтия (а это был именно он) своим плащом и снял его, лишь убедившись, что огонь, лишенный доступа воздуха, погас на одежде.
Обессилевший Понтий свалился на землю. Магистр, заметив, что в одном месте одежда иудея тлеет, крикнул:
– Воды сюда!
– Не надо воды. Ты можешь его испортить, – пробормотал Понтий.
Магистр сжал в кулаке тлеющую часть рукава Понтия и держал, пока с него не перестал идти дымок и даже сыпаться пепел. Только теперь Гуго де Пейн обратил внимание, что его друг прижимает к груди под одеждой какую-то вещь. Причем делает это обеими руками. Понтий даже не отпустил руки, когда падал, и больно ударился, вместо того чтобы опереться рукой о землю и спокойно присесть.
И тут несколько зрителей из числа иудеев приблизились к Понтию. Якобы желая оказать собрату помощь, они пытались забраться к нему под одежду.
– Гуго, не отдавай им! – закричал Понтий. – Помоги…
Магистр ударил кулаком в глаз самого наглого иудея, уже влезшего сверху на Понтия и пытавшегося разжать обожженные руки. Годфруа, переживавший за магистра, действовал решительнее; он выхватил меч, и ближайшие к де Пейну разбойники один за другим попадали замертво.
– Идем же скорее к Храмовой горе. – Магистр принялся поднимать с земли Понтия. – Наш лекарь тебя осмотрит и окажет помощь.
Иудей достал из-под одежды что-то завернутое в льняную ткань и протянул магистру:
– Возьми! Это Его хитон.
Магистр все понял. Точно так же бережно и крепко он прижал к груди отданный на хранение сверток. Оба мужчины двинулись в сторону дворца короля. В несколько шагах позади, с обнаженным мечом, оглядываясь по сторонам, шел брат Годфруа. Его сила и умение владеть оружием больше не понадобились. На ночной улице появилось много франков, встревоженных пожаром, и грабители не рисковали вновь напасть на соотечественника, потерявшего в пламени почти все свое имущество.
Магистр выделил для Понтия одну из келий. Затем сам отыскал королевского лекаря и привел его к пострадавшему на пожаре иудею. Лекарь внимательно осмотрел Понтия, покрыл мазью поврежденные участки кожи и, получив несколько золотых от Гуго де Пейна, изрек:
– Ничего страшного в его ранах не вижу. Единственное, необходимо беречь поврежденные места от пыли и грязи. Скорее все заживет, если раненый не будет выходить на улицу дня три-четыре, пока не затянутся раны.
Де Пейн заметил косые взгляды братьев в сторону иудея, занявшего свободную келью, им непонятна была трогательная забота главы ордена о человеке из народа, презираемого христианами. Магистр пояснил:
– Наш больной гость также христианин. Он прибыл к святым местам из Италии.
Дар, которому нет цены
Магистр предоставил другу для отдыха остаток ночи, и только далеко не ранним утром приступил к расспросам.
– Понтий, от чего загорелся твой дом?
– Вероятно, ты и сам догадался, что его подожгли.
– Разве у тебя есть враги? – удивился Гуго, глядя на добрейшего из всех людей, которых он знал.
– Они могут появиться у всякого, у кого хоть что-нибудь есть.
– Но тебя могли просто ограбить. Зачем жечь дом?
– Да. Но еще необходимо найти что-то заслуживающее внимания. А когда горит жилище, человек выносит из него самое ценное. И не окажись тебя рядом, я бы не сберег вещь, за которую мои предки были готовы жертвовать своими жизнями.
– Твои соотечественники порядочностью не отличаются. Ограбить человека, потерявшего в огне все имущество и жилье…
– В каждом народе есть хорошие и плохие люди. Разве нет разбойников и воров среди франков?
– Ты прав. Они есть и у меня на родине, но поскольку я неплохо владею мечом, то и сталкиваться с ними в Шампани лично не приходилось. А вот купцы и прочие, менее воинственные сословия терпят от разбойников немало. У тебя хотели отнять именно то, что ты передал мне? – спросил магистр.
– Не знаю, но, скорее всего, именно так – размышлял иудей. – Возможно, они подслушали наш разговор у Голгофы и пришли к выводу, что я имею нечто весьма ценное.
– Думаю, они не знали истинную ценность вещи. Потому что вели себя как обыкновенные грабители. Я видел подобных лиц множество, когда провожал пилигримов по дорогам Палестины, – после недолгих размышлений пришел к выводу магистр. И, наконец, де Пейн задал вопрос, мучивший его с тех пор, как в руках оказался сверток, чудом спасенный из догорающей хижины: – Как попал к тебе Его хитон?
– Когда я представился Понтием, ты, вероятно, понял, что я имею отношение именно к тому прокуратору Иудеи…
– Понтий Пилат – это первое, что мне пришло на ум, – признался Гуго де Пейн. – Но слишком много прошло лет… Ни один человек, даже герцог или король, не может помнить свою родословную со столь седых времен. Сколько сотен царств возникло и погибло с тех пор, как Он принял свой крест на Голгофе!
– Прости, доблестный франк, но многие иудеи помнят историю своего рода и не за одну тысячу лет. Моему роду везло до нынешнего времени… Понтий Пилат действительно, мой далекий предок.
– Теперь понятно, почему глаза у тебя совсем не иудейские.
– Они достались мне от жены Пилата – Проклы; кстати, родилась она в твоих краях.
– А хитон? Его отнял твой предок у Господа перед казнью?! – в страхе предположил Гуго де Пейн.
– Нет. Все было совсем не так, – начал свой удивительный рассказ потомок самого известного римского прокуратора. – Понтий Пилат проявил малодушие и позволил иудеям обвинить (как ему казалось) их же собрата. Но когда свершилась казнь, прокуратор понял, что из-за того, что он не смог быть твердым, погиб невинный. Потом пришло осознание, что погиб не обычный смертный человек. Совершенная несправедливость страшным грузом давила Пилата. Его рассудок начал мутнеть. Закончилось тем, что прокуратор ушел в пустыню искать смерти.
– Я слышал много версий кончины Понтия Пилата, и все они ужасны.
– Не столь существенно как умереть, гораздо важнее, что мой предок нашел путь к Нему, и прежде, чем окончить земной путь, познал милость Бога.
– Хитон – это и есть милость Его, – догадался Гуго де Пейн.
– Скорее, это знак, что Понтий Пилат прощен, что за ним больше нет вины и нет больше причины искать смерти.
– Но каким образом хитон Его попал к твоему предку?
– Одежда осужденных на распятие досталась палачам. Что не делилось между ними целиком, то было разорвано на части. Только хитон Иисуса римляне не смогли разделить подобным образом. Несшитый хитон подарил Ему иудейский царь Ирод, он был из дорогой материи, и рвать ее ни у кого не поднялась рука. Последнюю одежду Иисуса отдали центуриону. А после того, как могила Казненного на третий день, как и было предсказано, оказалась пуста, центурион уверовал в Господа. Хитон римлянин отнес Марии – матери Иисуса.
Когда Понтий Пилат искал гибели в бесплодной пустыне, к нему во сне явился Иисус. Он велел идти в Эфес, найти Марию и взять у нее хитон.
– Дева Мария отдала последнюю одежду Сына Человеческого Понтию Пилату?! – изумился тамплиер.
– Да. Она как будто ждала его, чтобы сделать это. После долгих скитаний Пилат стал совсем другим человеком. Тебя, Гуго, интересовала кончина прокуратора – он, как и многие римляне, стал жертвой подозрительного, жестокого и трусливого императора Тиберия. До императора дошли слухи, что Понтий Пилат ведет себя совсем не так, как подобает прокуратору Иудеи. Нескольких доносов было достаточно для вызова моего предка на остров Капри, где поселился Тиберий, а это было равносильно смертному приговору. Но император долго не мог отдать роковой приказ; как только его взгляд останавливался на хитоне, исчезали все бешенство и ненависть. Наконец Тиберий понял причину собственного бессилия, хитон похитили, а Понтию Пилату палач отрубил голову.
